Голубева Э.А. Способности. Личность. Индивидуальность

Подождите немного. Документ загружается.

нет исключений. В разделе 6.2 были приведены два ярких примера математиче-

ски одаренных юношей - обладателей слабой нервной системы. Да и «аналити-

ки», в отличие от «геометров», при погрупповом анализе математически ода-

ренных школьников были скорее обладателями более слабой нервной системы.

Для специальных способностей характерна отнесенность к определенным

психологическим типам. Она в меньшей мере выявляется в физиологических по-

казателях для способностей музыкальных, возможно, в силу универсального зна-

чения лабильности в их структуре. Кроме того, нами не изучались теоретики. Од-

нако «художников» и «мыслителей» удалось обнаружить среди вокалистов при

использовании довольно надежных показателей взаимодействия сигнальных сис-

тем - латентных периодов ВП вертекса и теста Векслера. В способностях же пе-

дагогических, языковых и математических эта типология просматривается более

определенно: типы Xи У- в педагогических, «коммуникаторы» и «лингвисты» -

в языковых, «геометры» и «алгебраисты» в математических, при наличии сред-

них, «уравновешенных», промежуточных типов. Крайним типам соответствуют

«альтернативные» сочетания свойств нервной системы.

Во всех комплексах показателей, относящихся к специальным способностям,

имеются индикаторы общих способностей. Это обусловлено как набором исполь-

зуемых методик, так и реальной общностью, существующей между специальны-

ми и общими способностями. Те или иные общие способности как бы подчинены

выполнению основного вида деятельности. Так, для обладателей коммуникатив-

но-речевых и музыкальных способностей характерно преобладание невербаль-

ных функций и непроизвольного уровня регуляции; для обладателей когнитивно-

лингвистических и математических способностей, напротив, характерно преоб-

ладание вербальных функций и произвольного уровня регуляции.

Дихотомия «невербальный - вербальный», будучи по-разному представлен-

ной в разных типах специальных способностей, имеет свои особенности. Так,

отмечается яркая выраженность и высокий уровень вербальных способностей у

математически одаренных школьников, если брать эту выборку отдельно.

Но сравнение интеркорреляций показателей вербальных и невербальных

компонентов способностей и успешности учения у такой же выборки учащихся

175-ой школы с биологическим уклоном (табл. 34) из исследования М.К. Кабар-

дова, М.А. Матовой /1988/ с математически одаренными учащимися 91-ой шко-

лы из работы И.А. Левочкиной и Е.П. Гусевой (2000) (табл. 55, 56), вопреки

возможным предположениям, говорит о том, что, судя по отдельным субтестам,

у «математиков» даже больше корреляций школьных оценок с индикаторами

невербального интеллекта, нежели у «биологов»: у первых - 9, у вторых - 5.

И у тех и других - подавляющее число корреляций относится к вербальному

интеллекту. При этом у «биологов» этих связей значительно больше, нежели у

«математиков», и ряд из них принадлежит предметам собственно математическо-

го цикла - алгебре и геометрии. У «математиков» такой однородной картины не

наблюдается, и оценки по алгебре коррелируют лишь с субтестом «Сходство».

Во всяком случае в пределах совокупности полученных зависимостей нет

оснований говорить об особой роли вербального интеллекта при усвоении

школьных дисциплин у математически способных школьников по сравнению с

другими выборками учащихся.

369

«Удельный вес» вербального и общего интеллекта, отражая, как было пока-

зано в главе 5, общую познавательную компетентность, значение структуры

знаний и понимания, если рассматривать вербальные способности в контексте

информационного подхода /Е. Hunt, 1985/, конечно, велик. А поскольку вер-

бальные способности (их очень большие показатели) проявляются у математи-

чески одаренных школьников, это их важная характеристика. Но, судя по полу-

ченным зависимостям, существенной оказывается у них и роль невербального

интеллекта. •

Ж. Адамар /1970/, исследовав различные типы математической одаренности,

показывает значение бессознательного, достоинства интуитивных умов, «мыш-

ления около», для многих математических открытий (Риман, Галуа и др.). Но их

формулирование и доказательство требуют иногда десятков лет напряженного

труда либо самих авторов открытий, либо их последователей. И здесь, судя по

интереснейшим психологическим данным Ж. Адамара, в качестве самых общих

природных предпосылок математической одаренности имеет значение не толь-

ко «профиль латеральности», «горизонтальный» механизм регуливания, но и

«вертикальный» характер корково-подкорковых отношений. Он, судя по нашим

данным, в большей мере выступает в выраженности и сочетаниях основных

безусловнорефлекторных свойств нервной системы (раздел 3.5).

