Гриненко Г.В. Хрестоматия по истории мировой культуры - Учебное пособие
Подождите немного. Документ загружается.
башмаков и цвета чулок можно по желанию исправить форму ноги до самого колена, и очень
скоро научились пользоваться этими средствами для увеличения красоты ноги. Чулки украшались
лентами разной формы и разного цвета, чтобы сделать, смотря по необходимости, ногу или более
стройной, или более полной. Выбирали также особый рисунок и особую форму чулок, чтобы
придать слишком полным икрам более грациозный вид и наоборот.
683
Подвязка, которую раньше носили ниже колена, была постепенно перенесена выше колена, чем
сразу было достигнуто несколько важных результатов. Во-первых, таким образом эффективно
удлинялась нога, а во-вторых, границы для добровольного retrousse были перенесены как можно
выше. Теперь нога выше колена оказывалась не обнаженной, а приличие требовало только
скрывать наготу. Там, где начиналась она, retrousse находило свою естественную границу. И
многие женщины здесь только и усматривали границу. Они позволяли мужчине видеть как можно
больше, и эта уступка доказывала, что они в душе шли навстречу желаниям мужчин.
Чулки и подвязки стали вследствие этого наиболее важными составными частями костюма в эту
эпоху. И каждая такая мода приносила с собою новые комбинации. Постепенно, совершенно
логически последствие стало причиной. Если обычай retrousse привел к рафинирован-нейшим
заботам о нижних частях костюма, то прследние, в свою очередь, побуждали теперь к возможно
частым и смелым retrousse. Теперь на каждом шагу находили повод к retrousse. Дама, не
прибегавшая к этому приему, вызывала подозрение, что она не одевается по моде. Что было
невозможно сделать во время прогулки, садясь в носилки или в карету, для того представлялся
удобный случай во время игры. (Поэтому в моду входит качание на качелях. — Сост.)
(Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Галантный век. С. 150—151)
Декольте Целый ряд случаев доказывает, что красивые жен-
щины не довольствовались тем, что показывали так смело свою грудь или дома, или в
праздничной зале, а любили в таком виде выходить на улицу. Красавица жена шотландца
Депортера часто прогуливалась в Париже под руку с мужем с совершенно обнаженной грудью.
Хотя подобные зрелища и не были редкостью, но иногда, как нам сообщают, происходили
настоящие скопища. То были отнюдь не враждебные демонстрации, напротив, «каждый хотел
вблизи насладиться прекрасной грудью, возбуждавшей в зрителях сладострастные чувства». О
вышеупомянутой мисс Чадлей также сообщают, что она любила на улицах Лондона «выставлять
напоказ алчным и восхищенным взорам мужчин прелести своей несравненной груди». Другой
современник рассказывает о трех молодых англичанках, которые каждый день прогуливались
вместе по аллеям вокзала: груди их производили сенсацию, потому что ни одна не походила на
другую. «Каждый день люди спорили, кому присудить пальму первенства, и никак не могли
столковаться.» Впрочем, такое смелое декольте, по-видимому, было исключением уже по одной
той важной причине, что при частичном декольте легче симулировать впечатление постоянно
приподнятой груди, чем при полном ее обнажении; последнее было в моде, например, при дворе
Карла II, в Англии.
684
О степени декольте мы больше и лучше всего узнаем от современных моралистов-проповедников.
Если для большинства других писателей декольте — дело настолько понятное, что они
вспоминают о нем лишь вскользь, то для моралистов оно было «причиной всякого зла». Глубокий
вырез на груди кажется им входом в адскую пасть, в геенну огненную, которая всех поглощает и
всем грозит — юноше, мужчине, старику, которая уничтожает все лучшие намерения и т.д. О
размерах выреза в XVII в. говорится: «Женщина хочет, чтобы он был по крайней мере настолько
велик, чтобы две мужские руки могли удобнее проскользнуть, хотя они ничего не имеют и против
того, чтобы он был еще немного больше». По словам сатириков, выходит, что под этим «немного»
следует подразумевать возможность для женщины все показать, а для мужчины все видеть, ибо
если как следует заглянуть в сердце женщины, то очень скоро станет ясно, что они сами
предпочли бы ходить совсем голыми.
(Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Галантный век. С. 135)
Кринолин Кринолин является дальнейшим развитием того
Wulstenrock (юбка-подушка, юбка-валик), который вошел в моду еще в эпоху Ренессанса, чтобы
достигнуть своих наиболее гротескных форм в период восходящего абсолютизма...
Как видно, главная цель при создании кринолина заключалась в преувеличенном подчеркивании
узкой талии, считающейся также одной из главных женских красот. Даже более, это впечатление
хотели еще усилить в направлении современного понятия «женственности», то есть в смысле
распадения тела на грудь, лоно и бедра. При помощи лифа эта задача была блестящим образом
решена. Вошла в моду тонкая талия, положительно разрезавшая тело на две половины — на грудь
и нижнюю часть тела. Оставалось еще только подчеркнуть лоно... А это было достигнуто путем
заостренного книзу лифа, сосредоточившего взоры невольно... на месте, наводящем на мысли.
Уже раньше встречается подобный прием. Но только в XVIII в. удалось полностью решить эту
сокровенную задачу. Длинный острый угол, которым заканчивался лиф, угол, прозванный одним
сатириком «путеводителем в долину радости», служил вместе с тем необходимым
соединительным звеном между обеими половинами тела, созданным тонкой талией, звеном, по
крайней мере косвенно восстанавливавшим естественное единство.
(Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Галантный век. С. 142)
О красках В искусстве Барокко краски поэтому теряют свой
блеск и свое сияние. Только холодная пышность говорит уму и сердцу, только она в почете.
Правда, все еще преобладают цвета темно-голубой и ярко-красный, однако в сочетании с холод-
685
ным золотом — эмблемой величия, сверхсилы. Золото заменяет собой сверкающий огонь.
Холодным золотом затканы одежды. Золотом усеяны стены дворцов и внутренности церквей.
Золото на черном или белом фоне — такова скала абсолютизма в период его расцвета, на высоте
его мощи и власти. Она же доминирующая нотка в искусстве эпохи.
В период Рококо холодное величие сменилось фривольным наслаждением. В моду входят теперь
нежные краски — чувственность без огня и без творческой силы. Светло-голубой и нежно-
розовый вытесняют цвета пурпурный и фиолетовый: сила истощилась. На место ярко-оранжевого
цвета ставится бледно-желтый: мелочная зависть господствует там, где когда-то свирепствовала
разнузданная ненависть необузданных натур. Сверкающая зелень изумруда уступила матово-
зеленому цвету: эпоха похоронила светлую надежду на будущее, ей остались только лишенные
творческих порывов сомнения.
Нет больше места и резким контрастам; светло-лиловый, серовато-голубой, серо-желтый, светло-
розовый, блекло-зеленый — вот наиболее любимые цвета как в искусстве, так и в моде. Чувства не
распадаются на свои враждебные элементы. Зато шкала цветов имеет сотни делений, тысячу
оттенков, как и наслаждение. Одно время в ходу был блошиный цвет, рисе, и все одевались в этот
цвет. И, однако, этот цвет имел полдюжины утонченнейших оттенков. Различали между цветами:
блохи, блошиной головки, блошиной спины, блошиного брюшка, блошиных ног, и даже
существовал цвет блохи в период родильной горячки.
(Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Галантный век. С. 145—146)
Веер, маски, мушки Веер, ставший ныне в Центральной Европе лишь деталью бального туалета,
был в эпоху старого режима, как во все времена в южных странах, неизменным спутником
женщины. Он относился к числу самых важных туалетных принадлежностей не только светских
дам, но и жен и дочерей среднего и мелкого бюргерства. Вполне естественно, что он с самого
начала сделался важным средством кокетства, так как уже пользование им для естественной цели
давало кокетству благодарнейший материал. Красивую руку, изящную кисть, грациозный жест,
изящную линию — все это можно было при помощи веера выгодно подчеркнуть или дольше
продемонстрировать публике, чем иным каким-нибудь способом. Так же рано и так же
естественно возник и знаменитый разговор при помощи веера, позволяющий женщине в любой
момент вступить с мужчиной в интимную беседу, непонятную для непосвященных. Путем
известных движений веера женщина могла пригласить мужчину подойти, сказать ему, что она
готова пойти навстречу его намерениям, назначить время свидания, сообщить, придет ли она или
нет. Нежным жестом опуская веер, дама признается побежденной, гордым движением развертывая
его, она хочет сказать, что непобедима. Нежность, любовь, отчаяние —
686
всю шкалу аффектов может передать веер. Этим искусством, в котором и теперь еще испанки
мастерицы, в эпоху старого режима владели почти все женщины.
Широкое распространение получил обычай носить маски, что позволяло успешнее скрывать галантные
похождения.
Употребление маски позволяло, далее, и порядочным дамам посещать пьесы и спектакли настолько
непристойные, что, казалось бы, в театре не должно было быть места женщинам.
Одним из важнейших средств кокетства, относящихся к тому же специально к эпохе галантности, так
как оно вместе с ней и исчезло, были так называемые... мушки. Первоначально они должны были скры-
вать портившие красоту пятна на лице и других обнаженных частях тела. Во «Frauenzimmerlexicon»
под рубрикой «Венерин цветочек» говорится: «Так называется вскочивший на лице женщины прыщик,
который она закрывает мушкой». Очень скоро, однако, эти мушки вошли в моду, так как их чернота
особенно хорошо оттеняла белизну кожи, ставшую высшим признаком красоты; отсюда другое их
название — «пластырь красоты», так как они, кроме того, фасцинировали взоры, как всякая
неправильность. А эта последняя особенность открывала рафинированности самые пикантные
возможности. Стоило только наклеить мушку на таком месте, на которое в особенности хотели обра-
тить внимание, и можно было быть уверенным, что взоры всех то и дело будут обращаться на это
именно место. Так и поступали.
Кто хотел обратить внимание на красивую шею или на плечо, помещал мушку именно там; галантная
дама наклеивала ее наверху груди, бесстыдница — как можно ниже между обоими полушариями.
Такова была главная, но не единственная цель мушки. То, что первоначально предназначалось только
для глаз, становилось постепенно также пикантной игрой для ума, становилось — хотя и не очень
глубокомысленной — наукой, которой пользовались тогда все женщины. Так как эти пятнышки
придавали лицу, смотря по тому месту, где их помещали, определенное выражение, то с их помощью
искусственно и создавали то выражение, в котором хотели позировать. Кто хотел прослыть плутовкой,
помещал мушку около рта, кто хотел подчеркнуть свою склонность к галантным похождениям,
помещал ее на щеке, влюбленная — около глаза, шаловливая — на подбородке, дерзкая — на носу,
кокетка — на губе, высокомерная — на лбу. Таким образом, ярко подчеркивались все те черты
характера, постоянные или преходящие, которые хотели выставить напоказ...
