Гриненко Г.В. Хрестоматия по истории мировой культуры

Подождите немного. Документ загружается.

многих наставлял, чтобы сторонились игр и не ходили смотреть на них. Ибо как труба

собирает воинов, так чтение книг ангелов божьих собирает, а сопели и гусли собирают вокруг

себя бесстыдных бесов, а любящий сопели и гусли сатану славит, а кто чтит и одаривает

музыкантов — тот беса коварного одаривает. Если кто не

875

оставит деяний этих проклятых, то осужден будет с иноверцами и с идолопоклонниками. Богу

нашему слава!

(Измарагд.С.57-59)

Архитектура и строительство

О языческих Наиболее развернутое описание святилища (это

святилищах святилище прибалтийских славян на о. Рюген) было

дано Саксоном Грамматиком, автором конца XII в.

Сопоставление текста с материалом раскопок позволяет предположить, что это было

деревянное сооружение на каменном фундаменте, имевшее сложный объем и силуэт.

Наружные стены из вертикально поставленных бревен покрывала ярко раскрашенная резьба

(Сак-сон Грамматик назвал стены изгородью). Внутри их квадрата со стороной около 20 м

поднималась на четырех мощных столбах баш-неподобная сень над огромным

столпообразным кумиром Святовита высотой в 9—10 м, лица которого были обращены на все

четыре стороны. Кровля над сенью, возможно, имела очертания высокого шатра (автор

описания выделяет «багряную кровлю» как особенно поразившую его часть постройки).

Пространство под сенью отделялось от кругового обхода лишь ниспадающими пурпурными

завесами. Храм возвышался над морем на оконечности высокого крутого мыса, обращенного

к востоку...

Следы языческих святилищ восточных славян в недавние годы найдены и исследованы в

Поднестровье Б.А. Тимощуком и И.П. Русановой. Располагались они на холмах среди гнезд

славянских поселений. Святилище у села Ржавинцы, отнесенное к IX—X вв., опоясано кон-

центрическими кольцами двух валов. По всей окружности внутреннего шла каменная

вымостка для «крады», ритуального костра, который огненным кругом охватывал площадку

диаметром 24 м с каменным столбом — идолом в центре. К внешнему валу изнутри

примыкают следы круговой постройки — «хором», по Б.А. Рыбакову, где совершались некие

обряды, возможно ритуальные пиры.

До XI в. существовало большое святилище на горе Богит у реки Збруч, занявшее древнее

скифское городище с валами, сложенными из камня. Внутренний вал отделял верхнюю его

часть. Там было капище с кольцом из восьми круглых ям-жертвенников. Внутри крльца, как

установили Тимощук и Русанова, стоял знаменитый Збручский идол, четырехгранный столб,

завершенный круглой шапкой, под которой — четыре обращенных в разные стороны челове-

ческих лица...

(Иконников А.В1 Тысяча лет русской архитектуры. С. 25—26)

876

Русский средне- Для своеобразия структуры и облика средневеко-вековый город вого

русского города особенно важны отношения его главных частей — детинца и посада — в их от-

личии от тех, что складывались между замком и городом западноевро- пейского средневековья...

Коллектив горожан в борьбе за самоуправление и ограничение повинностей противостоял

феодальному сеньору. Это противостояние выражалось материально — поясу городских стен

противостоял замок. Его высокий грузный массив часто занимал вершину холма или скалы, у

подножия которой располагался город (как, например, в Таллинне, Альтенбурге, Вюрцбурге,

Эйзенахе, Кведлинбурге). Если замок и город стояли на равнине или вместе занимали вершину

холма, укрепления замка вклинивались в непрерывность городских стен, угрожая в равной мере

как внешнему врагу, так и городу (Милан, Феррара, Парма, Кремона, Каркассон, Нанси,

Антверпен, Вена, Дрезден, Лейпциг, Веймар, Баутцен, Сити оф Лондон и др.)... Замок мог быть

обиталищем феодала и его дружины, оставаясь относительно компактным, но мог разрастись в

обширный укрепленный комплекс, если служил оплотом этнически чуждых завоевателей,

создававших свой замкнутый мир... В том и другом случае замок оставался недоступен для

горожан, не был для них убежищем или местом общественной жизни... - На Руси, напротив,

детинец (кремль) не противостоял городу, не выделялся из его общей оборонительной системы.

Он был ее внутренним ядром, которое защищали после падения внешних линий обороны. В

кремле и посадах социальный состав постоянного населения был различен, но при осаде внешним

врагом посадские жители, сжигая свои дома, уходили под защиту стен детинца. Даже и главный

въезд в него всегда был обращен к посадам и через них сообщался с внешним миром (что

невозможно для замка)... Кремль русского города представлял собой укрепленный комплекс

учреждений, осуществлявших высшую политическую,,административную и церковную власть; он

заключал в себе главнейшие святыни, места для хранения богатств населения и всяческих

запасов... И кремль был, соответственно, изначальным ядром и центром тяготения всего

городского организма, занимавшим главное место в его композиции и силуэте. Такую роль его

обеспечивало уже само положение в ландшафте, обычно — на возвышенности, выделенной

слиянием рек или речной излучиной. Направления дальнейшего роста городского организма

подчинялись притяжению этого центрального ядра; его господство в системе целого под-

держивалось и развивалось. Пояс укреплений и ритм башен, выделяя j кремлевский комплекс,

подчеркивали его целостность и значение для города и всей волости.