Индивидуально неповторимый ансамбль многих характеристик предполага-

ет более широкий контекст анализа, нежели только параметр «невербальность -

вербальность». Достаточно убедительно в экспериментальном плане это пока-

зано по отношению к математическим и языковым способностям.

Таким образом, для каждой из специальных способностей оказался харак-

терным набор, синдром признаков: те или иные общие свойства нервной систе-

мы, черты «художественного», «мыслительного» или «среднего» типов, психо-

логические особенности, способствующие оперированию с объектами опреде-

ленного содержания, и, наконец, специальная эмоционально окрашенная актив-

ность, направленная на это содержание. Именно сочетание различных призна-

ков внутри синдрома («таксона»), их иерархия, взаимообусловленность и кон-

центрация вокруг определенного содержания создают феномен специальной

одаренности.

Существенными оказываются и конкретные требования, предъявляемые к

человеку условиями той или иной деятельности, например музыкальной. Один

вид этой деятельности предполагает иной «набор качеств», нежели другой. Так,

сочетание силы, лабильности и стрессоустойчивости благоприятно при сольном

исполнительстве, а слабости, лабильности, отзывчивости - при хоровом. Это же

относится и к другим специальным способностям.

На специальные способности, в связи с ранним профессиональным опреде-

лением, например, при поступлении в хоровое училище, распространяется пра-

вило их анализа с учетом не только типологического, но возрастного и полового

факторов. Так, при изучении подростков-мальчиков из хорового училища бла-

гоприятными факторами оказались слабость и связанные с ней реактивность и

чувствительность; для взрослой женской выборки - это активированность

(главным образом, показатели гармоник) и сила нервной системы в ее отнесен-

ности преимущественно к правому полушарию в сочетании с живой ориентиро-

370

вочной реакцией на звуковые раздражители. Иначе говоря, условия самореали-

зации личности, обладающей специальными способностями, весьма конкретны.

Помимо сочетания признаков внутри «синдромов» имеется и общность между

различными «синдромами», относящимися к специальным способностям, - общ-

ность физиологическая и психологическая. Именно эта экспериментально выде-

ленная общность позволила отнести музыкальные, педагогические (тип X), языко-

вые (речевой тип) способности к коммуникативным, а математические, когнитив-

но-лингвистические и педагогические (тип У) - к специальным познавательным.

Особая проблема - соотношение специальных способностей, например та-

ких весьма различных по характеру сочетающихся в «синдромах» признаков,

как математические и педагогические.

В. Оствальд, создавая свою классификацию романтиков и классиков, значи-

тельное внимание уделил педагогической стороне деятельности великих есте-

ствоиспытателей. Лекции Г. Дэви (см. главу 5), по словам современника, вызы-

вали энтузиазм. «Люди высшего ранга и таланта, ученые и литераторы, практи-

ки и теоретики, «синие чулки» и салонные дамы, старые и молодые - все уст-

ремлялись в лекционный зал. Его молодость, простота и естественная речь, его

химические познания, счастливые примеры и удачно поставленные опыты воз-

буждали общее внимание и вызывали безграничное одобрение» (цит. по:

В. Оствальд, 1910, с. 29). М. Фарадей, восторженно отнесясь к этим, - кстати,

последним - лекциям Г. Дэви, попросил его о работе в лаборатории, что в ко-

нечном счете повлияло на его научную судьбу.

Лекции самого Фарадея - плод его «неутомимой потребности к самосовер-

шенствованию». Чувствуя недостатки своего воспитания и образования, Фарадей

пишет «бесконечные письма своему другу, для того чтобы улучшить свой стиль и

научиться правильному изложению мыслей; для того чтобы лучше читать свои

доклады, он берет уроки ораторского искусства, несмотря на то, что ему очень

трудно оплачивать уроки; он просит своих друзей отмечать все ошибки, которые

он делает в своих лекциях, для того чтобы на будущее время исправить их, и т.д.

