Чубаров И.М. (ред., сост.) Антология феноменологической философии в России

Подождите немного. Документ загружается.

БОРИС

ВАЛЕНТИНОВИЧ

ЯКОВЕНКО

Правда, Яковенко изначально попытался выбрать

«предмет»,

кон-

ституированный без отнесения к

субъекту,

даже

критиковал Когена за

абстрагирование от содержания сознания в пользу

фикции

«чистого

мыш-

ления», но его онтология оказалась только очередной версией бессмыслен-

ных метафизических полаганий-оправданий, ведомых пресловутой борьбой

с психологизмом. В дальнейшей борьбе с этим «единственным

принципи-

альным врагом философского познания» Яковенко логично должен был

отказаться уже и от какого-бы то ни было

«мыслимого

отношения», что он

сделал, обратившись к откровенному иррационализму, и отказавшись от

философии.

Как говориться: «Подлинное философское постижение есть

самоупразднение философской мысли в Сущем и прямое наличествование

Сущего»

С этим уже не поспоришь.

Борис

Валентинович

Яковенко

Философия

Эд.

Гуссерля

Если беспристрастно взглянуть на все то, что уже до сих пор сдела-

но

Гуссерлем, и поставить его достижения в непосредственную связь со

всем как ближайшим, так и далеким прошлым философии, то нельзя

будет

не

признать того, что им сделано

дело

великой важности. Помимо ...краеу-

гольного значения его антипсихологистической пропаганды, заставляюще-

го видеть в его лице если не основополагателя, то, во всяком случае, несом-

ненного

вожака надвигающейся, по-видимому, новой эпохи философского

мышления,

— чрезвычайно важны два положительных

результата

его «ло-

гических исследований». Во-первых, утверждение, что логическое имеет та-

кую же бытийную сущность, как и обыкновенные предметы, являя собою

только не реальную предметность, а идеальную, не реальное бытие, а иде-

альное. Во-вторых, бесповоротное установление того, что познание не сво-

дится на рассудочное мышление и чувственное созерцание и что самая су-

щественная роль в нем, как познании, принадлежит сверхчувственному со-

зерцанию.

Этим, с одной стороны, чисто гносеологически (критически)

обоснована действительная наличность особой сферы бытия, той самой

сферы,

обоснование которой до сих пор обычно велось в терминах спириту-

ализма, апеллирующего к непосредственным показаниями внутреннего чув-

ства и облекающего содержимое этой сферы в догматические

одежды

поня-

тий метафизической психологии. С

другой

стороны, этим дано, наконец, ис-

черпывающее психологическое доказательство действительной наличности

того акта, который был полагаем в основание философского познания все-

ми

великими представителями положительного философского творчества и

с особой энергией был выдвинут немецким идеализмом, а

именно,

акта «ин-

теллектуальной интуиции». Но только в то время как до сих пор этот акт

был лишь догматически

утверждаем

в своей необходимости, у Гуссерля ему

дано обстоятельное

критически-обставленное конкретное описание.

Мощь

философии.

«Логос».

Прага,

1925. Кн. 1. С. 40.

391

IV.

МЕТАМОРФОЗЫ

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

РОССИИ

Однако же, несмотря на всю принципиальную важность этих до-

стижений, философская работа Гуссерля далеко не свободна от недостат-

ков,

обладающих не менее принципиальным значением. И, прежде всего,

обоснование чистой логики совершенно не удовлетворяет требованию пол-

ного антипсихологизма, ибо феноменологическое исследование, как его ха-

рактеризует Гуссерль, есть в конечном

счете

все же особенное психологи-

ческое исследование: его подлинным предметом является непосредственное

переживание, т.е. психическое в его первичной данности. Сообразно этому,

все старания Гуссерля освободить феноменологию от современной

«натура-

лизованной» психологии (психо-физики) и отграничить от возможной в бу-

дущем

на ее базе «генетической» психологии сводятся к

тому,

чтобы

уста-

новить, наконец, независимую от наук о внешнем мире, первичную

(originäre)