В детинце сосредоточивались крупные монументальные сооружения. Главным среди них,

подчинявшим себе пространственную систему, был

877

собор, поднимавшийся посреди площади. Для Древней Руси это не только культовое сооружение:

здесь «сажали на стол» князя, принимали послов; здесь хранилась городская казна; здесь

создавалась библиотека и работали расширявшие ее переписчики. Был храм и последним прибе-

жищем обороны в борьбе за город. Словом, это — главное общественное здание, служившее

многим функциям и мыслившееся принадлежащим всему городу. Почитавшийся городом храм

был символом суверенности местной общины. Где святыня — там и город, сердце городовой

волости. Разорение в междоусобных войнах храмов и монастырей противника — дело обычное

для Древней Руси — с точки зрения христианства безмерно греховно. Но разрушить храм врага —

значило лишить его высшего покровительства, нанести ему удар, который, как казалось, будет

иметь особенно долговременные последствия.

Общегородской символ («где Святая София — там и Новгород») получал отклик в объемах

приходских церквей, вокруг которых складывались социальные и пространственные членения

городского организма. Система иерархически связанных ориентиров, подчиненных собору и

кремлю, определяла ориентацию в пространстве города и раскрывала его внутреннее устройство в

силуэте и внешних панорамах. Целостность города, подчиненная кремлю, благодаря этому

становилась всепроникающей...

(Иконников А.В. Тысяча лет руеской архитектуры. С, 36—37)

Киев Расцвет Киева приходится на княжение Ярослава

Владимировича (1016—1054). В это время — с 1017 или 1037 г. (летописи указывают разные

даты) — южнее города Владимира начат постройкой невиданный по тем временам комплекс

укреплений: Его валы высотой в 14—16 м, завершенные деревянными рублеными клетями-

городнями с заборолами поверху, охватили территорию более 70 га. Тысяча человек, работавших

одновременно, должны были потратить на такую работу не меньше четырех лет. Если принять

предположение..., что Михайловская гора, примыкающая с востока, имела особую линию валов,

город Ярослава имел общее очертание в виде почти симметричного ромба с округленными

углами. Положение четырех ворот, открывавших доступ в город, совпадало с вершинами этой

фигуры. Оно свидетельствует о былых главных улицах, которые их соединяли, пересекаясь почти

точно под прямым углом. Крест этих улиц отклонялся от строгой ориентации по странам света на

20, так что его восточная ветвь была обращена к восходу солнца в летнее время. У пересечения

главных осей, на одной из самых высоких точек плато, вместе с началом строительства

укреплений заложен собор св. Софии — главная доминанта панорамы Киева, его символ.

Схема плана с крестообразным пересечением главных улиц лежит вне традиций средневекового

русского градостроительства. Исключе-

878

ние в данном случае можно объяснить византийским влиянием. Планы, подчиненные перекрестью

главных улиц, но при этом свободно вписанные в живописный ландшафт, обычны для городов

Византийской империи, унаследовавших античные градостроительные традиции... В Киеве могли

работать мастера «от грек», приглашенные еще Владимиром, могли быть и специально

привлеченные к такой беспрецедентной работе, как создание новой столицы самого обширного в

то время государства Европы.

Очевидна закономерность, подчиненность единому замыслу и в размещении остальных крупных

построек города Ярослава. Каменные церкви княжеских монастырей св. Ирины и св. Георгия,

церковь неизвестного святого, руины которой открыты в 1911 г., расположились южнее длинной

оси в параллельный ей ряд. Главным въездом, торжественным порталом стали южные Золотые

ворота. Только их упоминают летописи, только над ними сооружен надвратный храм. Попереч-

ную главную улицу, направленную к ним, симметрично обрамляли объемы Ирининского и

Георгиевского монастырей. Все престижное строительство, начатое Ярославом, обращено на

южную сторону нового детинца, между Софией и Золотыми воротами (здесь, у монастыря св.

Ирины, был поставлен и каменный дворец).

В сторону сухопутных дорог, подводящих к городу, развернулись величественные панорамы. К

западным подходам город обращен поясом валов и стек, над которыми поднимались только

сложные завершения храмов. Восточнее же Золотых ворот линия укреплений, опускаясь по

рельефу к Лядинским воротам и вновь поднимаясь по Михайловской горе, приоткрывала вид на

жилые кварталы, лежащие на склоне, завершенном монументальными зданиями. Панорамы со

стороны Днепра держал ансамбль города Владимира, продолженный в середине XI в. городом

князя Изяслава Ярославича, занявшим вершину Михайловской горы. Здесь был основан

Дмитриевский монастырь, создана церковь ев, Петра (70-е гг. XI в.) и Михайловский Златоверхий

собор (1108).

При всей сложности системы очевиден ее главный замысел — нарастание к центру, к

объединяющему и венчающему целое огромному храму Софии, близ которого располагались

митрополичий двор и место вечевых собраний. Этому служат и рельеф, и расположение меньших

церквей. Идея целого основана на сознании единства города и окружения, в данном случае — не

просто города и волости, но столицы и государства, Киева и Русской земли. Отсюда — особое

внимание к восприятию извне, к внешним визуальным связям, построению панорам.

Утверждению «столичности» служит древний символ центра мира — «рукотворная гора». Он

воплощен в храме Софии через такие свойства формы, как центричность и нарастание массы к

центру, пирамидальный силуэт, в котором получает кульминацию динамика городского

ландшафта...

879

Притязая на создание нового центра мира, Ярослав открыто и вызывающе соперничал с

византийской столицей — Константинополем. Названия храмов и воротных башен его города

нарочито повторяют имена прославленных цареградских построек — София, Золотые ворота,

церковь св. Ирины.

(Иконников А.В. Тысяча лет русской архитектуры. С. 41—46)

Москва Вместе с ростом городов усложнялась их структу-

ра. Более определенно и развернуто выступали принципы русского средневекового

градостроительства.

Самым совершенным их воплощением стала планировка Москвы, сформировавшаяся к началу

XVII в. В это время первый город России имел население около 100 тыс. жителей (Новгород,

второй по населенности, — 27 тыс., Псков и Казань — по 15 тыс.). Составитель так называемого

Сигизмундова плана Москвы (1610) назвал ее четвертым по величине городом Европы после

Константинополя, Парижа и Лиссабона.

