Бондарко А.В. Теория значения в системе функциональной грамматики. Часть 1-2

Подождите немного. Документ загружается.

54 Из

истории

вопроса о соотношении языкового и мыслительного содержания

четыре «словесных представления»: «два материальных и два формаль-

ных, — два, объектами которых служат отдельные явления — цвет и

чернота, и два представления, имеющие смыслом роли, исполняемые на-

меченными явлениями в содержании предложения» [Там же:

45—52].

Не входят в передаваемую мысль прежде всего понятия или

представле-

ния о цвете и черноте как отдельные, самостоятельные понятия, какими

между тем они являются в словах черный и цвет, так как каждое из них

здесь выражается «отдельным способом, отдельным словом» [Там же: 49].

В аргументации тезиса о нетождественности структуры «словесных

представлений» и мыслей существенное самостоятельное значение

имеет суждение В. П. Сланского о сводимости бесконечной множест-

венности и разнообразия мыслей к сравнительно ограниченному ко-

личеству элементов, которые могут быть облечены в определенную

сумму знаков, о возможности разложения живых мыслей людей на про-

стейшие элементы. Эти «простейшие и постояннейшие умственные

элементы» В. П. Сланский связывает со словесными представлениями,

которые он рассматривает как своего рода азбуку в отношении к разно-

образию мыслей [Там же:

65—68].

Приведем некоторые высказывания

В. П. Сланского.

«Непосредственное выражение слов (так В. П. Сланский называет

«непосредственно связывающиеся со звуками слов представления». —

А.

Б.),

могло бы быть адекватным с передаваемыми мыслями при том

лишь условии, если бы каждая единичная мысль имела для себя осо-

бую, специально ей принадлежащую форму словесного выражения»

[Там же:

65];

«Вся область живых мыслей людей, как ни разнообразна

она и изменчива, допускает, однако ж, возможность разложения ее в ка-

ждый данный момент времени на простейшие элементы» [Там же:

66];

«...бесконечная

множественность и разнообразие мыслей людей могут

быть сведены на сравнительно ограниченное и уже неизменное или по

крайней мере мало изменяющееся количество умственных элементов,

и значит — на такое количество элементов, которое может уже быть об-

лечено в известную сумму знаков. А раз такого рода знаки возможны,

возможна, стало быть, будет путем их, при посредстве разнообразного

комбинирования их, и передача всевозможных мыслей людей, так как

это будут знаки, выражающие простейшие умственные элементы, на ко-

торые разложимы и из сочетания которых, стало быть,

составимы

всевоз-

можные мысли. Вот такого-то рода знаки для наших мыслей и состав-

ляют слова. Связывающиеся со звуками слов представления составляют

Из работ конца XIX — первой трети XX в. 55

именно те простейшие и постояннейшие умственные элементы, — по-

нятия и представления и сочетания их, — на которые могут разлагаться

и из соединения которых могут формироваться всевозможного рода

мысли... Непосредственно связывающиеся со словесными звуками

представления — это своего рода азбука в отношении к разнообразию

наших мыслей. Как в звуковом отношении речь наша сводится на не-

значительное количество основных звуков, называемых азбукою, так

же точно и выражаемые речью мысли в сфере словесных представле-

ний сводятся на незначительное сравнительно количество умственных

элементов, из комбинирования которых все они образуются» [Там же:

67—68];

«...речь

всегда, в своем развитии и в постоянной жизни, подчи-

няется закону, который может быть назван вообще законом разумной

экономии, — закону, состоящему в стремлении речи достигать возмож-

но больших целей возможно меньшими средствами, — выражать воз-

можно большее логическое содержание возможно простейшими и

кратчайшими словесными способами. Из совокупного воздействия всех

названных причин возникла целая область словесных форм или оттен-

ков в выражении этих форм, ничего соответствующего которым в ло-

гической области не может быть»

[Там

же: 69].

