Бережнова М.Л. (отв. ред.). Интеграция археологических и этнографических исследований сборник научных трудов. Часть 1
Подождите немного. Документ загружается.
341
Костюм в отличие от одежды дает более цельное представление о его носителе как члене опреде-
ленного социума, его имущественном и общественном положении [5, с. 13]. Костюм включает в себя
все то, что надето на человеке одновременно: платье (в широком смысле этого слова), обувь, аксес-
суары (головной убор, пояс и т.д.), а также пр
ическу, макияж и украшения [10, с. 7].
Изучение костюма по археологическим материалам с раскопок городищ, поселений имеет свои
сложности, связанные с фрагментарностью изделий, отсутствием захоронений, которые бы дали воз-
можность зафиксировать материал на определенных участках скелета и т.п. В связи с этим, необходимо
изучение комплекса источников (этнографических, изобразительных, письменных), посвященных кос-
тюму русского на
селения XVII–XVIII вв., анализ которых необходим для соотнесения того или иного
текстильного, кожаного фрагмента к определенному элементу одежды.
Этнографические источники представлены работами отечественных исследователей по русскому
костюму XVII–XVIII вв. как в европейской части России, так и в Сибири. Работ, посвященных изу-
чению русского костюма Сибири этого периода немного. Длительное время костюм ру
сского населения
Западной Сибири оставался малоисследованным. Основная масса статей в настоящее время посвящена,
в основном, изучению одежды русских Восточной Сибири [11] и относится к более позднему периоду
(XIX – начало XX вв.). Изучению русского костюма в Западной Сибири посвящены работы А.А. Ле-
бедевой [6], А.А. Люцидарской [7], П.Е. Бардиной [2], Е.А. Масловой [8], О.Н. Шеле
гиной [13].
В результате анализа работ исследователей по этнографии были определены виды мужской и
женской одежды, обуви в Центральной части России и в Западной Сибири рассматриваемого периода,
особенности их кроя, материала изготовления, виды украшений, принадлежностей костюма и др.
Археологические материалы из раскопок русских сибирских городов и поселений XVII – начала
XVIII вв. представляют собой фр
агменты одежды, обуви, украшений (серег, бусин, колец и т.д.), допол-
нительных деталей (пуговиц, пряжек и др.).
Одежда. Об одежде русского населения Сибири XVII – начала XVIII вв. (ее материале, покрое,
способах изготовления и др.) нам позволяет судить текстильная коллекция находок. Анализ архео-
логического текстиля был направлен, во-первых, на определение сырья найденных фр
агментов тканей,
структуры переплетения нитей (полотняное/саржевое), что необходимо для атрибуции тканей, выяв-
ления состава, тканой структуры материалов; во-вторых, с помощью анализа можно определить размер
фрагментов тканей, выявить наличие кромок на их полотне, зафиксировать утраты на текстильном
полотне и т.д. Полученная информация помогает соотнести археологический фрагмент ткани с тем или
иным вид
ом одежды, элементом его покроя для более точной реконструкции.
Раскопки Мангазеи позволили получить большую текстильную коллекцию, которая представлена
фрагментами тканей, войлочными и вязаными изделиями. Было исследовано около 166 текстильных
фрагмента различных по форме, размерам, технологии изготовления из мангазейской коллекции (38
текстильных изделий из раскопок 2003 г, 62 – из раскопок 2005 г., 32 – из раскопок 20
06 г. и 34 – из
раскопок 2007 г.). Все они изготовлены из шерсти, имеют полотняное и саржевое переплетение, вязаное
и войлочное полотно, у некоторых фрагментов встречаются кромки по краю полотна ткани, боль-
шинство тканей имеет темно- или светло-коричневый цвет. Некоторые фрагменты мангазейских тканей
имеют на своей поверхности настил (валяную поверхность, скрывающую структуру пере
плетения ни-
тей). Данные ткани были атрибутированы как сукно. Имеется также несколько текстильных фрагментов
из раскопок Березова 2008 г., представленные шерстяным вязаным чулком темно-коричневого цвета
хорошей сохранности, длиной 39 см, фрагментами темно-синей полотняной ткани, темно-коричневым
шнуром с косицеобразным плетением [9, с. 262].
В результате раскопок Тары 2009 г. были обнаружены шерстяные фрагменты тканей по
лотняного
переплетения темно-коричневого цвета, один фрагмент ткани имеет узор, образованный чередованием
светло-коричневых полосок на темно-коричневом фоне. К сожалению, целых фрагментов одежды не в
одной текстильной коллекции не сохранилось.
