Бондарко А.В. Теория значения в системе функциональной грамматики. Часть 1-2

Подождите немного. Документ загружается.

Концепция А. А. Потебни 33

мыслительного содержания особенно наглядно проявляются элементы

образности. Один из примеров употребления формы аориста в серб-

ском языке при обозначении будущего события в случаях типа

Остани-

те

oet/e...

aja

notjox

('останьтесь

здесь, а я

пошел').

«Что в таких случаях

есть содержание языка, а что — относительно объективная мысль? Со-

держание языка здесь имеет категорию известного оттенка прошедше-

го (аориста) — объективная мысль есть будущее; первая есть форма,

второе — содержание, но не языка, а мысли» [Там же:

119].

По поводу

употребления типа «Всякий раз, как я об них подумаю или прочту слово

в журнале, у меня кровь портится» (Пушкин) А. А. Потебня пишет: «Как

во множестве других случаев, так и в рассматриваемых оборотах отно-

шение предыдущего и последующего может служить образом причины

и следствия, или, другими словами, причинность может представлять-

ся последовательностью во времени» [Там же: 139].

Последний пример свидетельствует о том, что А. А. Потебня, говоря

о способе представления мыслительного содержания, заключающем в се-

бе «образ», не ограничивается лишь рассмотрением переносного

употребления грамматических форм (это лишь один из частных случаев

более широкого явления образности в языковом содержании). Широкое

обобщение такого подхода представлено, например, в следующем сужде-

нии А. А. Потебни: «Откуда это известно, что в языке будущее не может

обозначать действительного, но объективного времени, предшествующе-

го тому, которое изображено настоящим? Язык есть искусство, и речь,

как всякое произведение искусства, не равна изображаемому» [Там же].

Общая позиция А. А. Потебни такова:

«...вопрос

в том, что такое в

рассматриваемых случаях содержание мысли, а что ее образ, символ или

представление,

т.е.

содержание языка» [Там же: 121]. Думается, что

образность языкового содержания нельзя абсолютизировать и понимать

буквально — как признак, наглядно проявляющийся в любом акте функ-

ционирования любой формы. Из всего изложения А. А. Потебни вытека-

ет, что положение о языковом содержании как форме

«внеязычного

со-

держания», т. е. способе его представления, следует понимать шире,

имея в виду вообще способ, форму существования мыслительного со-

держания. Конкретные проявления образности — это все же частные

случаи, частные реализации более общего и более абстрактного понятия

языкового содержания как формы содержания мыслительного.

Истолкование языкового содержания как способа представления

мыслительного содержания раскрывается А. А. Потебней не только

34 Из истории вопроса о соотношении языкового и мыслительного содержания

применительно к фактам современного языка, но в некоторых случаях —

к историческим изменениям языковых значений. Такова, в частности,

интерпретация исторических изменений в значении форм типа напишу:

«Внутренняя форма будущего времени совершенного есть в русском язы-

ке исключительно, а в сербском между прочим — настоящее время гла-

голов совершенных. Другими словами, в этих языках будущее время

представляют настоящим: это будущее первоначально было содержани-

ем личной мысли, потом в свою очередь стало формою нового содержа-

ния — стало содержанием языка, т. е. представлением» [Там же: 120].

Тезис о языковом содержании как способе представления содержа-

ния мыслительного, с нашей точки зрения, верно отражает характер со-

отношения языкового и мыслительного содержания, если не трактовать

способ представления, форму мыслительного содержания отдельно от са-

мого этого содержания, а включать в понятие языкового содержания как

его мыслительную основу, так и языковой способ ее представления.

Существенные аспекты соотношения языкового и

внеязыкового

со-

держания раскрываются в проводимом А. А. Потебней разграничении

ближайшего и дальнейшего значения слова. В теоретических основа-

ниях этого разграничения (хорошо известного и неоднократно привле-

кавшего к себе внимание лингвистов) важную роль играют следующие

элементы: 1) выделение ближайшего значения как собственного пред-

мета языковедческого исследования — того «неоспоримого содержа-

ния, о котором не судит никакая другая наука» [Потебня 1958: 19], в от-

личие от дальнейшего значения, составляющего предмет других наук;

2) указание на общенародный характер ближайшего значения, что обу-

словливает возможность взаимного понимания говорящего и слу-

шающего:

«...ближайшее

значение слова народно (здесь и

да\ее

вос-

производится то, что выделено А. А. Потебней. — А.

