Хомяков А.С. Всемирная задача России

Подождите немного. Документ загружается.

641

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

ческой жизни; зато Англии неизвестны эти целые поколения,

которые в иных землях являются с таким полным бессилием

на поприще деятельности, как мальчишки, безвременно убе-

жавшие из родительского дома, в слишком ранних галстуках

и фраках, с модными бадинками в руке, с полным незнанием

своей земли, с самодовольною пустотою в голове, с неспособ-

ностью к мысли самобытной и с хвастливою готовностью век

свой насвистывать чужую песню, воображая, что она сложена

ими самими. Редкий англичанин спросит у вас, видели ли вы

Ливерпуль или Бирмингем; всякий спросит, видели ли вы Ок-

сфорд и Кембридж.

Впрочем, главная основа английской жизни есть, бесспор-

но, жизнь религиозная. Сотни миссионеров, разносящих слово

Божие по всему земному шару, и проповедников, борющихся с

неверием поверхностной философии, суть только проявление

общего духа и общего стремления. Я видел церкви, наполнен-

ные благоговейными слушателями; я видел на улицах толпы

простого народа, слушающие проповедь бедного старика,

толкующего (может быть, и криво) тексты Священного Писа-

ния; я видел кучки работников, занимающихся богословскими

спорами во время воскресного отдыха, и это напомнило мне

нашу Святую, богомольную Русь. Направление ума народного

отзывается в направлении избранных его деятелей. В стари-

ну великий Ньютон кончал поприще свое толкованием Апо-

калипсиса: в наше время поэты Соути, Кольридж, Вордсворт

были двигателями вопросов религиозных; блистательный ум

Арнольда, так рано развившегося (он семи лет писал драмы),

посвящал себя богословским наукам (к несчастью, в крайне

протестантском духе), и почти ни один из великих деятелей в

Англии не оставался чуждым положительным вопросам рели-

гии. Вот чего, кроме Англии, нет уже нигде.

Из этого, разумеется, не следует, чтобы я выдавал англий-

ское воспитание за совершенство. В английском характере есть

глубокое и весьма справедливое неверие в человеческий ум.

Этим англичанин напоминает русского. Рациональность не

входит в характер его. Иные посылают учиться в Англию ра-

642

А. с. Хомяков

циональному хозяйству: это просто непонимание самого сло-

ва рациональный. Хозяйство английское, как и все в Англии,

есть чисто опытное, так же как у нас, где в Перми променива-

ют четверть ржи на четверть птичьего гуано, и где огородники

ростовские дошли до совершенства, которое внушает зависть

немцам. Опыт и соображение произвели чудеса в Англии, но

они не дали и не могли дать характера рационального. Это в

одно время и достоинство, и недостаток. Можно пожалеть о

том, что анализ философский так мало развит в Англии; быть

может, во многом ускорен бы был ее успех, и много отстранено

было ложных мнений; но зато, может быть, много и лжи во-

шло бы вместе с самоуверенностью ума. Я думаю, что неверие

анализу и даже какой-то страх перед ним, замеченный мною

несколько раз в образованных англичанах, происходит от вну-

треннего сознания, что скептицизм протестантский, ими до-

пущенный, покачнул уже все основания внутренней жизни, и

что строгий и безоглядный анализ был бы для них убийстве-

нен. Как бы то ни было, это слабость, и я ее признаю, хотя и

предпочитаю ее слепому суеверию немца, который думает, что

односторонняя сила строгого логического процесса может не

только доискаться до всякой живой истины, но и воссоздать

ее, – или детскому суеверию француза, который воображает,

что верхоглядное вдохновение ума может для него разобла-

чить все тайны жизни, общества и мира.

Точно так же должно признаться, что англичане, часто

весьма образованные, выказывают неожиданное невежество

на счет многих вещей в чужих землях и в жизни других на-

родов; это особенно заметно, когда дело доходит до России.