Судя по большому количеству шерстяных тканей, русское население Сибири наверняка носило
теплую одежду из шерстяных тканей и валяного сукна, учиты
вая холодный сибирский климат. В
мангазейской коллекции имеется большое количество тканей треугольной формы, напоминающих
клинья одежды (№ 314 из раскопа 2003 г.; 308, 283, 342, 334, 330, 297, 264 и др. из раскопа 2005 г.; 897,
784, 782, 818 и др. из раскопа 2007 г.), что говорит, возможно, о ношении сибиряками верхней одежды
распашного покроя, типа зипуна или кафтана, подол которых расширялся за счет клиньев, вшиты
х
между полами. В мангазейской археологической текстильной коллекции XVII в. были предположи-
тельно выявлены фрагменты тканей от зипуна с кромками по краям, формами и размерами схожие с
боковой деталью от спинки зипуна, клином от подола, с рукавом (шерстяные фрагменты 249, 314, 283
из раскопа 2005 г.).
В мангазейской текстильной коллекции из раскопок 2003 и 2007 гг. имеются интересные довольно
большие пря
моугольные фрагменты шерстяной полосатой ткани полотняного переплетения (узор,
состоящий из чередования светло-коричневых и темно-коричневых полосок) – фрагменты № 156 из
раскопа 2003 г. и № 736, 737 из раскопа 2007 г. Длина данных тканей составляет около 1 м, ширина –
342
55 см. В результате раскопок Тары 2009 г. был обнаружен похожий фрагмент полосатой шерстяной
ткани. Было сделано предположение, что, возможно, это фрагменты полотнищ от женской шерстяной
юбки – сукманки, распространенной особенно на Русском Севере, где встречался комплекс с полосатой
шерстяной юбкой, которая была двух видов: шерстяные юбки – сукманки, сукни, андараки и холщовые
юбки – подолы. Воз
можно, что в Сибирь этот вид женской одежды был принесен выходцами с Русского
Севера, которые составляли большинство населения Сибири [2, с. 135].
Среди текстильных фрагментов имеются также шерстяные вязаные и тканые рукавицы, чулки,
носки (из раскопок Мангазеи, Березова), которые для русского населения, проживающего в сибирских
условиях, были особенно актуальны.
Пояс. В текстильной коллекции из раск
опок Мангазеи 2003, 2005 и 2007 гг. имеются также
шерстяные тканые пояса и тесемки различных цветов и размеров, узорные и безузорные [4, с. 128]. В
коллекции находок с раскопок поселения Изюк I 1999 г. имеются шерстяной поясок полотняного
переплетения, размерами 25×2,5 см, с узором, образованным чередованием светло- и темно-коричневых
полосок на полотне (КЭАЭ-99, № 55); плетеный шер
стяной шнурочек темно-коричневого цвета разме-
рами 26×0,5 см.
Головной убор. Что касается головного убора, то в мангазейской текстильной коллекции из раскопок
2005 г. имеются суконные фрагменты тканей одинаковых размеров и треугольной формы. Если собрать
эти фрагменты вместе, то образуется коническая фигура, напоминающая вверх шапки, так как, согласно
этнографическим источникам, при изготовлении верха мужской и женской шапки как зимне
го головного
убора, использовались суконные фрагменты тканей. Других находок, связанных с головным убором, не
обнаружено. Можно предположить, что носили также меховые шапки, шерстяные платки и т.д.
Принадлежности костюма. Из этнографических источников известно, что русская одежда засте-
гивалась на пуговицы, тесемки и др. В археологи
ческой коллекции находок из раскопок Мангазеи,
Березова, поселения Изюк I имеются различные по форме и материалу пуговицы. Большинство пуговиц
из Мангазеи, Березова изготовлены из свинца, имеют шаровидное тулово и ножку с петелькой для
пришивания к одежде, некоторые из свинцовых пуговиц имеют узор в виде мелкой зерни. Кроме шаро-
видных, существовали и пугови
цы биконической формы. Например, в результате раскопок Мангазеи в
2005 г. и Березова в 2007 г. были найдены отлитые из белой бронзы биконические пуговицы, поверх-
ность одной из которой покрыта рельефным узором в виде узких вертикальных валиков, другой –
украшена радиальными рельефными лучами, исходящими от центра (мелкого шарика) [9, с. 258]. На
одежду нашивали также шаровид
ные стеклянные, костяные пуговицы светло-коричневого цвета, дере-
вянные застежки, представляющие собой округлые или слегка уплощенные стержни толщиной 1,5–
2,2 см и длиной 5–8,3 см с округлой выемкой в центре. В результате раскопок Березова 2008 г. была
найдена также пуговица из серебра конусообразной формы с узором и шарообразная плетеная из
шелковой нити темно-коричневого цве
та пуговица. Довольно интересные пуговицы в виде костяных
заклепок светло-коричневого цвета были найдены в результате раскопок поселения Изюк I размерами
1,9×1,7 см и 2×1,8 см (№ 158, КЭАЭ-99, № 201, КЭАЭ-01).
