а главное, стоящих за ними проблемных штампов «производствен-
ного» романа стремился избежать автор в книге «За далью
-—
даль» («Глядишь, роман, и все в порядке:/Показан метод новой
кладки...»). Слово «книга», неоднократно повторенное Твардов-
ским в тексте обоих произведений, а также в предисловии к пер-
вому полному изданию «За далью
—
даль», не случайно. «Жанро-
вое обозначение «Книги про бойца», на котором я остановился,—
отвечает Твардовский читателям,— не было результатом стремле-
ния просто избежать обозначения «поэма», «повесть» и т. п. Это
совпадало с решением писать не поэму, не повесть или роман
в стихах, то есть не то, что имеет свои узаконенные и в известной
мере обязательные сюжетные, композиционные и иные признаки.
У меня не выходили эти признаки, а нечто все-таки выходило, и
это нечто я обозначил «Книгой про бойца». Имело значение в этом
выборе то особое, знакомое мне с детских лет звучание слова
«книга» в устах простого народа, которое как бы предполагает су-
ществование книги в единственном экземпляре»
20
. Свобода ком-
позиции, допустимая в «книге», важна для автора и в «За далью —
даль», где «ни завязки, ни развязки
—
ни поначалу, ни потом...».
Еще пример. В советской прозе 1950-х годов получила рас-
пространение «лирическая повесть», и «первые ласточки» этого
жанра, еще не имеющие авторских жанровых обозначений, несут
на своих страницах груз соответствующих критических размышле-
ний. О. Берггольц посвящает в «Дневных звездах» целую главу
под названием «Главная книга» обоснованию жанровых особен-
ностей своего «исповедального» произведения. Здесь все харак-
терно: и страстная полемика с теми, кто противопоставляет «испо-
ведь и проповедь», и обращение как к образцу исповедального
повествования к «Былому и думам». Читая эту главу, видишь
также связь, которую проводит писательница между своими жан-
ровыми поисками и идейной атмосферой времени — «все более
осознаваемым ощущением значительности всеобщей жизни, про-
ходящей сквозь его (писателя.— Л. Ч.) жизнь, а может быть,
вернее сказать
—
ощущением значительности своей жизни, неот-
делимой от жизни всеобщей»
21
.
О чувстве жанра, живущем в писателе, подчас говорят даже
его скептические суждения о тех или иных жанровых концепциях.
В сущности, не декларируемое равнодушие к жанру, а профес-
сионализм руководит В. Катаевым, разъясняющим, чего не надо
искать в «Алмазном моем венце», в котором он не ручается за
детали: «Магический кристалл памяти более подходит для того
жанра, который я выбрал, даже — могу сказать — изобрел. Не
роман, не рассказ, не повесть, не поэма, не воспоминания, не ме-
муары, не лирический дневник... Но что же? Не знаю!»
22
20
Твардовский А. Цоэмы. М., 1957, с. 411—412.
21
Берггольц О. Дневные звезды. Петрозаводск, 1967, с. 26, 30.
22
Катаев В. Алмазный мой венец. — Новый мир, 1978, № 6, с. 44.
11