науку о психическом '. Для этого именно и введены им понятия

«чистого

сознания», «сущностного созерцания» и пр. Они совсем не так

чужды

старому понятию «внутреннего восприятия», как это кажется Гус-

серлю. Наоборот, они-то и выявляют его непосредственный, от натурализ-

ма освобожденный смысл: смысл такого познания, в котором познание и

познаваемое слагаются в едином переживании. Феноменология Гуссерля

хочет

быть не чем иным, как

«чистой»

психологией сознания. Но ведь и

чистая психология есть тоже психология, — на каковое утверждение Гус-

серль

дает

сам право своим аналогичным утверждением: «трансценденталь-

ная

психология есть тоже психология»

Ведь

и чистая психология посвя-

щает свои силы своеобразному, от физических феноменов существенно от-

личному, но благодаря этому своей несомненной реальной наличности нис-

колько не теряющему феномену чисто психологического переживания. Но в

таком

случае

предварение чистой логики феноменологией не означает ли

собою предварения чисто логического чисто психическим? И не есть ли это

возвращение к психологизму? Тому, что это действительно так, приходится,

сожалению, поверить, слыша из уст Гуссерля

следующую

фразу:

«высту-

пивший

со времени Локка на авансцену психологизм был, собственно гово-

ря,

лишь затемненной формой, из которой должна была выработаться

единственно правильная философская тенденция, направленная на феноме-

нологическое обоснование философии»

. При таком обосновании филосо-

фии

можно

будет,

полагает Гуссерль, снова согласиться с тем,

«что

психо-

логия находится к философии в близком,

даже

в ближайшем отношении»

Sic transit

gloria

mundi!

Далее, обоснование чистой логики на феноменологии совершенно

не

удовлетворяет требованию ее непредвзятости и беспредпосылочности. И

это так прежде всего потому, что, как

сказано,

такое обоснование знаменует

собою насаждение своеобразного психологизма. Но есть и еще две важных

причины,

содействующих этому. Во-первых, феноменология отнюдь не яв-

ляется чистым описанием, как того хочется Гуссерлю. Чистое описание во-

обще nonsens, ибо всякий акт познания, по словам самого Гуссерля, имеет

определенную тенденцию (интенцию) и заключает в себе, стало быть, кате-

гориальные формы. Так что чисто описательный акт, если бы

даже

такой

392

БОРИС

ВАЛЕНТИНОВИЧ

ЯКОВЕНКО

вообще был возможен, своим чисто-описательным характером реализовал

бы,

собственно говоря, уже некоторую предвзятость тенденции и тем обна-

руживал свою неописательную в действительности природу. Чистое описа-

ние

может быть рассматриваемо лишь как один из видов теории или как не-

совершенное состояние теории. Феноменология Гуссерля стоит под целым

рядом определенных категорий психического бытия, оперирует определен-

ным

методом образования понятий и представляет собою примерную тео-

ретическую науку. Кроме того, она предполагает еще наличность психичес-

кого бытия как такового. Обосновывать логику на такой дисциплине зна-

чит предпосылать ей весьма сложный аппарат теоретических положе-

ний.

Во-вторых,

феноменологическое исследование Гуссерля имеет еще од-

ну предпосылку чисто внешнего характера: оно, таким образом, заранее на-

правлено,

чтобы послужить выявлению чисто логических значимостей, что-

бы

уяснить

идею познания со стороны его конституивных элементов или

законов»

. Между тем это — та самая предвзятость, за которую

Гуссерль

вполне

справедливо обвинил эмпириокритицизм в hysteron proteron. Он

только позабыл об одном, — о том, что и к самому себе нужно предъявлять

те же самые требования!