Б.),

между тем

дальнейшее, у каждого различное по качеству и количеству элементов, —

лично»

[Там же:

20];

3) соотнесение ближайшего значения с дальней-

шим на основе представления о том, что ближайшее значение, лишенное

полноты содержания, свойственной понятию и образу, заключает в себе

определение места и мысли, где искать этой полноты, определение, до-

статочно точное для того, чтобы не смешать искомого с другим» [Там

же].

Таким образом, одно содержание (собственно языковое) как бы отсы-

лает участников речевого акта к другому (содержанию мысли), дает ори-

ентацию на «место», где следует искать это другое (мыслительное) со-

держание, выполняет дифференцирующую роль по отношению к нему.

Концепция А. А.

Потебни

Дальнейшее значение А. А. Потебня характеризует как

понятие

образ, обращаясь при этом к таким явлениям, как различия чувствен-

ных восприятий (а также их комбинаций) у говорящего и слушающего;

имеется в виду ситуация, когда говорящий и слушающий «думают о

различных вещах» [Там же: 20].

Следует подчеркнуть (на это далеко не всегда обращается внима-

ние), что под понятие ближайшего значения А. А. Потебня подводи г не

только лексические, но и грамматические значения: «Из ближайших

значений двоякого рода, одновременно существующих в таком слове,

первое мы назовем частным и лексическим, значение второго рода —

общим и грамматическим» [Там же: 36]. Правда, по-видимому, указан-

ные выше признаки ближайших значений, отличающие их от значе-

ний дальнейших, во всей их полноте относятся лишь к лексическим

значениям. Об этом свидетельствует весь языковой материал, на ко-

торый опирается А. А. Потебня в своем рассуждении [Там же:

19—20].

Однако тот признак, что ближайшее значение

представляет

собой

предмет, который подлежит ведению языкознания, то содержание, о

котором не судит никакая другая наука, безусловно, присущ как лек-

сическим, так и грамматическим значениям.

Тема ближайших и дальнейших значений развивается А. А. Потеб-

ней в связи с более широкой идеей разграничения и соотнесения язы-

кового и

«внеязычного»

содержания, с истолкованием языкового со-

держания как формального, в том смысле, что оно

представляет

собой

форму по отношению к содержанию мысли. Эта связь далеко не всегда

отмечается при обращении к учению А. А. Потебни. Связь идей, о ко-

торой идет речь, со всей очевидностью выступает как в цитированных

выше, так и в следующих суждениях А. А. Потебни: «Пустота ближай-

шего значения, сравнительно с содержанием соответствующего образа

и понятия, служит основанием тому, что слово называется формою мыс-

ли» [Там же:

20];

и далее: «Ближайшее значение слова, одно только со-

ставляющее предмет языкознания, формально вовсе не в том

смысле,

в каком известные языки, в отличие от других, называются формальны-

ми, различающими вещественное и грамматическое содержание.

Формальность, о которой идет речь, свойственна всем языкам, все рав-

но, имеют ли они грамматические формы, или нет. Ближайшее,

или

формальное, значение слов, вместе с представлением, делает возмож-

ным то, что говорящий и слушающий понимают друг

друга...

Оба они

думают при этом о различных вещах, но так, что мысли их имеют общую

36 Из истории вопроса о соотношении языкового и мыслительного содержания

точку соприкосновения: представление (если оно есть) и формальное

значение слова» [Там же].

Очевидна актуальность суждений А. А. Потебни о ближайших и

дальнейших значениях для проблематики дифференциации и соотне-

сения собственно языковых значений и энциклопедической информа-

ции (круга языковых знаний и круга неязыковых знаний о мире), си-

туативной информации, подтекста и т. п. (см., например, [Кацнельсон

1972: 131; Лейкина 1974:

97—109;

Звегинцев 1976:

114—115,

275—278;

Селиверстова 1976:

126—129]).

