Дворкин Р. О правах всерьез

Подождите немного. Документ загружается.

ния считать свои интуитивные моральные представления в

каком-то смысле объективными или трансцендентальными, но

если в каком-то обществе люди именно так относятся к своим

убеждениям, то отсюда, без всяких сомнений, следует, что они

обязаны соблюдать их как принципы.

Поэтому я признаю, по крайней мере в качестве гипотезы,

что методология Ролза предполагает конструктивную модель

выведения общих теорий справедливости на основе частных

убеждений и, опираясь на это предположение, попытаюсь про-

демонстрировать, какие еще постулаты моральной теории сто-

ят за теорией справедливости Ролза.

В. Договор

Итак, я перехожу ко второй из трех особенностей методо-

логии Ролза, которые мне хотелось обсудить, а именно к его

использованию старой идеи общественного договора. Я, как и

Ролз, различаю общую идею о том, что воображаемый договор

является подходящим приемом для рассуждений о справедли-

вости, и более частные особенности исходной позиции, кото-

рую можно рассматривать как конкретное приложение этой

общей идеи. По мнению Ролза, все теории, в основе которых

можно усмотреть идею гипотетического общественного догово-

ра того или иного вида, связаны между собой и, составляя еди-

ный класс, отличаются от теорий, в которых эту идею усмот-

реть нельзя; например, «средний» утилитаризм при определен-

ной интерпретации можно рассматривать как результат

общественного договора, и он теснее связан с собственной те-

орией Ролза, нежели с классическим утилитаризмом, которой

ни при какой интерпретации нельзя рассматривать как резуль-

тат договора

. В следующем разделе я рассмотрю теоретичес-

кую основу исходной позиции. А сейчас я хотел бы рассмот-

реть основу более общей идеи договора как такового.

Ролз говорит, что договор — это сильный довод в пользу

его теории справедливости, поскольку он воплотит философ-

ские принципы, которые мы принимаем или приняли бы, если

бы задумались над ними. Мы хотим выяснить, что это за прин-

ципы, и нашу проблему можно сформулировать следующим

образом. Два принципа Ролза составляет теорию справедли-

вости, основанную на гипотезе о договоре. Но договор нельзя

считать основополагающей посылкой или постулатом этой тео-

рии, по причинам, о которых я говорил в первой части этой

статьи. Его следует рассматривать как своего рода промежуточ-

ный пункт в более широком рассуждении, как продукт более

Rowls J. Op. cit. Ch. 30.

233

глубокой политической теории, в которой эти два принципа

обосновываются не столько на основе договора, сколько по-

средством договора. Следовательно, мы должны определить те

характерные черты этой более глубокой теории, которые гово-

рили бы в пользу использования именно договора в качестве

«двигателя» теории справедливости, а не других теоретических

средств, упоминаемых Ролзом, например приема беспристраст-

ного зрителя

Думаю, мы найдем ответ, если рассмотрим и уточним из-

вестное различие, проводимое философами между двумя типа-

ми теорий морали: телеологическими и деонтологическими

Я постараюсь доказать, что любая более глубокая теория, обо-

сновывающая использование Ролзом договора, должна пред-

ставлять собой разновидность деонтологической теории, со-

гласно которой идея прав заслуживает столь серьезного к себе

отношения, что ее следует положить в основу политической

морали. Я попытаюсь показать, чем такого рода теория отлича-

лась бы от других видов политических теорий и почему только

в такой теории можно отводить договору ту первостепенную

роль, какую ему отводит Ролз.

