Хомяков А.С. Всемирная задача России

421

русское общество — НАциоНАльНое созНАНие

Мы не говорим о замечательных, но незрелых произведениях

его юности (хотя в них уже, среди многих ошибок, выражались

глубокие мысли); мы говорим о том, что было им высказано во

время полной возмужалости его ума. Несколько листов состав-

ляют весь итог его печатных трудов; но в этих немногих листах

заключается богатство самостоятельной мысли, которое обо-

гатит многим современных и будущих мыслителей и которое

дает нам полное право думать, что в глубине его души таилось

еще много невысказанных и, может быть, даже еще не вполне

сознанных им сокровищ. Нашему убеждению будет, конечно,

сочувствовать всякий, кто с разумом прочел или теперешнюю

статью Ивана Васильевича Киреевского, или те, которые напе-

чатаны в «Москвитянине»

и в «Московском сборнике».

Слишком рано писать его биографию; скажем только, что

жизнь его украшена была с первой молодости приязнию Пуш-

кина, горячею дружбою Жуковского, Баратынского, Языкова

и (слишком рано увядшей надежды нашей словесности) Д. В.

Веневитинова. О движении и развитии его умственной жиз-

ни и о литературной деятельности говорить также еще нельзя:

они так много были в соприкосновении с современным или

еще недавно минувшим, что невозможно говорить об них, как

следует, вполне искренно и свободно. Постараемся обозначить

то, чем он обогатил Русское просвещение и чем он останется

памятным в истории общего просвещения.

Иван Васильевич Киреевский принадлежал к числу лю-

дей, принявших на себя подвиг освобождения нашей мысли

от суеверного поклонения мысли других народов, передавших

нам начала общечеловеческого знания, и, может быть, более и

яснее всех уразумел он шаткость и слабость тех мысленных

основ, на которых стоит все современное строение европей-

ского просвещения. Так как его время и его дела требовали

по преимуществу разбора критического, на него и обратил он

первые свои труды и путем строгого, глубокого и добросовест-

ного анализа пришел к следующему выводу: «Рассудочность

и раздвоенность составляют основной характер всего запад-

ного просвещения. Цельность и разумность составляют ха-

422

А. с. Хомяков

рактер того просветительного начала, которое, по милости

Божией, было положено в основу нашей умственной жизни».

Можно не соглашаться с данными взглядами, которые

заключаются во второй половине письма к графу Комаров-

скому; но положение, приобретенное и высказанное И. В.

Киреевским, останется неколебимым и будет точкою опоры

и отправления для всего будущего развития нашего мышле-

ния. Строгое воспитание ума в школе немецкой философии

и врожденная особенность созерцательного стремления об-

ратили особенно внимание Киреевского на вопросы филосо-

фии, и в них добыл он следующие выводы. «Всякая жизнь

практическая есть не что иное, как внешняя историческая

оболочка скрытой философской системы, сознаваемой и вы-

ражаемой передовыми двигателями человеческого просвеще-

ния»; но «сама философия есть не что иное, как переходное

движение разума человеческого из области веры в область

многообразного приложения мысли бытовой». В этом выводе

определяется в одно время и разумная, самостоятельная сво-

бода философии, и ее законная, хотя несознаваемая (законная

именно потому, что несознаваемая), подчиненность вере. На-

конец, дальнейший труд критики философской привел его к

следующему выводу: «Теперешняя философия, совершившая

полное свое круговращение в области мысли, есть оконча-

тельное развитие аристотелизма и еще ранних школ; но она

есть только отрицательная сторона знания, она обнимает

законы возможности, но не законы действительности; она

есть изучение диалектического отражения в нашей мысли

логики явления, которая сама есть только отражение яв-

ляемого, отражение крайне неполное, ибо оно не обнимает

первоначальной свободы». Таким образом, философия Запада

есть изучение повторенного отражения, явно самоуличающе-

гося в неполноте, и ошибка тех, которые видят в ней науку

разума во всем его объеме, так же безрассудна, как была бы

ошибка человека, надеющегося найти в законах оптики закон

исконного начала световой силы. «Правда этой философии

(т. е. философии диалектического рассудка) имеет свои пра-

423

русское общество — НАциоНАльНое созНАНие

ва в свойственных ей пределах и делается неправдою только

вследствие непонимания этих пределов; но есть возмож-

ность более полной и глубокой философии, которой корни ле-

жат в познании полной и чистой Веры – Православия. Запад-

ная наука приготовила ее возможность, и в этом состоит ее

великая заслуга перед человеческою мыслию».