Даже мужчины часто употребляли такие мушки.
(Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Галантный век. С. 198-199,202-203)
687
Литература
Д'Артанъян. Мемуары мессира д' Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты мушкетеров короля,
содержащие множество вещей, личных и секретных, произошедших при правлении Людовика
Великого: В 3 т. Т. 1 / Пер. с франц. М. Поздняков. М.: Антанта-Лтд., 1995.
Бомарше. Женитьба Фигаро // Бомарше. Избранные произведения: В 2 т. Т. 1. М.: Худож. лит., 1966.
Владимиров Л.И. Всеобщая история книги. М.: Книга, 1988.
Вольтер. Кандид, или Оптимизм // Вольтер. Орлеанская девственница. Магомет. Философские
повести. М.: Худож. лит., 1971.
Вольтер. Орлеанская девственница // Вольтер. Орлеанская девственница. Магомет. Философские
повести. М.: Худож. лит.,1971.
Дефо Д. Молль Флендерс / Пер. с англ. А. Франковского. М.: Худож. лит., 1955.
Дидро Д. Разговор философа с женой маршала де *** // Дидро Д. Соч. В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1986.
Джефферсон Т. Билль об установлении религиозной свободы // Антология мировой философии: В 4 т.
Т. 2. М.: Мысль, 1970.
Джефферсон Т. Письмо к Д. Медисону // Антология мировой философии: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1970.
Кантор AM., Кожина Е.Ф., Лифшиц НА., Зернов Б.А., Воронихина Л.Н., Некрасова Е.А. Искусство
XVIII века. М.: Искусство, 1977.
Лилли С. Люди, машины, история / Пер. с англ. В. А. Алексеева. М.: Прогресс, 1970.
Монтескье Ш. Л. О духе законов // Антология мировой философии:
В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1970.
Пейн Т. Здравый смысл // Антология мировой философии: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1970.
Прусс И.Е. Западноевропейское искусство XVII в. М.: Искусство, 1974.
Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или принципы политического права // Антология мировой
философии: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1970.
РуссоЖ.-Ж. Рассуждения о происхождении и основания неравенства между людьми //Антология
мировой философии: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1970.
Франклин Б. Заметки о североамериканских дикарях // Бредфорд У. История поселения в Плимуте:
Пер. с англ. М.: Худож. лит., 1987.
Франклин Б. Письмо к Дж. Пристли // Антология мировой философии: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1970.
Франклин Б. Письмо к Э. Стайлсу // Антология мировой философии: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1970.
Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Галантный век: Пер. с нем. М.: Республика, 1994.
Исторический XIX в. начался для Европы с потрясений, вызванных на-очерк '
полеоновскими войнами. Вторжение Наполеона в Рос-
сию и последовавший затем его разгром привели в результате к реставрации монархии во Франции (королем
становится Людовик XVIII — из династии Бурбонов). Однако на протяжении всего века во Франции
продолжались бурные события, связанные со становлением новых форм правления. В 1830 г. был свергнут с
престола Карл X (брат Людовика XVIII), а на смену ему приходит представитель младшей ветви Бурбонов
— король-буржуа Луи-Филипп, но и он оказался свергнут революцией 1848 г. После этого в стране была
установлена республика (Вторая республика), президентом которой был избран Луи Наполеон Бонапарт
(племянник Наполеона I), провозгласивший себя в 1852 г. императором (под именем Наполеона III). Во
время франко-прусской войны его войска потерпели поражение под Седаном, и он со своей армией сдался в
плен. Во время сентябрьской революции 1870 г. император был низложен. В 1871 г. в Париже произошло
новое восстание, породившее Парижскую Коммуну. После ее поражения во Франции установилась
республиканская форма правления (Третья республика), которая постепенно приобрела современный вид.
Франко-прусская война способствовала и завершению образования в Европе двух крупных национальных
государств: Италии и Германии, на территории каждого из которых до этого существовал конгломерат
более или менее крупных самостоятельных государств.
Во второй половине XIX в. Австрия утратила положение великой державы: в результате войны с Пруссией и
Италией в 1866 г. Австрия потеряла Венецию и вынуждена была признать прусскую гегемонию в Германии.
Но в 1867 г. по соглашению с Венгрией было образовано единое государство — Австро-Венгрия (империя
Габсбургов), в составе которой кроме австрийцев и венгров было еще множество других народов (чехи,
словаки, хорваты и др.).
В США главными событиями века была война Севера и Юга (1860— 1865 гг.), закончившаяся победой
северян; официально война велась за освобождение негров (уничтожение рабства), но за этим лозунгом
скрывались серьезные противоречия экономического характера. Вторым важным событием было освоение
«Дикого Запада» (позднее оно нашло широкое от-
689
ражение в художественной культуре, прежде всего в литературе и кино — в жанре «вестерн»).
На Ближнем 'Востоке по-прежнему крупнейшим государством оставалась Османская Турция, она
участвовала вместе с Англией и Францией в войне против России (Крымская война— 1853—1856 гг.).
Национально-освободительная борьба народов Балканского полуострова и помощь им со стороны России
привела в конце XIX в. к освобождению Балкан от турецкого владычества и возникновению там нескольких
самостоятельных национальных государств. К началу XX в. Турция превратилась в полуколонию
европейских держав.