Обувь. Наиболее многочисленную группу археологических находок составляет обувь, что дает
возможность представить конструктивные особенности, материал обуви русского населения Сибири
XVII–XVIII вв. Она представлена, в основном, дву
мя типами: первый – поршни, второй – детально-
кроенные (башмаки /или туфли, сапоги). В мангазейской коллекции также встречаются и лапти. В
результате раскопок Мангазеи, Тары, Тобольска, поселения Изюк I встречаются поршни двух типов –
сшитые из одного куска кожи и составные, с отдельной головкой. Поршни первого типа все, в
основном, однотипны – имеют посередине головки пр
одольный разрез, по краю головки – резную бах-
рому. Поршни второго типа различаются. В мангазейской коллекции представлены составные поршни с
более фигурной вставкой головки, имеющей треугольную форму из нескольких слоев кожи, с заострен-
ным носком, с узором, иногда, в виде мелких дырочек на коже. Такую же треугольную вставку имеют
поршни из р
аскопок Тобольска. В коллекции находок с раскопок Тары 2009 г. имеется составной
поршень имеющий, вставку головки с овальным носком.
Что касается башмаков, то они имеют, как правило, овальную головку, без узора, с длинными или
короткими боковинами, с тканевой вставкой, пришитой к краю башмака с внутренней стороны, сквозь
которую продевали тканевый шнурок для закрепле
ния обуви на ноге (раскопки Мангазеи, Березова,
поселения Изюк I). Из этнографических источников известно, что тканевые вставки были характерны
для такого вида обуви, как чирки (чарки), коты [2, с. 165–166].
Башмаки другого типа встречаются в коллекции находок с раскопок 2009 г. Тары (конец XVII в.).
Для них характерны более удлиненная форма головки с острым носком, более узкая ширин
а головки (ее
ширина колеблется от 8 до 12 см), высокие и короткие боковины (высота боковин – от 4 до 7 см) (Тара-
09, № 30, 33, 35), в отличие от башмаков с раскопок других сибирских городов, которые характе-
ризуются большой шириной головки, невысокими ее боковинами (высота боковин – 2–4 см.). Один
экземпляр обуви с раскопок Тары 2009 г. имеет ви
д полусапожка без голенища с передним разрезом.
Обувь такого типа имела распространение в XVII в. в городах и называлась чеботами. Они изготав-
343
ливались из телячье кожи, из коровьего опойка, из конской кожи, имели мягкую или жесткую подошву.
Сапоги, судя по мангазейским археологическим источникам, шились из кожи, имели высокие наборные
кожаные каблуки высотой до 7 см и невысокие деревянные каблуки, тупой или заостренный носок,
длинное голенище, размерами 25×19 см, иногда с тисненным орнаментом. Встречается также и го
ле-
нище из ткани саржевого переплетения. Некоторые кожаные задники сапог имели берестяные вставки,
также из бересты делали стельки для обуви.
Украшения. В результате раскопок сибирских городов XVII – начала XVIII вв. были найдены также
различные шейно-нагрудные и наручные украшения: (бусы (костяные, стеклянные, янтарные) бисер –
раскопки Мангазеи, Березова, поселения Изюк I, Ананьино I, перстни (серебряные, бронзовые перстни с
гравированн
ым изображением – раскопки Мангазеи, Тобольска; со стеклянными вставками – раскопки
Мангазеи, Березова), серьги (Мангазея, Березов), накосники (кожаные сердечки) – раскопки Мангазеи).
Таким образом, уникальные археологические находки с раскопок некоторых сибирских городов и
поселений наравне с этнографическими источниками дают возможность реконструировать элементы
городского и сельского костюма русского населения XVII – начала XVIII вв. Археологические на
ходки
обуви, украшений, найденные в результате раскопок более поздних памятников (конца XVII – начала
XVIII вв.) – Тары, Ананьино I, Изюк I несколько отличаются от находок с раскопок г. Мангазеи,
Березова, Тобольска (XVII в.) (формой обуви, бус, пуговицами), но также имеют и общие черты, что
дает возможность проследить особенности костюма русского населения на территории Сибири.
Список литературы
1. Адамов А.А., Балюнов И.В., Данилов П.Г. Город Тобольск. Археологический очерк. – Тобольск,
2008. – 114 с.
2. Бардина П.Е. Быт русских сибиряков Томского края. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 1995. – 224 с.
3. Белов М.И., Овсянников О.В., Старков В.Ф. Мангазея. – М.: Наука, 1981. – Ч. 2: Материальная куль-
тура русских полярных мореходов и зе
млепроходцев XVI–XVII вв. – 147 с.
4. Визгалов Г.П., Пархимович С.Г., Глушкова Т.Н., Киреева Е.В., Сутула А.В. Текстиль Мангазеи (на-
чало XVII века) // Археология, этнография и антропология Евразии. – 2006. – № 1 (25). – С. 117–131.
5. Гурьянова Г.Г., Коников Б.А. Погребальный костюм населения Усть-ишимской культуры (опыт ре-
конструкции) // Сб. науч. тр. Омского музея и
зобразительных искусств им. М.А. Врубеля. – Омск: [Б.и.],
1999. – С. 13–24.
6. Лебедева А.А. Крестьянская одежда русского населения Сибири // Этнография русского крестьянства
Сибири (XVII – середина XIX вв.) – М.: Наука, 1981. – С. 142–182.