Разумеется, нет никаких оснований модернизировать взгляды

В. П. Сланского и непосредственно связывать эти высказывания с со-

временными теориями компонентного анализа. Однако в цитирован-

ных фрагментах рассуждения В. П. Сланского, несомненно, предвосхи-

щаются некоторые идеи, на которых базируется современная методика

анализа по дифференциальным семантическим признакам (семантиче-

ским множителям). Естественно, речь идет лишь об общих предпосыл-

ках, общих принципах, а не о деталях данной концепции. В числе этих

общих идей существенное значение имеет аналогия с

«азбукой»

(ср. позднейшие сопоставления «фигур плана содержания» с «фигурами

плана выражения» в области фонологии). Принцип простейших со-

держательных элементов как основы для воплощения их сочетаний в

знаках (словах), используемых для выражения бесконечного много-

образия мыслительного содержания, — это, несомненно, одно из наи-

более значительных теоретических достижений, представленных в

концепции В. П. Сланского,

—достижений,

намного опережающих его

время и созвучных с современными идеями лингвистического анализа.

В. П. Сланский подчеркивает объективность «словесных представле-

ний» в отличие от личной, субъективной мысли. «Эти непосредственно

56 Из

истории

вопроса о соотношении языкового и мыслительного содержания

связывающиеся со звуками слов представления так и должны быть, ко-

нечно, названы непосредственным или внутренним и самобытным выра-

жением слов, иначе это выражение может быть названо еще объектив-

ным, так как оно не есть продукт или проявление чьей-либо личной,

субъективной мысли, а является в голове каждого — как нечто уже гото-

вое и ни от кого не зависящее; это выражение слов, про которое можно

сказать, что его никто словам не дал и никто от них не может отнять, ни

даже изменить в них» [Там же: 43]. В этих суждениях находит своеобраз-

ную интерпретацию аспект разграничения языкового и мыслительного

содержания, сходный с тем, который был выявлен и раскрыт А. А. По-

тебней при характеристике «ближайших и дальнейших значений».

Следующее различие касается статуса логического и грамматиче-

ского содержания в их отношении к более непосредственной данности

в речевой деятельности или к выявлению в результате специального

научного анализа. По мнению В. П. Сланского, логический смысл вос-

принимается в речи, тогда как грамматический смысл познается лишь

в результате научного изучения. «Логический смысл в речи, говоря во-

обще, и есть не что иное, как ее прямой, непосредственный смысл, —

смысл, воспринимаемый нами с самого начала. А вот грамматический

смысл так действительно есть нечто, до уразумения чего нас доводит

только уже научное изучение речи» [Там же: 122]. «Смысл в речи и в ка-

ждом предложении в отдельности, который первый и непосредственно

подпадает нашему сознанию, не есть смысл грамматический, а логиче-

ский, т. е. передаваемые речью или предложениями логические мысли

или логические понятия в их цельном, конкретном виде. Понимание

грамматического выражения слов дается уже искусственным, нарочи-

тым анализом их» [Там же:

121—122].

В этих высказываниях В. П. Сланскому удалось отразить действи-

тельно существующее различие между речевыми смыслами как теми со-

держательными объектами, которые реально осознаются участниками

речевого акта как содержание и цель, результат речевой коммуника-

ции, и грамматическими значениями, которые представляют собой

специальный предмет познания и осознания лишь в процессе специ-

ального анализа (на разных уровнях, от школьного разбора до научного

исследования). Однако в логическом содержании, разумеется, заключе-

ны такие глубинные сущностные признаки, которые не даны непосред-

ственно как предметы осознания участников речевого акта, а могут

быть познаны лишь в результате специального научного исследования.

Из работ конца XIX — первой трети XX в. 57

Одно из проявлений своеобразия словесных представлений по

сравнению с передаваемыми при их посредстве логическими актами за-

ключается, по мысли В. П. Сланского, в той роли, которую играют в

словесных представлениях метафорические образные элементы. «Го-

воря вообще, метафорический элемент в языке — общеизвестная

вещь,

но нам кажется, что значение и размеры здесь этого элемента несрав-

ненно шире, чем как их обыкновенно представляют... Большею или

меньшею примесью метафорического элемента, можно сказать, пропи-

таны все элементы и формы языка» [Там же: 82]. И далее:

«...в

мета-

форических элементах языка мы находим новое подтверждение вы-

ставляемого нами общего факта своеобразности словесных представле-

ний и несоответствия их по сравнению с передаваемыми путем их ло-

гическими актами — и новое подтверждение надобности при

изучении

языка выделения в нем словесных элементов от последних актов» [Там

же:

84];

«Мы говорим солнце восходит или заходит, туча

надвинулась,

ветер

поднял воду и сломал плотину, вода вышла из своих берегов и залила окрест-

ность

и т.

