Бофре Жан. Диалог с Хайдеггером. Кн. 2. Новоевропейская философия

Подождите немного. Документ загружается.

вычной, и необычной модальности данного, кото

рой мы должны вначале позволить быть перед

нами в том самом месте встречи, которое мы соз

даем. Иными словами, если бесконечное созерца

ние, созерцание Бога является творцом присутст

вия, то конечное созерцание, созерцание челове

ка обладает свойством противостоять дару при

сутствия и воспринимать его как противостоя

щий, не прибегая к оговорке объективности. Сло

во объект весьма ясно говорит об этой антифа

нии присутствия — о чем еще более верно говори

ло аристотелевское слово ¢íôéêåßìåíïí, когда ла

тинское jacio (бросать в лицо или прыгать перед

глазами) еще не подчинило своей напряженности

сдержанность греческого êå‹óèáé, попросту ука$

зывающего на вещь, какой она простирается пе$

ред нами, как Итака в Одиссее, и оставляющего,

таким образом, нас там, где мы находимся, а

вещь — там, где находится она, задолго до того

как в нашем мире разразится постоянно усили$

вающаяся лихорадка корреляции субъект—объ$

ект, еще до современной нетерпеливости, до безу$

держного неистовства наук при завоевании зем$

ли, которая и сама на глазах отрекается от себя,

чтобы стать уже лишь одной из планет солнечной

системы.

Но если это так, если одно лишь воспринимаю

щее созерцание, по крайней мере в случае конеч

ности, то есть в нашем случае, и дает реальность

понятию, тогда проблема в том, чтобы знать, как

чистое понятие может приобретать содержание в

созерцании и, выходя из области абстрактного,

становиться для нас конкретным и действитель

ным присутствием. Словом, указывающим по от

124

ношению к мышлению на то представление вещи в

созерцании, без которого есть мышление, но нет

знания, является Darstellung. Этот термин Кант

создает как немецкий перевод греческого назва

ния, которое риторика использовала больше, чем

философия:

hypotypose, чему соответствует ла

тинское exhibition. Вместо exhibition Кант гово

рит также: subjectio sub aspectum (наглядное изло



жение). Можно сказать, что проблема «предъяв

ления» понятий, то есть их представления в опре

деленном облике — это и есть проблема Критики

чистого разума. Вероятно, именно поэтому ни

одна из частей первой Критики, ни тем более ка$

кой$либо другой книги Канта, не посвящена этой

проблеме специально. Как понятия становятся

образными и как они приобретают тот аспект

«предстоящего», без которого мы хотя и мыслим,

но только абстрактно, и никогда перед собой ни$

чего не имеем? Ответ на этот вопрос — разработка

кантовского понятия Darstellung.

Чтобы приступить к изучению Darstellung, про$

цитируем вначале два текста, принадлежащих од$

ному очерку, оставленному Кантом незавершен$

ным, но опубликованному в год его смерти (1804).

Речь идет о сделанном им наброске ответа на во

прос, сформулированный на французском и за

данный в 1788 году Академией наук в Берлине: Ка



ковы действительные успехи метафизики в Гер



мании со времени Лейбница и Вольфа?

125

Хотя использование Аристотелем глагола Øðïôõðïàóèáé

во II части книги Z Метафизики, строго говоря, не имеет ни

чего общего с риторикой, как доказал Boehm R. Das Grundle

gende und das Wesentliche. 1965. P. 58.

В разделе, озаглавленном О способе придавать

объективную реальность чистым понятиям рас



судка и разума Кант пишет:

«Представить чистое рассудочное понятие как

мыслимое в связи с предметом возможного опы

та — значит придать ему объективную реальность

и вообще изобразить его (darstellen). Там, где это

го нельзя сделать, понятие пусто, т. е. вовсе не го

дится для познания. Это действие называется схе

матизмом, если объективная реальность сообща

ется понятию прямо, через соответствующее ему

созерцание, т. е. если понятие изображается непо

средственно; если же понятие нельзя изобразить

непосредственно, а можно изобразить только в

его последствиях, то действие это можно назвать

символизированием понятия. Первое имеет место

в отношении понятий чувственно воспринимаемо$

го мира, второе есть необходимое вспомогатель$

ное средство для понятий о сверхчувственном, ко$

торые, собственно, не могут быть изображены

или даны в каком$либо возможном опыте, но все

же необходимо принадлежат познанию, хотя бы

оно было возможно только как практическое».