7. Люцидарская А.А. Старожилы Сибири. Историко-этнографические очерки XVII – начала XVIII вв. –
Новосибирск: Наука, 1992. – 198 с.
8. Маслова Е.А. Из истории одежды сибиряков (на ма
териале деловой письменности Тюмени XVII –
первой четверти XVIII вв.) // Русские старожилы. Материалы III Сиб. симпозиума «Культурное наследие
народов Западной Сибири». – Тобольск; Омск: Изд-во Омск. пед. ун-та, 2000. – С. 387–388.
9. Пархимович С.Г. Коллекция артефактов из раскопок Березовского городища // Культура русских в
археологических исследованиях: сб. науч. ст. – Омск: Изд-во «Апельсин», 2008. – С. 251–262.
9а. Плакс
ина Э.Б. История костюма. Стили и направления. – М.: Издат. центр «Академия», 2004. – 221 с.
10. Фурсова Е.Ф. Мужские и женские рубахи русского населения Западной Сибири (XIX – начало
XX в.) // Новое в археологии Сибири и Дальнего Востока. – Новосибирск: Наука, 1979. – С. 225–235.
11. Черная М.П. Русская археология Сибири: концепции, результаты, перспективы // Культура русских
в археологических исследованиях: сб. науч. ст. – Ом
ск: Изд-во «Апельсин», 2008. – С. 5–26.
12. Шелегина О.Н. Адаптация русского населения в условиях освоения территории Сибири (Историко-
этнографические аспекты. XVII–XX вв.): Учеб. пособие. – М.: Логос, 2001. – Вып. 1. – 184 с.
Т.Н. Крупа
Украина, Харьков, национальный университет
«РЕДКИЙ» ТЕКСТИЛЬ НЕТАЙЛОВСКОГО МОГИЛЬНИКА САЛТОВСКОГО
ВРЕМЕНИ: К ВОПРОСУ О МЕТОДИКЕ АРХЕОЛОГО-ПОЛЕВЫХ
ИССЛЕДОВАНИЙ МОГИЛЬНИКОВ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯХ
Находки археологического текстиля всегда вызывают значительный интерес у специалистов раз-
личного профиля. Однако всестороннее исследование этого уникального и редкого археологического
артефакта требует в каждом конкретном случае своих специфических методов и подходов. Безуслов-
ным условием для всех случаев работы на археологических объектах (в особенности, на могильных
комплексах) является готовность исследователя столкнуться с различн
ого рода археологической орга-
никой, в том числе и с археологическим текстилем.
344
Хотим обратить внимание на расхожий тезис, пользующийся популярностью в научно-археологи-
ческой среде: «За некий хронологический период на конкретном памятнике не было обнаружено
археологических находок органического происхождения. Это говорит о сложившихся условиях сохран-
ности археологического материала органического происхождения». Однако, по нашему убеждению,
ситуация может быть несколько иной.
Хорошо ее иллюстрируют находки 2003–2004 гг. ар
хеологической органики на могильнике сал-
товской эпохи у села Нетайловка Волчанского района Харьковской области (Украина). Нетайловский
могильник салтовского времени традиционно радовал и радует археологов находками текстиля. Именно
на этом уникальном памятника и было решено (совместно с коллегой А.В. Крыгановым, много лет
исследовавшим этот памятник и хорошо знающим его специфику) несколько измени
ть привычную
методику изъятия материала из вскрытого погребения.
Суть этой небольшой коррекции заключалась в том, чтобы при малейшем подозрении на наличие
любой археологической органики извлекать предполагаемый материал грунтовым монолитом. После
этого все полученные монолиты передавались нам для дальнейшей работы с ними. Уже в лабораторных
условиях мы производили дальнейшую расчистку (рис. 1
). Отметим, что такой подход дал весьма
положительные результаты.
В результате нашей расчистки мы смогли выделить несколько образцов археологической органики
фактически в каждом погребении. Часто эти образцы были очень маленькими фрагментами текстиля:
несколько квадратных сантиметров трудно различимого конгломерата, которые и были нами иссле-
дованы (рис. 2, 3).
Таблица 1
Находки органики в погребениях Нетайловского могиль
ника
Номер погребения и год раскопок Тип органических остатков
Погребение 388 (раскопки 2003 года) Войлок и дерево.
Погребение 391 (раскопки 2003 года) Войлок, кожа, береста и ткань (шелк, окрашенный мареной
красильной). Как изделие, найден кожаный пояс с серебря-
ными бляшками на шелковой подкладке.
Погребение 394 (раскопки 2003 года) Ткань (шерсть).
Погребение 396 (раскопки 2003 года) Нити (шелк), войлок, ткань (шелк, окрашенный мареной
красильной).
Погребение 397 (раскопки 2004 года) Ткань шелковая четырех видов, шерстяная ткань, шелковая
нить шва. Одна из шелковых тканей окрашена в желтый
цвет резедой (Reseda luteola).
Погребение 398 (раскопки 2004 года) Ткань.
Погребение 399 (раскопки 2004 года) Березовая кора и ткань четырех видов.