В ряде случаев лингвистические концеп-

ции XX в. в своих существенных элементах непосредственно опираются

на учение А. А. Потебни. Так, С. Д. Кацнельсон, раскрывая отношение

лексического значения слова к формальным и содержательным поняти-

ям, замечает:

«„Дальнейшие

значения" Потебни — это, в сущности, то,

что мы называем содержательными понятиями» [Кацнельсон

1965:

24].

Значения грамматических форм, по мысли А. А. Потебни, принад-

лежат строю данного языка. Недопустимо смешение значений, за-

ключенных в языковом строе, с «вносимыми со стороны» (при перево-

де) смыслами, связанными с категориями иных языков. Вот харак-

терное для раскрытия этой темы рассуждение: «Значение форм, опре-

деляемое употреблением и узнаваемое из него же, существует в самом

языке, а не вне его. Это составляет отличие существования форм в язы-

ке от того случая, когда формальные оттенки мысли вносятся со сторо-

ны. Так, например, для немецкого языка совершенно безразлично то

обстоятельство, что при переводе с немецкого на русский мы, не колеб-

лясь, ставим на месте одной и той же немецкой формы

fiihrt

одну из не-

скольких соответствующих русских: ведет, водит, провожает, проважива-

ет. Тот смысл фразы, которым мы руководствуемся при этом, внесен в

нее русскими переводчиками, требуется русским языком, в немецком

же вовсе не существует» [Потебня 1977:

114].

Это одно из фундаментальных положений лингвистической

теории, трактующей значения языковых форм как внутреннюю сторо-

ну языка, как существенный элемент его строя. Такой подход при его

последовательной реализации неизбежно приводит к выводу о неуни-

версальности значений грамматических форм и о недопустимости

переноса категорий одного языка на другой.

Разграничение языкового и мыслительного содержания в теории

А. А. Потебни и соотнесение этих аспектов содержания в связи с указан-

ным пониманием формы включается в современные теории значения и

Концепция А. А. Потебни 37

смысла (языкового и мыслительного содержания) как одна из непо-

средственных опор этих теорий в языковедческой традиции. Речь

иде

об идеях, органично интегрируемых современными концепциями, от-

носящимися к данному направлению в теории значения, и продол-

жающих свое развитие в новых формах и новых контекстах.

Из разграничения языкового и

внеязыкового

содержания, из опре-

деления грамматической формы прежде всего со стороны ее содержа-

ния закономерно вытекает общее представление А. А. Потебни о пред-

мете языкознания, предполагающее центральное положение учения

о языковом содержании: «Слово состоит из членораздельных звуков и

значения в обширном смысле, заключающем в себе представление и

значение. Поэтому вся область изучения языка наиболее естественно

делится на

фонетику,

рассматривающую внешнюю форму слова, зву-

ки, предполагая их знаменательность, но не останавливаясь на ней, и

учение о

значении,

в котором, наоборот, внимание сосредоточено

на значении, а звуки только предполагаются» [Потебня 1958: 47].

Примечательно, что различие между учением о вещественном значе-

нии слова и учением о грамматических формах проводится А. А. Потебней

внутри учения о значении [Там же]. Таким образом, как грамматика, так и

лексикология, с данной точки зрения, подчинены учению о значении. Ду-

мается, что те направления в лингвистике XX в., которые не противопос-

тавляют грамматику и семантику (в частности, синтаксис и семантику),

а изучают семантику (в ее связях со средствами формального выражения) в

лексике, семантику в словообразовании, семантику в морфологии, семанти-

ку в синтаксисе, семантику в высказывании и, шире, в тексте, продолжают

и развивают тот подход, который представлен в концепции А. А. Потебни.

Иными словами, по отношению к А. А. Потебне (разумеется, не только к

нему, но и ко всем тем языковедам прошлого, для которых содержание,

значение было центральным предметом исследования в грамматике,

ср.,

частности, концепции К. С. Аксакова,

Н.

П. Некрасова, И. А.