Городок «Москов», превратившийся в русскую столицу, возник на Боровицком холме у слияния

рек Москвы и Неглинной. Население здесь концентрировалось с VII—IX вв. н.э., и уже с VIII в. по

реке Москве проходил Волжский торговый путь, связывавший Восток и Запад. Частью этого пути

была сухопутная Волоцкая дорога к Новгороду, у брода под Боровицким холмом пересекавшаяся

с дорогой из Киева и Смоленска на северо-восток Руси. В XI—XII вв. на холме выросли два

укрепленных поселка вятичей: один, больший, на месте современной Соборной площади и второй

— на оконечности мыса. В устье Неглинной сложился первоначальный торг, переходивший с

подола холма в Занеглименье. Двухчастность поселка постепенно стиралась и во время княжения

Юрия Долгорукого (1162) была окончательно уничтожена возведением общей линии городских

стен. Посад начал развиваться на узком подоле холма по берегу Москвы-реки в сторону Яузы.

Складывалась линейная система планировки, подчиненная реке. Полоса земли, заливаемая в

высокие половодья, была, однако, неудобна, и посад повернул в гору, занимая междуречье

Москвы и Неглинной.

По мере роста значения города Москвы увеличивалось и его укрепленное ядро. В 1339 г. Калита

построил новый «град дубов», расширив к северу и востоку территорию крепости, которую с

начала 1330-х гг. стали называть Кремлем. При Дмитрии Донском в 1367 г. необычайно быстро,

всего за один сезон, были возведены новые мощные укрепления из белого мячковского камня.

После этого Москва получила постоянный эпитет «белокаменной» (основная застройка ее

оставалась деревянной, да и каменной была, возможно, лишь приступная стена, но именно этот

элемент был особенно существен для образа города). Линия стен, протяженность которой

достигла двух километров, про-

880

двинулась при этом еще дальше на восток, охватив почти всю территорию современного Кремля.

Посад, распространившийся до Неглинной, прорезали три улицы, веером расходящиеся от

проездных башен Кремля. Первоначальная линейная структура посада перерастала в веерную. В

то же время посад стал складываться и за Неглинной. Его полосу прорезали улицы, связывающие

торг, переместившийся под приступную стену Кремля, с Новгородской дорогой (перемещение

торговища к востоку по мере расширения крепости стало причиной появления трех таких улиц).

Радиальная организация стала, таким образом, распространяться на Занеглименье.

Грозные укрепления, надежность и величие которых отвечали значению Москвы как столицы

единого Русского государства, построены из кирпича в 1485-1495 гг. Кремль стал

монументальным ансамблем, центр которого определял мощный объем Успенского собора,

главного храма Руси. После опустошительного пожара 1493 г. полоса в 110 сажен перед восточной

стеной Кремля освобождена от посадских строений, чтобы обезопасить крепость от пожаров и

внезапных нападений. Здесь развернулось главное торговище, самое оживленное место города,

средоточие не только его экономической, но и общественной жизни. Подобные «полые места»,

или «застенья», были расчищены вдоль Неглинной и в Замоскворечье против Кремля.

Главный торг разрастался и занимал все большее место в городской жизни. Его дополняли торги в

Замоскворечье и Занеглименье, а зимой — и торговля на льду рек; тогда все торговища сливались

в огромное целое. Торговля образовала как бы сердцевину городского плана, притягивающую к

себе дороги; застроенные, они превращались в улицы. Двухчастная структура города

преобразовалась в трехчастную — торг стал ее третьим основным элементом, наиболее активно

влияющим на формирование уличной сети. Веер улиц между Москвой-рекой и Неглинной

дополнили радиальные улицы Занеглименья и Замоскворечья...

Установление в начале XVI. в. юридической власти московских князей над всей территорией

Москвы позволило в 1520-е гг. провести «раз-мерение» (регулирование) улиц. Ширина их была

установлена в 12, переулков — 6 сажен. Однако если во внутренних частях города они были

непрерывными, то во внешних зонах долго еще сохранялась раздробленность — обособленные

«кусты» застройки соединялись незастроенными дорогами.

После завершения кирпичного Кремля началось строительство каменных стен, защищающих

Великий посад между Москвой-рекой и Неглинной (дерево-земляные укрепления он имел, как и

посад за Неглинной, уже в конце XIV в.). К1538 г. выросли невысокие, но мощные стены,

приспособленные для «огненного боя» — Китай-город. Назва-

881

ние это перешло на территорию охваченного ими посада, который становился аристократической

частью города. Ремесленники вытеснялись в местность восточнее Китайгородских стен и в

Занеглименье, которое росло особенно быстро.

(Иконников А.В. Тысяча лет русской архитектуры. С. 113— 114)

О куполах рус- Византийский купол над храмом изображает собою ских церквей свод небесный,

покрывший землю. Напротив, готический шпиц выражает собою неудержимое стремление ввысь,

подъемлющее от земли к небу каменные громады. И, наконец, наша отечественная «луковица»

воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое наш земной мир

становится причастным потустороннему богатству. Это завершение русского храма — как бы

огненный язык, увенчанный крестом и к кресту заостряющийся. При взгляде на наш московский

Иван-Великий кажется, что мы имеем перед собой как бы гигантскую свечу, горящую к небу над

Москвою; а многоглавые кремлевские соборы и многоглавые церкви суть как бы огромные

многосвещники. И не одни только золотые главы выражают собою эту идею молитвенного

подъема. Когда смотришь издали при ярком солнечном освещении на старинный русский

монастырь или город, со множеством возвышающихся над ним храмов, кажется, что он весь горит

многоцветными огнями. А когда эти огни мерцают издали среди необозримых снежных полей,

они манят к себе, как дальнее потустороннее видение града Божьего.