На протяжении XVI—XIX вв. европейцам удалось колонизировать значительное число территорий в Азии,
Африке, Америке и Австралии. Крупнейшими колониальными государствами в XIX в. были Англия
(колонии которой имелись в Азии, Африке, Австралии и в Америке) и Испания. Испанские колонии
находились в Центральной и Южной Америке (Латинская Америка). Но Испания в XIX в. была отсталой,
экономически не развитой страной. В первой четверти XIX в. в испанских колониях Америки началась
борьба за освобождение, в результате которой все они (кроме Кубы и Пуэрто-Рико) обрели независимость.
Англия же почти до конца века сохраняла положение мирового лидера и в промышленности, и в торговле.
Но в конце века ее начинают теснить другие государства: Германия, Франция, США. Столкновение
экономических и политических интересов между этими странами, и прежде всего борьба за сферы влияния
(колонии) станет причиной ряда войн начала XX в.
Наука и техника
XIX в. для Европы и Северной Америки — это время бурного развития науки и техники, внедряемых в
промышленное производство. Происходит научно-промышленная революция, оказавшая серьезнейшее
влияние на всю мировую культуру.
В XIX в. активно строились железные дороги, появились пароходы и подводные лодки, был изобретен
двигатель внутреннего сгорания и создан автомобиль, в конце века начинается эра воздухоплавания; были
открыты электричество и радио, началось их практическое применение, был изобретен телефон и телеграф,
фонограф и граммофон; возникли фотография и кино. Все открытия этого времени невозможно даже просто
перечислить. Эти научные достижения породили особое умонастроение: сциентизм, т.е. веру в неогра-
ниченные возможности человеческого разума и науки, в то, что с помощью науки удастся решить все
социальные проблемы.
В XIX в., как и в эпоху Средневековья, центрами развития науки опять становятся университеты, но это уже
новые реформированные университеты.
Реформа немец- Реформа немецких^ниверситетов проводилась под ких университетов лозунгами
единства и самоценности знания. Образцом их стал Берлинский университет. Его создание в 1809 г.
было вдохновлено идеями В. фон Гумбольдта — в то время министра прусского правительства...
690
Согласно первоначальному замыслу университеты были ориентированы на единое,
неутилитарное, целостное теоретическое знание. Особо акцентировались базисные принципы
познания и связи целого. Ценность знания связывалась с его теоретической основательностью и
неутилитарностью.
Эти установки были ярко выражены в гумбольдтовском проекте организации научных
учреждений в Берлине... По Гумбольдту, науки ценны тем, что воплощают сущность моральной
культуры нации. Научные институты должны быть верны чистой идее науки. Поэтому их главная
задача — обеспечить свободу исследований и устранить отвлекающие моменты. Одновременно
они обязаны обеспечивать общение и сотрудничество ученых.
Стремление к познанию по своей сути не подлежит управлению. Государство должно понимать,
что оно не может сделать исследования плодотворными. Поэтому ему следует всячески
ограничивать свое вмешательство. В то же время, поскольку в современном мире для любой
широко практикуемой деятельности нужны ресурсы и организационный каркас, государству
надлежит предоставлять их. Оно обязано способствовать поддержанию интеллектуальной
активности на самом высоком и продуктивном уровне, осознавая вместе с тем, что его активность
должна быть очень осторожной, чтобы не принести вред вместо пользы.
Государству необходимо позаботиться только о том, чтобы соответствующие люди собрались в
научных институтах, чтобы институты были подобающим образом оборудованы, а затем
предоставить исследователям полную свободу. Научные институты, в сущности, должны быть
наиболее полным и свободным выражением духовной жизни человека.
Главная ценность науки прочно связана с ее глубиной. Наука ни в коем случае не может
превратиться в простое накопление фактов. Нет, в ней всякое понимание явлений природы нужно
осуществлять на основе фундаментальных общих принципов и направлять к идеалу, причем
принципы и идеалы должны образовывать цельную единую систему. Односторонности, как был
убежден Гумбольдт, нет места в научных институтах.
Цель преподавания наук состоит в сочетании научного познания и морального развития личности.
Поэтому уже на школьном уровне оно должно включать в себя обучение началам
самостоятельной исследовательской деятельности. Задача обучения заключается в гармоничном
развитии всех способностей учеников. Не нужно слишком много учебных предметов, но каждый
следует изучать как можно глубже и обширнее. Ученику надо дать возможность почувствовать
точность, гармонию и красоту наук. При этом одна из важнейших обязанностей государства в
отношении гимназической ступени образования состоит в том, чтобы действительно подготовить
учащихся к обучению в университете.
691
Что же касается университетов, то в них учитель и ученик должны совместно служить общему
делу обретения знания. Зрелость и компетентность одного, юность и воодушевление другого
представляют собой наиболее плодотворное для научных исследований сочетание. При этом, как
подчеркивал Гумбольдт, государству ни в коем случае не следует подходить к университетам как
к специализированным техническим школам. Оно вообще не должно ожидать от научных
институтов удовлетворения своих потребностей. Государству надлежит осознать, что научные
институты служат высшим целям. Только сохраняя верность им и не подменяя эти цели ничем
другим, университеты прино--сят пользу и государству, однако на неизмеримо более высоком
уровне, на котором действуют такие силы и механизмы, которыми государство управлять уже не в
состоянии.
Университетское преподавание согласно замыслу Гумбольдта оказывается как бы квинтэссенцией
духовной жизни человека, которая не может не быть творческой. Поэтому преподаватель обязан
быть исследователем; но таковым обязан быть и студент. А непременным условием этого является
свобода интеллектуального поиска. Государство должно предоставить ее во имя того, чтобы
университет выполнял свое высшее предназначение...