Приступая к своей аргументации, я должен, однако, преж-

де объяснить, как я буду употреблять некоторые хорошо из-

вестные термины. (1) Я буду говорить, что некоторое состоя-

ние дел есть цель согласно определенной политической теории,

если в этой теории в пользу некоторого политического шага

говорит то, что этот шаг будет способствовать развитию или

сохранению данного состояния дел, а против него — то, что он

будет препятствовать достижению данного состояния дел или

поставит его под угрозу. Цели могут быть относительно кон-

кретными (например, полная занятость или подчинение вла-

стям) или относительно абстрактными (например, повышение

всеобщего благосостояния, укрепление могущества страны или

построение утопического общества в соответствии с опреде-

ленным представлением о человеческой добродетели или хоро-

шей жизни). (2) Я буду говорить, что индивид имеет право на

определенный политический шаг согласно некоторой полити-

ческой теории, если невыполнение этого шага, когда индивид

требует его выполнения, считается неоправданным в этой тео-

рии, даже если данный шаг в конечном счете не будет способ-

ствовать достижению целей, формулируемых этой теорией. Си-

ла конкретного права в рамках некоторой теории определяется

тем, насколько серьезно должно будет пострадать осуществле-

ние целей, формулируемых теорией (помимо обычного ущерба

Rowls J. Op. cit. P. 144 и далее.

См.: Ibid. P. 24—25, 30, где Ролз дает определение этих терминов.

234

в целом), чтобы оправдать отказ от совершения действий, ко-

торых требует данное право. Например, согласно распростра-

ненной политической теории, очевидно, преобладающей в Со-

единенных Штатах, индивиды обладают правом на свободу вы-

сказываний по политическим вопросам и на определенный

минимальный уровень жизни, но ни одно из этих прав не яв-

ляется абсолютным, причем первое намного сильнее второго.

(3) Я буду говорить, что согласно некоторой политической тео-

рии у индивида есть долг (или обязанность) действовать опре-

деленным образом, если политическое решение, вынуждающее

к таким действиям, считается оправданным в этой теории не-

смотря на то, что данное решение не служит никакой из целей

общества. Теория может, например, предусматривать, что у

индивидов есть долг поклоняться Богу, хотя при этом не ука-

зывается никакая цель, которой могло бы служить принужде-

ние людей к соблюдению этого долга

Три охарактеризованных мной понятия работают по-разно-

му, но все они используются для оправдания или осуждения,

хотя бы pro tanto

, конкретных политических решений. В каждом

случае обоснование, содержащее ссылку на цель, право или долг, в

принципе, является полным в том смысле, что его не нужно до-

полнять, чтобы признать имеющим силу, если только его не под-

рывают какие-либо конкурирующие соображения. Но хотя в

этом смысле подобное обоснование является полным, оно необяза-

тельно является окончательным в рамках данной теории. Всегда

можно поставить вопрос о том, почему данная конкретная цель

(право или долг) сама является оправданной, и ответ, возможно,

будет состоять в указании какой-либо более фундаментальной

цели (права или долга), осуществлению которой служит при-

знание этой менее фундаментальной цели (права или долга) в

качестве полного обоснования в частных случаях.

Например, какую-то конкретную цель можно обосновать

тем, что она способствует достижению какой-то более фунда-

ментальной цели; так, полную занятость можно обосновать

тем, что она способствует достижению более высокого уровня

среднего благосостояния. Или же цель можно обосновать тем,

что она служит осуществлению какого-то более фундаменталь-

ного права или долга; например, согласно некоторой теории,

рост валового национального продукта (это цель) необходим

для того, чтобы государство могло соблюдать право индивидов

Я не считаю целью соблюдение прав или выполнение обязанностей.

В этом и в других очевидных аспектах мое употребление данных терминов

уже, чем допускает обычный язык.

В такой же мере, соответственно, пропорционально (лат.). — Прим.

пер.

235

на достойный минимальным уровень жизни, или, скажем, по-

вышение эффективности полицейских расследований необхо-

димо для того, чтобы каждый отдельный индивид выполнял

свой долг и не совершал преступлений. С другой стороны,

право или долг можно оправдать на том основании, что, вы-

ступая в качестве полного обоснования в частных случаях, они

на деле служат более фундаментальным целям; например, долг

индивидов соблюдать осторожность при вождении автомобиля

можно обосновать тем, что он служит более фундаментальной

цели повышения общего благосостояния. Конечно, этот вид

обоснования не означает, что менее фундаментальное право

или долг оправдывает политические решения только тогда,

когда эти решения, рассмотренные по отдельности, служат

достижению более фундаментальной цели. Скорее, здесь име-

ется в виду известное положение утилитаризма норм о том, что

признание права или долга в качестве полного обоснования в

частных случаях, не предполагающего ссылку на более фунда-

ментальную цель, по сути, в конечном счете будет способство-

вать достижению этой цели.

