из щегольства привесил себе шпагу спереди, на некий свой испанский манер; и вот, когда мое
ядро, долетев, ударилось об эту шпагу, то видно было, как сказанного человека разрезало пополам.
Папа, который ничего такого не ожидал, пришел в великое удовольствие и изумление как потому,
что ему казалось невозможным, чтобы орудие могло попасть в такую далекую цель, так и потому,
что этого человека разрезало пополам, он не мог уразуметь, как это могло случиться; и, послав за
мной, стал меня,спрашивать. Поэтому я ему рассказал, какое я приложил тщание, производя
выстрел; но почему человек оказался разрезанным пополам, тому ни он, ни я не понимали
причины. Преклонив колена, я попросил его благословить меня во отпущение этого
человекоубийства и других, которые я учинил в этом замке на службе церкви. На это папа, воздев
руки и осенив широким крестным знамением мою фигуру, сказал мне, что он меня благословляет
и что он мне прощает все человекоубийства, которые я когда-либо совершил, и все те, которые я
когда-либо совершу на службе апостольской церкви. Удалившись, я пошел наверх и с усердием
безостановочно стрелял; и почти ни один выстрел не попадал мимо. Мое рисование, и мои
прекрасные занятия, и моя красота музыкальной игры — все ушло в игру на этих орудиях, и, если
бы я рассказал подробно все те чудесные дела, какие в этой адовости жестокой я совершил, я бы
изумил мир; но, чтобы не быть слишком длинным, я их опускаю...
О некромантии
Когда мы пришли на назначенное место, некромант, сделав те же свои приготовления тем же и
даже еще более удивительным образом, поставил нас в круг, каковой он снова сделал с самым
изумительным искусством и с самыми изумительными церемониями; затем этому моему
Винченцио он поручил заботу о курениях и об огне; взял ее на себя также и сказанный Аньолино
Гадди; затем мне он дал в руки пентакул, каковой он мне сказал, чтобы я его поворачивал
сообразно местам, куда он мне укажет, а под пентакулом у меня стоял этот мальчуган, мой ученик.
Начал некромант творить эти ужаснейшие заклинания, призывая поименно великое множество
этих самых демонов, начальников этих легионов, и приказывал им силой и властью бога
несотворенного, живого и вечного, на еврейском языке, а также немало на греческом и латинском;
так что в короткий промежуток весь Кулизей наполнился в сто раз больше, нежели они то учинили
в тот первый раз. Винченцио Ромоли разводил огонь, вместе с этим сказанным Аньолино, и
великое множество драгоценных курений. Я, по совету некроманта, снова попросил, чтобы мне
можно было быть с Анджеликой. Обернувшись ко
614
мне, некромант.сказал: «Слышишь, что они сказали? Что не пройдет и месяца, как ты будешь там,
где она». И снова прибавил, что просит меня, чтобы я у него держался твердо, потому что
легионов в тысячу раз больше, чем он вызывал, и что они самые что ни на есть опасные; и так как
они установили то, о чем я просил, то необходимо их улестить и потихоньку их отпустить. С
другой стороны мальчик, который стоял под пентакулом, в превеликом испуге говорил, что в этом
месте миллион свирепейших людей, каковые все нам грозят; потом он сказал, что появилось
четыре непомерных великана, каковые вооружены и показывают вид, что хотят войти к нам. Тем
временем некромант, который дрожал от страха, старался, мягким и тихим образом, как только
мог, отпустить их. Винченцио Ромоли, который дрожал, как хворостинка, хлопотал над
курениями. Я, который боялся столько же, сколько и они, старался этого не показывать и всем
придавал изумительнейшего духу; но я считал себя наверняка мертвым, из-за страха, какой я
видел в некроманте. Мальчик спрятал голову между колен, говоря: «Я хочу умереть так, потому
что нам пришла смерть». Я снова сказал мальчику: «Эти твари все ниже нас, и то, что ты видишь,
— только дым и тень; так что подыми глаза». Когда он поднял глаза, он опять сказал: «Весь Ку-
лизей горит, и огонь идет на нас». И, закрыв лицо руками, снова сказал, что ему пришла смерть и
что он не хочет больше смотреть. Некромант воззвал ко мне, прося меня, чтобы я держался твердо
и чтобы я велел покурить цафетикой; и вот, обернувшись к Винченцио Ромоли, я сказал, чтобы он
живо покурил цафетикой. Пока я так говорил, взглянув на Аньолино Гадди, каковой до того
перепугался, что свет очей вылез у него на лоб, и он был почти вовсе мертв, каковому я сказал:
«Аньоло, в таких местах надо не бояться, а надо стараться и помогать себе; поэтому подбросьте
живее этой цафетики». Сказанный Аньоло, чуть хотел тронуться, издал громогласную пальбу с
таким изобилием кала, каковое возмогло много больше, нежели цафетика. Мальчик, при этой
великой вони и при этом треске приподйяв лицо, слыша, что я посмеиваюсь, успокоив немного
страх, сказал, что они начали удаляться с великой поспешностью. Так мы пробыли до тех пор,
пока не начали звонить к утрене. Мальчик опять нам сказал, что их осталось немного и поодаль.
Когда некромант учинил весь остаток своих церемоний, разоблачился и забрал большую кипу