Далее, феноменологическое обоснование чистой логики наталки-

вается на две

следующих

фундаментальных трудности. Во-первых, как мо-

жет исследование психического

путем

беспристрастного анализа его соста-

ва придти к выявлению чего-либо чисто логического? Для этого необходи-

мо,

с одной стороны,

чтоб

феноменологический метод характеризовался не

одной

только устремленностью на свой непосредственный предмет, чтобы

образование феноменологических понятий не было тщательно приурочено

психическим переживаниям, но чтобы психологическое исследование с са-

мого начало было как-либо смешано с логическим исследованием. С

другой

стороны,

для этого нужна наличность какой-либо связи

между

психическим

логическим (хотя бы связи сосуществования в одном и том же феномено-

логическом комплексе). Между тем, оба эти условия нарушают независи-

мую природу чисто логического, так как всякая связь предполагает в связу-

емых ею звеньях наличность

хотя

бы некоторой (в каком-либо смысле дей-

ствительной) однородности, и всякое методическое смешение есть наруше-

ние

логической чистоты понятий. Для того, чтобы феноменологический

анализ

мог в сфере психического переживания открыть момент чисто-логи-

ческого, у этого последнего должна быть отнята та исключительная приро-

да его, которою его наделяет с такой энергией сам Гуссерль. И так часто

практикуемая нынче попытка победить это затруднение при помощи уче-

ния

двух

точках зрения (психологической и логической) на одно и то же

изначальное переживание не может принести никакой пользы,

будучи

раз и

навсегда

отвергнута

самим

Гуссерлем

на примере Зигварта: логический за-

кон

ни в каком отношении и ни с какой стороны не подлежит ведению ана-

лиза психики, ни в каком отношении и ни с какой стороны не подлежит ве-

дению анализа психики, ни в каком отношении и ни с какой стороны не мо-

жет стать ни на минуту чем-либо психическим

Во-вторых,

как установить

393

IV.

МЕТАМОРФОЗЫ

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

РОССИИ

действительную внутреннюю сосуществуемость в феномене интенции ин-

тендирующего акта, его интенционального смысла и интендированного им

через этот смысл предмета, т.е. ту внутреннюю связность этих элементов,

которая является основою всего учения Гуссерля о познании?

Ведь

сам же

он

утверждает

следующее:

«когда

воспринимается внешний предмет (дом),

то наличные в

этом

восприятии ощущения не воспринимаются, а пережива-

ются... Если же, затем, мы обратим свое внимание на эти содержания (т.е.

ощущения)...

и возьмем их просто так, как они

суть,

то, разумеется, мы их

воспримем,

но не воспримем при этом

чрез

их посредство внешнего предме-

та»

. Это значит, что в первом

случае

мы знаем лишь о наличности предме-

та, а во втором — лишь о наличности переживания (акта восприятия); это

значит, что в первом

случае

мы ничего не знаем о переживании, а во вто-

ром — ничего не знаем о предмете. Как же убедиться в том, что оба эти эле-

мента связаны

между

собою необходимой внутренней

сосуществуемостью?

Говорят:

путем

непосредственного переживания. Но такое переживание ли-

бо есть, в свою очередь, некоторое знание и может быть обращено в данном

случае

или на внешний предмет, или на переживание восприятия, и

тогда

апелляция к переживанию

будет

означать собою

progressus

infinitum. Либо

переживание

будет

выдвинуто, как некоторая конечная инстанция, о

пояс-

нении

которой и нельзя, и грешно спрашивать. В таком

случае

самый важ-

ный

и существенный пункт остается неосвещенным и в основание всего уче-

ния

о познании

будет

положено понятие с совершенно темным содержанием

или,

вернее,

будет

положено несколько замаскированное сознание в со-

бственном незнании и

даже

более того, — в полной неспособности ясного

уразумения. А это— крушение всякого исследования, ибо

«где

в нашем

мышлении обнаруживается нерешенная загадка, там нами допущена ошиб-

ка» *. Не является ли, таким образом, гуссерлевская теория интенционализ-

ма совершенно произвольной, а его учение о

познании,

опирающееся всеце-

ло на эту теорию, совершенно несостоятельным?