Итак, цель можно обосновывать другой целью, правом или

долгом, а право и долг можно обосновывать целью. Право и долг

можно, разумеется, также обосновывать другим, более фундамен-

тальным правом или долгом. Например, ваш долг с уважением

относиться к моей частной жизни можно оправдать моим правом

на неприкосновенность частной жизни. Я не просто имею в ви-

ду, что права и обязанности могут быть скоррелированы друг с

другом, как лицевая и обратная стороны одной и той же монеты.

Это может иметь место, когда некоторое право и соответствую-

щий долг обосновываются тем, что они служат какой-либо более

фундаментальной цели, например, когда ваше право земельной

собственности и, соответственно, мой долг не нарушать границы

ваших владений вместе обосновываются более фундаментальной

целью общественно рационального землепользования. Но во

многих случаях соответствующие право и долг не коррелируются,

а одно из них является производным от другого, и при этом важ-

но, какое именно. Одно дело утверждать, что у вас есть долг не

лгать мне, поскольку у меня есть право на то, чтобы мне не лга-

ли, и другое дело говорить, что у меня есть право, чтобы вы мне

не лгали, поскольку у вас есть долг не лгать. В первом случае я

обосновываю долг, ссылаясь на право; если я намерен продол-

жать обоснование, то я должен обосновать именно это право и не

могу делать это, сославшись на указанный долг. Во втором случае

все обстоит наоборот. Это различие существенно, потому что,

как я вскоре попытаюсь показать, теория, в основе которой ле-

жит право, носит совсем иной характер, нежели теория, в основе

которой лежит долг.

236

Следовательно, политические теории различаются не про-

сто провозглашаемыми в них конкретными целями, правами и

обязанностями, но и тем, как каждая из них увязывает между

собой эти цели, права и обязанности. В любой корректной те-

ории некоторое непротиворечивое множество таких целей,

прав и обязанностей (распределенных по рангам или оценен-

ных по весу) рассматривается как фундаментальное или пер-

вичное. Видимо, разумно предположить, что в любой конкрет-

ной теории наивысшее почетное место будет отведено лишь

одному из этих понятий; за основу будет взята какая-либо

главная цель, или какое-либо множество фундаментальных

прав, или какое-либо множество преобладающих обязаннос-

тей, в все прочие цели, права и обязанности будут признаны

подчиненными и производными

Следовательно, мы могли бы провести предварительную

классификацию политических теорий, сформулированных на

основе конструктивной модели в виде глубинных теорий и ис-

пользующих общественный договор как вспомогательный при-

ем. Такого рода теория может быть основана на цели, и в этом

случае основой ей служит некоторая цель, например улучше-

ние общего благосостояния; она может быть основана на праве,

имея в качестве основы некоторое право, например право всех

людей на наибольшую возможную общую свободу; или она

может быть основана на долге, имея в качестве основы некото-

рый долг, например долг выполнять Божью волю, как она вы-

ражена в Десяти заповедях. Нетрудно подобрать примеры, в

которых теории каждого из этих типов представлены в чистом

или почти чистом виде. Утилитаризм, как подсказывает мол

пример, — это теория, основанная на цели; категорические

императивы Канта образуют теорию, основанную на долге; а

теория революции Томаса Пейна основана на праве.

В рамках каждого из этих типов теории, с большой вероят-

ностью, будут обладать определенными, очень общими харак-

теристиками. Разные типы теорий могут, например, различать-

ся по выраженному в них отношению к выбору и поведению

отдельных индивидов. В теориях, основанных на цели, благо-

состояние любого конкретного индивида имеет значение лишь

в той мере, в какой оно способствует некоторому состоянию

дел, объявленному благом, и здесь на важно, выберет ли сам

индивид такое состояние дел или нет. Со всей очевидностью,

это верно в отношении тоталитарных теорий, основанных на

цели, таких как фашизм, в котором за основу берутся интересы

некоторой политической организации. Это верно также в от-

Но для «интуитивистских» теорий (как употребляет данный термин

Ролз) это необязательно.