Таким образом, благодаря терпению и усидчивости, он исправляет недостатки

происхождения и воспитания, так что превзошел всех своих современников, не

только как исследователь, но и как ученый оратор» (там же, с. 134).

К сожалению, несмотря на плеяду выдающихся отечественных математи-

ков, создавших к тому же сильнейшие математические школы, их ярких и под-

робных жизнеописаний практически нет.

В наше время исключение - книга Л.С. Понтрягина, на которой остановим-

ся ниже.

Аналогов же книги Ж. Адамара /1970/, анализирующей некоторые психологи-

ческие черты и природу математической одаренности так, как они понимаются

самими выдающимися математиками, в отечественной литературе пока не появи-

лось. Между тем, как заметил А. Пуанкаре, «... для психолога важна не теорема, а

обстоятельства» /Цит. по: Ж. Адамар, 1970, с. 3/.

Отдельные фрагменты из очерка П.С. Александрова и А.Я. Хинчина, также

выдающихся математиков, посвященного пятидесятилетию А.Н. Колмогорова,

/1953/ содержат сведения о теснейшей связи его математического дарования с

общей одаренностью: «...до окончательного выбора своей профессии А.Н.

371

серьезно увлекся русской историей и по некоторым вопросам истории Новгоро-

да написал (в семинаре СВ. Бахрушина) настоящее научное исследование - о

земельных отношениях в Новгороде по писцовым книгам XV и XVI веков»

/П.С. Александров и А.Я. Хинчин, 1953, с. 177/.

А.Н. Колмогоров «помимо собственно математического творчества, потре-

бовавшего от него колоссального духовного напряжения», с 19 лет и до конца

своих дней был Учителем. Он реформировал содержание школьной математи-

ки, участвовал в становлении и проведении математических олимпиад, создал

«колмогоровскую» школу-интернат при МГУ, написал учебники, читал лекции,

руководил кафедрами, лабораториями, несколькими десятками аспирантов /см.

А.Н. Колмогоров, 1988, с. 3/. А еще любил «общение с природой» и серьезную

музыку, полагая, что, «по-видимому, между математическим творчеством и на-

стоящим интересом к музыке имеются какие-то глубокие связи» (там же, с. 18).

Книга Л.С. Понтрягина (1908-1988) - человека необыкновенной судьбы,

выдающегося советского математика - «Жизнеописание Льва Семеновича Пон-

трягина, математика, составленное им самим. Рождения 1908, г. Москва» /М.:

ИЧП Прима В, 1998/, как отмечают издатели, «поражает своей правдивостью и

открытостью». Позволим себе привести из нее некоторые отрывки. В детстве

Л.С. увлекался техникой, сам делал вольтову дугу.

«Мои технические игры не были безопасными. Кончились они трагически.

В присутствии матери, когда я хотел починить примус, он взорвался. Я получил

тяжелые ожоги, что привело к потере зрения» /с. 32/. «Мое детство кончилось,

когда в возрасте 13 лет я полностью потерял зрение. А в детстве я увлекался во-

все не математикой, а техникой. Если бы не несчастный случай, я, вероятнее

всего, стал бы инженером, а не математиком.

После постигшего меня несчастья вопрос о моей будущей профессии стал

очень серьезным для меня и моих родителей. Рассматривались различные воз-

можности, в первую очередь - музыка» /с. 10/.

Потом сам, с присущей ему беспощадностью, Л.С. Понтрягин отмечает: «У

меня совершенно очевидным образом отсутствовала всякая музыкальность»

/с. 39/.

К счастью, математические склонности, легкость решения арифметических

задач проявились рано. И уже позднее: «Мои знания по математике были очень

активны. Я постоянно занимался вычислениями, проводя их по необходимости

в уме, решал геометрические задачи на построение. Все время думал о матема-

тике»/с. 41/.

Ступени в большую науку, как об этом пишет А.И. Бородин, автор книги

«Советские математики» (1978), таковы.