Наконец,

нельзя не отметить и еще одного фундаментального не-

достатка концепции Гуссерля, на этот раз касающегося непосредственно

чистой логики. Эта последняя сближается с математикой, и

дело

доходит

даже

до утверждения,

будто

в своем учении о множествах математика вы-

полнила уже отчасти

работу,

предстоящую чистой логике.

Вместе

с тем чи-

стая логика объявляется логикой формальной, всякое содержание из нее

беспощадно удаляется, а современным логикам ставится в вину то, что они

недостаточно внимательны к традиционной чисто формальной логике и

слишком презрительно относятся к современным попыткам ее обновления.

Делая подобные утверждения, Гуссерль, несомненно, противоречит своим

же собственным представлениям. Ибо, во-первых, чистая логика есть наука

науке вообще: вся математика, включая самые общие ее отделы, представ-

ляет потому для логика лишь предмет исследования или материал для обра-

ботки. Учение о множествах представляет собою специально-математичес-

кую теорию и по

существу

своему не может

дать

теории больше, чем любая

другая

(уже сложившаяся) специально-научная теория. Что касается до

394

БОРИС

ВАЛЕНТИНОВИЧ

ЯКОВЕНКО

формальной

логики, то либо она целиком разрешается в

отдел

теории зна-

ния,

как то показано еще

Гегелем

и окончательно утверждено Зигвартом и

Шуппе,

либо она принимает «количественный» характер и становится од-

ною

(хотя и чрезвычайно общею) из специально-математических дисцип-

лин,

как и обстоит

дело

в настоящий момент с так называемой логистикой.

Если

Гуссерль

тем не менее выступает сторонником крайнего формализма,

а в известном смысле

даже

и математизма в логике, то причина

тому

лежит

том, что он переносит все содержание теории

познания,

только и способ-

ной

в действительности быть наукой о науке

дать

подлинную теорию тео-

рии,

в сферу своей феноменологии, т.е. в сферу осуществления вышеупомя-

нутого психологизма «чистой психологии». Во-вторых, чистая логика есть,

по

словам самого Гуссерля, наука об «идеальном бытии». Как и всякое бы-

тие,

идеальное бытие имеет свое

«содержание»

и не ограничивается одною

лишь

формальной стороной: идеальный предмет есть

тоже

предмет и имеет

свою специальную предметную физиономию. Соответственно этому он не

только мысленно «мнится», но, как то показано раз навсегда самим Гуссер-

лем, дан в сверхчувственном созерцании. Другими словами, он есть нечто

большее, чем

«голая»

форма, он есть некоторая «осуществленность»,

неко-

торая «заполненность», своеобразная идеальная

«вещь».

И чистая логика

обязана

столько же иметь в

виду

эту идеально-материальную сторону свое-

го предмета, сколько и его узко-формальный аспект. В этом отношении Ге-

гель давно уже

утвердил

в лице своей

«Логики»

норму для всякого логичес-

кого исследования:

истинная

логика

должна

быть

логикой

(а

потому

и он-

тологией)

всего

бытия.

Примечания

Публикуется

по

изданию: Новые идеи

философии. СПб., 1913.

№ 3.

С.

139-146.

1. Гуссерль: Философия как строгая наука, с.

16;

2. Husserl: L.U.I,

93;

3. Гуссерль:

Философия...с.

36;

4. Ibid. с. 35; ср. с.

15;

5. Husserl: L.U.

II,

21;

6. Ср. напр., Rickert: Gegenstand

der

Erkenntniss (1904),

s. 87 fi\;

7. Husserl: L.U.

II,

s. 709;

8. Schuppe: Erkenntnisstheoretischen

Logik

(1878),

s. 670.

Б.

Яковенко

Об

имманентном

трансцендентизме,

трансцендентном

им·

манентизме

дуализме

вообще

Интенционалъная

трансцендентность.

Непосредственный

факт познания обнаруживает, по мнению Гус-

серля,

при феноменологическом (описательном) его анализе три

следующих

принципиально

различных момента: познавательное переживание или акт

познавания,

его предмет или то, что познается,

его смысл или содержание,

395

IV.