На этой точке развития смерть остановила Ивана Васи-

льевича. Плоды, им добытые, по-видимому, заключаются в

отрицаниях; но эти отрицания имеют характер вполне поло-

жительного знания. Этих плодов, этих новых выводов немно-

го; но такова участь тружеников философии: одну, две мысли

добывают они трудом целой жизни, напряженною работою

всех мыслящих способностей и, можно сказать, кровию серд-

ца, алчущего истины; но каждая из этих мыслей есть шаг впе-

ред для всего человеческого мышления. Два, три такие вывода

записывают в истории науки еще одно великое имя и питают

целые поколения своим разнообразным развитием, сосредо-

точивая в себе разумный труд поколений предшествовавших.

Конечно, немногие еще оценят вполне И. В. Киреевского; но

придет время, когда наука, очищенная строгим анализом и

просветленная верою, оценит его достоинство и определит не

только его место в поворотном движении Русского просве-

щения, но еще и заслугу его перед жизнию и мыслию чело-

веческою вообще

. Выводы, им добытые, сделавшись общим

достоянием, будут всем известны; но его немногие статьи

останутся всегда предметом изучения по последовательности

мысли, постоянно требовавшей от себя строгого отчета, по

характеру теплой любви к истине и людям, которая везде в

них просвечивает, по верному чувству изящного, по благого-

вейной признательности его к своим наставникам,– предше-

ственникам в путях науки,– даже тогда, когда он принужден

их осуждать, и особенно по какому-то глубокому сочувствию

невысказанным требованиям всего человечества, алчущего

живой и животворящей правды.

Память твоя будет с праведною похвалою, наш усопший

брат!

424

А. с. Хомяков

матеРиалистическОе «извРащение»

классики идеализма.

О сОвРеменных явлениях

в ОБласти филОсОфии

письмО к ю.ф. самаРину

Давно уже, любезный Юрий Федорович, обещал я вам на-

писать письмо о современных явлениях в области философии

и, по своему обыкновению, откладывал со дня на день испол-

нение своего обещания, надеясь на скорое свидание и пред-

почитая слово устное письменному. Теперь вы надолго от нас

удалились, и поневоле приходится браться за перо. Но кстати

ли зазывать вас в область отвлеченностей, когда вы работаете

в области практической, и позволительно ли даже приглашать

вас на тяжелый труд философского мышления, когда вы и без

того несете нелегкий труд бесконечных соображений, толко-

ваний и прений, как деятель в разрешении современнейшего

из всех наших вопросов?

Я было и призадумался к вам писать, как вдруг случайно

попал в Шеллинге на следующие слова: «Счастливы государ-

ства, где люди зрелые и богатые положительными знаниями

постоянно возвращаются к философии, чтобы освежать и об-

новлять дух свой и пребывать в постоянной связи с теми все-

общими началами, которые действительно управляют миром

и связуют как бы в неразрывных узах все явления природы

и мысли человеческой. Только от частого обращения души

к этим общим началам образуются мужи в полном смысле

слова, – способные всегда становиться перед проломом и не

пугаться никакого явления, как бы грозно оно ни казалось, и

вовсе не способные положить оружие перед мелочностью и не-

вежеством, даже тогда, когда (как нередко бывает) многолет-

няя общественная вялость позволила крайне посредственным

людям возвыситься и крайне невежественным – сделаться во-

жаками общества». Эти слова рассеяли мои сомнения. Дей-

425

русское общество — НАциоНАльНое созНАНие

ствительно, чем многообразнее и утомительнее ваши занятия

в мире практическом, тем полезнее, может быть, освежать

душу напряжением мысли в другом направлении, тем необхо-

димее обновлять силы духа погружением его в оживительную

и укрепляющую среду бесстрастных и отвлеченных созерца-

ний. Как бы ни был человек крепок, ему часто нужно сосре-

доточиваться, дабы не растрачивать своей крепости: нужно,

чтобы душевные способности, рассеивающиеся в жизненной

борьбе, как воины в продолжительном бою, были часто возвра-

щаемы, как будто трубным звуком, в твердый и правильный

строй вокруг центральных сил нашего богообразного разума.

