Чубаров И.М. (ред., сост.) Антология феноменологической философии в России

Подождите немного. Документ загружается.

НИКОЛАЙ

ОНУФРИЕВИЧ

ЛОССКИЙ

жет отделаться от нее, не может даже мысленно допустить неосуществление ее

форм.

Эту же самую мысль развиваем и

мы...»

(там же. С. 227, 228).

Как

это не парадоксально, наиболее отчетливо кантианство Лосского

проявилось при его обращении к критике Канта у М. Карийского. Множество

ссылок на Каринского (на «Классификацию выводов», и «Об истинах самооче-

видных») в «Обосновании интуитивизма» должны вроде бы говорить скорее в

пользу его близости феноменологической установке, но как выясняется, они

нужны были Лосскому только для «расширения и дополнения» идеи Канта о

зависимости истинных суждений от форм чувственности субъекта

познания,

значит от психической природы человека. В работе «Об истинах очевидных»

Каринский

показал, что Кант выдавал желаемое за действительное, когда до-

статочным основанием необходимости (истинности) суждения признавал необ-

ходимость природы познающего субъекта:

«Для

того, чтобы самое наше созер-

цание

определенного образа и именно как созерцание образа, построенного

продуктивно, могло усмотреть необходимую связь, соединяющую известные

черты образа одну с другой, т.е. для того чтобы мы непосредственно созерцали

не

просто данное, налично существующее соединение черт, а соединение необ-

ходимое, отличающееся необходимостью от случайных соединений черт, — для

этого нужно, чтобы сама эта необходимость была непосредственно дана, созер-

цательно выражена в самом образе, и притом не в самом содержании соединяе-

мого, а в простом его соединении» (цит. по: Лосский. Н.О. Обоснование интуи-

тивизма // Избранное. М., 1991. С. 228). На словах это признает и Лосский, но

достаточным ответом на сомнения Каринского он считает «дополнение» кан-

товского субъективизма, тотальным объективизмом:

«Полагая,

что

между

ми-

ром я и

миром

не-я нет никаких

перегородок,

так что

вещи

даны

нам

вместе

со

всеми

связями

действия,

причинения

и т.п., мы и

вводим

это

последнее

условие

необходимости

суждений»

(там же стр. 229). Между тем, вопрос Каринского так

просто — путем введения ad hoc новых онтологических допущений — не сни-

мается, ибо он засомневался в самой возможности мыслить необходимую связь

суждении a priori. Различие позиций Лосского и Каринского в отношении

Канта

не есть различие только «оттенков» ', но существенно, касаясь запрета на

трансцендентные полагания. Выдвинутое Каринским, в цитированном Лосским

месте из «Истин самоочевидных», требование к Канту, имеет у первого чисто

негативный смысл, ибо говорит о принципиальной невозможности обоснования

необходимости суждений ссылкой на соединение отдельных черт данного пред-

ставления,

будут

ли они рассматриваться с точки зрения их содержания или

простой данности. Лосский же «дополняет» здесь Канта позитивно, считая воз-

можным овладение сознанием «самой лаборатории природы, создающей вещь

так, а не иначе»

Хотя Лосский, так же как и Каринский и Гуссерль, под субъектом суж-

дения понимает не представления-понятия, а саму действительность, неопреде-

ленную предметность (X), понимание предиката и суждения в целом у них

принципиально

различается. Поэтому Лосский и указывает, что Каринский «не

использовал во всей полноте этого учения о субъекте суждения» (С. 200). Дей-

Как

утверждал

сам Лосский

(цит.

изд. С. 143).

ι Там же. С.

228-229.

221

III.

КРИТИЧЕСКАЯ

РАЗРАБОТКА

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

ствительно, учение Карийского о явлении как

«замене»

действительности для

сознания,

коррелирующее с учением Брентано-Гуссерля об интенциональности

(см.