Обратим внимание также и на некоторые черты организации научно-исследовательской и
преподавательской деятельности в Германии, отличающиеся от французской системы. Прежде
всего, надо упомянуть характерное для Германии XIX в. противопоставление чистой и при-
кладной наук и более высокую оценку именно чистого, неутилитарного знания. Последнее ценно
своей теоретической основательностью и абстрактностью, а вовсе не материальной полезностью.
Далее, в Германии выше ценилось неспециализированное знание. Так, выпускники высших
технических школ не могли преподавать в гимназиях, потому что, как считалось, у них
недостаточно широкий кругозор. Специализированное, практически полезное знание ставилось
ниже, потому что не могло воспитывать душу и чувства. Все учащиеся и профессура
университетов заканчивали гимназии, где изучали классические языки и древнюю литературу,
поскольку образование такого рода считалось способствующим развитию личности и потому
более высоким, чем профессиональное и специальное.
Некогда низший факультет традиционного университета — свободных искусств — в результате
реформ начала XIX в. превратился в философский факультет, доминирующий в университетской
системе Германии. На нем и реализовывалось единство преподавания и исследования, ибо
предполагалось, что лектор основывает свой курс на собственных оригинальных изысканиях.
После защиты диссертации и получения venia legendi, т.е. права читать лекции в университете,
молодой ученый в Германии становился
692
приват-доцентом. В этом качестве он не получал от государства ника- кого жалованья. В его
распоряжении была только плата студентов, по- сещавших его лекции. Предполагалось, что
приват-доценты занимаются научными исследованиями, однако у них не было для этого необ-
ходимого оборудования или материалов, не получали они и никакой платы за эту работу. Венцом
карьеры приват-доцента, достижимым далеко не для всех, было положение профессора, имевшего
постоянное и хорошее жалованье.
Приват-доценты вели свою научно-исследовательскую деятельность частным образом, свободно
выбирая для себя тему. Это было одним из важных проявлений «академической свободы»,
которой так гордились немецкие университеты. «Академическая свобода» включала также
свободу выбора предмета преподавания и дополнялась свободой студентов в выборе профессоров
и лекционных курсов...
После осуществления реформы образования возможность научной карьеры, открывающая
перспективу достижения статуса профессора, начинает привлекать молодежь, желающую
получить в университетах подготовку, которая позволила бы приступить к самостоятельным на-
учным исследованиям. В университетских курсах появляются специальные семинары и
лабораторные занятия, на которых студентов приобщают к исследовательской деятельности. В
лабораториях немецких университетов делается в XIX в. мировая наука, лидерство в которой к
середине века переходит к Германии... Лаборатория немецкого университета становится для всего
мира эталоном подлинно научного учреждения... Когда в конце XIX в. встал вопрос о создании
научных лабораторий в Лондонском университете, то соответствующие просьбы о го-
сударственном финансировании мотивировались необходимостью достичь уровня немецких
университетов. Во второй половине XIX в. престиж немецких университетов как научных центров
был настолько высок, что желающая посвятить себя науке молодежь разных стран устремляется в
немецкие лаборатории. «Лаборатории некоторых немецких университетов становились центрами
и средоточием мировых научных сообществ с середины XIX в.... К концу века лаборатории не-
которых профессоров стали столь знамениты, что наиболее способные студенты со всего мира
приезжали сюда на тот или иной срок. Список студентов, работавших в таких местах, зачастую
включал практически всех значительных ученых следующего поколения»...
Тем не менее, как показывает Бен-Дэвид, в конце XIX в. в исследовательских лабораториях
немецких университетов происходит именно то, чего с самого начала стремились избежать
реформаторы, делая научно-исследовательскую деятельность приват-доцентов неоплачиваемой:
бюрократизация организованных для научных изысканий структур. Университеты начинают
готовить исследователей так же, как и специалистов любой другой специальности, будь то врачи
или юристы. Диссерта-
693
ция — Habilitationsschrift — оказывается все более формальной и программируемой, а звание
приват-доцента становится профессиональной научной степенью. Самой характерной чертой
организации научно-исследовательской деятельности в Германии было особое положение
профессоров, которые обладали неограниченным влиянием и монополизировали все средства для
исследований. «Академическая свобода» немецких университетов фактически являлась свободой
только для профессоров.
К середине XIX в. практически все ученые Германии работали в университетах. Оригинальные
научные исследования были необходимым условием университетской карьеры и составляли часть
функций профессора...
Согласно Бен-Дэвиду университетская система как целое выработала внутри себя противовес
олигархическим тенденциям университетского самоуправления, которое на деле было не чем
иным, как властью профессорских советов. В соответствии с исходной идеей единства знания эти
советы объединяли всех профессоров университетов, независимо от их специальности. Поэтому
членов советов сплачивали не научнйе, а корпоративные интересы профессуры, т.е. привилегиро-
ванных, высокооплачиваемых государственных служащих. В большинстве университетов советы
профессоров активно сопротивлялись введению новых научных дисциплин и областей
исследования, видя в этом ущемление своих привилегий.