«В 21 год окончил Московский университет, в 23 - аспирантуру и остался

работать в университете. Ученик П.С. Александрова. В 27 лет - доктор физико-

математических наук и профессор, а в 30 - член-корреспондент АН СССР, Ака-

демик АН СССР (1958)» /А.И. Бородин, 1978, с. 74).

«Выдающийся педагог. Его лекции отличаются ясностью и точностью из-

ложения. «Имеет много учеников и последователей» /там же, с. 75/.

Если сравнивать вехи этого пути Л.С. Понтрягина с жизненными путями

других математиков, внешне они в чем-то сходны, даже типичны.

372

Но у Л.С. Понтрягина за каждой ступенькой - преодоление физических и

психических страданий.

Поездка в трамвае без провожатых была мучительной, особенно посадка.

«Трудности с трамваем и едой продолжались на протяжении всего моего обу-

чения в университете» /Л.С.Понтрягин, 1998, с. 44/.

А вот как давались работы (их много, в том числе всемирно известные мо-

нографии).

«Раличного рода страхи, тревоги, связанные с профессиональной работой,

всегда преследовали и продолжают преследовать меня теперь. Каждое новое

начинание вызывает тревогу.

Незаконченная научная работа вызывает страх, что вообще не сумею ее за-

кончить и несколько лет тяжелого труда пропадут даром. Законченная научная

работа вызывает страх тем, что в ней может обнаружиться ошибка.

Все эти страхи перед возможной неудачей составляют тяжелую эмоцио-

нальную сторону профессиональной работы. И в то же время это является важ-

нейшим стимулом для хорошего выполнения работы» /там же, с. 53/.

Поражает литературная эрудиция Л.С. Понтрягина.

«Невозможно перечислить, сколько было прочитано и перечитано: Толстой,

Достоевский, Лесков.

Среди моих любимых поэтов: Лермонтов, Пушкин, Блок, А.К. Толстой,

Тютчев, Гейне, Гумилев, Есенин. Эти поэты нравились мне всю жизнь. И те-

перь я с увлечением перечитываю давно известные стихотворения, зачастую

находя в них новые прелести. Из больших произведений Пушкина мне больше

всего нравится «Медный всадник» и «Полтава». «Евгений Онегин» ранее мне

казался скучным из-за многочисленных отступлений, хотя основная линия сю-

жета всегда меня увлекала! Позже я страстно полюбил эту поэму» /с. 33/.

Прочитаны произведения М. Булгакова, М. Шолохова, Ф. Абрамова, В. Рас-

путина, Ю. Бондарева, А. Солженицына, И. Ефремова, В. Белова, В. Астафьева.

Книга Л.С. Понтрягина - это рассказ не только о его подвиге, но и о подвиге

его матери. «Отец и мать были жестоко потрясены тем, что я потерял зрение».

Отец через 8 лет умер.

«После этого мать проявила огромное самообладание и самопожертвование,

помогая мне преодолеть трудности» /с. 23/.

«Мать выучилась читать ноты и помогала мне в моих занятиях музыкой. Ко-

гда я стал студентом университета, она читала мне довольно много книг по мате-

матике, в частности на немецком языке, которого также совершенно не знала».

Позже мать «помогала мне изучать английский язык, читая английские тексты, а

я заучивал их наизусть» /с. 24/. Она, конечно, помогала и в научной работе, пока

не было магнитофона, в детстве и юности читала много беллетристики.

Л.С. Понтрягин назвал поведение матери героическим.

* * *

При рассмотрении проблемы «личность и одаренность» на качественном

уровне представляется целесообразным коснуться особенностей творчества

М.А. Балакирева. В частности, привести некоторые новые, недавно опублико-

373

ванные материалы Б.М. Теплова, которые значительно расширяют контекст

психологического анализа музыкальной одаренности этого выдающегося деяте-

ля отечественной культуры /Б.М. Теплов, 2003/.