Вас я смело могу приглашать на крутые высоты фило-

софского мышления: альпийский охотник с ранних лет, вы

вспомните с удовольствием прежние годы. Не со всеми было

бы то же. Строгие уступы этой горы и резкий воздух ее вер-

шин большей части наших соотечественников не внушают

никаких других чувств, кроме головокружения и тоски, как

всход на Мон-Блан. Грустно сказать, а должно признаться: мы

слишком непривычны к требованиям философской мысли.

Молодежь, не покорившая ума своего законам методического

развития, переходит у нас в совершенный возраст вовсе неспо-

собною к правильному суждению о вопросах сколько-нибудь

отвлеченных, и этой неспособности должно приписать мно-

гие нерадостные явления в нашей жизни и в нашей словесно-

сти. Самая полемика у нас не приносит по большей части той

пользы, которой следовало бы от нее ожидать. Вы доказали

своему противнику нелогичность его положений или выводов:

что же, убедили вы его? Нисколько. Он от себя логичности и

не требовал никогда. Убедили вы по крайней мере читателя?

Нисколько. И тому нет дела до логики: он ее не требует ни от

себя, ни от других; а, разумеется, чего не требуешь от себя

в мысли, того не потребуешь от себя и в жизни. Вялая рас-

пущенность будет характеристикою и той и другой. Конечно,

многие полагают, что философия и привычки мысли, от нее

приобретаемые, пригодны только (если к чему-нибудь при-

годны, в чем опять многие сомневаются) к специальным за-

426

А. с. Хомяков

нятиям вопросами отвлеченными и в области отвлеченной.

Никому в голову не приходит, что самая практическая жизнь

есть только осуществление отвлеченных понятий (более или

менее сознанных) и что самый практический вопрос содержит

в себе весьма часто отвлеченное зерно, доступное философ-

скому определению, приводящему к правильному разреше-

нию самого вопроса. Это мы видели недавно по случаю спора

об общине. Между ее противниками явились такие, которые,

нападая на нее, требовали ее уничтожения во имя человече-

ской свободы, и значительная часть публики им сочувствова-

ла. Добро бы это случилось в то время, когда нас уверяли, что

Русский мир создан неизвестно когда-то и кем-то, и какими-

то административными мерами, помимо Русской жизни; но

нет: это уже дело поконченное исследованиями и особенно

свидетельствами, доставленными г. Иванишевым

из Южной

Руси. Мир признан тем, что он и есть, созданием нравственной

свободы Русского народа, и он-то должен быть уничтожен в

пользу личного произвола. Полюбуйтесь на эту великолепную

логику! Свобода есть еще только возможность силы (воли); ее

первое безусловное проявление есть произвол, ее освящение

заключается в ее самоопределении как начала разумного и

нравственного. Итак, по новому правилу выходит, что долж-

но жертвовать полным проявлением в пользу возможности

будущего безусловного проявления, одним словом, должно

уничтожать создания свободы, задавая ей постоянный запрос:

«Ну-ка, начни снова! Так ли ты опять создашь, как создала?»

Бесспорно, дело, созданное нравственною свободою народа,

не должно ограждать китайской стеной административных

учреждений, точно так же, как не должно охватывать желез-

ными обручами растущее дерево или вколачивать ему в серд-

цевину железный кол, чтобы ветром не качало; это было бы

безрассудно. Свобода, которую уважаем в прошедшем, долж-

на быть уважаема и в будущем. Ей должно быть дано право

изменять, стеснять или расширять формы своего проявления,

но, в пользу ее возможности, разрушать ее создание было бы

чистой и пошлой нелепостью. Пусть против общины ратуют

427

русское общество — НАциоНАльНое созНАНие

по хозяйственным и другим такого рода соображениям: тут

есть смысл, хотя бы (как я в этом убежден) и не было правды;

пусть во имя личного произвола нападают на нее те, которые

вообще протестуют за лицо (d�r E�nz��n�) против общества (на-d�r E�nz��n�) против общества (на- E�nz��n�) против общества (на-E�nz��n�) против общества (на-) против общества (на-

рода): в этом есть последовательность. Но у нас ни писавшие,

ни читавшие и одобрившие не принадлежат к штирнеристам

Как же это случилось? Очень просто. Писавший не понимал

того, что пишет; а читавший и хваливший не понимал того,

что читал. Ни тот, ни другой не привыкли требовать отчета от

своего мышления. Точно то же повторяется у нас беспрестан-

но и с вопросом о собственности, но я этого не стану уяснять.