под.:

слабая, поблекшая, выцветшая так сказать, но все же

окраска духовности — сознательности, намеренности — не придается

ли бездушным действиям даже и в подобных, таких обычных способах

обозначения этих действий?» [Там же:

85];

«...в

самом... представлении

принадлежности обозначаемого действия или состояния чему-либо вы-

ставляется непременно эта принадлежность с характером предна-

меренности или по крайней мере сознательности со стороны предмета,

которому присвояются действие или состояние» [Там же].

Различие между грамматическим значением слова и понятием на-

глядно передано В. П. Сланским при характеристике значений частей

речи. В. П. Сланский подчеркивает «формальный, организующий» ха-

рактер их содержания:

«...те

самые категории, на которые обыкновенно

делятся изменяющиеся слова, т. е. так называемые имена существитель-

ные, прилагательные, глаголы, — разнятся между собою вовсе не со

стороны понятий или реальных вещей, обозначающих этого рода

слова,

а... в том, в каком виде в словах той или иной категории выставляются

известные

понятия...

разница...

та, что в форме слов одной категории од-

ними и теми же или какими бы ни было вещами может исполняться одна

служба в содержании речи, а в форме слов другой категории — другая

служба; вещи же или понятия обозначаемые могут быть при этом одни и

те же. т.

е.,

значит, говоря вообще, разница не в материальном, а лишь

в формальном, организующем значении слов, — в значении, которое,

58 Из истории вопроса о соотношении языкового и мыслительного содержания

как показано уже, ничего соответствующего в логических понятиях не

имеет и иметь не может» [Там же:

78—79].

Далее эта точка зрения применяется к определению значения глаго-

ла и имени существительного:

«..

.глагол

— это не слово, служащее специ-

ально к выражению понятия о действии или состоянии, в логическом

смысле — и действия и состояния могут одинаково обозначаться и други-

ми разрядами

слов...

глагол — такое слово, которое, обозначая действие

или состояние, т. е. лучше сказать, явление вообще, придает этому по-

следнему известную, им только одним, глаголом, выражаемую роль в со-

держании речи,

—такую

роль, которая уже не может быть придана явле-

нию какими бы ни было другими частями речи, хотя бы и обозначающи-

ми то же в сущности явление; глаголом ставится в речи обозначаемое им

явление в особенное, им одним выражаемое, отношение к другим явле-

ниям или к другим предметам, — выражается, что обозначаемое явление

кем-то уже производится или в ком-то уже происходит, иначе есть чье-то

действие или чье-то состояние... В свою очередь и существительные

„прыжок,

прыгание"

и под. не служат лишь к обозначению действия

прыгания,

в отвлеченном его виде, как оно будет мыслиться в логиче-

ском понятии, а будут также придавать еще действию известную роль

речи...

а именно роль предмета речи» [Там же: 81].

В таком истолковании значений частей речи, для которого харак-

терно подчеркивание их собственно языковой «интерпретационной» и

структурно-организующей, а не логической сущности, В. П. Сланский

продолжает линию, намеченную в предшествующей грамматической

традиции, в частности в трудах К. С. Аксакова и А. А. Потебни. Позд-

нее это направление в трактовке значений частей речи развивается и

углубляется А. М. Пешковским.

В трактовке «формальных, организующих значений» заметны общие

очертания того круга идей, которые в современной лингвистике связаны

с понятием формальных или структурных функций, отличаемых от функ-

ций семантических. Соответствующие понятия не совпадают с теми

«организующими значениями», о которых писал В. П. Сланский, и при-

меняются в основном к иным объектам, но общие предпосылки для вы-

деления особого рода формальных (структурных) функций в грамматике

представлены уже в грамматической теории В. П. Сланского.