МЕТАМОРФОЗЫ

ФЕНОМЕНОЛОГИИ В

РОССИИ

т. е. то, как познается познаваемый предмет. Акт познавания есть реальное

событие, протекающее во времени, причинно определенное, изменчивое и

субъективное. Заключающееся в нем содержание по своей природе чисто-

логично; оно

неизменно,

вневременно (вечно) и внепричинно (абсолютно); в

познавательный акт оно

входит

только «интенционально», т. е. как идегль-

ный

момент, как значение, и не является ни в каком отношении его реаль-

ным

(т. е. психическим, субъективным) элементом; оно не

«есть»

в прямом

смысле этого слова, а

«значит»;

и в этой своей «значимости» оно совершен-

но

независимо от реально-существующего акта познавания, ибо значило бы

по-прежнему

даже

и в том случае, если бы акт познания совершенно исчез

или

вообще не существовал. Предмет познавательного акта объективен и

потому не психичен и не есть интенционально содержащееся в акте

«мнение»; он интенционально, т. е. в «мнении» (идеально, не реально и не

пространственно), противостоит психическому переживанию с его

«интенциональным» содержанием,

«интендируется»

им: он сохраняет свою

однозначность и идентичность при множестве различных направленных на

него познавательных актов и множестве различных

«мнящих»

его содержа-

ний

или «интенций». Всякое познание представляет собою более или менее

совершенный синтез номинальной «интенции» (голого «мнения» предмета)

с созерцательной «интенцией» (его наглядной данностью), большую или

меньшую идентификацию мышления и созерцания, большее или меньшее

заполнение

«только

мнимого» «наглядной наличностью» самого предмета.

Совершенное познание есть полная «адеквация»

между

этими

двумя

момен-

тами: предмет в нем оказывается

«дан»,

как интенциональное содержание.

Познание

тогда

истинно,

акт познавания очевиден *.

Против

такой интерпретации трансцендентности прежде всего

приходится выдвинуть одно соображение чисто-феноменологического ха-

рактера. А именно: в действительности феноменологическому познанию

может быть дан только какой-нибудь один из

трех

моментов, в

устах

Гус-

серля слагающих феноменологически (т. е. непосредственно) факт позна-

ния:

либо само познавательное переживание (акт познавания), либо позна-

вательное содержание (смысл), либо предмет; и никогда они не бывают да-

ны

разом все вместе. Об этом

свидетельствует

неопровержимейшим обра-

зом сам Гуссерль:

«когда

воспринимается какой-либо внешний предмет

(дом),

— говорит он, — то в этом восприятии наличные ощущения не вос-

принимаются, а переживаются... Если же мы обратимся затем к этим со-

держаниям (ощущениям)..., отвлечемся от того, что они для нас только что

(и

обычно) обозначали, и возьмем их просто такими, каковы они

суть,

то,

разумеется, мы их воспримем, но уже не воспримем через их посредство

внешнего

предмета»

**.

Равным образом,

«когда

мы совершаем акт и как бы

* См. Husserl: Logische Untersuchungen II (1901) s. 37 fT., 92 fT., 127 fT., 180 fT., 326 fT.,

346

fT.,

376 fT., 495

fT.,

560

fT.,

587 — 599.

** Ibid., s. 709; cp. Rosmini: Nuovo

Saggio

sull'origine

délie

idee. Ed. 6

(1876)

vol; III p.

306.