Вот примеры того прискорбного воздействия невоспитанного

мышления на практическую жизнь, о котором я говорил.

Простите мне это отступление, которое, впрочем, ка-

сается области ваших теперешних занятий. Я не мог от него

воздержаться, но теперь возвращаюсь к главному предмету, о

котором хотел писать.

Справедливо сказал покойный Киреевский, что в наше

время философия, в тесном смысле этого слова, остановилась

в своем развитии по всей Европе и живет более в своих раз-

нообразных, часто бессознательных приложениях, чем в виде

отдельной и самостоятельной науки. Эпоха наша питается тру-

дом недавно миновавшей великой эпохи германских мыслите-

лей. Это положение он изложил в той превосходной статье, ко-

торая дала Московскому Сборнику значение действительной

поворотной точки в истории Русского просвещения. В другой

статье, которую смерть не позволила ему кончить, Киреевский

продолжал уяснение своего первого положения и доказывал,

что строй западной образованности вследствие односторон-

ности своей и ее исторических причин должен был прийти к

остановке и к безвыходному рационализму

. Я старался, как

вы знаете, определить самую точку, на которой остановилось

это философское движение, и показать ту последнюю форму,

в которой высказалась задача Германии. Кратчайшее ее вы-

ражение будет следующее: воссоздание цельного разума (т.е.

духа) из понятий рассудка. Как скоро задача определила себя

428

А. с. Хомяков

таким образом (а собственно таков смысл гегелевой деятель-

ности), путь должен был прекратиться: всякий шаг вперед

был невозможен. Но не осталась же Германия без философии:

к ее чести должно сказать, что она без философии немыслима.

Какое же направление приняла и должна была принять эта но-

вая эпоха мышления?

Новых основ мышление принять не могло вследствие

причин, так превосходно изложенных Киреевским; оно долж-

но было оставаться при старых и довольствоваться их видоиз-

менением. В чем же состоит это современное видоизменение и

которую из ложных сторон прежней философии старалось оно

исправить или пополнить?