Поэтому, как утверждает Бен-Дэвид, деятельность профессорских советов могла не ускорять, а,
скорее, тормозить развитие науки, если бы им не противодействовала новая сила, никак не
предусмотренная проектами реформаторов: конкуренция, обусловленная ростом числа
университетов. Студенты имели возможность свободно выбирать университеты и профессоров. А
потоки государственного финансирования двигались вслед за потоками студентов. Студенты же
все чаще были заинтересованы в том, чтобы получить самое современное образование,
способствующее научной карьере. В этой ситуации университетская свобода преподавания
сыграла положительную роль. Она обеспечила возможность подготовки учебных курсов,
предназначенных для малого числа талантливых и перспективных студентов. Таким образом
складывалась особая форма образования — подготовка к самостоятельной научно-
исследовательской деятельности как вполне определенной профессии. В университетских
лабораториях профессора выполняли собственные научные исследования, связывая их с препо-
даваемыми курсами, и так осуществляли подготовку будущих исследователей...
Научно-исследовательская деятельность стала к тому времени реальной самостоятельной
карьерой, и студенты стремятся подготовить себя к ней. Это дает толчок к повышению уровня
научно-исследова-
694
тельской деятельности в университетах, им требуются новые профессора-исследователи, а
наличие спроса на научные кадры поощряет студентов в их стремлении получить хорошее
научное образование. Складывается счастливый круг взаимной стимуляции. Понятно, однако, что
он может существовать только за счет внешнего воздействия, сообщающего динамизм всей
системе. Таковым, в конечном счете, было государственное финансирование.
Именно поддержка государства и неуклонный рост государственного финансирования привели к
расширению возможностей профессионального устройства и к формированию устойчивых
траекторий научной карьеры... Постепенно важными потребителями научной продукции
становятся политехнические институты и промышленность. Последняя начинает выступать и
спонсором научных исследований. А Прусское государство в конце XIX — начале XX в. создает в
дополнение к университетам и новые, специализированные структуры — исследовательские
институты.
Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что эволюция немецких университетов, о
которой говорит Бен-Дэвид и которая уводила их в сторону от первоначальных философских
замыслов реформаторов, явилась непреднамеренным следствием финансового и организационного
воздействия государства (позднее и в меньшей степени — частных промышленных компаний).
Целью государства в его щедром финансировании университетов был не только и не столько
духовный подъем нации, сколько интересы военные и экономические. Естественно, что такое
воздействие меняло характер университетов...
Таким образом, реально осуществившаяся в Германии университетская реформа существенно
отошла от первоначальных идеалов единого и неутилитарного знания. Статус и привилегии
университетов были определены военно-аристократическим правящим классом. В конечном счете
университеты явились для государства средством воспитания определенных полезных
профессионалов. Идея воспитания целостной духовной личности, единственно достойной
преподавать в немецкой гимназии, отходила на второй план по сравнению с этой задачей.
(Сокулер ЗА. Знание и власть: наука в обществе модерна. С.154—163)
Философия
Наиболее значительное развитие в первой половине XIX в. философия получила в Германии. Прежде всего
здесь необходимо отметить школу немецкой классической философии. Ее основоположником был
Иммануил Кант (1724—1804 гг.), а другими ее виднейшими представителями — Иоганн Гот-либ Фихте
(1762—1814 гг.), Фридрих Вильгельм Шеллинг (1775—1854 гг.), Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770—
1831 гг.), Людвиг Фейербах (1804—
695
1872 гг.). Одной из заслуг этой школы, в частности Шеллинга и Гегеля, было философское осмысление идеи
историзма, которая теперь играет важную роль во всей современной культуре. Из этой же школы немецкой
классической философии, можно сказать, вышли Карл Маркс (1818—1883 гг.), принадлежавший в
молодости к младогегельянцам, и Фридрих Энгельс (1820—1895 гг.), также отдавший дань увлечению
гегельянством. Оба этих философа явились основоположниками нового философского учения —
марксистской философии (диалектического и исторического материализма), — которое сыграло важную
роль в культуре XIX—XX вв. в силу широкого распространения марксизма как идеологии революционной
борьбы.
Еще одним важнейшим философским течением, возникшим в Германии, была философия жизни. У истоков
этого учения стоял Артур Шопенгауэр (1788—1860 гг.) со своим учением о мире как воле и представлении.
Многие идеи Шопенгауэра нашли свое развитие в учении одного из оригинальнейших философов века —
Фридриха Ницше (1844—1900 гг.).
В середине XIX в. во Франции возникает позитивизм, основоположник которого Огюст Конт (1798—1857
гг.). Само возникновение позитивизма во многом было обусловлено развитием и успехами естественных
наук. Особенностью позитивизма была ориентация на методы естественных наук в решении философских
проблем. Позитивизм оказал серьезное влияние на распространение в обществе умонастроения, известного
под названием «нигилизм», и был тесно связан со сциентизмом.
О философии Жизнь Ницше был проста. Отец его был протестант-Ницше ским
пастором, и Ницше получил очень религиозное воспитание. Он учился в университете на клас-
сическом и филологическом отделениях настолько блестяще, что в 1869 году, еще до получения
степени, ему предложили быть профессором филологии в Базеле; это место он принял. Он никогда
не обладал хорошим здоровьем и после периодических отпусков по болезни был вынужден в 1879
году уйти в отставку. После этого Ницше жил в Швейцарии и Италии. В 1888 году он сошел с ума
и в таком состоянии пребывал до самой смерти. Ницше страстно любил Вагнера, но поссорился с
ним после написания оперы «Парсифаль», которая показалась Ницше слишком христианской и
слишком полной самоотречения. После ссоры он жестоко ругал Вагнера и даже дошел до того, что
обвинил Вагнера в .том, что он еврей. Однако общее мировоззрение Ницше оставалось очень
схожим с мировоззрением Вагнера, которое отразилось в его музыкальном цикле «Кольцо
Нибелунгов». Сверхчеловек Ницше во всем сильно напоминает Зигфрида, за исключением того,
что он знает греческий язык...