Известно, что в монографии «Психология музыкальных способностей» /1947;

а также 1961; 1985/ Б.М. Теплов сравнивает композиторство Римского-Корсакова

и Балакирева главным образом по характеристикам творческого внимания и ра-

ботоспособности. Отмечая «изумительное совершенство творческого внимания»

Римского-Корсакова, Б.М. Теплов говорит об «обратной особенности» - «неус-

тойчивости творческого внимания» Балакирева. Эта черта «с молодых лет меша-

ла его композиторской работе». «У него была какая-то исключительная чувстви-

тельность ко всякого рода помехам и отвлечениям, и сочинять он мог только в

особенно благоприятной обстановке» /там же, с. 31/. После морального кризиса

70-х годов эта черта «временами приобретала почти катастрофический характер»

/с. 32/. Е.П.Гусева /1997а, б; 2001/, работая с научным архивом Б.М. Теплова,

переданным его семьей в библиотеку им. В.И. Ленина, обратила внимание на

«несоответствие» того, что написано о Балакиреве в монографии Б.М. Теплова, и

того обширного, но неопубликованного материала, который сохранился в архиве.

Это, прежде всего, неоконченная статья «Творчество М.А. Балакирева», относи-

мая приблизительно к 1936 году.

Позволим себе процитировать из нее некоторые положения, важные для по-

нимания особенностей его одаренности. В детстве и юности Балакирев - «ти-

пичный вундеркинд».

«Музыкальная одаренность Балакирева была поистине необычайной. Об

этом говорят не только свидетельства всех близко знавших его музыкантов, в

том числе, и такие авторитетные, как свидетельства Римского-Корсакова и

Чайковского, но и самый ход его музыкального развития» /Б.М. Теплов, 2003,

с. 268/.

«Но наиболее поражают в развитии Балакирева не ранние проявления музы-

кальности, а ослепительный расцвет ее при сравнительно ничтожном педагоги-

ческом уходе» /там же. Подчеркнуто мною - Э.Г./. «Особенно резко выделяющи-

мися чертами» музыкальной одаренности Балакирева Б.М. Теплов считает, «во-

первых, абсолютный слух, рано проявившийся, и основанное на нем «чувство то-

нальностей». Последнее было у Балакирева особенно обостренным».

«Во-вторых, надо отметить совершенно исключительную музыкальную

память Балакирева». Об этом есть множество свидетельств современников,

часть которых приводится Б.М. Тепловым. «Далекий от склонности преувели-

чивать, Римский-Корсаков утверждает, что Балакирев «помнил каждый из-

вестный ему такт, запоминал мгновенно играемые ему сочинения», знал и

помнил наизусть фортепианные произведения очень многих композиторов.

Л.И. Шестакова (сестра М.И. Глинки) пишет: «Вы могли с ним заговорить о

самых старинных композиторах, вспомнить какое угодно сочинение, он не-

медленно играл его» /там же, с. 269/.

Эта статья была любезно предоставлена нам Е.П. Гусевой до ее публикации В на-

стоящее время она увидела свет в книге Б.М. Теплова «Психология музыкальных спо-

собностей» /М.: «Наука», 2003/.

374

Б.М. Теплов воспроизводит три эпизода, характеризующие феноменальную

память Балакирева: в Праге при подготовке к дирижированию оперой Глинки

«Руслан и Людмила» был затерян ее клавир, Балакирев аккомпанировал всю

оперу на память; когда Чайковский забыл одну из своих увертюр, Балакирев,

слышавший ее один раз, тут же сыграл ее на фортепиано; Балакирев прислал

Кюи мазурку последнего, сочиненную и посвященную Балакиреву 40 лет назад.

Кюи сказал о памяти Балакирева: «Убежден, что подобной никогда не было».

«Очевидно, - пишет Б.М. Теплов, - музыкальная память не изменяла Балакире-

ву и в последние годы жизни» /там же/.

«В-третьих, резко выделяется способность Балакирева к формальному ана-

лизу музыкального произведения. Он всегда поражал своих друзей умением

мгновенно схватить форму произведения, подметить все особенности гармонии

и голосоведения» /там же, с. 270/.

И, наконец, приведем общую оценку Б.М. Тепловым творчества Балакире-

ва: «Период с конца 1850-х до начала 70-х годов - расцвет музыкальной дея-

тельности Балакирева. Этой эпохой почти целиком определяется его видней-

шее значение в истории русской музыки. В этот период Балакирев выступает в

качестве 1) вождя и учителя той группы русских композиторов, которая полу-

чила название «Могучей кучки», 2) крупнейшего и влиятельнейшего русского

дирижера, 3) композитора и 4) собирателя образцов народного творчества»

/там же, с. 268/.