Тезис о разграничении мыслительного (логического, понятийного) и

языкового содержания (аспектов содержания) требует доказательства.

Одним из доказательств является тот факт, что возможно соответствие

Из работ конца XIX — первой трети XX в. 59

одного и того же мыслительного содержания разным языковым со-

держаниям. Это явление выступает: а) при перифразировании, т. е.

при наличии синонимичных высказываний; б) при передаче одного и

того же мыслительного содержания высказываниями на разных языках

(что проявляется, в частности, при переводе с одного языка на другой).

Уже А. А. Потебня, как было отмечено выше, связал вопрос о разгра-

ничении языкового содержания и

«внеязычного

значения» с синоними-

ей, наметив путь к определению мыслительного содержания в

результате

сопоставления синонимичных высказываний, отвлечения от всех раз-

личий в языковых значениях и выделения той мыслительной основы со-

держания, которая при таких преобразованиях остается неизменной.

Продолжая линию, намеченную А. А. Потебней, В. П.

Сланский

аргументирует тезис о необходимости разграничения и соотнесения

«логической мысли» и «мысли грамматической» указанием на возмож-

ность выражения одной и той же логической мысли разными высказы-

ваниями, отличающимися друг от друга с точки зрения грамматиче-

ской мысли. Анализ синонимичных высказываний, проведенный

В. П. Сланским, примечателен всеми своими деталями и общей на-

правленностью. Приведем фрагмент этого анализа: «Возьмем случаи,

когда разными по словесному составу предложениями выражаются од-

ни и те же логические мысли, как это будет в предложениях: лев — очень

сильное

животное, лев обладает

большою

силою, лев

очень

силен. С точки зре-

ния грамматик, во всех этих предложениях будут высказываться все

разные мысли, — приписываться, хотя одному и тому же предмету —

льву, но разные все признаки: явное противоречие со здравым смыс-

лом, явный абсурд с точки зрения этого смысла. Нашим же способом

рассмотрения дела и этот абсурд обращается в простой и понятный

факт. В приведенных предложениях высказываются, действительно,

разные мысли, но разные мысли грамматические, — разные в предло-

жениях будут грамматические сказуемые, — разного рода вещи в них

непосредственным выражением слов выставляются как приписывае-

мые предмету речи признаки: в одном предложении в качестве такого

признака выставляется признак животного вообще, в другом — признак

обладания, а в третьем признак силы. Но, при такой разнице непосред-

ственного выражения слов предложений, всеми ими намечается в ре-

зультате одна и та же логическая мысль — выражается утверждение за

одним и тем же предметом — львом одного и того же признака — боль-

шой физической силы» [Там же:

113].

Далее дополнительно разъясняет-

60 Из истории вопроса о соотношении языкового и мыслительного содержания

ся понимание «грамматических элементов предложения» как дву-

сторонних величин, обладающих собственным значением. «Нужно...

не упускать из вида, что и чисто грамматические элементы предложе-

ний состоят не в одних звуках, а в звуках, связанных уже с известным и

совершенно особенным, своеобразным значением» [Там же:

113—114].

Не ограничиваясь констатацией возможности передачи одной и

той же логической мысли высказываниями, выражающими разные

грамматические мысли, В. П. Сланский стремится раскрыть причины

этого явления. «Всякое логическое содержание, — всякий предмет, вся-

кий признак и всякий факт вообще могут быть обозначаемы, т. е. дово-

димы нами до сознания других, через обозначение их с разных сторон

или в разных составных элементах: всех сторон или всех элементов не

бывает надобности указывать и не бывает надобности указывать имен-

но такие, а не иные стороны или элементы, а достаточно

бывает

указать

только некоторые стороны или элементы, и притом в одних случаях од-

ни, в других другие: цель собственно обозначения предметов, призна-

ков или фактов все равно может

достигаться...

И содержание всякой

цельной мысли мы можем в одном случае обозначить с одних сторон, в

другом — с других, а мысль все равно будет

обозначаться...