нашу статью о Каринском в наст, изд.) имплицирует совершенно

другую

возможность в разрешении проблемы необходимости суждений, избегая кон-

цептуалистических тупиков. Лосский же, подвергая вроде бы концептуалисти-

ческую доктрину в логике уничтожающей критике, незаметно для себя возвра-

щается к ее основным положениям. Ибо понятие не перестанет быть понятием

от того, что мы скажем, что оно есть бытие. Для окончательной победы над

концептуализмом нужно было прежде всего очертить особый регион бытия

сознания,

как универсального поля смыслообразования, описать его внутренние

структуры и обнаружить их связь с другими регионами. Этим путем и двигались

упомянутые выше мыслители. Лосскому же он по многим причинам оказался

заказан.

Вопрос Лосского:

«может

ли быть субъектом суждения сама действи-

тельность», поставлен некорректно. Ибо, как показал еще Ф. Брентано, в

случае

отсутствия субъекта, суждение (impersonalia) не теряет смысла, а значит смысл

более изначален, чем

«сама

действительность», и может быть выявлен и без

аппеляции

к последней. (Не случайно Лосский софистически

обходит

вопрос о

бессубъектных суждениях *). Дилемма «понятия или действительность» ложна,

так

же восходя к Канту, но простым провозглашением имманентности знания

бытию не снимается. Ибо есть еще целая область смысла, не сводящаяся цели-

ком

ни к положениям вещей, ни к соединениям представлений-понятий, а про-

легающая как бы

«между»,

заставляя составляемые ими бинарно-линейные се-

рии

коммуницировать. Выявление и описание этой области вообще мало забо-

тило метафизику во все времена,

чужда

была эта задача и Лосскому. А,

между

тем, разве у философии имеется более важная цель, чем уразумение смысла тех

или

иных положений вещей, обстояний дел и предложений?

Примечательно, что Лосский сам признавал неспособность понять

«как можно

иметь

значение,

и вместе с тем не

существовать»,

хотя и в

другой

связи

(критика Риккерта)

. Поэтому вопросы смысла-значения, учение об исти-

не,

проблематику пространства-времени, и область приложения формально-

логических законов

Лосский, подобно большинству русских метафизиков,

рассматривал исключительно в перспективе онтологических полаганий-

конструкций.

Он

думал,

что можно просто сказать (в противоположность Кан-

ту):

«вещь

в себе познаваема», или заявить (в противоположность Лейбницу):

«монады имеют окна и двери», наконец, бросить (подобно средневековым

мистикам):

«все

существует

во всем», и перечисленные философские проблемы

разрешатся сами собой. Как правило, однако, подобные прозрения, только пре-

Цит.

изд.

С. 202.

»Цит. изд. С. 218. Ср. 203.

В конце VII главы «Обоснования интуитивизма»

(с.

235.) Лосский так «расширяет»

узкие пределы формальной логики: «Наряду с этим миром конечных вещей мы, если

не знаем, то все же

чуем

присутствие иного мира... Мы преувеличиваем значение

этих законов (противоречия и исключенного третьего —

/7.

Ч.)

для мышления пото-

му только, что почти

всегда

мыслим о конечных вещах. На

деле

они вовсе не необ-

ходимы для мышления как такового».

222

НИКОЛАЙ

ОНУФРИЕВИЧ

ЛОССКИЙ

пятствуют развитию свободной мысли, консервируют уже накопленные фило-

софские

знания.

Любопытен, отчасти объясняющий этот консерватизм (идиотизм уни-

верситетской жизни) Лосского, факт его научной биографии. Будучи еще

«искателем учителей», он упускает (намерено ли, случайно ли) прекрасную воз-

можность послушать самого Гуссерля, когда в 1903

году,

в Геттингене зани-

мается у Г.Э. Мюллера экспериментальной психологией (бывшей, как известно,

одним из объектов гуссерлевской критики психологизма в понимании созна-

ния).

Однако феноменология все же не давала Лосскому покоя всю даль-

нейшую жизнь. И если в публикуемых нами фрагментах его главы о понятии

общих и индивидуальных предметов из «Обоснования интуитивизма»

(1906)

он

еще позитивно ссылается на Гуссерля для подкрепления своей идеал-

реалистической концепции, то в дальнейшем подвергает его учение обстоятель-

ной

и «разрушительной» критике в статье 1939 «Трансцендентально-

феноменологический идеализм

Гуссерля»

, которая станет предметом специ-

ального анализа во втором томе нашей антологии.