Вся школа Канта есть школа рассудочная. Правда, что

точка отправления ее – отрицание безусловного сомнения

(скепсиса) – поставлена в самом средоточии мысли, в мысля-

щем я; но, расширяя и, следовательно, отвергая положение Де-

карта: «мыслю, следовательно есмь» и ставя более правильное

и широкое: «есмь, следовательно есмь», т.е. «для себя есмь без-

условно», она впадает постоянно в стремление определить это

средоточие одним из его начал, понятием, следовательно, рас-

судком. Бессмертный Кант, основатель и бесспорно сильней-

ший мыслитель всей этой великой школы, уже обличает в себе

такое стремление самим разделением философии на две фило-

софии или критики: чистого разума и практического разума,

т.е. собственно чистого отвлеченного рассудка и практическо-

го, т.е. действительного разума. Вторая часть, несмотря на всю

гениальность ее творца, несравненно слабее первой и входит в

историю самой школы как великолепный эпизод, но только как

эпизод, а не как необходимая степень перехода или дальней-

шего развития. Философия практического разума, так сказать,

эксцентрична истинной Кантовой системы, и поэтому не вошла

и не могла войти в наследство, которое приняли и разработали

его преемники. Ближайший из них, Фихте, был вполне рацио-

налистом как бы назло своей страстной и энергически деятель-

ной натуре. Резко и определенно, без примирения, отрывается

429

русское общество — НАциоНАльНое созНАНие

у него понятие, как положительное начало, от предмета, как

отрицательного, строго и полно развивается положительное

понятие, обращая отрицательный мир в какой-то смутный об-

раз. Подумаешь, что перед мыслью Фихте носилась бессозна-

тельно возможность объяснить отношение мысли к явлению

на манер индийских, в виде какой-то Майи (самосознанного

сновидения Брахмы); но Индия сохраняла в своем объяснении

более спиритуализма

, чем германский рационалист, у которо-

го собственно одни только понятия рассудка носят характер

самостоятельности и право на существование. Примиритель

внутреннего разногласия, восстановитель разумных отноше-

ний между явлением и сознанием, следовательно, воссоздатель

цельности духа – Шеллинг дает разумное оправдание природе,

признавая ее отражением духа. Из рационализма переходит в

идеализм, а впоследствии (по закону ли собственного разви-

тия, ускоренного гегельянством, или прямо в противодействии

гегельянству) он переходит в мистический спиритуализм. По-

следняя эпоха его имеет, впрочем, значение эпизодическое еще

более, чем философия практического разума у Канта, и далеко

уступает ей в смысле гениальности. Первая же и действитель-

но плодотворная половина Шеллинговой деятельности оста-

ется в важнейших своих выводах высшим и прекраснейшим

явлением в истории философии до наших дней. Не будет и не

может быть такого века в просвещении человека, который бы

вспомнил о Канте как основателе разумной уверенности, или

о Шеллинге как определителе внутреннего движения самосо-

знающего разума без благоговейной благодарности. Но приоб-

ретение, добытое путем рассудочного анализа, осталось опять

только в области рассудка. Отражение всего разума в рассудке

(т.е. разум на последней и венчающей степени его развития, на

степени уясненного самосознания) опять заняло место полно-

го разума, и, следовательно, рассудок сохранил один за собой

значение безусловно положительное, а все другие начала отки-

нуты подразумевательно (�mp��c�t�) в область отвлеченности.

Поэтическое слово, поэтическая мысль Шеллинга утаивают

этот вывод. Он сам его не сознавал. Его ученики покачают

430

А. с. Хомяков

головой на мое определение; но законность приговора легко

бы было доказать, а Шеллинг сам потрудился ее выставить в

одном слове. Верный своему прежнему пути и понимая этот

путь гораздо глубже и яснее своих учеников, в последнюю эпо-

ху своей философской деятельности, он самую точку отправ-

ления всего духовного развития, το προτου духа

, определяет

словом: «чистая возможность бытия» (das r��n� S��n-K�nn�n).

Для человека, знакомого с ходом философской мысли, другого

объяснения не нужно. Существенность и самостоятельность

обратились, очевидно, в отвлеченность: бытие выказалось

своим отражением в понятии. Законность Гегеля, как оконча-

тельного вывода из всех его предшественников, не подлежит

сомнению.

Гегель – полнейший и, смело скажу, единственный ра-

ционалист в мире. То, что у Фихте являлось невольным вы-

водом из направления, признанного его умом за единственно

разумное, то, что Фихте проповедовал и защищал наперекор

всем внутренним стремлениям своей благородно-страстной

природы, все это совершенно согласовалось с характеристиче-

скими особенностями Гегелева гения и приходилось по мерке

его тонкого и строго диалектического ума, его смелой и глу-

бокомысленной, но несколько сухой и односторонней приро-

ды, неспособной к увлечению, не требующей образа и вполне

довольной бесплотным миром понятия. Гегель мог довести и

довел рационализм до крайнего предела. Чтобы увидеть разом

весь путь, пройденный школой от Канта до Гегеля, достаточ-

но одного примера. Начальник школы говорил: «Вещи (пред-

мета) мы не можем знать в ней самой». Довершитель школы

говорит: «Вещь (предмет) в себе самой не существует: она

существует только в сознании (понятии)». Путь, пройденный

между этими двумя изречениями, неизмерим; но он пройден

строго логически, как вы сами знаете и как я отчасти показал

прошлого года в статье об Иване Васильевиче Киреевском.

Смешно бы было предполагать, что Гегель, говоря о понятии,

думал о понятии личном: в такое неразумение впали только

не понявшие его ученики и преемники, сам он выше такой

Хомяков А.С. Всемирная задача России

Подождите немного. Документ загружается.