(Трубецкой Е. Умозрение в красках. С. 198—199)

Изобразительное искусство

Возникновение изобразительного искусства на Руси связывается обычно с приходом христианства. (О

дохристианском периоде мы знаем только, что существовали идолы языческих богов, обычно вырезанные

из дерева.) Для украшения строящихся церквей и монастырей использовались фрески, мозаики и иконы,

существовала и деревянная скульптура, но особого распространения она не получила. Техника живописи и

иконографический канон были позаимствованы из Византии. Но уже в XII—XIII вв. начинается формирова-

ние местных школ живописи, отличающихся своими стилистическими особенностями. К наиболее

известным школам относятся новгородская, псковская, московская. XIV—XV вв. называют «золотым

веком» русской иконописи. В это время жили и работали такие выдающиеся мастера, как Феофан Грек

(около 1340 — после 1405 гг.; грек по происхождению, приехавший на Русь из Византии), Андрей Рублев

(1360 — около 1430 гг.), Даниил Черный (около 1360-1430 гг.), Дионисий (1440-1502/1503 гг.) и др. В XVII

в. общий процесс обмирщения культуры затронул и живопись, самый яркий представи-

882

тель этого направления — Симон Ушаков (1626—1686 гг.), который при написании икон стал, в частности,

использовать светотень. В конце же XVII в. начинается развитие первого жанра светской живописи —

портрета (парсуны).

В XVIII—XIX вв. древняя иконопись становится все менее доступной для восприятия из-за потемнения слоя

олифы, которым покрывались иконы. И только в начале XX в. был найден способ снять этот слой, и древние

русские иконы как бы пережили второе рождение: сначала Россия, а затем и весь мир открыли для себя их

красоту.

• О русских иконах Нет ни малейшего сомнения в том, что эта иконопись выражает собою

глубочайшее, что есть в древнерусской культуре; более того, мы имеем в ней одно из величайших,

мировых сокровищ религиозного искусства. И, однако, до самого последнего времени икона была

совершенно непонятною русскому образованному человеку. Он равнодушно проходил мимо нее, не

удостои-вая ее даже мимолетного внимания. Он просто-напросто не отличал иконы от густо

покрывавшей ее копоти старины. Только в самые последние годы у нас открылись глаза на

необычайную красоту и яркость красок, скрывавшихся под этой копотью. Только теперь, благодаря

изумительным успехам современной техники очистки, мы увидели эти краски отдаленных веков, и

миф о «темной иконе» разлетелся окончательно. Оказывается, что лики святых в наших древних

храмах потемнели единственно потому, что они стали нам чуждыми; копоть на них нарастала частью

вследствие нашего невнимания и равнодушия к сохранению святыни,-частью вследствие нашего

неумения хранить эти памятники старины.

С этим нашим незнанием красок древней иконописи до сих пор связывалось и полнейшее непонимание

ее духа. Ее господствующая тенденция односторонне характеризовалась неопределенным выражением

«аскетизм» и в качестве «аскетической» отбрасывалась как отжившая ветошь. А рядом с этим

оставалось непонятым самое существенное и важное, что есть в русской иконе, — та несравненная

радость, которую она возвещает миру. Теперь, когда икона оказалась одним из самых красочных

созданий живописи всех веков, нам часто приходится слышать об изумительной ее жизнерадостности;

с другой стороны, вследствие невозможности отвергать присущего ей аскетизма, мы стоим перед

одной из самых интересных загадок, какие когда-либо ставились перед художественною критикою.

Как совместить этот аскетизм с этими необычайно живыми красками? В чем заключается тайна этого

сочетания*высшей скорби и высшей радости? Понять эту тайну и значит — ответить на основной

вопрос настоящего доклада, — какое понимание смысла жизни воплотилось в нашей древней

иконописи...

Когда в XVII веке в связи с другими церковными новшествами в русские храмы вторглась

реалистическая живопись, следовавшая западным образцам, поборник древнего благочестия известный

прото-

883

поп Аввакум в замечательном послании противополагал этим образцам именно аскетический дух

древней иконописи. «По попущению Божию умножилось в русской земле иконного письма

неподобнаго. Изографы пишут, а власти соблаговоляют им, и все грядут в пропасть погибели, друг за

друга уцепившеся. Пишут Спасов образ Эммануила — лицо одутловато, уста червонныя, власы

кудрявые, р'уки и мышцы толстыя; тако же и у ног бедра толстыя, и весь яко Немчин учинен, лишь

сабли при бедре не написано. А все то Никон враг умыслил, будто живых писати»... «Старые добрые

изографы писали не так подобие святых: лицо и руки и все чувства отончали, измождали от поста и

труда и всякия скорби. А вы ныне подобие их изменили, пишете таковых же, каковы сами».

Эти слова протопопа Аввакума дают классически точное выражение одной из важнейших тенденций

древнерусской иконописи; хотя следует все время помнить, что этот ее скорбно аскетический аспект

имеет лишь подчиненное и притом подготовительное значение. Важнейшее в ней, конечно, — радость

окончательной победы Богочеловека над зверо-человеком, введение во храм всего человечества и всей

твари; но к этой радости человек должен быть подготовлен подвигом: он не может войти в состав

Божьего храма таким, каков он есть, потому что для необрезанного сердца и для разжиревшей,

самодовлеющей плоти в этом храме нет места: и вот почему иконы нельзя писать с живых людей.