Среди них: фрагмент шарфа из тончайшего
гофрированного шелкового газа, окрашенный в желтый
цвет резедой (Reseda luteola).
Погребение 407 (раскопки 2004 года) Кожа, дерево, ткань (шелк).
Подчеркнем, размеры таких находок не являются определяющими. Все они способны дать инфор-
мацию о многих аспектах жизни, быта и заупокойных традиций V–X вв. В нашем случае был обна-
ружен в подавляющем большинстве погребений шелк китайской технологии изготовления.
Процесс исследования, по нашему убеждению, начинается с момента обнаружения и изъятия
археологического материала, в т.ч. и текстиля.
Трудно не согласится с Е.В. Ка
бановой, что очень важно привлекать к полевым археологическим
исследованиям реставраторов. Исследовательница отмечает, что наибольшее разнообразие мнений о
привлечении в состав экспедиции тех или иных специалистов наблюдается тогда, когда руководитель
решает, кого именно из специалистов смежных специальностей стоит привлекать для работы. И далее
уто
чняет, что ответ на этот вопрос во многом определяется не только материальными возможностями
той или иной экспедиции, но и сложившимися традициями и стереотипами [1, с. 125]. Один из таких
стереотипов мы привели выше.
Принимая во внимание особенности общепринятой (?) стандартной (?) методики раскопок погре-
бений, мы уверены, что в обычных полевых условиях они бы не позв
олили либо обнаружить подобные
находки, либо их сохранность была бы под вопросом. Возможность потери этих маленьких фрагментов
уникального археологического материала была бы значительной: слившись с грунтом, текстиль бы мог
быть выброшен в отвал или, в виду специфичной реакции на резкие перепады температуры, влажности
и освещения, просто рассыпаться в руках ар
хеолога.
Подводя итог выше сказанному, отметим, что некоторые коррективы методики археологических
раскопок (в части извлечения артефактов из грунта) и полноценные возможности лабораторных рас-
345
чистки и изучения значительно расширяют представления исследователей о погребальном инвентаре
могильника.
Полученный в результате небольшой коррекции методики археологических полевых исследований
массовый материал из раскопок Нетайловского могильника в 2003–2004 гг. вводит в научный обиход
новый «редкий» археологический материал и позволяет поставить вопрос об источниках поступления
такого количества шелка на территорию Придонечья [2, с. 343–358].
Благодаря вв
едению в научный оборот массовых материалов раскопок Нетайловского могильника,
мы получили возможность наработать хорошо датированную статистическую базу текстиля VIII–X вв.,
что в будущем позволит более точно датировать единичные находки текстиля этого времени, иссле-
довать и датировать многие текстильные технологии VIII–X вв. мы также надеемся, что в перспективе
исследователи получат возможность расширить свои представления о ше
лковом текстиле этого
времени за счет изучения подобных «редких» новых находок археологического текстиля.
Список литературы
1. Кабанова Е.В. О необходимости привлечения реставраторов к проведению полевых археологических
исследований // Археология и древняя архітектура Левобережной Украины и смежных территорий / под ред.
С.Д. Крыжицкого. – Киев, 2000. – С. 114–126.
2. Крупа Т.Н. Текстиль и органика салтовского времени из Нетайловского могильника // Степи Европы
в эпоху средневековья / под ред. А.В. Евглевского. – Донецк, 2009. – С. 3
43–358.
Рис. 1. Конгломерат археологической органики и
грунта на момент передачи (погребение 407).
Рис. 2. Очистка фрагмента ткани (шелка) из
погребения 391 (бинокулярный микроскоп «МБС-
10», увеличение в 8 раз в отраженном свете).
Рис. 3. Исследование шелка из погребения 391
(бинокулярный микроскоп «МБС-10»,
увеличение в 32 раза в отраженном свете).
346
О.В. Кузьмина
Россия, Великий Новгород
ДЕТСКИЙ КОСТЮМ РУССКОГО СРЕДНЕВЕКОВОГО ГОРОДА
В последнее время в отечественной исторической науке повышается интерес к истории русского
средневекового костюма. И это неудивительно, ведь костюм – это полноценный исторический источ-
ник, несущий важную информацию о различных областях деятельности человека. В меньшей степени
внимание исследователей привлекает детский костюм Древней Руси. Данная статья – это попытка
восполнить данный пробел и на ос
нове археологических, письменных и изобразительных источников с
привлечением данных этнографии выяснить, какие элементы включал в себя детский древнерусский
костюм и какую смысловую функцию (кроме функциональной) он выполнял.