Об ней я слышал столько же нелепостей в Англии, сколько и

в Германии, хотя они были высказаны с большим дружелю-

бием и меньшею самоуверенностию. Мне особенно памятен

в этом роде один разговор весьма умного и образованного ад-

воката. Мы говорили о суде присяжных. Он очень ясно понял

и оценил разницу, которую я показывал ему между мертвою

коллегиальностью французского учреждения присяжных и

духовностью английского приговора по единогласию; потом

643

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

стал он говорить об излишней формальности гражданского

судопроизводства в Англии. «Я с полным убеждением гово-

рю, – сказал он, – что мы, адвокаты и дельцы, просто чума на-

шей родины (w� ar�, s�r, th� p�ag�� f ��r c��ntr�) и что я, читая

историю нашу, никогда не мог сердиться на Кеда и Тайлера за

то, что они нас вешали». Разумеется, я рассмеялся. Потом он

изложил очень ясно, основываясь на фактах и примерах, что

совесть имеет столько же права на разбирательство в делах

гражданских, как и уголовных, и хвалил американцев (вещь

редкая в англичанине) за то, что они ввели суд присяжных в

делах гражданских. При этом случае он рассказал мне факт

совершенно неизвестный. В тридцатых годах депутат одно-

го из штатов предлагал ввести делопроизводство более фор-

мальное, как обязательное в тех случаях, когда того потребует

один из тяжущихся. На это ему отвечали следующее: «От раз-

бирательства по совести кто будет устраняться? Непременно

тот, кто по совести не прав. Итак, премия будет в пользу бес-

совестности». Предложение было отвергнуто. Я передаю тебе

этот факт только по авторитету моего собеседника; не знаю,

справедлив ли он, но во всяком случае взгляд англичанина

был весьма замечателен. После этого разговор наш продол-

жался. Он коснулся России. Приятель мой говорил умно, су-

дил здраво, хвалил Россию; но я никак не мог понять, о чем

он, собственно, говорит. Что же вышло? Он толковал о нашем

старом судопроизводстве, об суде третьями

и проч. и считал

их современными. Разумеется, я истолковал ему его ошибку и

объяснил ему, что это все давно отменено для правильности.

Вот тебе рассказ, который показывает, как часто в англичанах

соединяется незнание самых простых фактов с здравым и вы-

соким пониманием духовных начал.

Я определил Англию землею, в которой борется торизм

с вигами. Ты, может быть, скажешь, что это относится и ко

всей Европе. Нет, любезный друг. Ни Франция, ни Германия

не идут под это определение. Там нет и не может быть тори-

ев. Там общество, созданное историею, отсело от нее, как cap�t

m�rt��m

644

А. с. Хомяков

Истории уже нет в жизни, организма нет, общества с жи-

выми началами нет. Это скопление личностей, ищущих, не на-

ходящих и не могущих найти связи органической. Франция не

имела никогда народа. Она отвергла свое прошедшее, которое

уже не могло существовать, и все-таки не нашла народа. Жак

Боном никогда не жил общественною жизнию; она его и соз-

дать не может. Ты помнишь, что я это говорил и даже печатал

давно. Германия была некогда в этом отношении счастливее

Франции. Ее погубил сначала полный разрыв областей, ее

окончательно убили авлические учреждения, коллегиальный

материализм и бездушие камеральности

. Семья ничтожна

как во Франции, так и в Германии. Веры же нет ни в той, ни в

другой. Если ты хочешь найти тористические начала вне Ан-

глии, – оглянись: ты их найдешь и лучшие, потому что они не

запечатлены личностью. Вот величие златоверхого Кремля с

его соборами, и на юге пещеры Киева, и на севере Соловецкая

святыня, и домашняя святыня семьи и, более всего, вселенское

общение никому не подсудного Православия. Взгляни еще: вот

дух единомыслия, назвавший некогда Кузьму Минина выбор-

ным всего Московского государства, и ополчивший Пожар-

ского, и увенчавший дело свое избранием на престол Михаила

и всего рода его; вот, наконец, деревенский мир с его едино-

душною сходкою, с его судом по обычаю, совести и правде

внутренней. Великие, плодотворные блага! Дай Бог, чтоб мы

всегда умели ценить их!

Крепок ли английский торизм? Равен ли бой его с вига-

ми? Нет. Торизм, изначала запечатленный излишнею лично-

стью (это заметно в аристократизме), носит в себе постоянно

характер вигизма и всеразрушающей личности, логически

развивающейся из Протестантства; а протестантство было

неизбежно. Тори чувствуют опасность свою, и многие знают

ее источник.

Духовное лицо в Оксфорде спрашивало у меня: «Чем

можно остановить гибельные последствия протестантства?»