Икона — не портрет, а прообраз грядущего храмового человечества. И, так как этого человечества мы

пока не видим в нынешних грешных людях, а только угадываем; — икона может служить лишь

символическим его изображением. Что означает в этом изображении истонченная телесность? Это —

резко выраженное отрицание того самого биологизма, который возводит насыщение плоти в высшую и

безусловную заповедь. Ведь именно этой заповедью оправдывается не только грубо утилитарное и

жестокое отношение человека к низшей твари, но и право каждого данного народа на кровавую

расправу с другими народами, препятствующими его насыщению. Изможденные лики святых на ико-

нах противополагают этому кровавому царству самодовлеющей и сытой плоти не только

«истонченные чувства», но прежде всего — новую норму жизненных отношений. Это — то царство,

которого плоть и кровь не наследуют.

Воздержание от еды и в особенности от мяса тут достигает двоякой цели: во-первых, это смирение

плоти служит непременным условием одухотворения человеческого облика; во-вторых, оно тем самым

подготовляет грядущий мир человека с человеком и человека с низшею тварью. В древнерусских

иконах замечательно выражена как та, так и другая мысль...

Говоря об аскетизме русской иконы, невозможно умолчать и о другой ее черте, органически связанной

с аскетизмом. Икона в ее идее со-

884

ставляет неразрывное целое с храмом, а потому подчинена его архитектурному замыслу. Отсюда

— изумительная архйтектурность нашей религиозной живописи: подчинение архитектурной

форме чувствуется не только в храмовом целом, но и в каждом отдельном иконописном

изображении: каждая икона имеет свою особую, внутреннюю архитектуру, которую можно

наблюдать и вне непосредственной связи ее с церковным зданием в тесном смысле слова.

Этот архитектурный замысел чувствуется и в отдельных ликах и в особенности — в их группах —

в иконах, изображающих собрание многих святых. Архитектурному впечатлению наших икон

способствует та неподвижность божественного покоя, в который введены отдельные лики: именно

благодаря ей в нашей храмовой живописи осуществляется мысль, выраженная в первом послании

св. Петра. Неподвижные или застывшие в позе поклонения пророки, апостолы и святые, собра-

вшиеся вокруг Христа, «камня живого, человеками отверженного, но Богом избранного», в этом

предстоянии как бы сами превращаются в «камни живые, устрояющие из себя дом духовный».

(Трубецкой Е. Умозрение в красках. С. 201—206)

Об иконе Влади- По древнему преданию, св. Евангелист Лука напи-мирской Божией сал три

иконы Божией Матери. Посмотрев на них, Матери Пресвятая Богородица сказала:

«Благодать Роди-

вшегося от Меня и Моя да будет со святыми иконами» (Месяцеслов, 21 мая). Одной из трех этих

икон была та, которую мы знаем как Владимирскую.

Икона Владычицы до 450 года находилась в Иерусалиме, а затем была перенесена в

Константинополь. В половине XII столетия константинопольским Патриархом Лукою

Хризоверхом святая икона была послана в дар Великому Князю Юрию Владимировичу

Долгорукому, основателю первопрестольного города Москвы, и поставлена им в Вышгород-ском

девичьем монастыре. Село Вышгород некогда принадлежало св. равноапостольной княгине Ольге,

а с 1155 года было уделом сына князя Юрия, Андрея Боголюбского> весьма благочестивого и

набожнрго.

Многочисленные чудеса от иконы Владычицы сообщались князю. Между прочим было рассказано

князю и о том, что святая икона несколько раз сходила со своего места и пребывала на воздухе: из

этого князь понял, что надлежит переменить местопребывание иконы...

Решив переселиться из Вышгорода на свою родину, землю Суздальскую, князь Андрей

Боголюбский без ведома отца взял с собой чудотворную икону Божией Матери. По пути он

постоянно служил перед ней молебны. Во Владимире на Клязьме жители встретили князя с усер-

дием и радостию. Из Владимира князь направился в Ростов. Проехав от Владимира десять верст,

лошади остановились на берегу реки Клязьмы и, несмотря на понукания, не хотели идти дальше.

Запрягли све-

885

жих, но и они не пошли. Пораженный этим, князь пал в страхе перед иконой Богоматери и слезно

молился. Пресвятая Богородица явилась князю со'свитком в руке и повелела оставить икону Ее во

Владимире, а на этом месте построить храм в честь Рождества Ее.

Князь поставил икону во Владимире. С этого времени — 1160 года — святая икона стала

именоваться иконой Божией Матери Владимирской...

Были дивные чудеса и с самой иконой. В1135 г. соборный храм, где находилась икона Божией

Матери Владимирская, сгорел дотла, но святая икона осталась совершенно неповрежденной. В

1237 году вместе с другими святынями чудотворная икона пострадала от нашествия татар, с нее

была сорвана драгоценная риза, но сама она осталась цела и невредима. В 1395 году Тамерлан с

полчищами татар вступил на Русскую землю и приближался к Москве. У русского народа осталась

надежда только на помощь Божию. Великий Князь Московский Василий Димитриевич отдал

распоряжение принести икону Божией Матери Владимирскую из Владимира в Москву. Десять

дней продолжался путь иконы от Владимира до Москвы. По сторонам дороги стоял народ на

коленях и, протягивая руки к иконе, взывал: «Матерь Божия, спаси землю Русскую!» В Москве

икону ждала торжественная встреча. Крестный ход со всем духовенством Москвы, семья

Великого Князя, бояре и московское население вышли за город на Куликово поле и провожали

икону до Успенского собора.

Москва встретила икону 26 августа... Богоматерь не отвергла уповавших на Нее. В час встречи

святой иконы в Москве Тамерлан спал в своем шатре. Вдруг видит он во сне высокую гору, с

которой к нему спускаются святители с золотыми жезлами. Над ними в воздухе в несказанном

величии, в сиянии ярких лучей стоит Лучезарная Жена. Бесчисленные тьмы Ангелов окружают

Жену и держат в руках огненные мечи. Подняв их, Ангелы устремились на Тамерлана... Он

проснулся, трепеща от ужаса. Созванные им мудрецы, старейшины и гадальщики заявили, что

виденная им во сне Жена есть Заступница русских, Матерь Христианского Бога и что сила Ее

неодолима. «Тогда нам с ними не сладить!» — воскликнул Тамерлан и отдал своим полчищам

приказ повернуть назад. И татары, и русские были глубоко изумлены этим событием. А летописец,

описав происшедшее, прибавляет: «И бежал Тамерлан, гонимый силою Пресвятой Девы!»