396

БОРИС

ВАЛЕНТИНОВИЧ

ЯКОВЕНКО

живем в

нем,

то разумеется мы мним его предмет, а не его содержание... Это

последнее становится для нас предметом лишь в рефлексивном акте мысли,

котором... мы осуществляем необходимое для этого отвлечение (или луч-

ше,

идеацию)»

Другими словами, для познавательного констатирования

каждого из

трех

указанных моментов необходим особый акт, исключающий

по

своему смыслу оба другие. Но в таком случае, ведь, нет никакой воз-

можности установить, что какое-либо данное познавательно переживание

имеет своим интенциональным содержанием именно такое-то содержание, а

своим интендированным предметом непременно такой-то предмет, а не

другие, и наоборот. Ибо для того, чтобы убедиться в этом, нужно сопоста-

вить

друг

другом

эти моменты в их непосредственной познавательной

наличности, —

другого

способа нет; а для этого, в свою очередь, необходи-

ма их совместная «познавательная» данность, возможность которой факти-

чески отвергается в вышеприведенных цитатах самим Гуссерлем. Можно,

конечно,

усвоить себе при гносеологическом анализе такую трихотоми-

ческую

схему

просто для

удобства

описания; но, ведь, тогда это

будет

уже

не

феноменологическое описание какого-либо данного факта познания, а

предвзятая теория, которую нужно

будет

оправдывать сопоставлением с

этим

фактом, и которая

будет

неизбежно отвергнута при таком сопоставле-

нии,

как факту этому не отвечающая. Однако же, аргумент этим не исчер-

пывается: он имеет еще более радикальный смысл. А именно: раз акт позна-

вания,

познавательное содержание и предмет не даны непосредственно по-

знанию

вместе и утверждение такой их совместной данности никак не мо-

жет быть проверено, то вообще нет никакого основания соединять их в

один феноменологический факт познавания и говорить, что акт познавания

интенционально

«содержит»

в себе познавательное содержание, что это

последнее

«мнит»

предмет, что предмет «интендируется» в акте и т. п.

Правда, на это

могут

возразить, что достаточным доказательством для

признания

такой интенционадиетической схемы познания является сам

установленный только что факт совершенно раздельного опознания от-

дельных ее моментов; ибо, утверждая (как то было сделано выше) напр.,

что познавательное переживание познается иным познавательным актом,

чем познавательное содержание, тем самым признают уже факт интендиро-

ванной

наличности этого познавательного переживания в опознающем его

акте. Однако этот столь принятый аргумент ad hominem в действительности

лишен какой бы то ни было силы, так как, с принципиальной точки зрения,

придется и в данном

случае

обратиться к феноменологическому анализу,

который в состоянии повторить лишь свое прежнее суждение: познаватель-

ное содержание и в этом

случае

не дано вместе с познанным актом, и пото-

му нет никаких достаточных оснований предполагать

между

ними какую-

либо связь.

Аргумент

заставляет только признать прежнюю формулировку

несколько неточной и

требует

изменения ее в смысле диаметрально проти-

воположном тому, чего он добивается. Равным образом, бессильно и дру-

* Ibid., s. 103.

397

IV.

МЕТАМОРФОЗЫ ФЕНОМЕНОЛОГИИ В РОССИИ

гое,

тоже

очень популярное ныне возражение: соданность

всех

трех

момен-

тов интенционалистической схемы подтверждается непосредственным по-

знавательным переживанием, есть непосредственно переживаемый факт.

Но,

ведь, переживание (если только ему придавать какой-либо познава-

тельно-правомерный смысл) неизбежно представляет собою познаватель-

ный

предмет определенного характера (как и все в сфере

познания);

и толь-

ко

в том

случае

оно послужило бы опорой для интенционалистической

схемы, если бы, как познавательный предмет, оно сразу было бы и психич-

но

(познавательный акт), и логично (познавательный смысл), и объективно

(познавательный предмет), т. е. представляло собою то соединение, против

которого

протестует

феноменологический анализ. Всякое переживание, как

познавательный предмет (если только не влагать в него догматически ка-

кой-либо теории, при чем безразлично,

будет

ли то сделано в виде

рассу-

дочного установления или же в виде мистического поклона), есть экземпляр

психического бытия и никаких связей с логическим и предметным непо-

средственно не обнаруживает. Что же касается до переживания, как чего-то

допознавательного, то о таком в феноменологическом описании, как и во-

обще в познании, речи быть не может: оно — объект веры, а не

знания,

и в

познавательную сферу не должно быть вводимо.