Еще М. Г. Рабинович верно заметил, что «мнение исследователей о том, что единственной одеж-
дой детей обоего пола в средние века на Руси была длинная ру
баха, основано на этнографических
материалах о крестьянской одежде и на одном высказывании Адама Олеария» [8, с. 96]. Этот путе-
шественник побывал в Ладоге в 1634 г. и отметил, что все дети от четырех до семи лет «и девочки и
мальчики – были со стрижеными волосами, с локонами, свешивающимися с обеих сторон, и в длинны
х
рубахах, так что нельзя было отличить мальчиков от девочек» [6, с. 298]. Впрочем, Олеарий в данном
случае имел в виду детей из небогатых семей. Еще в начале XX в. в России в крестьянских семьях дети
выглядели точно так же, как в описании Олеария. Этнографический детский костюм Русского Севера
прекрасно описан в книге «Твой русский ко
стюм» [11]. Одинаковой одеждой (рубахой) крестьяне
определяли статус младенца – существа, еще, по понятиям крестьян, не явлющегося еще настоящим
человеком, бесполого, неразумного, т.е. не вошедшего в разум, не осознающего своего места в жизни.
Одевали малышей в одну рубашку, сшитую из старой отцовской или материнской рубахи. Шили
рубашку с круглым воротом, длинны
ми рукавами, подолом, спускавшимся до щиколоток, подпоясы-
вали веревочкой или тоненьким пояском. Праздничной одежды малышам в крестьянских семьях не
полагалось, так же как и зимней и осенней. Если нужно было вынести на улицу ребенка в холодное
время, заматывали его в старые шали и надевали верхнюю одежду старших детей. Волосы стригли и у
мальчиков и у девочке од
инаково коротко, чтобы не лезли в глаза, не болтались по спине.
Таким образом, данные этнографии по детскому крестьянскому костюму в целом совпадают с
рассказом Олеария. Однако в городах средневековой Руси, в домах горожан существовало иное отно-
шение к маленьким детям. В Москве, Новгороде, Пскове, Старой Ладог
е и других городах в слоях IX–
XV вв. археологи во множестве находят миниатюрную детскую обувь, в том числе, нарядные баш-
мачки, украшенные вышивкой, и даже сапожки. При раскопках в Новгороде встречаются обрывки
старой взрослой обуви, из которой выкраивали детскую. Например, передняя часть голенища большого
мужского сапога, из которого вырезана маленькая детская подошва. В се
мьях победнее дети, вероятно,
носили поршни или черевички. Олеарий пишет, что в Нарве он «видел, как русские и финские
мальчишки лет 8-ми, 9-ти или 10-ти, в тонких простых холщовых кафтанах, босоногие, точно гуси, с
полчаса ходили и стояли на снегу, как будто не замечая нестерпимого мороза» [6, с. 345]. Но здесь
опя
ть же речь идет о бедных детях.
Представление о костюме детей из боярских и княжеских семей дают сохранившиеся одежды из
детских погребений конца XVI–XVII вв. некрополя Вознесенского собора в московском Кремле.
Детские погребения составляют половину общего числа захоронений этого комплекса. Прекрасно
сохранился длиннополый кафтанчик (ферезея) из саркофага двухлетней царевны Марии, дочери ца
ря
Ивана Алексеевича (умерла в 1692 г.). Он выполнен из объяри (ткани с серебряной нитью) малинового
цвета и украшен золотым и серебряным кружевом. Длинные узкие рукава кафтанчика доходили до
пола. По манжетам, вырезу и краю одежда была украшена вышивкой.
Особенно интересно платье малолетней Софьи (умерла в 1636 г.), сшитое на живую нитку, «через
край», без тщательной заделки швов. Пр
и этом одежда была сшита из дорогой ткани – итальянского
шелка. Показательно, что традиция шить погребальную одежду «на живую нитку» сохранилась в
русских землях до XX в. Погребальный комплекс традиционно шили только стежком вперед иголку –
«чтобы с того света не ворачивался». Вырезы горловины, разрезы на груди, проймы обш
ивали косым
стежком «через край» [7].
В письменных источниках XVII в. встречаются упоминания специальной детской одежды: «руба-
шечки ребячьи» или «детинные», «два кавтанца дорогильных детинных», «тафтейка ребячья сукно
красное» [8, с. 96].
Детскую одежду не только шили в семьях, но и покупали готовую: «масло себе купи, а детям
порты» говорится в новгородской берестяной грамоте № 6
87 (60–80 гг. XIV в.) [3, с. 577]. То есть, в
Новгороде ремесленники-портные шили на продажу не только взрослую одежду, но и детскую.
347
Судя по археологическим находкам и изобразительным источникам, своим покроем детская
средневековая городская одежда не отличалась от взрослой. Одевая маленького человека подобно
взрослому, родители верили, что тем самым придают ребенку и взрослые качества – силу, крепость, ум.
Костюм детей в средневековой Руси копировал взрослую одежду и напрямую зависел от статуса и
богатства их родителей, их положения в обществе. Гляд
я на ребенка, можно было сказать, из какого он
рода, особенно это правило касалось князей. Судя по изобразительным источникам и археологическим
находкам – от изображения княжеской семьи в «Изборнике Святослава» до находок княжеских одежд в
некрополе Вознесенского собора, княжичей и княжен одевали в точные копии одежды родителей. На
московской иконе конца XV в. «Мит
рополит Алексий с житием» боярский сын одет точно так же, как его
отец. С этой же целью – подчеркнуть социальное положение семьи, к которой принадлежит ребенок – на
иконе «Молящиеся новгородцы» дети бояр изображены в красных сапожках, таких же, как на взрослых.