Бодуэна

де

Куртенэ, А. А. Шахматова, А. М. Пешковского) указанное направление со-

временной лингвистики сохраняет живую связь и несомненную преемст-

венность, внося вместе с тем в эту теоретическую позицию немало нового,

т. е. не ограничиваясь рамками грамматической традиции. Здесь, как и в

других случаях, мы говорим не о тождестве или параллелизме концепций

XIX в. по отношению к современным теориям, а о проявлениях историче-

ской связи концепций, об объективной преемственности по отношению к

языковедческой традиции.

38 Из истории вопроса о соотношении языкового и мыслительного содержания

Учение А. А. Потебни о соотношении языкового и

внеязыкового

содержания связано с критикой логицизма в грамматике. В книге

«Мысль и язык» объектом критики является истолкование Беккером

языка как воплощения только общечеловеческих форм мысли, в част-

ности априорная «естественная система» из 12 понятий, прилагаемая к

языку, прямолинейное и упрощающее языковую действительность

приложение к языку идеи полярных противоположностей. «В языках

есть система, — пишет А. А. Потебня, — есть правильность (но не то-

порная симметричность) в постепенном развитии содержания, но оты-

скивается она не

априорическими

построениями» [Потебня

1976:

50].

Для А. А. Потебни был неприемлем схематизм логистических кон-

цепций, игнорирующих многообразие и богатство языкового содержа-

ния и стремящихся свести содержание языка к ограниченному числу

исходных понятий (как в современном языке, так и в его истории): «До-

вольно давно уже считается не стоящим опровержения мнение, что все

содержание языка идет от ограниченного числа, например, по

Беккеру,

от 82-х кардинальных понятий» [Потебня 1958: 33].

Критика логицизма со стороны А. А. Потебни [Там же:

67—81]

хоро-

шо известна. Мы не будем останавливаться на этом вопросе. Отметим

лишь, что одна из важных линий положительного изложения собствен-

ной концепции А. А. Потебни и связи с этой критикой заключается в кон-

статации: а) различий между содержанием слова и понятием; б) нетож-

дественности предложения и суждения (структуры того и другого);

в) различий между языками с точки зрения выразившегося в них строя

мысли: «Логическая грамматика не может постигнуть мысли, состав-

ляющей основу современного языкознания и добытой наблюдением,

именно, что языки различны между собою не одной звуковой формой, но

всем строем мысли, выразившимся в них, и всем своим влиянием на по-

следующее развитие народов. Индивидуальные различия языков не мо-

гут быть понятны логической грамматике, потому что логические кате-

гории, навязываемые ею языку, народных различий не имеют» [Там же:

69]. Из критических суждений, не потерявших своей актуальности, отме-

тим возражения А. А. Потебни против аргументации, основанной на за-

мене одного высказывания другим (ср., например, мне думается и я

ду-

маю) и отождествлении этих высказываний с точки зрения таких поня-

тий, как логическое подлежащее; в наиболее грубой форме: мне хочется

= я хочу, следовательно, мне есть подлежащее [Там же:

79—81].

Концепция А. А. Потебни

«Формальность языка».

Грамматические категории в языке и речи

Одна из тем, раскрывающих соотношение мыслительного и языко-

вого содержания, — учение о «формальности языка» в его отношении

к мышлению. По существу речь идет о широком понимании языковой

категориальное™,

о категоризации мыслительного содержания в языке.

Формальность языка трактуется А. А. Потебней прежде всего как

систематизация мысли в языке, распределение ее по разрядам, кате-

гориям. Думается, что понятие формальности языка может быть опре-

делено как языковая категоризация мыслительного содержания. Ис-

толкование А. А. Потебней формальности языка и грамматических ка-

тегорий образует целостную концепцию языковой

категориальное™

широком контексте проблемы взаимных связей языка и мышления.