Несмотря на интереснейший и систематизированный материал, что видно

даже по отдельным приведенным фрагментам, Б.М. Теплов не завершил и не

опубликовал эту статью. Е.П. Гусева на основе этой работы, а также других ма-

териалов, содержавшихся в архиве, отмечает противоречия личностных черт в

психологическом портрете М.А. Балакирева, представленном Б.М. Тепловым

/Е.П. Гусева, 2001/.

Эти противоречия могли усугубить кризис 70-ых годов, затянувшийся на

несколько лет. М.А. Балакирев ушел от музыкальной и публичной деятельно-

сти, погрузился в мистицизм /Н.А. Римский-Корсаков, 1955/.

Б.М. Теплов главной причиной кризиса считает болезнь. «Нервность», го-

ловные боли, «несомненная слабость нервной системы» (судя по контексту,

речь идет о функциональной слабости), мнительность, необоснованная тревож-

ность, мысли о смерти близких и собственной, которыми наполнены письма...

Однако диагноз и природа болезни остаются неясными: «в чем она точно за-

ключалась, сказать нельзя...» /Б.М. Теплов, с. 271/.

Возможно, именно неясность «каких-то роковых обстоятельств», из-за кото-

рых погиб «громадный талант» (слова П.И. Чайковского), и привела Б.М. Тепло-

ва к отказу от публикации этих материалов. Правда, надо заметить, что П.И. Чай-

ковский, конечно, имел в виду композиторство: «Но он замолк, сделавши очень

немного» (цит. по: Б.М. Теплову, там же).

Мы полагаем, что, даже имея в виду только кризис 70-х годов, вряд ли мож-

но ограничиваться внутренними причинами, хотя они, конечно, важны.

Нельзя не сказать и о внешних неблагоприятных условиях, о которых пишет

В.В. Стасов, отмечая существенное различие композиторской и музыкально-

общественной и просветительской деятельности.

375

После европейской известности, которую М.А. Балакирев получил в Праге

как блестящий дирижер, он в 1868 году «был вынужден оставить место дири-

жера концертов Русского музыкального общества».

«Когда позже Римский-Корсаков энергично и талантливо заменил Балаки-

рева в управлении Бесплатной школой и дирижировании ее концертами, он ис-

пытал точно так же всю невежественность и всю ненависть консерваторов».

«Как уволили Балакирева, так потом уволили и Римского-Корсакова» /В.В. Ста-

сов, 1952, т. 3, с. 245; 302 курсив автора - Э.А.1.

«Среди такой-то тревожной и боевой жизни привелось Балакиреву и его то-

варищам вести музыкальное дело в России. Не многим музыкантам выпадала

такая тяжелая доля. Глинка и Даргомыжский были свободны и ничем не связа-

ны: они могли бы, если б хотели, спрятаться у себя дома, никого не видать, ни-

чего не слышать из того, что говорится и что делается в музыкальном мире, и

спокойно создавать, что требовала их творческая фантазия. Положение Балаки-

рева и его товарищей было иное. Они являлись не единичными художниками,

которых произведения нравятся одним или не нравятся другим, одним понятны,

другим темны, но - партией, исповедующей какие-то вредные для общего бла-

гополучия доктрины, партией, отдаляющейся от принятых понятий и желаю-

щей изменить их в голове и у других посредством публичных концертов и пе-

чатной пропаганды» /В.В. Стасов, 1952, т. 2, с. 547/.

Обратимся к другим свидетельствам В.В. Стасова о «Могучей кучке» (идео-

логом которой он являлся, дав «творческому содружеству выдающихся русских

композиторов» ее «образное наименование» /М.В. Коваль, 1954, с. 26-28) и о

М.А. Балакиреве - «настоящем учителе и наставнике» этих талантливых компо-

зиторов /В.В. Стасов, 1952, т. 3, с. 345/.

«С 1855 года начинается новый фазис русской музыки. В Петербург приез-

жает из Нижнего Новгорода 18-летний юноша, которому суждено было играть

необычайно крупную роль в судьбах нашего искусства. Это был Балакирев.