237

ношении различных видов утилитаризма, поскольку, хотя в

них учитываются последствия политических решений для от-

дельных граждан и таким образом проявляется забота о благо-

состоянии индивидов, но все эти последствия сводятся в об-

щую сумму или к среднему значению и улучшение этой суммы

или среднего значения объявляется желательным, независимо

от мнения индивида на этот счет. Это верно и для перфекцио-

нистских теорий, таких как теория Аристотеля, которые навя-

зывают индивидам идеал совершенства, а целью политики

объявляют достижение такого совершенства.

С другой стороны, теории, основанные на праве или на

доте, отводят центральное место индивиду, придавая его ре-

шениям и поведению преобладающее значение. Но теории

этих двух типов представляют индивида в разном свете. В тео-

риях, основанных на долге, внимание уделяется, главным об-

разом, нравственному характеру поступков индивида, посколь-

ку считается, что, когда индивид не соблюдает определенных

норм поведения, это уже само по себе плохо. Кант считал, что

лгать нельзя, сколь бы благотворными ни были последствия

лжи, нельзя не потому, что соблюдение этой нормы способ-

ствует какой-либо цели, а просто потому, что это плохо. В тео-

риях, основанных на праве, напротив, больше внимания уде-

ляется независимости индивида в его действиях, чем соответ-

ствию этих действий каким-либо стандартам. Эти теории

предполагают и защищают ценность индивидуальной мысли и

индивидуального выбора. В теориях и того, и другого типа ис-

пользуется идея нравственных норм, кодекса поведения, кото-

рому индивид должен следовать, не прислушиваясь к сообра-

жениям личной выгоды. Согласно теориям, основанным на

долге, существенное значение имеет сам кодекс поведения,

независимо от того, устанавливает ли его общество для инди-

вида, или же индивид сам устанавливает его для себя. Цент-

ральное место в такой теории отводится человеку, который

должен соблюдать кодекс поведения, если же он этого не дела-

ет, он должен быть наказан или лишен гражданских прав. В те-

ориях же, основанных на праве, кодекс поведения хотя и при-

знается важным, возможно, даже необходимым средством

защиты прав других людей, но сам по себе он не имеет

существенной ценности. В центре таких теорий стоит человек,

которому выгодно, чтобы другие люди подчинялись нормам,

но отнюдь не тот, кто ведет добродетельную жизнь, сам подчи-

няясь нормам.

Стало быть, следует ожидать, что теории разных типов бу-

дут связаны с разными по характеру метафизическими или по-

литическими подходами, и что тот или другой тип будет преоб-

ладающим для определенных видов политической экономии.

238

Например, теории, основанные на цели, по-видимому, осо-

бенно хорошо сочетаются с однородным обществом или с об-

ществом, которое хотя бы на время объединено какой-то на-

сущной, главной целью, затмевающей собой все остальное, на-

пример, целью самообороны или экономического роста.

Следует также ожидать, что эти различия между теориями ска-

жутся и на правовой системе тех обществ, в которых эти тео-

рии доминируют. Например, следует ожидать, что юрист будет

по-разному подходить к вопросу об использовании уголовного

права в наказании людей за нарушение моральных норм в за-

висимости от того, основана ли его теория справедливости на

цели, праве или долге. Если его теория основана на цели, он

рассмотрит все последствия обеспечения государством соблю-

дения морали для его главной цели. Если, например, эта цель

была бы утилитаристской, он рассмотрел бы (хотя в конце

концов, возможно, все-таки отверг бы) доводы лорда Девлина

о том, что побочные последствия наказания за безнравствен-

ные поступки могут оказаться благотворными

. С другой сто-

роны, если его теория основана на долге, ему покажется здра-

вым аргумент, который обычно называют ретрибутивным

согласно которому, поскольку безнравственность — это зло,

государство должно за нее наказывать, даже если она никому

не вредит. Если же его теория основана на праве, он отвергнет

ретрибутивную аргументацию, а утилитаристскую будет оцени-

вать исходя из предположения о том, что индивидуальные пра-

ва необходимо соблюдать, пусть даже ценой некоторого ущер-

ба для общего благосостояния.