На изобразительных источниках исследуемого периода дети из
ображались в разной одежде, но
непременно с голыми ногами и с непокрытой головой. Только на одной миниатюре Радзивилловской
летописи (XV в.) на совсем маленьких детях-княжатах изображены княжеские шапочки, как символ их
высокого рода.
Исключительный интерес для понимания исследуемой темы представляют собой иконы «Въезд в
Иерусалим» – новгородская икона XIV в. и псковская икона XVI в. На ни
х изображены дети, стелящие
под ноги Христу свои одежды – рубахи и свитки. При этом, не смотря на несколько слоев нарядной
одежды, дети изображены с голыми ногами, а на псковской иконе – босыми.
Боярские дети, изображенные на новгородской иконе «Молящиеся новгородцы», одеты в наряд-
ные вышитые рубашки и сапожки, но при этом ноги у них гол
ые. Видимо, шить штаны на детей до
определенного возраста в Средневековой Руси было не принято у всех слоев населения. Обувь одевали
либо на босые ноги, либо на носки, чулки. Зафиксированное этнографами на Русском Севере прозвище
маленьких детей – «бесштанники» – видимо, соответствует и реалиям древнерусского быта.
Ценные св
едения о детском костюме предоставляет «Домострой» – источник XVI–XVII вв., сохра-
нивший в себе и более ранние реалии древнерусской жизни. В «Домострое» рекомендуется шить дет-
скую одежду на вырост: «А коли лучитца какое платно кроити молоду сыну или дочери, или молодой
невестке, какое платно ни буди мужское и женское, и что ни буд
и доброе, и кроячи загибати, вершка по
два и по три, и на подоле и по краем, и по швом и по рукавом; и как выростет годы в два или в три, и в
четыре, и, роспоров то плате, и загнутое оправити, опять платно хорошо станет лет на 5 и на 6. Кое
плате не все
гда носить, то так кроити» [3, с. 31].
Учитывая, что замуж в то время выдавали и девочек-подростков 13–16 лет, наказ кроить одежду
«молодой невестке» с запасом, вполне понятно – ведь молодой жене еще предстояло подрасти. Обратим
внимание, что так экономно рекомендуется шить только лучшее платье, которое не носится ежедневно.
Следовательно, повседневную детскую одежду состоятельные горожа
не все же могли шить и по росту
для удобства ребенка.
Примером кроя рубашки для ребенка из знатной семьи может служить реконструированная Е.С. Ви-
доновой детская рубашка начала XVI в. из Суздаля [1, с. 68–75]. Рубашка была сшита из плотной шел-
ковой и украшена нашивками из серебряных нитей. Первоначально ру
башка была червчатого цвета, а
ластовицы, подкладка с выпушками и подоплека были синего цвета. Принадлежала рубашка мальчику в
возрасте 3–5 лет. Вместе с рубашкой сохранился плетеный поясок из червчатой шемахани с пряденым
серебром. Поясок был завязан на одну петлю с двумя концами. Концы пояска в свое время оканчивались
кисточками, украшенными бусинками и жемч
ужинами. Отделка рубашки, как доказали последние
исследования, свидетельствует о принадлежности ребенка к княжескому роду [2, с. 165–166].
В погребении мальчика 3–5 лет из саркофага усыпальницы рода Романовых были найдены детали
нарядно украшенной рубахи [2, с. 161]. Рубашка завязывалась у ворота на плетеный шнурок, декоратив-
ные элементы украшены сложной вышивкой. Судя по размерам декоративных элементов, они был
и
перешиты со взрослой рубахи. Датировка погребения – конец XV–XVI вв.
Судя по русским изобразительным источникам, маленькие дети ходили непременно подпоясан-
ными, но на поясе ничего не носили. Однако в Новгороде в слоях XIV–XV вв. во множестве находят
очень маленькие кожаные сумочки, которые по форме аналогичны одновременным им большим пояс-
ным сумкам. Некоторые из мини
атюрных сумочек снабжены кожаными длинными шнурками для
подвешивания и застежками – узелками. Археологи считают, что это были футляры для миниатюрных
гребней – для расчесывания усов и бороды. Действительно, такие гребни находят. Но ведь маленькие
гребни могли служить и для расчесывания коротких волос маленького ребенка. Кроме того, маленькие
футляры могли служить детскими игрушками – п
одражаниями взрослым сумкам. И, следовательно, их
могли носить на поясках ребятишки, играя во взрослую жизнь. На реалистичных и очень подробных
европейских миниатюрах XIV–XV вв. часто можно увидеть изображения детей разного возраста – от
малышей до подростков – с футлярами и сумочками на поясе. По форме и назначению многие из
европейских футляров совпадают с аналогичными н
овгородскими. Поэтому можно предположить, что
и в Новгороде дети носили на поясах маленькие футлярчики с разнообразным содержимым.