Благодарные'за свое освобождение русские люди построили Сретенский монастырь на месте

встречи св. иконы: «Да не забудут людие дел Божиих», — как повествует об этом летописец.

Итак, после 242-летнего пребывания во Владимире икона Божией Матери Владимирская перешла

в Москву и была установлена в построенном в честь Успения Пресвятой Богородицы соборе.

Благодатной помощи иконы Божией Матери Владимирской приписывается избавление Москвы: в

1408 г. от набега ордынского хана Еди-

886

гея, в 1451 г. от нападения ногайского царевича Мозавши ив 1459 г. от нападения его отца хана

Седи-Ахмета, пошедшего войной на Москву...

При таких знамениях и благодеяниях, излитых на Русскую землю через чудотворную икону

Божией Матери Владимирскую понятно то благоговение, которым она была окружена со стороны

русского народа. Перед ней молились русские князья и цари, выступая в поход. При избрании

московских митрополитов, а впоследствии Патриархов, жребии избираемых клались в пелену этой

иконы. Перед ней знатнейшие люди Московского государства приносили присягу на верность

своим Государям.

В 1547 году в Московском Кремле произошел сильный пожар. Икону Божией Матери

Владимирскую собирались вынести, но никакими силами не удалось сдвинуть ее с места. В этот

момент многие увидели на небе над Успенским собором светозарную Жену, осенявшую храм.

Вскоре пожар утих, не тронув Успенского собора.

С тех пор святая икона Владимирской Божией Матери всегда находилась в Успенском

Кремлевском соборе. Перед ней помазывались на царство наши цари и избирались первосвятители

земли Русской. Теперь эта икона — в Третьяковской галерее.

(Икона Владимирской Божией Матери. С. 214—219)

Научные знания

Древнерусские Древнерусские представления о человеке основы-представления вались в первую

очередь на христианском вероуче-о человеческой нии. В силу этого обстоятельства нравственные

сто-природе роны человеческой природы представляли неизме-

римо больший интерес, чем физическое строение тела и т.п. Это не означает, однако, что

элементов естественнонаучного взгляда по вопросам анатомии, физиологии и антропологии у нас

вовсе не было.

Основным книжным источником сведений о строении человеческого тела в Древней Руси был

«Шестоднев» Иоанна экзарха Болгарского. В 6-м его слове не только сообщалось, в соответствии с

ветхозаветной традицией, о том, что человек создан «по образу и подобию бо-жию», но и

давались, например, определенные краниологические сведения (наличие черепных швов,

позволяющих различать пол умершего), сообщалось о составе мозгового вещества и т.п....

Широко была распространена статья «Галиново на Ипократа» — сокращенный перевод

комментария Галена на сочинения Гиппократа. Уже в 1424 г. ее собственноручно переписывал

Кирилл Белозерский, а в XVI в. она вошла даже в Великие Минеи Четьи митрополита Мака-

887

рия. В этот универсальный свод был включен и ряд других статей антропологического и медико-

биологического содержания.

В XVI в. был сделан также ряд новых переводов, вошедших в древ

нерусскую книжность под

названиями «Лечебников», «Благопрохлад-ных вертоградов» и т.п. ... Все названные сочинения

являются переводными, и о существовании какого-либо оригинального древнерусского сочинения

по данной тематике сведений к настоящему времени небыль...

Тем большее значение приобретает известный нам в четырех списках XVII в. трактат «О

человечестем естестве, о видимем и невидимей», который по целому ряду признаков можно

считать самостоятельным древнерусским произведением. Общая направленность этого сочинения

характеризуется стремлением сочетать «внешнее» анатомо-физио-логическое знание с

патристической традицией...

Рассмотрим вкратце содержание трактата. К «видимому» составу в нем относятся главным

образом внутренние органы — сердце, печень, селезенка, диафрагма («препона»), артерии

(«кровавицы») и т.д., но названы также «перси» и «корень» (пенис), «ребра» и «чресла» (пояс-

ница). К «невидимому» же человеческому составу здесь отнесены духовные сущности и

состояния: «душа», «смысл», «храбрость», «веселие» и т.д.

В последующем изложении намечается немаловажное расхождение между двумя редакциями

трактата. Одна из них, после перечисления положительных душевных качеств, отмечает, что они

«навершают» естество человека, и только вследствие их «оскудения» появляются «чрез-

естественная»: «лесть», «ненависть», «злоба», «зависть» и т.п. Иными словами, в этой редакции

отрицательные душевные свойства и состояния не считаются врожденными человеческой

природе. В другой же редакции этого разведения «естественного» и «чрезестественного» душев-

ного («невидимого») состава человеческого мы не находим.

Далее в тексте трактата рассматривается взаимосвязь («видимого» и «невидимого» составов,

причем настоятельно проводится восходящая к древнейшим традициям (псевдогиппократовский

трактат «О числе 7» и др.) микро-макрокосмическая аналогия («очи же во главе сотворени, аки

светила, солнце и месяц, на видение добру и злу»):..

Рассматривая назначение отдельных внутренних органов и их связь с «невидимым» составом,

автор трактата связывает с селезенкой — гнев, с желчью — вражду, с печенью — печаль. Но

далеко не все приводимые им параллели выглядят наивными. Так, он пишет о том, что мочевой

пузырь («михирь») дан человеку «на разсуждение телесных и внутренних болезней»: «..яко

почюет михирь телесныя болезни утешение и мочию вся являет человеку».