В качестве социологического анализа идеологии все это,

разумеется, поверхностно и тривиально. Я хотел только пока-

зать, что эти различия в характере политической теории важны

совершенно независимо от того, что позиции, представленные

в теориях одного и того же характера, могут различаться в де-

талях. Именно поэтому общественный договор играет столь

важную роль в методологии Ролза. Он свидетельствует о том,

что глубинная теория Ролза основана на праве а не на цели

или долге.

Общественный договор предоставляет каждому потенци-

альному участнику право вето: если он не даст согласия, дого-

вор не будет заключен. Значение и даже само существование

такого права вето затушевывается в той конкретной интерпре-

тации договора, которую представляет собой исходная пози-

ция. Поскольку никто не знает о себе ничего, что отличало бы

его от других, никто не может рационально преследовать инте-

См. главу 10.

От английского «retribution», что означает «возмездие». — Прим. пер.

239

ресы, отличные от интересов других людей. В такой ситуации

ничто не зависит от наличия у каждого человека права вето, а

на самом деле, вообще не имеет значения, существует ли изна-

чально больше одного потенциального участника договора. Но

исходная позиция — это всего лишь одна из интерпретаций

договора, а в любой другой интерпретации, допускающей на-

личие у участников какого-либо знания и, стало быть, позво-

ляющей им отличать свое положение или свои устремления от

положения и устремлений других людей, право вето, предо-

ставляемое договоров каждому участнику, приобретает решаю-

щее значение. Сила этого вето, разумеется, зависит от знания

Участников договора, то есть от конкретной интерпретации до-

говора, которую мы в конце концов выберем. Но сам тот факт,

что индивидам следует иметь право вето, достоин внимания.

Например, такому праву не может быть места в теории,

основанной исключительно на цели. Я не хочу этим сказать,

что участники общественного договора не могли бы устано-

вить для себя определенную общественную цель и сделать ее

мерилом справедливости политических решений. Я в первую

очередь имею в виду, что ни в какой теории, основанной на

цели, договор не мог бы быть надлежащим приемом для уста-

новления принципов справедливости; то есть, та глубинная

теория, которую мы пытаемся найти, не может быть основана

на цели.

Причина этого довольна проста. Предположим, что в рам-

ках некоторой политической теории за основу берется какая-то

определенная главная цель, например, повышение среднего

уровня благосостояния в обществе, усиление могущества и ав-

торитета государства или создание утопии в соответствии с

определенной концепцией блага. Если эта цель является фун-

даментальной, то она устанавливает такое распределение ре-

сурсов, прав, благ и обязательств в обществе, которое будет

лучше всего способствовать достижению этой цели, и отвергает

всякое другое распределение. А договор как прием, в котором

предполагается, что каждый индивид преследует свои соб-

ственные интересы и каждому предоставляется возможность

наложить вето на коллективное решение, означает применение

совершенно иных мерок для выявления оптимального распре-

деления. Он предназначен для того, чтобы выработать схему

распределения, которую каждый из индивидов считает наибо-

лее выгодной для себя, принимая во внимание имеющиеся у

него знания при той или иной интерпретации договора, или,

по крайней мере, чтобы приблизиться к такому распределению

настолько, насколько, по мнению индивида, это его устроило

бы. Следовательно, договор предлагает совершенно иной кри-

терий оптимального распределения, чем тот, который диктует-

240

ся непосредственным применением фундаментальной цели.

Нет причин полагать, что система индивидуальных прав вето

будет хорошим решением проблемы, если без учета вклада не-

которого распределения в достижение общей цели его спра-

ведливости не придается никакого значения.

Разумеется, может так случиться, что договор приведет к

результату, который диктуется некоторой фундаментальной

целью. В самом деле, некоторые критики считают, что люди в

исходной позиции (любимая у Ролза интерпретация договора)

могли бы выбрать теорию справедливости, основанную на

принципах средней пользы, то есть как раз на тех принципах,

которые вытекали бы из глубинной теории, объявляющей фун-

даментальной целью среднюю пользу

. Но если это так, то

причина этого либо в случайном совпадении, либо в том, что

интерпретация договора выбиралась с целью добиться именно

такого результата; в том и в другом случае договор является из-

лишним, поскольку конечный результат определяется фунда-

ментальной целью, а использование договора в качестве при-

ема ничего к этому не добавляет.