«Говорить на формальном языке, каковы арийские, — пишет

А. А. Потебня, — значит систематизировать свою мысль, распределяя

ее по известным отделам. Эта первоначальная классификация обра-

зов и понятий, служащая основанием позднейшей умышленной и

критической, не обходится нам, при пользовании формальным язы-

ком, почти ни во что» [Потебня 1958: 37]. Здесь и далее формальность

языка характеризуется со стороны как бы автоматичности системати-

зации мысли, ее «распределения по известным отделам», с точки зре-

ния независимости такой систематизации от воли говорящего. Это

свойство «формальных языков» раскрывается при сопоставлении с

языками иного строя: «Есть языки, в коих подведение лексического

содержания под общие схемы, каковы предмет и его пространствен-

ные отношения, действие, время, лицо и пр., требует каждый раз но-

вого усилия мысли... В них, напр., категория множественного числа

выражается словами „много", „все"; категория

времени

—

словами,

как „когда-то", „давно"» [Там же: 38].

В приведенном выше рассуждении А. А. Потебни освещены неко-

торые аспекты той темы, которая получит развитие в языкознании

в.,—

о свойстве обязательности,

облигаторности,

присущем грамма-

тическим категориям в языках

флективно-синтетического

типа (речь идет

о проявлениях объективной преемственности между современными истол-

кованиями данного свойства грамматических категорий, в частности в ин-

терпретации Р. О. Якобсона, и суждениями А. А. Потебни о «формально-

сти

языка»).

40 Из истории вопроса о соотношении языкового и мыслительного содержания

Необходимо подчеркнуть внутреннюю связь понятий формально-

сти языка и грамматической категории в истолковании А. А.

Потебни:

первое понятие раскрывается и конкретизируется во втором. Грамма-

тические категории трактуются в тесной связи с идеей языковой систе-

матизации мысли, ее распределения по известным разрядам. Конкре-

тизация этой общей идеи применительно к понятию грамматической

категории заключается в определении отношения грамматической ка-

тегории к лексике.

В характеристике грамматической категории А. А. Потебня выдви-

гает на передний план понятие разряда, под который подводятся ин-

дивидуальные лексические значения отдельных слов: «Подобное слово

(речь идет о слове верста.

—А.

Б.) заключает в себе указание на извест-

ное содержание, свойственное только ему одному, и вместе с тем указа-

ние на один или несколько общих

разрядов,

называемых грамматиче-

скими категориями, под которые содержание этого слова подводится

наравне с содержанием многих других. Указание на такой разряд опре-

деляет постоянную роль слова в речи, его постоянное отношение к дру-

гим словам» [Там же: 35].

Итак, грамматические категории, по А. А. Потебне, — это не про-

сто значения, выраженные грамматическими средствами, а общие

разряды, классы. На передний план выдвигается понятие разряда,

класса в грамматике. Грамматическая категория как разряд обобщает и

объединяет слова с разными лексическими значениями. Подчеркива-

ется господствующая, определяющая роль грамматической категории

по отношению к содержанию данного слова, как и к содержанию мно-

гих других слов, — все они подводятся под данную категорию.

Грамматическая категория трактуется А. А. Потебней как языковая

константа. Подчеркивается ее определяющая, регулирующая роль по

отношению к употреблению слова в речи. Принадлежность к данному

разряду определяет постоянное в поведении слова: его постоянную

роль в речи, постоянное отношение к другим словам.

Оба аспекта грамматических категорий — их обобщающий харак-

тер по отношению к индивидуальным лексическим значениям слов

и их роль языковых констант, определяющих постоянное, устойчивое

в поведении слова в речи, — вытекают из истолкования грамматиче-

ской категории как разряда, класса. Если грамматическая категория

рассматривается как класс, то тем самым ставится вопрос об отношении

данного грамматического класса к его элементам, к его наполнению.

Концепция А.

А.

Потебни

Подход к грамматическим категориям как к классам, связанным, с од-

ной стороны, с языковой систематизацией (категоризацией) мыслительного

содержания, а с другой — с систематизацией лексики, получил продол-

жение и развитие в более поздней грамматической традиции и в совре-

менной лингвистической литературе. В первую очередь в данной связи

следует упомянуть осмысление формальных категорий (включая части

речи) в концепции А. М. Пешковского. Языковая категоризация (и

языковая интерпретация) мыслительного содержания наиболее полно

раскрывается в истолковании А. М. Пешковским содержания частей

речи в отношении к лексическим значениям слов, подводимых под

данную часть речи [Пешковский 1956:

62—102].