Кроме

того, интенционалистическая трансцендентность Гуссерля

вызывает два

следующих

возражения логического характера. Во-первых,

если акт познавания есть реальное, временно и причинно определенное и

изменению подлежащее явление, а познавательное содержание представля-

ет собою некоторую вневременную, неизменную, идеальную значимость, то

между

ними невозможно никакое отношение.

Ведь,

всякое отношение пред-

полагает

хотя

бы какой-нибудь пункт

хотя

бы какого-нибудь сродства

между

соотносящимися терминами; в противном

случае

оно не могло бы их

соединить: отправляясь от одного из них, оно не достигало бы

другого,

не

имея

чем соприкоснуться с

ним.

Для того, чтобы акт познавания был связан

с познавательным содержанием интенциональностью ему этого последнего,

интенциональность должна содержать в себе, как таковой, свойства, одина-

ково присущие и

тому

другому

и позволяющие относить ее одновременно

ним обоим. Но в таком случае, либо акт познавания и познавательное

содержание не столь принципиально различны и на познавательное содер-

жание можно было бы перенести психические черты акта познавания; либо,

при

наличности их полной гетерогенности, в интенциональности объедине-

ны

в качестве ее моментов, сторон или возможностей два ничем не объеди-

нимых и абсолютно распадающихся элемента.

Гуссерль

сам

чувствует

не-

обходимость признать, что

«такое

отношение имеет для нас только идеаль-

ное и не прямое значение»

С принципиальной точки зрения, однако, и

непрямое отношение есть отношение и разрушает не допускающую

никако-

го (даже и косвенного) соотнесения природу соотносимых таким образом

начал. Во-вторых, если познавательное содержание есть вневременная ло-

* Husserl:

Logische

Untersuchungen I (1900), s. 183.

398

БОРИС

ВАЛЕНТИНОВИЧ

ЯКОВЕНКО

гическая значимость, а познавательным предметом может быть не только

идеальное образование, но и самый обыкновенный реальный, временно-

пространственно

и причинно определенный и изменениям подвергающийся

предмет, то

между

ними не может быть никакого отношения; в противном

случае

между

временно-пространственной эмпиричностью одного и абсо-

лютно-вневременной логической априорностью

другого

должно быть хотя

какое-нибудь сродство. Как может в идеальном «мниться» (быть «интен-

дированно») нечто самому идеальному абсолютно

чуждое?

Чтобы это было

возможно,

«интендированность» должна обладать способностью их прими-

рения.

А это значило бы либо то, что в ней разрушается их первоначальная

природа, либо то, что сама «интендированность» не есть нечто цельное и

слагается из

двух

друг

по отношению к

другу

глубоко гетерогенных момен-

тов.

Но рассматриваемое отношение невозможно и в том случае, если в

познавательном содержании

будет

«мниться» идеальный же предмет (т. е.

какое-либо

другое

познавательное содержание), ибо для этого должно бы

быть хотя бы какое-нибудь внутреннее сродство

между

содержанием вооб-

ще и предметностью вообще. При наличности же хотя бы и некоторого

сродства нет никаких оснований противопоставлять их

друг

другу,

как не-

сводимые

друг

на

друга

моменты: тогда функции их относительны

то, что

сейчас играет роль содержания, может, существенно не переставая быть

содержанием, стать предметом (и наоборот). Между тем, содержание, поку-

да оно есть содержание,

никак

не может быть интендированно, а предмет-

ность,

покуда она есть предметность, никоим образом не может быть ин-

тенционально

налична: значимость и предметность, как они определяются

Гуссерлем, принципиально различны. Потому же самому познавательное

содержание вообще не может быть предметом. Чтобы стать этим послед-

ним,

оно должно перестать быть содержанием и, при этом, перестать быть

им

совершенно. В таком случае, однако, в нем нельзя уже

будет

открыть

никаких

оснований

тому, чтобы думать, что оно было раньше содержани-

ем,

так как оно

будет

всецело заполнено предметностью. Вместе с тем ока-

зывается невозможным и гуссерлевское определение истины, как адеквации

(совпадения)

между

«только мыслимым» и «созерцательно-данным», т. е.