Глинка, узнав его незадолго до последнего, окончательного отъезда за границу,

в последние месяцы своего пребывания в России, сразу понял и оценил его не-

обыкновенное музыкальное дарование. Он предвидел для него будущность са-

мую значительную» /В.В. Стасов, 1952, т. 2, с. 544/.

Балакирев образовал себя в музыкальном деле сам и скоро стал главою и

центром целой новой музыкальной школы.

Для этого у него были все данные: изумительная сила почина, любовь и

знание и, на помощь всему, несокрушимая энергия. Уже с конца 50-х годов

около него сгруппировались талантливые юноши-музыканты: Кюи, Мусорг-

ский; в течение 60-х годов к ним прибавились Римский-Корсаков и Бородин. Их

всех Балакирев воспитал и развил советом и критикой. Учась в то же время и

сам, он учил товарищей всем подробностям музыкального дела - технике, фор-

мам, оркестровке, намечал им темы для их сочинений, а потом рассматривал и

строго разбирал сделанное. Товарищи охотно повиновались ему, потому что

чувствовали в нем силу и правду. Он с ними тщательно просмотрел, в четырех-

ручных аранжировках или прямо по партитурам, все, что создано самого важ-

ного и значительного в музыке со времен Баха и Генделя и до последнего вре-

мени в Европе, а позже и у нас. Эти его беседы были для товарищей его словно

376

настоящие лекции, настоящий гимназический и университетский курс музыки.

Почти на первом плане всегда стояла его критика. Кажется, никто из музыкан-

тов не равнялся с Балакиревым в силе критического анализа и музыкальной

анатомии. Если бы Балакирев не был даже тем крупным композитором, каким

мы его знаем, он был бы все-таки замечателен как человек, одаренный необы-

чайною критическою способностью. Быть может, один Шуман может считаться

ему товарищем в этом. У Балакирева была всегда такая необыкновенная жад-

ность узнавать все, что появляется в музыке нового, какую навряд ли можно

указать у какого-нибудь другого музыканта. В течение четверти столетия

(1855-1883) ни одно замечательное произведение музыкального мира в Европе

и у нас не ушло от его внимания, он каждое из них узнал, изучил, критически

определил, сначала для себя, а потом для товарищей. От этого-то выработалась

у нас такая музыкальная школа, такое сообщество новых молодых талантов, где

каждый был необычайно полно и всесторонне знаком с созданиями того искус-

ства, которому посвятил себя. Какой редкий пример! В большинстве случаев

художники знают лишь слишком немногое, и целые полосы произведений ос-

таются им неизвестны. Нашу молодую школу положительно развил и высоко

поднял в этом отношении Балакирев» /там же, с. 545/.

«Невзирая на всю сплоченность свою, на все свое единство мысли и направ-

ления, «балакиревская партия» (как ее называл Даргомыжский) никогда не

представляла единства и тождества в своих музыкальных созданиях. Здесь яв-

лялось полнейшее разнообразие, потому что и самые натуры авторов были

вполне разнообразны. Каждый из них сохранил всю свою индивидуальность.

Все созданное каждым автором, представляет здесь свой отдельный мир, не

стоящий ни в какой связи с созданием прочих товарищей по школе. Ни один не

изменил своему характеру, своей коренной натуре, каждый постоянно шел к

новому совершенству и развитию по собственной дороге» /там же, с. 547-548/.

Творческое наследие «кучкистов» огромно, их достижения относятся к раз-

личным областям музыкального искусства - опере, симфонизму, камерной инст-

рументальной и вокальной, а также фортепианной музыке, собиранию и обработ-

ке русских народных песен /М.А.Киселев, 1950; М.В. Коваль, 1954; Ю.В.Кел-

дыш, К.А. Ситник, 1957 и многие другие/.

Конкретное участие М.А.Балакирева в судьбе каждого из композиторов

«Могучей кучки» отражено в их мемуарах, а также монографиях, статьях и об-

зорах В.В. Стасова. Особенно зримо это проявилось в судьбе А.П. Бородина,

который, как известно, был «первоклассным химиком» /Д.И. Менделеев/.