В «Обосновании интуитивизма» речь идет даже не об обсуждении Лос-

ским

известных положений Гуссерля о различии идеального и реального в со-

знании,

отношении тождества и сходства, общего и частного, части и целого, а

всего лишь о

двух

цитациях из второго тома «Логических исследований» и паре

упоминаний

о нем, включенных в неадекватный феноменологии мыслительный

контекст. Так же как и с идеями Карийского, различения Гуссерля понадоби-

лись Лосскому для подкрепления своих метафизических выводов. Так уже при

первом обращении к Гуссерлю (С. 231, цит. изд.), действительно различавшего

индивидуальный психологический состав акта суждения и идеальное, вечно

тождественное его значение, Лосский намеренно повсюду заключает слово

«идеальное» в кавычки. Идеальность смысловой сферы понимается им лишь по

аналогии с реальностью предметного мира. Поэтому неправы те исследователи

творчества Лосского (П. Гайденко, напр.), которые говорят о существенной

близости его концепции классической феноменологии.

Везде

где у Гуссерля сто-

ит

«Sinn»,

у Лосского возникает

«Dasein»

(отнюдь не в хайдеггеровском смысле).

А то обстоятельство, что Лосский эксплуатирует ряд частных, технических по-

ложений Гуссерля, все же не позволяет еще заключить к «типологической бли-

зости» их дискурсов (Молчанов). Самое большее о чем здесь можно говорить,

так это о псевдоморфизме некоторых гносеологических постулатов Лосского с

предельно общими феноменологическими девизами (вроде призыва, «К самим

вещам!») при полном содержательном различии.

Но

наша задача отнюдь не сводится к тому, чтобы выявлять степени

адеквации того или иного русского мыслителя гуссерлевской феноменологии,

как

если бы последняя была единственным эталоном философского знания.

Поэтому наряду с указаниями на извращенное восприятие Гуссерля у Лосского

нужно отметить и новые возможности, которые открываются в столкновениях

их дискурсов. Такая возможность возникает, например, в вопросе о трансцен-

» См. Путь. Париж, 1939. №60. Логос. № 1. М., 1991.

223

III.

КРИТИЧЕСКАЯ

РАЗРАБОТКА

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

дентном восприятии и знании. Многосмысленность гуссерлевского решения,

предполагающего, что трансцендентность вещи противоположна имманент-

ности

ее восприятия и вообще сознания «не только в смысле, что

вещь

фактиче-

ски не может находиться в сознании, как

реальный

кусок, но

более

того —

эйде-

тически очевидно, что с безусловной всеобщностью и необходимостью

вещь

не

может

быть дана ни в каком возможном восприятии и вообще ни в каком воз-

можном сознании, как реально имманентная»

, не лишает шансов мистический

натурализм в духе Лосского. Ибо, сохраняя (в модифицированном виде) кан-

товское

различие явления и вещи, эта известная формула говорит только о

внешнем восприятии, как если бы знания о мире мы получали исключительно

из

него.

Между

тем, разговор о трансцендентной вещи

(даже

в смысле невоз-

можности

ее реальной имманентности сознанию) может иметь смысл, только

если

она

дает

нам знать о

себе

помимо сферы видимости, явленности. Но тут

нас

подстерегает Лосский. Николай Жинкин, представитель московской

фено-

менологической

школы

20 гг. XX в.,

выдвигая

подобные сомнения

, замечает,

что

вещь

не может быть неопределенной величиной «X», как таковая она всего

лишь

предмет естественно-научной установки (которой Гуссерль

хотел

избе-

жать) — физическое тело. В отличие от последнего,

вещь

получает свою опре-

деленность и сингулярность, свою осмысленность только в социальном опыте, в

непрерывно изменяющихся

способах

ее общественного употребления. И, по

Жинкину, «следует

вскрыть

этот

опыт в том именно виде, в котором сама

вещь

в нем живет, в котором она по смыслу занимает ей только одной принадлежа-

щее

место»

. Т.е. хотя материальный мир (как и духовный) и не дан сознанию

реально-имманентно, нашу связь с ним опосредует единство языка

культуры,

котором и выражаются упомянутые смыслы и значения. Выявление их должно

составить задачу

особой

герменевтической дисциплины, к формулировке

основных положений которой Жинкин и ряд других русские мыслителей

круга

Г.