Понятие грамматической категории в теории А. А. Потебни ока-

зывается фундаментальным, определяющим по отношению к фактам

звуковой формы, к формальным признакам отдельных слов, к тому

формальному выражению, которое может не быть последовательным.

Если использовать современное представление об иерархии уровней,

то можно сказать так: в концепции А. А. Потебни «общие разряды, по

которым распределяется частное содержание языка», находятся на

более высоком уровне, чем звуковая форма отдельных слов, подводи-

мых под ту или иную категорию. Если в языке даны такие общие

разряды и их соотношения, если они в принципе (в той или иной

мере) опираются в данном языке на определенные формальные пока-

затели, то под такие разряды подводятся и те формы слов, которые

внешних формальных признаков не имеют. Так можно, на наш

взгляд, интерпертировать смысл высказываний А. А. Потебни. Вот

одно из них, привлекающее к себе внимание глубиной истолкования

противопоставлений как одного из элементов системности грамма-

тического строя языка: «Когда говорю: „я кончил", то совершенность

этого глагола сказывается мне не непосредственно звуковым его со-

ставом, а тем, что в моем языке есть другая подобная форма „кончал",

имеющая значение несовершенное. То же и наоборот. Случаи, в ко-

торых совершенность и несовершенность приурочены к двум раз-

личным звуковым формам, подчеркивают в говорящем наклонность

различать эти значения и там, где они не разлучены звуками. Следо-

вательно, говоря „женю" в значении ли совершенном, или несо-

вершенном, я нахожусь под влиянием рядов явлений, образцами ко-

их могут служить кончаю и кончу» [Потебня 1958: 45].

42 Из истории вопроса о соотношении языкового и мыслительного содержания

Истолкование грамматической формы включается как составная

часть в учение А. А. Потебни о формальности языка и о грамматических

категориях. Лишь в этой связи можно до конца понять его мысль о

том,

что грамматическая форма есть элемент значения слова и однородна с

его вещественным значением [Там же: 39].

В понятии грамматической формы А. А. Потебня выдвигает на

передний план значение как определяющий элемент данного поня-

тия. Ср. одно из часто цитируемых определений: «Грамматическая

форма... со своего появления и во все последующие периоды языка

есть

значение,

а не звук» [Там же: 61]. Признавая значимость звуко-

вой стороны как материальной опоры и элемента грамматической

формы (ср. следующее высказывание: «Грамматическая

форма...

име-

ет или предполагает три элемента:

звук,

представление и значение»

[Там же:

37]),

А. А. Потебня подчеркивает, что особое звуковое выра-

жение той или иной формы в слове может отсутствовать, но форма су-

ществует, если она обусловлена существующими в языке общими

разрядами, классифицирующими мыслительное содержание, грамма-

тическими категориями данного языка: «Грамматическая форма есть

элемент значения слова и однородна с его вещественным значением.

Поэтому на вопрос: „должна ли известная грамматическая форма

выражаться особым звуком" — можно ответить другим вопросом: все-

гда ли создание нового вещественного значения слова при помощи

прежнего влечет за собою изменения звуковой формы этого послед-

него? И наоборот: может ли одно изменение звука свидетельствовать

о присутствии новой грамматической формы, нового вещественного

значения? Конечно, нет» [Там же: 39]. И далее:

«...звуки,

служившие

для обозначения первой формы, могут не изменяться и при образова-

нии последующих. При этом может случиться, что эти последние соб-

ственно для себя в данном слове не будут иметь никакого звукового

обозначения. Так, например, в глаголе различаем совершенность и

несовершенность. Господство этих категорий в современном русском

языке столь всеобще, что нет ни одного глагола, который бы не отно-

сился к одной из них. Но появление этих категорий не обозначилось

никаким изменением прежних звуков:

дати

даяти

имели ту же зву-

ковую форму и до того времени, когда первое стало совершенным,

а второе несовершенным. Есть значительное число случаев, когда гла-

голы совершенный и несовершенный по внешности ничем не раз-

личаются:

женить,

настоящее женю (несов.), и

женить,

будущ. женю