В предло-

жениях: лев

очень

силен, лев обладает

большою

силою, лев —

очень

сильное

животное...

одному и тому же предмету

—

льву придается один и тот же

признак большой физической силы; но этот один и тот же признак в од-

ном предложении выставлен с одной стороны, в другом — с другой, в

третьем — с третьей: в этом и все дело. С какой именно стороны и ка-

ким способом в каждом предложении выставлен признак, в разъясне-

нии этого и должна была бы состоять дальнейшая задача грамматиче-

ского анализа взятых предложений; но в такое разъяснение нам уже

нет надобности входить: нам достаточно было только самым общим

образом наметить путь к выяснению дела вообще» [Там же:

114—115].

Значимость концепции В. П.

Сланского

для теории соотношения язы-

кового и мыслительного содержания определяется не ее реальным воздей-

ствием на развитие этой теории. Концепция В. П. Сланского была мало из-

вестна, а если и обращала на себя внимание современников, то явно недо-

оценивалась (см. [Грунский 1910:

127—130]).

Значимость концепции

В. П. Сланского в наше время выявляется в сопоставлении с современны-

ми теориями значения и смысла. Такое сопоставление помогает в полной

мере осознать, что многие из вопросов соотношения грамматического

значения и смыслового содержания были достаточно остро и глубоко

Из работ конца XIX — первой трети XX в. 61

поставлены уже в прошлом веке. Концепция В. П. Сланского

способствует

осознанию того факта, что эта проблема давно созрела и нуждается в ин-

тенсивной разработке на уровне современной лингвистической теории.

В представленном нами фрагменте развития концепции соотноше-

ния языкового и мыслительного содержания в отечественном языко-

знании XIX в. особую значимость для истории лингвистических учений

и для современной лингвистической мысли, на наш взгляд, имеет рас-

смотрение следующих вопросов:

о вычленении того содержания, которое является собственным

предметом языкознания, но не других наук (К. С. Аксаков, А. А.

Потеб-

ня, В. П. Сланский);

о собственно языковедческом подходе к значениям, являющимся

предметом языкознания (в частности, грамматики), при критическом

отношении к логицизму в истолковании этих значений (К. С. Аксаков,

А. А. Потебня, В. П. Сланский);

о центральном положении учения о значении (т. е. семантики в ее

собственно лингвистическом истолковании) в грамматике и, шире, в

области изучения языка (А. А. Потебня, В. П. Сланский);

о закономерностях исторического развития грамматических кате-

горий (А. А. Потебня);

о реальном существовании (онтологическом статусе) грамматиче-

ских форм, парадигм и категорий в языке и речи, в единстве с

реально-

стью мыслительной деятельности (А. А. Потебня); в более общей форме

признания первичности языковых явлений во всем их многообразии

по отношению к языковедческим описаниям и объяснениям, против

априорных схем, накладываемых на язык, принцип онтологизма пред-

ставлен в трудах К. С. Аксакова; той же общей онтологической направ-

ленностью характеризуется концепция В. П. Сланского);

о языковом содержании как форме (способе представления) мысли-

тельного содержания (А. А. Потебня);

о функции систематизации мыслительного содержания, присущей

грамматическим категориям (А. А. Потебня);

об отношении «грамматической мысли» и «логической мысли»:

а) как средства и цели; б) как словесного отражения логических актов

(В. П. Сланский);

62 Из

истории

вопроса о соотношении языкового и мыслительного содержания

о различиях в содержательной структуре предложения и структуре

суждения (А. А. Потебня, В. П. Сланский), в структуре «грамматическо-

го смысла» и «логического смысла» (В. П. Сланский);

о выведении одного и того же

«внеязычного

содержания» (одной и

той же «логической мысли») в результате сопоставления синонимичных

высказываний, различающихся с точки зрения языкового содержания

(А. А. Потебня, В. П. Сланский);

о языковой форме как основе описания значений в грамматике

(К. С. Аксаков);

о принципе выделения относительно ограниченного количества

простейших содержательных элементов, заключенных (в различных

комбинациях) в языковых знаках, как принципе, объясняющем воз-

можность передачи бесконочного множества и разнообразия мысли-

тельного содержания ограниченным количеством средств (В. П. Слан-

ский);

о выделении в области «грамматической мысли» особого рода «фор-

мальных, организующих» значений (В. П. Сланский);

о трех этапах грамматического анализа предложения («о разборах

тройственного

свойства»):

1) истолкование «логического смысла» в

предложении; 2) истолкование грамматических смысловых элемен-

тов и их выражения; 3) на основе того и другого — разъяснение, ка-

кими способами логические элементы передаются грамматическими

(В. П. Сланский).