Я отвечал: «Откиньте римский католицизм!» Торизм англий-

ский, неверный самому себе, живет только чувством: за вигизм

645

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

стоят рассудок и его логическая последовательность. Будущее

Англии принадлежит ему.

И он подается вперед шаг за шагом, расширяя каждый

день круг своего действия, завоевывая общее мнение, особен-

но в торговых округах и городах, подрывая жизнь и обычаи,

развязывая личность и ее мелкую, самодовольную гордость.

Он бывает часто во власти, и тогда народ хранит Англию от

его разрушающей силы; но он продолжает свое дело, мате-

риализируя просвещение, разрывая связи предания, адми-

нистрируя без меры и удвоивая администрацию, централи-

зируя, губя живые начала или придавливая их под тяжестью

формализма. Другие земли вызываются историей на великое

поприще, другие народы явятся передовыми двигателями все-

мирного просвещения; если Англия не изменит теперешнего

своего хода, а изменить его при теперешних данных она не

может, – она послужит им уроком и наставлением. Из ее при-

мера узнают они, как гибельно вечное умничанье отдельных

личностей, гордых своим мелким просвещением, над обще-

ственною жизнию народов, как опасно вредно уничтожение

местной жизни и местных центров, как страшно заменять

исторические и естественные связи связями условными, а со-

весть и дух – полицейским материализмом формы, и убивать

живое растение под мертвыми надстройками. Урок, может

быть, не будет потерян.

Конечно, Англия еще крепка, много живых и свежих

соков льется в ее жилах; но дело вигов идет вперед неудержи-

мо. Звонко и мерно раздаются удары протестантского топора,

разрубаются тысячелетние корни, стонет величавое дерево.

Не верится, чтобы земля, воспитавшая так много великого,

давшая так много прекрасных примеров человечеству, раз-

несшая свет Христианства и славу имени Божиего по отда-

леннейшим концам мира, могла погибнуть; а гибель неизбеж-

на, разве (и дай Бог, чтобы это было), разве примет она новое

духовное начало, которое притупило бы острие протестант-

ского топора, залечило бы уже нанесенные раны и укрепило

ослабленные корни. Но будет ли это?

646

А. с. Хомяков

Я взошел на английский берег с веселым изумлением, я

оставил его с грустною любовью. Прощай.

«внутРенние РазРывы» в

тРадициях РОссии и евРОпы

пО пОвОду гумБОльдта

Недавно Гумбольдт, говоря о судьбах рода человеческо-

го, напал на гегелевское учение о необходимости, управляю-

щей историческими происшествиями. Гумбольдт говорит как

защитник случайности и исторического партикуляризма

. Он

прав в нападении своем на историческую систему Гегеля, ибо

эта система ложна от начала до конца; но он не прав ни в фор-

ме нападения, которая слишком поверхностна, ни в выводах,

которые, если бы были справедливы, отняли бы у науки все ее

достоинство и даже право на имя науки.

Гумбольдт как будто бы не понял всей нелепости понятий

Гегелевой школы о необходимости

. Вот ход гегелевской мыс-

ли. «Все, что есть действительно, то разумно и необходимо;

следовательно, прошедшая история обусловливается тем, что

существует в последующую эпоху, и так далее до наших дней,

которыми, разумеется, обусловливается все прошедшее». Не

нужно входить в разбор первого положения, которое само по

себе уже не выдерживает критики. Если бы оно было даже и

справедливо, ему все-таки не было бы места в изложении исто-

рических наук. Оно обратило бы их в какую-то телеологиче-

скую

мистику, не заслуживающую от разумного существа ни

внимания, ни изучения. Какое бы ни было понятие о необходи-

* Отдавая должное огромным заслугам Гегеля на поприще философии и

человеческого мышления вообще, я не могу не употребить строгого вы-

ражения в суде о системе, которая сбила с толку многих даровитых и до-

стойных подвижников исторической науки. Безусловные поклонники Гегеля

сочтут это, может быть, величайшею дерзостию; но оценка великого гения

невозможна без ясного разумения его ошибок, и истинное уважение к тру-

дам мыслителя совершенно невозможно при слепом и суеверном поклоне-

нии всем положениям его системы. (Прим. А.С. Хомякова.)