Довольно подробно рассматриваются в трактате причины кашля и мокроты, объясняемые

строением легких («яко на воздушную часть

сотворена суть легка») и их расположенностью к заболеваниям от простуды («студени»),

неправильного питания и т.д....

Немаловажное место в трактате уделяется реминисценциям из пат-ристической литературы,

посвященным обузданию «плотской похоти». Однако автор трактата не усматривает в ней самой

отрицательного свойства, напротив, «хотение кормли и пития», «хотение и жажда от проходна

естества», а также «похотное совокупление» существуют в человеке «от зачатка»: «без тех человек не

может быти жив».

(Гаврюшин Н.К. Древнерусский трактат «О человеческом естестве». С. 220—223)

О естественно- Симеон Полоцкий — видный публицист и обществен-

научных представ- ный деятель России XVII в. лениях Симеона

Потоцкого В Москве до конца XVII в. не было напечатано

ни одной книги естественнонаучного содержания, а в весьма популярных у грамотного

демократического читателя азбуковниках утверждалось, что небесные светила движутся

непосредственно ангелами. Подобные представления об устройстве мироздания попали в азбуковники

из Толковой Палеи, книги Козьмы Индикоплова.

В основе этой космологии... лежит библейское представление о плоской Земле с распростертым над

.нею неподвижным небом — шатром, под которым ходят небесные светила, направляемые волею

ангелов. Этот мир окружен со всех сторон высокими стенами, наподобие об-, ширной тюрьмы. В нем

нет места законам природы, все управляется непосредственным действием бога и подчиненных ему

сил, причем божество находится вне и выше этой мировой «комары» —. замкнутого мира-ящика.

„

Симеон Полоцкий был сторонником другой, западнолатинской традиции, известной на Руси лищь с

XVI в., в основе которой лежала натурфилософия Аристотеля. Опираясь на трактат Симеона «Венец

веры кафолическия», можно реконструировать его космографию. По мнению ученого монаха,

существует три неба: эмпирейское, неподвижное, самое высшее, кристальное, движущееся с

неизреченною скоростию, и твердь, разделяющаяся на два пояса, первый — звезд неподвижных,

второй — планет. Планетное небо разделяется на семь кругов или поясов по числу планет, известных в

то время (Крон — Сатурн, Дей — Юпитер, Ар — Марс, Солнце, Афродита — Венера, Ермий —

Меркурий, Луна). Симеон Полоцкий указывает расстояния от каждой планеты до другой. Планеты по

местоположению ниже звезд. Иногда они ходят по одному пути со звездами, а иногда по

противоположному. Самая малая звезда в 80 раз больше Земли, а следующая по величине звезда

превосходит пространство Земли в 170 раз. Солйце в 166 раз больше Земли (по современным данным,

напомним — в 110 раз по ди-

889

аметру), Луна же в 30 раз меньше. Всякий час Солнце совершает 7 х 160 миль, из которых каждая

требует человеческой ходьбы два часа. Земля представляется круглою^черною, тяжелою, холодною,

она — центр всего мира и содержит в себе ад. Землетрясения происходят от терзания заключенных в ее

недре духов.

(Звонарева Л.У. Натурфилософские представления Симеона Полоцкого. С. 231-232)

Быт и нравы

Одежда Вообще одежда была одинакова по покрою как у

царей, так и у крестьян, носила одни и те же названия и отличалась только степенью убранства.

Обувь простого народа была лапти из древесной коры — обувь древняя, употребительная во времена

язычества. Кроме лаптей из коры, носили башмаки, сплетенные из прутьев лозы; вероятно, эту обувь

разумели под названием «пленицы»;-некбторые же носили подошвы из • кожи и подвязывали их

ремнями, обмотанными вокруг ноги. Как крестьяне, так и крестьянки носили эту обувь. Обувь людей с

достатком составляли сапоги, чеботы, башмаки и ичетыги. Все эти виды делались из телячьей кожи, из

коровьего опойка, из конской кожи, из юфти, у богатых из персидского и турецкого сафьяна. Сапоги

носились до колен и служили вместо штанов для нижней части тела и для того под-кладывались

холстиною; их снабжали высокими железными подборами и подковами со множеством гвоздей по всей

подошве; у царей и у знатных лиц эти гвозди были серебряные. Чеботы были полусапожки с

остроконечными загнутыми кверху носками. Башмаки были принадлежностью не только женщин, но и

мужчин; при них носили ичетыги, или ичеготы, иначе ноговицы (ныне еще употребляют кое-где эту

старую, заимствованную от татар обувь под именем ичег и ноговиц), это были сафьяновые чулки, они

разделялись на два вида: полные, достигавшие до колен, и полуполные. При сапогах и чеботах

носились чулки, шерстяные или шелковые, а зимою подбитые мехом. Женская обувь была почти та же,

что и мужская; башмаки были с такими высокими подборами, что перед ступни не касался земли, если

стать на каблук. При них были шерстяные или шелковые чулки. Посадские жены носили также

большие сапоги до колен, но дворянки ходили только в башмаках и чеботах.

Бедные крестьянки ходили в лаптях, как и мужья их.

Сапоги, чеботы, башмаки, ичетыги были всегда цветные, чаще всего красные и желтые, иногда

зеленые, голубые, лазоревые, белые, телесного цвета; они расшивались золотом, особенно-в верхних

час-

890

тях на голенищах, с изображениями единорогов, листьев, цветов и прочего, и унизывались

жемчугом; особенно женские башмаки украшались так густо, что не видно было сафьяна. В

зажиточных русских домах обувь вообще делалась дома, и для этого держали во дворе знающих

холопов.