Данный перечень идей, почерпнутых из трудов А. А. Потебни,

К. С. Аксакова и В. П. Сланского, со всей очевидностью демонстрирует

своеобразие взглядов каждого из этих ученых. Вместе с тем достаточно

явно вырисовывается общая тенденция, общая линия в самой поста-

новке вопроса о языковом содержании (в грамматике и за ее предела-

ми), в концентрации внимания на собственно языковом содержании и

на собственно языковедческом подходе к его изучению.

Суждения Ф. Ф. Фортунатова о «знаках для мысли»

Теория значения в трактовке Ф. Ф. Фортунатова

(1848—1914)

осно-

вана на понятии знака, «знака для мысли». «Рассматривая природу

значений в языке, — пишет Ф. Ф. Фортунатов, — я остановлюсь сперва

на знаках языка в процессе мышления» [Фортунатов

1956

111].

Из работ конца XIX — первой трети XX в. 63

Отсюда вытекает такой подход к значениям, при котором они все-

гда связываются с определенными языковыми единицами. Это значе-

ния слов, значения форм («форм отдельных полных слов» — форм сло-

воизменения, например форм наклонения, времени, лица, и форм сло-

вообразования, например форм числа) [Там же:

155—167,

192].

Трактуя значение не в отвлечении от средств его выражения, а как

значение определенных форм, Ф. Ф. Фортунатов всегда идет в направ-

лении «от формы к значению».

Для теории знаков языка в освещении Ф. Ф. Фортунатова харак-

терна направленность от знака к мысли, постоянная обращенность

к мышлению. Знаки языка трактуются Ф. Ф. Фортунатовым в их отно-

шении не непосредственно к явлениям

внеязыковой

действительно-

сти, а к мысли. Не случайно Ф. Ф. Фортунатов часто использует сочета-

ние «знаки для мысли». Примечательно следующее рассуждение: «Как

скоро...

в процессе данной мысли представления самих предметов этой

мысли не воспроизводятся, а являются воспроизводимыми лишь пред-

ставления, сопутствующие им, эти сопутствующие представления, как

части данной мысли, являются заместителями, представителями ос-

тающихся невоспроизведенными представлений самих предметов этой

мысли» [Там же: 116].

Ф.Ф.Фортунатов

подчеркивает обобщенный

характер содержания языковых знаков:

«...предмет

мысли, обозначае-

мый этим словом белый, есть отдельное свойство белого цвета, сущест-

вующее у каких бы то ни было предметов, имеющих белый цвет» [Там

же: 120]. Отсюда непосредственно вытекает важная мысль о двусторон-

ней зависимости между языком и мышлением: «Из данных мною при-

меров, я думаю, не трудно уяснить себе, что не только язык зависит от

мышления, но что и мышление, в свою очередь, зависит от языка; при

посредстве слов мы думаем и о том, что без тех или иных знаков не мог-

ло бы быть представлено в нашем мышлении, и точно так же при по-

средстве слов мы получаем возможность думать так, как не могли бы ду-

мать при отсутствии знаков для мышления, по отношению именно

к обобщению и отвлечению предметов мысли» [Там же].

Ф. Ф. Фортунатов понимал грамматику как «учение о всяких

формах языка» [Там же: 136]. Обычно при истолковании концепции

Ф. Ф. Фортунатова обращается внимание именно на принцип формы.

Для Ф. Ф. Фортунатова понятие формы действительно является исход-

ным. Однако необходимо обратить внимание на то, что само это поня-

тие у Ф. Ф. Фортунатова неразрывно связано со значением

(формаль-