647

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

мости вообще, всякая наука должна находить необходимость

своих фактов в самой себе, а не в общих положениях, кото-

рые всегда остаются вне ее. Вся историческая система Гегеля

есть не что иное, как бессознательная перестановка категории

причины и следствия. Нет никакого сомнения, что всякое след-

ствие обусловливает свою причину; но есть ли на свете чело-

век со смыслом, который сказал бы, что причина истекает из

последствий? Я гляжу на купол святого Петра, воздвигнутый

Микеланджелом Буонаротти; из того, что я этот купол вижу,

выходит явно, что он существует и что он построен, положен,

Микеланджелом. В уме моем прошедшее обусловливается на-

стоящим моим впечатлением. Я не мог бы видеть купола, если

бы он не существовал. Я его вижу: следовательно, он суще-

ствует. Вывод справедлив. Но если я скажу, что он построен,

потому что я его вижу, – меня всякий здравомыслящий чело-

век назовет сумасшедшим. Чтобы избегнуть такого нелепого и

в то же время неизбежного вывода, у учеников Гегеля является

по необходимости какой-то дух человечества, лицо живое и

действительное, отдельное от личностей, составляющих род

человеческий, развивающееся по строгим законам логической

необходимости и обращающее все частные личности в иеро-

глифы, символы или куклы, посредством которых оно поясня-

ет само себе сокровенные истины своего внутреннего содержа-

ния. Личности, обращенные в куклы, повинуются тогда слепо

внешнему закону, и история уже не знает и знать не хочет про

логику их внутреннего развития, между тем как она одна толь-

ко и имеет истинное значение. Это другая нелепость, вводи-

мая, как я сказал, по необходимости для избежания первой, но

вводимая, разумеется, не в ясных словах, а посредством ловких

полуположительных, полуметафорических выражений. Таков

весь процесс гегелевской истории. Очевидно, великий мыс-

литель смешал два пути, противоположные друг другу: путь

синтетического развития и путь аналитического разумения;

они друг с другом тождественны, но тождественны в обратном

направлении, и переносить понятие необходимости из одной

области мысли в другую – значит впадать в ошибку детскую,

648

А. с. Хомяков

которую, по-видимому, не для чего было бы опровергать, если

бы опыт не показывал, что нет такой явной ошибки, которая

бы не могла, хотя на время, увлечь за собою даже самых умных

людей. Вообще смешение пути аналитического с путем реаль-

ного синтеза есть общий и постоянный порок почти всех не-

мецких мыслителей. Они, по-видимому, не умеют различить

факта от его разумения. Эта ошибка перешла от учителей к

ученикам и беспрестанно подает повод к самым смешным и

бессмысленным выводам. И великий ум Гумбольдта, точно

так же, как и все его соотечественники, не понял этой ошибки:

он имеет темное чувство лжи, скрывающейся в исторической

системе Гегеля и его школы, но он не понял начала и сущности

этой лжи

. Вывод из Гумбольдтовых слов и из нападения его

на Гегеля возвращает историю к прежнему ее партикуляризму.

Жалкий результат стольких умственных трудов!

Гумбольдт почувствовал бедность своих выводов, и,

вследствие этого чувства, грустно и робко намекает он на

какую-то тень религиозных мыслей. Грустно становится и

читателю ви-деть, как труден, как почти невозможен поворот

всей этой старой германской школы к понятиям истинно рели-

гиозным и в то же время как она томится их отсутствием. Это

заметно в великом Гёте, в странной развязке его Фауста; это

заметно и в последних трудах старика Гумбольдта, современ-

ника Гёте и близнеца его по глубине, гармонии и древнеэллин-

ской стройности ума.

Вывод Гумбольдта бросает, как я уже сказал, науку исто-

рическую во все бессмыслие прежнего партикуляризма, и в

какое время?

Есть эпохи, в которых медленное и почти незаметное раз-

витие духовных начал, убеждений и мыслей, лежащих в основе

человеческих обществ, скрывает от наблюдателя разумность

самих исторических законов. Есть эпохи, в которых эти духов-

ные начала, уже уличенные в односторонности, бессилии или

* Заметим мимоходом, что Гегель эту ошибку перенес в свои рассуждения о

математике, астрономии и т. д. Так, например, он объясняет причину движения

Земли около Солнца формулою этого движения. (Прим. А.С. Хомякова.)