Шпета

успели только приблизится.

Но,

по крайней мере, предполагаемая при

таком подходе возможность имманентного восприятия трансцендентного, мо-

ментально превращающего (перегоняющего) его снова в трансцендентное, не

нуждается

в онтологических костылях, вроде «всеединого мира», «реального

бытия вещей в сознании» и мистических интуициях.

Но

существует и другая возможность различения и снятия

всех

упомя-

нутых подходов

. Вещь является абстракцией постольку, поскольку отвлечена

от

реальных мировых и исторических событий (рождения, роста, смерти, горе-

ния, зеленения, социального применения usw.), представляя

собой

их субстанти-

вацию. Но если мы захотим определить

вещь

через эти события, ничего кроме

нового объективистского учения (функционализма, напр.) мы не получим. Ergo,

надо

отказаться от самого понятия вещи и связанных с ним проблем адекватно-

го восприятия, точной репрезентации, истинного познания и т.д. Такой отказ

предполагает не усложненное переописание старых словарей, и не скатывание в

« Ideen

S.76.

неизданном сборнике «Квартет»

(1925).

Подробнее

о Жинкине

см.

нашу статью в

№

журнала

«Логос».

М.,

1997.

Речь

идет

скромных попытках прочтения

Жиля

Делёза.

224

НИКОЛАЙ

ОНУФРИЕВИЧ

ЛОСОСИЙ

Weltanschauung,

выработку новой логики самого смысла, философии события,

освоения интенсивных практик письма, как доступного нам опыта становления.

Но

это уже

задача

оригинального исследования. Лосский здесь отды-

хает.

И.О.

Лосский

Обоснование

интуитивизма

Глава

VIII.

Общее и индивидуальное

Знание

не может быть трансцендентным: познаваемое бытие не

может находиться за пределами суждения, оно должно быть налицо в суж-

дении.

Сделав, согласно указаниям предыдущей главы, некоторые пере-

стройки

в учении о пространственно-временной

структуре

мира, с этим по-

ложением можно согласиться, поскольку оно относится к единичным суж-

дениям.

Но каким образом оно может быть осуществлено в общих

сужде-

ниях,

а также в общих представлениях и понятиях (если признать, что пред-

ставление и понятие есть суждение)? Когда

физик

утверждает,

что

«давление распространяется в жидкостях во все стороны с одинаковой си-

лою», то в этом суждении разумеются биллионы случаев давления во всех

бесконечно

разнообразных жидкостях. Это бесконечное множество явлений

не

может быть наличным как

множество

в акте суждения, потому что об-

щее суждение есть единый акт мысли, а вовсе не скопление

многих

сужде-

ний.

Следовательно, вопрос становится, по-видимому, безвыходно проти-

воречивым и принимает парадоксальную форму: каким образом бесконеч-

ное

множество явлений может быть наличным в едином акте мысли? Чтобы

показать,

что на этот вопрос можно дать ответ в

духе

имманентной теории

знания,

мы рассмотрим вообще различные мыслимые теории общих

сужде-

ний,

представлений и понятий.

Ответить на вопрос, каким образом единая мысль в общем

сужде-

нии

охватывает множество различных явлений, можно тремя способами.

Во-первых, можно утверждать, что различные обособленные

друг

от

друга

пространстве и времени явления заключают в себе

тождественные

эле-

менты или стороны (aspects) и, поскольку в них есть тождественное, они

составляют

один

и тот же

предмет

(«общий предмет») и в действитель-

ности,

и в мышлении. Противоречия

между

единым и многим здесь нет,

потому что во многом может быть единое. Таково учение

реализма.

Во-

вторых, можно утверждать, что реальные явления множественны, но мыш-

ление вырабатывает из многого единое, а потому противоречия здесь

опять-таки

нет: многое в явлениях, единое в мысли. Таково учение концеп-

туализма.

Наконец, в-третьих, можно утверждать, что проблема, каким

образом единая мысль охватывает множество явлений, совершенно

отсут-

ствует,

так как общих суждений в точном смысле этого слова нет: мно-

жеству явлений всегда соответствует такое же множество суждений и пред-

ставлений,

а потому теория должна лишь ответить на вопрос, откуда у нас

8 —

2829

225

III.