Рубахи у простонародья были холщовые, у знатных и богатых — шелковые. Русские любили

красные рубахи и считали их нарядным бельем. «Домострой» советует обращать особое внимание

на мытье красных рубах как на принадлежность лучшей одежды. Русские мужские рубахи

делались широкие и короткие и едва достигали до ляжек, опускались сверх исподнего платья и

подпоясывались низко и слабо узким пояском, называемым опояскою. В холщовых рубахах под

мышками делали трехугольные вставки из другого полотна, расшитого пряжею или шелком, или

же из цветной тафты. По подолу и по краям рукавов рубахи окаймлялись тесьмами, расшитыми

золотом и шелками, шириною пальца в два; у знатных и богатых вышивали также рукава и грудь,

и поэтому оставляли рубаху открытою из-под платья. Такие вышитые рубахи назывались

пошевными. Но преимущественно обращали внимание на воротник рубахи, который выпускался

из-под верхних одежд пальца на два и окружал затылок вроде нынешних мундирных воротников.

Этот воротник назывался ожерельем. Его делали особо от рубахи и пристегивали к ней, когда

было нужно, у богатых золотыми и серебряными золочеными, у бедняков медными пуговицами,

иногда же вместо пуговок употреблялись запонки с петлями. Такое ожерелье, кроме вышивки

золотом и шелками в виде разных узоров, унизывалось жемчугом. Это-то ожерелье собственно в

старину называлось рубашкою; но в XVII веке называли его сорочкою, а рубашкою, или рубахою,

одежду, к которой оно пристегивалось.

Русские штаны, или порты, шились без разрезов, с узлом, так что посредством его можно было

делать их шире и уже. У бедных они делались из холста, белого или крашеного, из сермяги —

грубой шерстяной ткани; у зажиточных из сукон; летом богатые надевали тафтяные штаны или из

какой-нибудь другой легкой шелковой материи. У царей (вероятно, и у бояр) иногда были штаны

из тяжелых шелковых тканей, например, из объяри. Вообще русские штаны были не длинны и

достигали только до колен, делались с карманами, называемыми зепью, и были разных цветов,

например, желтые, лазоревые и чаще всего красные.

На рубаху и штаны надевались три одежды: одна на другую. Исподняя была домашняя, в которой

сидели дома; если же нужно было идти в гости или принимать гостей, то надевалась на нее другая;

третья была накидная для выхода. Хотя существует много названий одежд, но все эти названия

относятся к какому-нибудь из этих трех видов.

(Костомаров Н.И. Русские нравы. С. 54—55) ,

891

Пища Обычай свято сохранять посты, соблюдаемый как

бедными поселянами, так и царями и боярами, разделял русский стол на два отдела: скоромный и

постный, а по припасам, из которых готовились кушанья, они могут быть разделены на пять

отделов: мучнистые, молочные, мясные, рыбные и растительные.

Русские ели хлеб преимущественно ржаной; он был принадлежностью не только убогих людей, но

и богатогб стола. Русские даже предпочитали его пшеничному, приписывали ему больше

питательности. Название «хлеб» значило собственно ржаной. Иногда, впрочем, к ржаной муке

примешивали ячневую, но это не могло быть постоянным правилом, потому что ячменя было

мало. Пшеничная мука употреблялась на просторы, а в домашнем быту на калачи, которые вообще

для простого народа были лакомством в праздничные дни — от этого и пословица: калачом не

заманишь...

Из кушаний, приготовляемых из теста, занимают первое место пироги. По способу печения они

были пряженые и подовые. Подовые были всегда из квасного теста, пряженые иногда из квасного,

иногда из пресного. Мука для них употреблялась пшеничная крупитчатая или толченая, смотря по

важности дня, когда они готовились; пеклись также и ржаные пироги. Все вообще русские пироги

в старину имели продолговатую форму и различную величину; большие назывались пирогами,

малые пирожками. В скоромные дни они начинивались бараньим, говяжьим и заячьим мясом,

несколькими видами мяса разом, например, бараниной и говяжьим салом, также мясом и рыбою

вместе с прибавкою каши или лапши. На масленицу пекли пряженые пироги с творогом и с

яйцами на молоке, на коровьем масле, с рыбой вместе с искрошенными яйцами или с тельным, как

называлось рыбное блюдо, приготовляемое вроде котлет. В постные рыбные дни пеклись пироги

со всевозможнейшими родами рыб, особенно с сигами, снетками, ло-догой, с одними рыбными

молоками или с визигой, на масле конопляном, маковом или ореховом; крошеная рыба

перемешивалась с кашей или с сарацинским пшеном. В постные нерыбные дни пеклись они с

рыжиками, с маком, горохом, соком, репою, грибами, капустою, на каком-нибудь растительном

масле или сладкие с изюмом и другими разными ягодами. Сладкие пироги пеклись и не в пост

вместо пирожных. Вообще пироги, за исключением сладких, подавались к горячему...

Другой вид печенья из теста был каравай — сдобный хлеб с различными способами

приготовления. Был каравай битый, который взбивался с маслом в сосуде, ставленный — вроде

кулича на молоке; яц-кий — на большом количестве яиц, каравай с сыром, каравай братский и

прочее...

Блины делались красные и молочные: первые из гречневой, вторые — из пшеничной муки; молоко

и яйца входили в последний сорт. Блины не составляли принадлежности масленицы, как теперь,

— сим-

892

волом масленицы были пироги с сыром и хворосты — вытянутое тесто с маслом. Пекли также

тестяные шишки, левашники, перепечи, орешки: все эти виды подавались в масле; такие же кушанья

готовились в пост с растительным маслом. Кисели делались из овсяной и пшеничной муки и

Гриненко Г.В. Хрестоматия по истории мировой культуры - Учебное пособие

Подождите немного. Документ загружается.