649

россия и «ложь зАПАдНого мирА»

лжи, как будто бы еще ищут обмануть строгую логику исто-

рии хитростью своих оборотов, притяжением к себе других,

не свойственных им начал, союзом с чисто вещественными

интересами и даже примирением с началами, совершенно про-

тивоположными. И тут еще наблюдателю нелегко дознаться

истины. Но есть эпохи, в которых развитие духовных начал,

правивших прошедшею историею, окончено; уловки их ис-

тощены, и неподкупная логика историческая произносит над

ними свой приговор. В такие эпохи слепота непростительна.

Такова наша эпоха.

Никогда не было таких обширных, таких всеобщих по-

трясений без внешних и, можно сказать, без внутренних, в на-

стоящем значении этого слова, бурь; никогда не было такого

разрушения всех прежних начал без возникновения новых на-

чал, к которым человек мог бы обратить глаза с желанием или

надеждою; никогда не было таких волнений народных и такого

всеобщего волнения без лиц, которые бы предводительствова-

ли или управляли волнением. Правда, что в последнее время

журнальная брань и общественный гнев отыскали каких-то

Геккеров, Коссидьеров, Барбесов и др.

; но добросовестный

наблюдатель знает, какую цену можно приписать и возгласам

газет, и гневу салонов, мстящих за свой испуганный комфорт.

Стыдно было бы приписывать этим Геккерам, Коссидьерам,

Бланам или Прудонам какое-нибудь значение: это мелкие и

бессильные личности, которые заметны только потому, что

окружены еще большим бессилием; это пенка, всегда вскиды-

ваемая волнением. Правда, высказываются иногда кое-какие

начала, к которым временно пристает беспокойная толпа; но

что это за начала? Их проповедуют без добросовестной веры,

к ним пристают без искренней надежды; они служили кое-где

предлогом, но нигде не были причиною движения. Общества

падают не от сильных каких-нибудь потрясений, не вследствие

какой-нибудь борьбы: они падают как иногда старые деревья,

утратившие весь свой жизненный сок и еще недавно выдер-

жавшие сильную бурю, с громом и гулом падают в тихую ночь,

когда в воздухе нет достаточного движения, чтобы покачнуть

650

А. с. Хомяков

лист на свежих деревьях; они умирают, как умирают старики,

которым, по народной поговорке, – надоело жить. Только ум-

ственно слепому позволено было бы не видать тут необходи-

мости исторической.

Действительно, все или почти все поняли ее, более или

менее явственно. Историк-партикулярист не знал бы, что и

делать с нашею эпохою. Историческая необходимость совре-

менного явления ясна. Какие-то начала жизни обществен-

ной вымерли, чему-то изверилось человечество; но чему? это

разумеют не все. Объяснения, взятые из общественной жизни

западных народов, недостаточны, критика государственных

форм недостаточна: Швейцарии так же мало посчастливилось,

как Франции и Пруссии. Правда, что Западная Европа, по-

видимому, старается отвергнуть неразумные формы, тяжелое

наследие, завещанное ей германскими завоеваниями и феода-

лизмом Средних веков; но этим еще ничего объяснить нельзя.

Общество восстает не против формы своей, а против всей сущ-

ности, против своих внутренних законов. Северная Америка

находит так же мало поклонников, как и Порта Оттоманская

или Испания Филиппа ��. Отжили не формы, но начала духов-��. Отжили не формы, но начала духов-. Отжили не формы, но начала духов-

ные, не условия общества, но вера, в которой жили общества

и люди, составляющие общество. Внутреннее омертвение лю-

дей высказывается судорожными движениями общественных

организмов, ибо человек – создание благородное: он не может

и не должен жить без веры.

Современным явлениям, на которые теперь обращено

всеобщее любопытство, предшествовало, тому лет десять на-

зад, другое явление, которое было замечено весьма многими,

но не всеми: это было сильное пробуждение интересов и во-

просов религиозных. Латинство и Протестантство, казалось,

были готовы снова вступить в бой; но ни то, ни другое не

выдержало критики, сопровождающей всякое явление наше-

го века; ни то, ни другое не могло отвечать на заданные ему

вопросы. Интерес религиозный, по-видимому, погас; но раз-

дор, пробужденный в душе человеческой и не примиренный

разумным разрешением, должен был принесть свои плоды и