КРИТИЧЕСКАЯ

РАЗРАБОТКА

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

является

иллюзия

существования

общих суждений и каким образом единич-

ные суждения

могут

удовлетворить всем требованиям мышления. Эту тео-

рию развивает

крайний

номинализм.

Концептуализм и все его переходные формы, сближающие его с

номинализмом,

обособляет познаваемые явления от знания о них, посколь-

ку это знание выражается в общем виде; следовательно, по крайней мере в

своей теории общих суждений и представлений, концептуализм предпола-

гает

возможность трансцендентного знания. Наоборот, крайний номина-

лизм и реализм не предрешают вопроса о том, имеет ли знание трансцен-

дентный или имманентный характер. Так как в первой части сочинения

установлено, что никакое трансцендентное знание невозможно, то, следова-

тельно, мы уже на основании одного этого соображения должны отвергнуть

концептуализм и искать истины или в крайнем номинализме или в реализ-

ме.

Если крайний номинализм окажется неудовлетворительным, то нам

останется лишь примкнуть к реализму, и так как основные черты этого уче-

ния

известны, то нам нужно

будет

только показать, что оно необходимо

требуется теориею имманентного знания, и, кроме того, постараться

устра-

нить

те недоразумения, которые и до сих пор связываются с этим учением и

мешают признанию его. Однако вслед за этим ввиду важности вопроса мы

займемся также и концептуализмом, чтобы показать, что он изобилует про-

тиворечиями и неясностями. Между прочим, такой порядок рассмотрения

вопросов удобен и потому, что концептуализм есть теория, средняя

между

крайним

номинализмом и реализмом.

Крайний

номинализм

утверждает,

что действительность состоит из

единичных явлений, сплошь индивидуальных, не заключающих в себе ни-

каких тождественных элементов, которые могли бы объединить различные

индивидуальные вещи в классы. Точно так же индивидуальные и единич-

ные суждения и представления: общих суждений и представлений, строго

говоря, нет. <...> То, что называется общим представлением, на самом

деле

есть связка индивидуальных представлений, прикрепленных к одному и

тому же слову. Точно так же общее суждение есть связка единичных

сужде-

ний,

прикрепленных к одной

той же словесной формуле.

Остановиться на этом превращении общего в единичные вещи

нельзя.

Раз мы вступили на этот путь, логика обязывает нас идти в том же

направлении дальше и утверждать, что каждая отдельная вещь, напр.,

Троицкий

мост на Неве, дана нам в опыте лишь в отдельных, индивидуаль-

ных состояниях и процессах, не заключающих в себе реального тождества и

выражающихся в нашем сознании в форме отдельных индивидуальных вос-

приятий.

Все эти восприятия ассоциированы с одним и тем же именем

«Троицкий мост»; когда мы произносим его, все они в своей единичности и

индивидуальности всплывают в сознании или, по крайней мере, стоят на

пороге сознания и образуют смысл слова «Троицкий мост». Иными слова-

ми,

превратив классы вещей в индивидуальные вещи, мы превращаем те-

перь вещи в индивидуальные состояния, процессы, явления и т.п. и прихо-

дим к своеобразному миросозерцанию, которое можно назвать

крайним

226

НИКОЛАЙ

ОНУФРИЕВИЧ ЛОСОСИЙ

феноменализмом.

Нельзя не признать некоторых важных достоинств и за-

слуг

этого миросозерцания. Оно обращает внимание на

текучую,

вечно по-

движную и потому

трудно

уловимую

сторону живой действительности, оно

приучает к тонкому наблюдению над всеми переливами жизни <...> Теку-

чая сторона жизни есть неоспоримый факт, но существование тождествен-

ного бытия, стоящего на фоне изменчивой действительности и объединяю-

щего различные проявления, есть также бесспорный факт; эти стороны бы-

тия

не противоречат

друг

другу,

мало того, они не

могут

существовать

друг

без

друга.