Здесь можно привести один контраргумент. Предположим,

что осуществление некоторой фундаментальной цели возможно

только в том случае, если государством управляют в соответствии

с принципами, которые все люди сочтут в каком-то смысле вы-

годными для себя. Если, например, фундаментальная цель состо-

ит в возвеличивании государства, может так оказаться, что эта

цель достигается только в том случае, если население не осозна-

ет, что действия правительства направлены на осуществление

этой цели, и полагает, что оно действует в соответствии с при-

нципами, выгодность которых для каждого индивида демонстри-

руется с помощью общественного договора. Этот аргумент осно-

ван на обмане, как и знаменитый аргумент Сиджуика о том, что

цели утилитаризма лучше всего достигаются, когда обществен-

ность ничего не знает об этой теории

. Теория, предполагающая

подобный обман, неприемлема для конструктивной модели, ко-

торой мы сейчас придерживаемся, так как согласно этой модели

наша цель состоит в том, чтобы разработать теорию, которая

объединит наши убеждения и сможет стать программой общес-

твенной деятельности; гласность в той же мере является требова-

нием нашей глубинной теории, как и справедливость, трактовку

которой Ролз развивает в рамках этой теории.

Таким образом, в глубинной теории, основанной на цели,

договор не может быть ничем иным, как бесполезным и сбива-

Джон Мэкки в довольно убедительной форме представил этот аргу-

мент на Оксфордском семинаре осенью 1972 года.

Sidgwick Н. The Methods of Ethics. 1907. (изд. 7-е). P. 489 и далее.

241

ющим с толку придатком. Не может он быть чем-то иным и в

глубинной теории, основанной на долге, приблизительно по

тем же причинам. Теория, в основе которой лежит некоторый

долг или обязанности, не позволяет трактовать справедливые

институты как те, которые представляются в каком-либо

смысле выгодными для всех. И снова я не отрицаю, что участ-

ники договора могут своим решением возложить на себя и на

своих последователей определенные обязанности, точно так

же, как они могут, исходя из собственных интересов, принять

решение о следовании определенным целям. Ролз описывает

те обязанности, которые участники взяли бы на себя в исход-

ной позиции, и называет их естественными обязанностями

Но совсем не то же самое предполагать, будто глубинная тео-

рия, в которой общественному договору отводится решающая

роль при определении этих обязанностей, сама может быть

основана на долге.

Можно, конечно, утверждать, как делают многие философы,

что в интересах самого человека выполнять свой долг, подчиня-

ясь нравственному закону, либо потому, что иначе Бог его нака-

жет, либо потому, что, выполняя определенную роль в естествен-

ном порядке вещей, человек получает наибольшее удовлет-

ворение от своей деятельности, либо, как полагал Кант, потому

что человек может быть свободным, только соблюдая нормы, ко-

торые он, не впадая в противоречие, хотел бы иметь в качестве

всеобщих. Но это означает, что обязанности определяют интере-

сы человека, а не наоборот. Этим не доказывается, что человеку

при решении вопроса о том, в чем состоят его обязанности, раз-

решено соотносить их с собственными интересами; напротив,

человек должен оставить в стороне любые соображения личной

выгоды и принимать во внимание лишь соображения долга. Сле-

довательно, таким образом нельзя обосновать роль договора Рол-

за в глубинной теории, основанной на долге.

Конечно, если бы общественный договор был частью глу-

бинной теории, основанной на долге, можно было бы выбрать

такую интерпретацию договора, которая развеяла бы кажу-

щийся конфликт между личными интересами и долгом людей.

Например, особенностью ситуации заключения договора было

бы то, что все участники приняли бы упомянутую выше идею,

согласно которой их интересы связаны с установлением и вы-

полнением ими их обязанностей. Результатом такого договора

стали бы принципы, точно описывающие обязанности учас-

тников, по крайне мере, при том дополнительном предположе-

нии, что участники сумели бы каким-то образом установить, в

чем состоят их обязанности. Но в этом случае договор опять

Rowls J. Op. cit. Ch. 19.

242