Но в дополнениях (Beilagen), прилагаемых к

своему тексту, Кант пишет:

«Когда к какому$либо понятию соответствую

щее созерцание может быть присоединено

a priori, тогда о таком понятии говорят, что оно

сконструировано; если речь идет только об эмпи

рическом созерцании, оно, как говорят, является

лишь простым примером для понятия. Операция

присоединения созерцания к понятию в обоих

126

Кант И. Соч. В 8$ми т. Т. 7. М., 2004. С. 403.

случаях называется Darstellung (exhibition) объ

екта; без нее (является ли она опосредствованной

или непосредственной) не может быть никакого

познания».

В первом из текстов, которые мы только что

процитировали, Кант дихотомически разделяет

Darstellung на схематизм и символизирование.

Во втором он разделяет его на конструирование и

приведение примеров. Начало параграфа 59 Кри



тики способности суждения соответствует пер

вому делению. Но в самом параграфе одно заме

чание упоминает о конструировании, прямо его

не называя. В этом замечании названо лишь дока$

зательство. Но, как мы знаем из первой Критики,

доказательство подразумевает конструирование:

на самом деле лишь «математическое знание есть

познание посредством конструирования поня$

тий».

В другом замечании из Религии в пределах

только разума символизирование в свою очередь

оказывается модальностью схематизации. Иными

словами, Кант, несмотря на свою наклонность к

разделениям, так никогда и не дает окончатель$

ного разделения понятия Darstellung, и его сло$

варь остается расплывчатым. Разумеется, не по

тому, что понятие Darstellung было для него вто

ростепенным, а потому что оно находится в са

мом центре его размышлений. Несомненно, по

той же самой причине Святой Фома Аквинский

никогда не трактовал аналогию совершенно од

нозначным способом, хотя он столь часто к ней

возвращался. Гораздо позже Каетану будет суж

дено уточнить и упорядочить то, что в сочинениях

127

Кант И. Критика чистого разума. С. 15.

святого Фомы оставалось, по его мнению, рас

плывчатым.

Тем не менее мы можем после предыдущих ци

тат различить в кантовской философии четыре

модальности Darstellung (exhibitio): пример, сим

вол, конструкцию, схему. Мы намерены изучить

их по$отдельности и в том порядке, который для

Канта, кажется, был порядком самого открытия.

Пример — это самый классический и самый

привычный из видов Darstellung. Он заключается

в том, чтобы показать на опыте объект, соответст

вующий данному понятию. Тогда пример является

доказательством реальности понятия, «иначе он

всегда остается неопределенным, если мысль та$

кова, что ей соответствует объект, или если она

является лишь пустой мыслью». Великая польза

примеров в том, что они «заостряют суждение».

Хотя мыслить — значит «познавать посредством

понятия», суждение на самом деле не является его

простым приложением, но предполагает «подве$

дение» эмпирического объекта под тот закон, ко$

торым для него понятие и является. Можно иметь

ум, переполненный понятиями, и полностью быть

лишенным способности суждения, как тот, кто

«хотя и способен in abstracto усматривать общее,

но не может различить, подходит ли под него дан

ный случай in concrete».

Кант сравнивает приме

ры с тем, что Лейбниц называл в Новых Опытах

«маленьким подвижным механизмом, который

мешает детям падать при ходьбе». Они, говорит

он, являются der Gàngelwagen des Urteils (подпор



ками для суждений). И он добавляет в примеча

128

Там же. С. 104.