Несмотря на то, что Ницше критикует романтиков, его мировоззрение многим обязано им: это
аристократический анархизм байронов-ского типа, и никто не удивится, узнав, что Ницше
восхищался Байроном. Ницше пытался соединить два рода ценностей, которые нелегко
гармонируют между собой: с одной стороны, ему нравятся безжалост-
696
ность, война, аристократическая гордость; с другой стороны, он любит философию, литературу,
искусство, особенно музыку. Исторически эти ценности сосуществовали в эпоху Возрождения...
Естественно сравнить Ницше с Макиавелли, несмотря на важные различия между этими двумя
людьми. Различия эти состоят в том, что Макиавелли был человеком действия, его мнения
формировались в тесном контакте с делами общества и шли в ногу с веком; он не был ни педантичным,
ни систематичным, и его философия политики не образует непротиворечивого целого. Ницше,
напротив, был профессором, в сущности книжником, философом, находящимся в сознательной
оппозиции к доминирующим политическим и этическим течениям своего времени. Однако сходство их
глубже. Философия политики Ницше аналогична философии политики, изложенной в книге «Князь»
(Государь. — Сост.), хотя она разработана и применена более широко. У обоих — и у Ницше, и у
Макиавелли — этика нацелена на власть и носит умышленно антихристианский характер, причем
антихристианский характер у Ницше выступает более выпукло. Наполеон был для Ницше тем же, чем
Чезаре Борджа для Макиавелли: великим человеком, побежденным мелкими противниками...
Ницше очень любит говорить парадоксами, желая шокировать рядового читателя. Он делает это,
употребляя слова «добро» и «зло» в обычных им значениях, а потом заявляет, что предпочитает зло
добру. В своей книге «По ту сторону добра и зла» он на самом деле стремится изменить понятия
читателей о добре и зле, но при этом стремится, за исключением отдельных моментов, представить
дело так, будто он восхваляет зло и порицает добро-Истинная добродетель, в противоположность
обычной, не для всех, она должна оставаться свойством лишь аристократического меньшинства. Она
ни выгодна, ни благоразумна; она отделяет ее обладателя от других людей; она враждебна порядку и
причиняет вред тем, кто стоит ниже. Высшим людям необходимо воевать с массами и сопротивляться
демократическим тенденциям века, так как во всех направлениях посредственные люди объединяются,
чтобы захватить господство...
Этика Ницше не является этикой самооправдания ни в каком обычном смысле этого слова. Он верит в
спартанскую дисциплину и в способность терпеть, так же как и причинять боль ради важной цели. Он
ставит силу воли выше всего «Я оцениваю силу воли, — говорит он, — по количеству сопротивления,
которое она может оказать, по количеству боли и пыток, которые она может Е нести, и знаю, как
обратить ее к ее собственной выгоде. Я не указываю на зло и боль существования пальцем укора, но,
напротив, я питаю надежду, что жизнь может однажды стать еще более злой и еще более полной
страданий, чем когда-либо». Он рассматривал сострадание как слабость, с которой надо бо-роть'ся:
«Задача в том, чтобы достичь той огромной энергии величия,
697
которая сможет создать человека будущего посредством дисциплины, а также посредством
уничтожения миллионов «недоделанных и неполноценных» и которая сможет все же устоять и не
погибнуть при виде страданий, тем самым создаваемых, подобных которым никогда не видели
раньше». С ликованием пророчит он эру великих войн; интересно, был бы ли он счастлив, если бы
дожил до осуществления своего пророчества.
Однако он вовсе не почитатель государства, он далек от этого. Он страстный индивидуалист и верит в
героя. Несчастье целой нации, говорит он, значит меньше, чем страдания великой личности: «Все не-
взгоды этих маленьких людей, взятые вместе, не суммируются в целом, иначе как в чувствах могучих
людей».
Ницше не националист, он не проявляет излишнего восхищения Германией. Ему нужна
интернациональная правящая раса, которая должна будет господствовать на земле, — «новая широкая
аристократия, основанная на наиболее суровой самодисциплине, в которой воля философов-
властителей и художников-тиранов будет запечатлена на тысячи лет»...
Он никогда не устает яростно поносить женщин. В своей псевдопророческой книге «Так говорил
Заратустра» он пишет^что женщины еще не способны к дружбе: они все еще кошки и птицы или, в
лучшем случае, коровы. «Мужчина должен воспитываться для войны, женщина — для отдохновения
воина. Все остальное — вздор». Это отдохновение воина должно быть довольно-таки своеобразным,
если судить по наиболее выразительному афоризму Ницше на этот счет: «Ты идешь к женщине? Не
забудь плетку!»
...Привлекательные свойства можно обнаружить в женщинах только до тех пор, пока их держат в
повиновении мужественные мужчины; как только женщины достигнут какой-то независимости, они
становятся невыносимы. «У женщин так много оснований для стыда; в женщине скрыто столько
педантизма, поверхностности, повадок классной наставницы, мелкой самонадеянности, распущенности
и нескромности... Все это лучше всего сдерживалось и подавлялось до сих пор страхом перед
мужчиной». Так пишет он в «По ту сторону добра и зла» и добавляет, что женщину надо рассматривать
как собственность, следуя примеру жителей Востока. Все его поношения женщин предлагаются как
самоочевидные истины; они не подкреплены ни свидетель- -ством истории, ни его собственным
опытом знания женщин, который почти полностью ограничивался его сестрой.