содержанием и предметом. Ибо, если совпадение полно, то как доказать,

что в нем совпали две принципиально различных вещи? Или, вернее, как

установить в содержании наличность превратившегося в него предмета?

Ведь полнота совпадения исключает всякую возможность этого. С другой

стороны,

рассматривать истину, как совпадение содержания и предмет-

ности,

возможно было бы лишь в том случае, если бы она имела с ними

обоими

хотя какое-либо сродство;

между

тем, что общего имеет истина с

предметностью вообще,

напр.,

с конкретным эмпирическим предметом?

Примечания

Публикуется по: Б. Яковенко. «Об имманентном трансцендентизме,

трансцендентном имманентизме и дуализме вообще». Логос. Кн. 1.

1912-1913.

С.

108-113.

399

IV.

МЕТАМОРФОЗЫ

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

РОССИИ

Семен

Людвигович

Франк

О Франке как редакторе перевода первого тома «Логических исследо-

ваний» уже упоминалось. Трудно сказать, какую работу в этом проекте ему

пришлось выполнять. Во всяком

случае

из его

Предисловия

к этому изданию об

особой вовлеченности в него говорить не приходиться. Как

следует

из этого

текста, единственная

«трудность»

с которой он столкнулся при редактуре было

понятие

«Wissenschsftslehre»,

между

тем, из многочисленных рецензий на этот

перевод

ясно,

что проблем и путаницы с терминологией там было предостаточ-

но.

Любопытно, что в упомянутом предисловии Франк был еще положи-

тельно расположен к феноменологии, отмечая заслуги Гуссерля перед совре-

менной

философской наукой. В «Предмете знания» тон поменялся. Он отводит

феноменологии очень скромное место в пространстве современной философ-

ской

мысли: через запятую с интуитивизмом Н. О. Лосского и И. Ремке, она

обозвана здесь «трансцендентным объективизмом»

. Ничем неоправданное

высокомерие позволяет ему

даже

отпускать пассажи вроде: «Нам нет надобнос-

ти излагать по отдельности и подвергать систематической критике родственные

между

собой теории интуитивизма и интенционализма, в которых выражено в

современной философии учение трансцендентного объективизма. Достаточно

лишь показать, что предложенные в них разъяснения понятия

«предмета»

не

вполне адекватны этому понятию». При этом Франк откровенно (и неадекват-

но)

эксплуатирует ряд гуссерлевских положений, терминов и мыслительных

ходов.

Мы

также не хотим

утруждать

себя выявлением

всех

источников его

дискурса на микроуровне историко-философской критики, ибо сам Франк кри-

тикует феноменологию на макроуровне философских

«измов».

Схема его кри-

тики

не добавляет ничего нового к уже рассмотренной нами позициям Г. Ланца,

Б.

Яковенко и А. Огнева

. Но если перечисленные мыслители пытались еще

хоть

как-то следовать (более менее адекватно) логике основателя феноменоло-

гии,

и проводили свою критику пользуясь его собственным словарем, с привле-

чением пусть и самых общих феноменологических различий (акта, содержания

предмета сознания, напр.), обсуждая хотя бы тематически близкие ей пробле-

мы теории познания, то Франк без всяких церемоний переводит соответ-

ствующую

проблематику на язык метафизической онтологии, говоря о невоз-

можности в феноменологии решения проблемы трансцендентной реальности

См. комментарий В. Куренного к публикации этого предисловия Франка в наст,

изд. С.

174-178.

Определение «трансцендентного объективизма» Франк позаимствовал у Б. Яко-

венко

(ср.

его «трансцендентный имманентизм»).

Кстати, Огнев сочувственно ссылает в своей

статье

на приговор феноменологии,

прозвучавший еще

в последующей работе Франка

«Душа

человека. Опыт введения

философскую психологию»

(M.,

I917).

400