нии: «Отсутствие суждений есть, собственно го

воря, то, что называется глупостью, и этот недо

статок неизлечим. Тупой или ограниченный ум,

которому недостает лишь подходящей степени

рассудка… может при обучении весьма преуспеть

в эрудиции. Но поскольку чаще всего этот дефект

(как говорится во втором послании Петра) сопро

вождается другим, то нередко можно найти лю

дей весьма обученных, которых выдает то, что они

в своем поведении постоянно превращают свою

науку в этот неизлечимый недостаток».

Тем не менее, если примеры необходимы суж

дению в той мере, в какой они по крайней мере по$

мещают перед глазами образ вещи, на которую

они распространяются, они всегда остаются лишь

вспомогательным средством, необходимым для

мышления. Приводить пример, как говорил Лейб$

ниц, еще не значит мыслить, так как, «если изо$

бретатель находит лишь частную истину, то он

изобретатель только наполовину».

Поэтому при$

ведение примеров — это еще лишь слабое пред$

ставление. Со своей стороны, в Уроках логики

Кант заявляет: «Найти соответствие между пред$

ставлением in abstracto и in concreto в одном и том

же познании, то есть между понятием и его пред

ставлением, посредством чего достигается макси

мум знаний в том, что касается как протяженно

сти, так и понимания,— в этом заключается искус

ство популярности». Но популярность, если она

заслужена, не является в области познания вер

шиной серьезности. Критика разума, читаем мы во

129

Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении.

IV, 7, 11 // Лейбниц Г. В. Соч. Т. 2. С. 425.

втором Предисловии к первой Критике, «никогда

не может стать популярной, да она и не нуждается

в этом».

Сделать метафизику популярной — про

ект, который долгое время занимал Канта,— ему

придется решиться его оставить.

И все же это только один аспект вопроса. На са

мом деле есть и другой, гораздо более важный.

Если на уровне теории объяснение через примеры

остается слабым, на уровне практики «примеры

заразительны».

Так, метафизика, как теоретиче

ская практика, исторически была жертвой дурно

го примера, который подавала ей математика.

Ибо «природе философии, особенно в сфере чис$

того разума, вовсе не подобает упорствовать в

догматизме и украшать себя титулами и знаками

отличия математики, к ордену которой она не

принадлежит, хотя имеет основание надеяться на

родственное единение с ней».

Сколько «ложных

шагов» являются следствием этого упорства! Раз$

ве не во имя математики Платон «зажег в филосо$

фии факел мистицизма»? Но дело не только в

этом. Если пример может извратить практику в

широком смысле слова, он еще опаснее для того,

кто намерен пройти «узкими вратами» практики в

нравственном значении термина. Сколько мора

листов воображало, что образование морали мог

ло основываться на создании надлежащих приме

ров! В действительности, нет ничего более пагуб

ного. «Ведь о каждом приводимом мне примере

нравственности следует сначала судить согласно

принципам моральности, достоин ли еще он слу

130

Кант И. Критика чистого разума. С. 96.

Там же. С. 15.

Там же. С. 22.

жить первоначальным примером, то есть образ

цом, и такой пример никак не может предоставить

в наше распоряжение само высшее понятие мо

ральности. Даже святой праведник из Евангелия

должен быть сопоставлен с нашим идеалом нрав

ственного совершенства, прежде чем мы признаем

его таким идеалом».

Таким образом, пример, если он и необходим

для познания, которое намерено вместе с ним до

стичь ясности, то его неудобства значительно пре

восходят его преимущества, потому что в нем нет

ничего оригинального. Следовательно, представ

ление через пример не является вершиной

Darstellung. Аристотель был вправе сказать, что

пример являлся лишь «риторической фигурой», а

не основой философии. Поэтому настала пора пе$

рейти от примера к иной форме Darstellung, близ$

кой примеру, но отличающейся от него: к символу.