Ницше возражает против христианства, потому что оно принимает, как он выражается, «рабскую
мораль»... Ницше не заинтересован в метафизической истинности ни христианства, ни любой другой
религии; будучи убежден, что никакая религия в действительности не истинна, он судит обо всех
религиях только по их социальным следствиям. Он
698
согласен с французскими философами в их протесте против подчинения предполагаемой божьей
воле, но он заменяет ее волей земных «ху-дожников-тиранов». Покорность хороша (для всех,
кроме этих сверхче-ловеков), но не покорность христианскому Богу. А что касается союза
христианских церквей с тиранами и врагами демократии, то, говорит он, это прямо
противоположно истине. Согласно ему, Французская рево- люция и социализм, в сущности, по
духу своему тождественны христи- анству. Все это он отрицает и все по той же причине: он не
желает рассматривать всех людей как равных ни в каком отношении...
Нельзя отрицать, что Ницше оказал огромное влияние, но не на философов-специалистов, а на
людей литературы и искусства. Надо также признать, что его пророчества о будущем до сих пор
оказываются более правильными, чем предсказания либералов и социалистов. Если Ницше —
просто симптом'болезни, то, должно быть, эта болезнь очень широко распространена в
современном мире. Тем не менее в нем много такого, что надо отвергнуть просто как манию
величия.
(Рассел Б. История западной философии. С. 245—250)
Из работы Что хорошо? — Все, от чего возрастает в чело-
«Антихристианин» веке чувство силы, воля к власти, могущество. Ницше Что
дурно? — Все, что идет от слабости.
Что счастье? — Чувство возрастающей силы, власти, чувство, что преодолено новое препятствие.
Не удовлетворяться, нет, — больше силы, больше власти! Не мир — война; не добродетель, а
доблесть (добродетель в стиле Ренессанса, virtu, — без примеси моралина).
Пусть гибнут слабые и уродливые — первая заповедь нашего человеколюбия. Надо еще помогать
им гибнуть.
Что вреднее любого порока? — Сострадать слабым и калекам — христианство...
Нечего приукрашивать христианство — оно вело борьбу не на жизнь, а на смерть с высшим типом
человека, оно предало анафеме все основные его инстинкты и извлекло из них зло — лукавого в
чистом виде: сильный человек — типичный отверженец, «порочный» человек. Христианство
принимало сторону всего слабого, низкого, уродливого; свой идеал оно составило по
противоположности инстинктам сохранения жизни, жизни в силе; христианство погубило разум
даже самых сильных духом натур, научив чувствовать заблуждение, искушение, греховность в
самых высших ценностях духовного. Самый прискорбный случай — Паскаль, испорченный верой
в то, что разум его испорчен первородным грехом, тогда как испорчен он был лишь
христианством!..
(Ницше Ф. Антихристианин. С. 19—20)
699
О философии События его жизни частично объясняют сложный Маркса характер его
философии. Он родился в Трире, как
и Святой Амвросий, в 1818 году. Трир подвергся сильному французскому влиянию во время
революционных лет и наполеоновской эры и был более космополитичен по сравнению с большей
частью других областей Германии. Его предки были раввинами, однако родители перешли в
христианство, когда он был ребенком. Женился он на аристократке нееврейского происхождения,
с которой прожил всю свою жизнь. В университете он находился под влиянием тогда еще
распространенного гегельянства, а затем подпал под влияние материалистического бунта
Фейербаха против Гегеля. Он занимался журналистикой, но его «Рейнская газета» была закрыта
властями за радикализм. После этого он в 1843 году уехал во Францию изучать социализм. Здесь
он встретил Энгельса, который был управляющим фабрики в Манчестере. Через него он
познакомился с положением рабочих в Англии и с английской экономической школой. Еще до
1848 года он приобрел, таким образом, необычно интернациональный багаж знаний. В отношении
Западной Европы он не высказывал никаких национальных предпочтений. Этого нельзя сказать о
Восточной Европе, потому что он всегда презирал славян.
Он принял участие в обеих французской и немецкой революциях 1848 года, однако реакция
вынудила его искать убежища в Англии. Всю остальную жизнь он провел, с краткими
перерывами, в Лондоне, преследуемый нищетой, болезнями и смертями детей, но тем не менее не-
устанно сочиняя и накапливая знания. Стимулом к работе у него всегда была надежда на
социальную революцию, если не при его жизни, то не в таком уж отдаленном будущем.
Маркс... ничего не хотел иметь общего с романтизмом и всегда стремился проводить научную
точку зрения. Его экономические воззрения были результатом классической английской
экономики, в которой изменена лишь движущая сила. Классические экономисты, сознательно или
бессознательно, заботились о процветании капиталиста — в противоположность землевладельцу и
наемному работнику. Маркс, напротив, был на стороне интересов наемного работника. В юности,
как это видно из «Коммунистического манифеста» 1848 года, у него было много пыла и страсти,
нужных для нового революционного движения... Но он всегда стремился апеллировать к фактам и
никогда не полагался на какую-либо вненаучную интуицию.
Он называл себя материалистом, но не в духе XVIII века. Свой материализм он, под влиянием
Гегеля, назвал «диалектическим»; этот материализм существенно отличается от традиционного и
гораздо ближе тому, что сейчас называют инструментализмом...
Философия истории Маркса есть смесь гегельянства и английских экономических концепций.
Подобно Гегелю, он полагает, что мир раз-
700