И наблюдение, и размышление неизбежно приводят к этому по-

ложению. Чтобы подтвердить неотразимость его, достаточно показать, что

сами номиналисты, строя свою теорию, отрицающую общие предметы, в то

же время незаметно для себя признают существование таких предметов и

вовсе не могли бы создать своей теории, если бы она не признавала молча

того, что ею же явно отрицается. В самом деле, крайние номиналисты

утверждают,

что классы вещей

суть

связки индивидуальных явлений, на-

растающие в силу ассоциации вокруг одного и того же слова. <...> Следо-

вательно, выражаясь в

духе

крайнего номинализма, мы имеем здесь

дело

не

с одним и тем же словом, а с одним и тем же

классом

(связкою)

слов.

Ввиду

этого приходится

утверждать,

что классы вещей образуются в уме

познающего

субъекта,

благодаря ассоциации группы представлений не с

одним и тем же словом, а с одним и тем же классом слов.

Но

если так, то это значит, что проблема возникновения классов

явлений,

т.е. общих представлений о них, не разрешена, а только отодвину-

та: теперь нужно объяснить, как возникают классы слов. Решить эту про-

блему

прежним способом, опять ссылаясь на ассоциации с какими-нибудь

знаками,

нельзя: проблема опять только передвинется и

потребует

беско-

нечного ряда однородных приемов решения, что бессмысленно. Следова-

тельно, надо пойти иным путем, что и

делают

номиналисты. Они вовсе не

ставят в открытой форме проблемы возникновения класса слов, но молча и

незаметно для себя признают, что различные акты произнесения слова, не-

смотря на свои различия и видимую обособленность, заключают в себе

тождественные

элементы, дающие право сказать, что это

один

класс явле-

ний,

содержащих в себе выражение

одного

того

же слова. Это уже не но-

миналистическая, а реалистическая теория. Следовательно, оказывается,

что крайний номинализм не может обойтись без реализма: отрицая суще-

ствование общих предметов, он все же принужден сделать исключение

хотя

бы только для одной группы предметов, именно для слов. Но если слова

обладают

свойствами, соответствующими требованиям реалистической

теории,

тогда

нет оснований

утверждать,

будто

другие

явления лишены их,

крайний номинализм оказывается окончательно дискредитированным.

...Слово только

содействует

окончательной кристаллизации об-

щего представления, а первоначальное условие группировки вещей в класс

заключается в

сходстве

между

ними.

Это признание

ведет

к падению край-

него номинализма и к замене его или умеренным номинализмом, или ка-

227

III.

КРИТИЧЕСКАЯ РАЗРАБОТКА

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

кою-либо формою концептуализма.

Все эти

учения

как

стоящие посредине

между

крайним номинализмом

реализмом

мы

рассмотрим

вслед

за реа-

лизмом.

Реализм,

особенно если

он

комбинируется

интуитивизмом

(мистическим

эмпиризмом),

отвечает

на

вопрос

происхождении общих

суждений

представлений (также понятий*) чрезвычайно просто:

он

утверждает,

что

различные обособленные

друг

от

друга

пространстве

времени

явления вовсе не обособлены

друг

от

друга

абсолютно, они заклю-

чают

себе одни

и те же, не

просто сходные,

тождественные

элементы

или

стороны (aspects); поскольку

в них

есть тождественное, они составляют

один

тот же

предмет и

действительности,

и в

мышлении.

Общее

вещах

есть нечто

первоначальное,

непроизводное,

поэтому и в

мышлении

оно не

может

быть

произведено

или

сложено

из

чего-либо

не

общего.

Реализм

легко разрешает многие важные вопросы теории знания

логики,

однако

наше время

он не

пользуется широким распространением,

объясняется

это тем, что он

придает

миросозерцании первенствующее

значение

сверхчувственным (нечувственным) элементам,

между

тем издавна

существует

мнение,

будто

сверхчувственное есть вместе

с тем

необходимое

сверхопытное. Если

бы это

было верно,

то мы

более,

чем кто бы то ни

было,

протестовали

бы

против реализма,

так

как

он

приводил

бы к

отрица-

нию

эмпиризма

допущению возможности трансцендентного

знания.