Как и пример, символ принадлежит интуитив$

ному способу представления. Следовательно, он

является одной из фигур Darstellung. Но его от$

личие от примера в том, что главным образом он

является символом тех понятий, которые не име$

ют примера, то есть сверхчувственных понятий;

только эмпирическим понятиям можно и нужно

давать примеры. Уже Платон это прекрасно пони

мал, когда писал в Политике: «Однако, думаю я,

от большинства людей скрыто, что для облегчения

познания некоторых вещей существуют некие

чувственные подобия, которые совсем нетрудно

выявить, когда кто$нибудь хочет человеку, инте

ресующемуся их объяснением, без труда, хлопот и

131

Кант И. Основы метафизики нравственности. С. 96.

рассуждений дать ответ. Что же касается вещей

самых высоких и чтимых, то для объяснения их

людям не существует уподобления, с помощью ко

торого кто$нибудь мог бы достаточно наполнить

душу вопрошающего, применив это уподобление

к какому$либо из соответствующих ощущений».

Именно поэтому, когда Платон, в Государстве,

говорит о «боге», то он определяет его вследствие

отрицаний, а не позитивными предикатами.

Для Канта понятие Бога, являющееся прототи

пом сверхчувственных понятий, также в принципе

ускользает от созерцания. Это ни в коей мере не

значит, что такое понятие было создано произ$

вольно. Совсем наоборот. Но Бог лишен приме$

ров. Разумеется, можно с определенной строго$

стью говорить о Боге как о ens originarium (изна

чальном сущем) или ens summum (высшем сущем).

Но нельзя наделить его реальностью посредством

какой$либо проекции в какой$либо образ. «На$

звать идею — это значит сказать очень много в от$

ношении объекта (как предмета чистого рассуд$

ка), но именно поэтому очень мало в отношении

субъекта (то есть в отношении его действительно$

сти при эмпирических условиях), так как идея, бу

дучи понятием некоторого максимума, никогда не

может быть in concrete дана адекватно».

Нелепо

воображать, что Бог мог бы обнаружить себя эм

пирически. Отсюда та строгость, которую можно

расценить, иносказательно, как анти$къеркего

ровскую, строгость, с которой Кант упоминает в

«Споре факультетов» о жертве Авраама. Мнимо

132

Платон. Политик. 285 e—286 a.

Кант И. Критика чистого разума. С. 169.

му божественному голосу, который приказал ему

умертвить своего сына, Авраам, как говорит Кант,

должен был бы ответить: «Что совершенно верно,

так это то, что я не должен убивать этого смелого

мальчика, моего сына; но в том, что ты Бог, что ты

мог бы мне явиться,— в этом я совсем не уверен,

даже если бы с высоты неба (видимого) прозвучал

бы твой гулкий голос». Ибо «если Бог действи

тельно говорит с человеком, то как мог бы тот уз

нать, что с ним говорит именно Бог»? Единствен

ный законный толкователь слова Божьего — это

нравственное сознание, «потому что религия есть

дело разума».

Если все же мы должны как от чумы бежать от

всякой теологии, основанной на теофании, ввиду

того, что она всегда является лишь «догматиче$

ским антропоморфизмом», то по крайней мере

мы могли бы допустить в некоторых случаях

«символический антропоморфизм».

На самом

деле мы можем символически утверждать, что

мир есть творение высшего рассудка и высшей

воли. Ибо тогда мы уже не имеем намерения го$

ворить êáô´ ¢l»èåéáí. Мы говорим лишь êáô´

¥èñùðïí. То, что теперь конкретизируется, явля

ется лишь косвенным представлением, сохраняю

щим чистоту понятия Бога в условиях интуитив

ного представления. Такое косвенное представ

ление, которое для понятия остается относитель

но внешним приспособлением, Кант называет

старым немецким названием аналогия, названи

ем, которое, уточняет он, «не означает, как обыч

но понимают это слово, несовершенного сходст

133

Кант И. Пролегомены. 57 // Кант И. Соч. В 8$ми т. Т. 4.