«В первые дни возвращения Бородина из чужих краев в Россию, в 1862 году,

произошло событие, которое произвело решительный переворот в его художест-

венной жизни. Это было его знакомство с Балакиревым и его товарищами по му-

зыке. Знакомство это превратило его из дилетанта в истинного и глубокого музы-

канта» /В.В. Стасов, 1952, т. III, с. 345/.

«Поразительно то превращение, которое случилось с ним в эту эпоху, во

время быстрого его роста. Во весь период молодости своей Бородин был во всех

своих музыкальных вкусах западник и даже специально «ярый мендельсонист»,

по его собственным словам. И что же! Под влиянием той истинно национальной

музыки, которую он теперь все больше и чаще слышал в концертах Бесплатной

377

школы и в кругу своих товарищей, он вдруг превращается в композитора, у ко-

торого все сильнее и талантливее высказывается русский национальный и не-

разрывно связанный с ним восточный элемент» /там же, с. 347/.

«Мне кажется, - писал Балакирев, - что я был первым человеком, сказав-

шим ему, что настоящее его дело - композиторство» /Цит. по: В.В. Стасов, там

же, с. 346/.

Поскольку Балакирев был человеком действия, он постоянно занимался с

Бородиным: каждый такт первой симфонии Бородина проходил его «критиче-

скую оценку, а это в нем могло развить критическое художественное чувство,

окончательно определившее его вкусы и симпатии» /там же/.

Жена композитора, Е.С. Бородина, одаренная пианистка, плоды знакомства его

с Балакиревым называет «баснословными по силе и скорости...» /там же, с. 348/.

В.В. Стасов заканчивает монографию «Александр Порфирьевич Бородин»

общей оценкой творчества Бородина. Приведем лишь высказывание об опере

«Князь Игорь», сюжет которой по настоянию Бородина был написан В.В. Ста-

совым:

«Богатство характеров, личностей, элементов народного русского и восточ-

ного (половецкого), сменяющаяся трагедия и комедия, страсть, любовь и юмор,

глубокая характеристика, картины природы делают оперу Бородина монумен-

тальным явлением русской музыки, родственным по силе и оригинальности с

«Русланом» Глинки - в одних отношениях, с «Борисом Годуновым» Мусорг-

ского - в других отношениях и оригинальным, новым и поразительным - по-

всюду. ..» /там же, с. 365/.

В.В. Стасов, наряду с описанием человеческого облика и анализом музы-

кального творчества каждого из композиторов «Могучей кучки», дает глубо-

чайшую психологическую характеристику этих композиторов как сообщества:

«Совместное развитие, рост и творчество, взаимные влияния, помощь и му-

зыкальное «товарищество» таких высоких личностей, как Балакирев, Кюи, Му-

соргский, Римский-Корсаков и Бородин, не могли не принести крупных плодов.

Эти пять русских музыкантов, сплоченные одной мыслью и пониманием, оди-

накими симпатиями и антипатиями, одинаким изучением и обожанием великих

композиторов Запада, достойно продолжали и расширяли дело, начатое Глин-

кой и Даргомыжским» /В.В. Стасов, 1952, т. 2, с. 561/.

Вот лишь одно из свершений Римского-Корсакова: «...по смерти обоих сво-

их друзей (одного - Мусоргского, другого - Бородина - Э.Г.) в 1887 году, он

совершил подвиги неслышанные и невиданные в истории искусства; он оставил

все свои собственные дела и занялся разбором, изучением и приведением в по-

рядок всего ими уже сочиненного, но еще не изданного, а иногда и недокончен-

ного. Для всей этой громадной массы музыки он заменил самих авторов, он все

устроил, все привел в порядок, все закончил (где необходимость того требова-

ла), оркестровал и издал две огромные оперы: «Хованщину» и «Игоря», не-

сколько хоров и инструментальных сочинений («Лысая гора» и др.), напечатал

массу романсов и мелких пьес для фортепиано. Что может сравниться с такими

небывалыми делами?» /В.В. Стасов, 1952, т. 3, с. 384/.

Об этом подвижничестве Н.А. Римского-Корсакова пишет в своей книге «Пси-

хология музыкальных способностей» Б.М. Теплов: Римский-Корсаков «проделал

378