Но

мы

уже

говорили

том,

что это

предрассудок: если

я и

не-я

не

обособлены

друг

от

друга,

то

громадное большинство переживаний,

из

которых скла-

дывается опыт, относится

области нечувственного,

так что

нечувственное

не

есть сверхопытное. Конечно,

для тех, кто

привык сосредоточивать свое

внимание

преимущественно

на

чувственных сторонах мира

сжился

соот-

ветственною онтологиею

(напр.,

онтологиею материализма), реализм

ка-

жется парадоксальным

противоречивым. Однако

нам нет

дела

до

того,

чему

приведет наша теория знания

онтологии; онтология должна сообра-

зовываться

теориею

знания,

а не

наоборот. Самое большее,

чему

мы

обязаны,

это

показать,

что

реализм не расходится

фактами

не заключает

себе явных противоречий, делающих совершенно невозможным построе-

ние

онтологии

частных наук.

этой задаче

мы и

приступим теперь,

со-

знавая

полную осуществимость

ее уже

потому,

что

реализм есть

даже

и не

объяснение,

а прямое

выражение

тех

фактов,

которые

непосредственно

переживаются

акте

высказывания

общего

суждения.

Возражения против реализма основываются, во-первых,

на

апри-

орных логических соображениях и, во-вторых,

на

опыте. Априорное возра-

жение состоит

том,

что

абстрактные общие идеи логически противоречи-

вы

потому невозможны. Осуществление

их в

сознании

требует

от нас че-

го-то невыполнимого,

так

как, мысля

их,

напр.,

общую

идею треугольника,

мы

должны были

бы

мыслить треугольник,

«не

остроугольный,

но и не

прямоугольный,

не

равносторонний,

не

равнобедренный,

но и не

разносто-

228

НИКОЛАЙ ОНУФРИЕВИЧ ЛОСОСИЙ

ронний,

обладающий всеми этими

ни одним из этих

свойств»

Это

воз-

ражение

уже

само по себе кажется непреодолимым, но оно еще более усили-

вается

тем, что

опыт, по-видимому, подтверждает

его;

если

мы

начинаем

всматриваться

содержание сознания

момент высказывания общего

суж-

дения,

мы

всегда

найдем какие-либо представления, которые,

чем

более

мы

будем

наблюдать

их, тем

более

будут

оказываться

во

всех

отношениях

еди-

ничными,

индивидуальными.

Сначала

мы

займемся рассмотрением априорного логического

со-

ображения,

потом наблюдений, подтверждающих

его. Как это

бывает

априорными

возражениями,

оно

упускает

из

виду

всю

сложность действи-

тельности,

вместе

с тем и всю

сложность

разнообразие возможных

тео-

рий

по

поводу действительности. Под влиянием

сходства

слов

мы

вообра-

жаем,

будто

идея треугольника должна походить

на

конкретные индивиду-

альные треугольники

потому должна,

одной стороны, как индивидуаль-

ный

треугольник заключать,

а,

другой

стороны, как общая идея не заклю-

чать

себе признаки равносторонности, разносторонности

и т.п. На

деле

это

неверно. Если

во

всех

треугольниках есть нечто тождественное, если

есть идея треугольника,

то она

должна быть чем-то таким,

что не

есть

ни

прямоугольный,

ни

остроугольный,

ни

тупоугольный треугольник,

но

имеет

силу

сделаться

тем,

другим,

третьим. Но если так,

но

наблюде-

ние

вовсе не противоречит нам; когда

мы

начинаем всматриваться

содер-

жание общего понятия

целью определить, имеет

ли оно

индивидуальный

характер

или нет, оно на

наших

же

глазах

неудержимо начинает индиви-

дуализироваться,

дело

кончается тем,

что в

нашем сознании действитель-

но

получается единичное представление

или

даже

целая серия сменяю-

щихся,

выталкивающих

друг

друга

единичных представлений. Однако,

как

бы

ни

индивидуализировалось содержание общего суждения,

хотя

бы оно

даже

превратилось окончательно

единичное суждение

или

серию

их, мы

совершенно

отчетливо сознаем,

что не

индивидуальные подробности

их

составляют смысл

содержание общего суждения, послужившего исходной

точкою для этих явлений

сознании.

Это наводит нас на мысль,

что

мы не нашли

сознании общего со-

держания суждения потому только,

что

занялись посторонним делом:

вмес-

то

того

чтобы

наблюдать

общее

содержание,

которое

живом мышлении

вообще

понимании смысла суждения

существует

наиболее чистой фор-

ме,

мы

увлеклись

наблюдениями

над

процессом

индивидуализации

этого со-

держания

вследствие

сложности

пестроты

этого

процесса

утратили

всякую

возможность

наблюдать

свой объект.

Однако замечательно,

что

этот объект

даже

после индивидуализации, когда

он

становится недо-

ступным точному наблюдению,

все же

остается наличным,

так как мы хо-

рошо

сознаем,

что

вовсе

не

индивидуальные подробности составляют

смысл суждения.

Berkeley.

Principles

Human

Knowledge.

Введение,

XIII.

229

III.

КРИТИЧЕСКАЯ

РАЗРАБОТКА

ФЕНОМЕНОЛОГИИ

Многие,

пожалуй, признают, что реалистическая теория не проти-

воречит опыту, однако найдут, что этого слишком мало. Теория должна не

только не противоречить опыту, но и прямо подтверждаться опытом; меж-

ду тем теория реализма, по-видимому, вовсе не подтверждается опытом, и

спор

между

реалистами, крайними концептуалистами и номиналистами

поддерживается именно тем обстоятельством, что общее содержание суж-

дений

не наблюдается в сознании определенно,

тогда

как индивидуальные

черты действительности наблюдаются с чрезвычайною ясностью и рез-

костью: говоря о красивом цвете пожелтевшего кленового листа, я с такою

отчетливостью выделяю из сложного содержания восприятия

«этот

желтый

цвет»,

что усомниться в наличности его было бы безумием; наоборот, когда

говорю

«все

явления подчинены закону причинности», содержание

поня-

тия

причинности мыслится так неясно, что утверждение,

будто

мы несом-

ненно

находим в сознании идею причинности в том смысле, как этого тре-

буют

реалисты, а не

единичные

факты

причинения,

как полагают крайние

номиналисты,

было бы дерзко. Этот аргумент принадлежит к числу самых

сильных, но всю силу его мы обратим против номинализма и привлечем в

защиту реализма, если нам

удастся

показать, что именно те

стороны

дей-

ствительности,

которые

наблюдаются

величайшей

ясностью

отчетли-

востью

несомненно

находятся

налицо

суждении

и в

восприятии,

отно-

сятся

области

общего

только

вследствие

ряда

недоразумений

прини-

маются

за

индивидуальное,

тогда

как

настоящее

индивидуальное,

абсолютно

индивидуальное

наблюдается

опознается

величайшим

трудом.

Чтобы

установить эту на первый взгляд

чересчур

парадоксальную мысль, мы рас-

пределим возможные суждения и восприятия в три группы — индивидуаль-

ное,

общее средней степени общности и общее высшей степени общности, и

постараемся доказать, что в человеческом сознании на его теперешней сту-

пени

развития наиболее отчетливо дифференцировалось только средне-

общее содержание действительности (и оно-то по недоразумению

прини-

мается за индивидуальное), а

наиобщее

так же, как и

индивидуальное,

диф-

ференцируется в нашем сознании очень несовершенно и потому наблюдает-

ся

с величайшим

трудом.

На

вопрос, какие представления являются первыми в человеческом

сознании

— общие или индивидуальные (частные), в наше время нередко

отвечают, что вначале нет ни общих, ни индивидуальных, а есть только

неопределенные представления <...> Мы прямо подойдем к своей цели, если

зададим следующий вопрос: когда смутные образы заменяются образами

ясно

дифференцированными (отчетливыми восприятиями, которые

суть

не

что иное, как комплекс недоразвитых или переразвитых суждений), то по-

лучаются

ли при этом прежде всего индивидуальные или общие образы? И

вот на этот-то вопрос мы даем следующий на первый взгляд парадоксаль-

ный

ответ:

даже

тогда,

когда мы стоим лицом к лицу с единичною вещью и

имеем в восприятии высоко дифференцированный образ ее, этот образ в

громадном большинстве

случаев

есть общее представление. Чтобы согла-

ситься с этим, достаточно обратить внимание на то, что

даже

и высоко ин-

230