348
Судя по археологическим находкам, костюму девочек уделялось меньше внимания, чем внешнему
виду взрослых женщин. Для археологического детского комплекса характерно либо отсутствие укра-
шений вообще, либо наличие простеньких перстнеобразных височных колец, иногда колечко вдевали в
одно ухо. Археологические данные подтверждает Адам Олеарий, который писал, что «у детей моложе
10 лет – как девочек, так и мальчиков – стригут головы и оставляют то
лько с обеих сторон длинные
свисающие локоны. Чтобы отличить девочек, продевают им большие серебряные или медные серьги в
уши» [6, с. 336]. Интересно отметить, что порой в захоронениях девочек височные кольца не входят в
состав костюма – они положены умершим в ноги, на груди, вероятно, в качестве «пог
ребального дара».
Из украшений детского платья чаще всего присутствует лишь несколько бусин. Но нельзя со всей
уверенностью утверждать, что прижизненный городской детский костюмный комплекс был так же
скуден украшениями, как погребальный. В Новгороде археологи находят миниатюрные перстеньки и
браслеты, по размеру подходящие для детей 5–7 лет. Состоятельные новгородцы могли позволить себе
заказать такие украше
ния для маленьких детей, видимо, традиция не запрещала этого.
В Новгороде так же находят детские бусы из вишневых косточек. Такое простенькое украшение не
только было доступным и не требующим особого труда в изготовлении, но и несло обережный смысл.
Косточка вишни несет в себе зародыш будущего дерева. Этот символ развивающейся жизни как нельз
я
кстати подходил для украшения ребенка.
Особо следует сказать об оберегах, без которых немыслим средневековый костюм. Главным обе-
регом человека от рождения до смерти был пояс. Согласно данным этнографии, свой первый пояс
ребенок получал во время крещения. Дети, как правило, носили очень простые, плетеные из цветных
шерстяных или льняных нитей, пояса, укр
ашенные маленькими кисточками. Завязывали пояса обыч-
ным узлом, оставляя концы свободными, длина концов пояса не опускалась ниже колен. Эти этно-
графические данные вполне применимы для средних веков. Доказательство тому – изображение детей
на иконе «Молящиеся новгородцы». Дети изображены в рубахах, подпоясанных красными тонкими
поясками с кисточками. Образцом пояса для ребе
нка из боярской или княжеской семьи может служить
плетеный пояс из Суздальского музея с серебряным узором и кисточками, украшенными бусинами и
жемчужинами. Более простым был пояс, найденный в Пскове при раскопках у церкви Богоявления с
Запсковья в 2000 г. в детском погребении XVI в. Пояс был сделан из полоски холста, вышитый красной
шерстяной ни
тью в прикреп. Узор представлял из себя простую волну из толстой нитки. Ширина
пояска 1,5 см, длина около 30 см. Подпоясан ребенок была на один оборот.
На иконе «Молящиеся новгородцы» на детях одеты опояски с узлами – по два узла на концах
поясов выше кисточек. Можно предположить, что это были колдовские наузы, призванные усилить
действие красного пояса-оберега и защитить детей от бо
лезни и порчи. Надевание на себя опоясок с
наузами было в Древней Руси распространенным магическим способом защиты или лечения.
К детским оберегам можно отнести еще, вероятно, бубенчики и веточки коралла. Коралл на Русь
попадал с другими средиземноморскими товарами. Веточка коралла, оформленная как под
веска, была
обнаружена в Новгороде в слое конца XII – начала XIII в. [10, с. 45–46] На картинах итальянских
мастеров не раз встречаются изображения Мадонны с младенцем Христом, на шее которого висит
коралловый амулет. В Италии в народе бытует поверье, что коралловый амулет охраняет «от дурного
глаза». Называются эти амулеты «джетаторе». На Руси веточки коралла веш
али над люлькой или на
шею ребенку с той же целью.
Бубенчики, судя по археологическим находкам, преобладали в женском наряде, но изредка встре-
чаются и в детских погребениях, в случаях, когда были захоронены девочки [5, с. 133]. Бубенчики в
основном подвешивались к поясам при помощи шерстяных нитей, тонких кожаных ремешков или
посредством металлических ко
лец. В одном из детских погребений из Залахтовья (Псковская обл.) была
найдена подвеска из обломка браслета с подвешенными к нему на льняной нитке бубенчиками [4,
с. 199–208]. Иногда бубенчики использовались как пуговицы. Подвешенные к поясу, бубенчики при
малейшем движении приходили в колебание и издавали звон. Согласно верованиям того времени
бубенчики и другие шум
ящие предметы считались оберегами, охранявшими людей от злых духов,
прогонявшими от них нечистую силу. Кроме того, звон бубенчиков прекрасно сигнализирует матери,
где находится ее ребенок.
Подросших детей в крестьянских семьях одевали иначе, чем малышей. На Русском севере, где до
середины XX в. этнографы находили и архаичный русский костюм, и сохранившиеся древние обычаи и
традици
и, еще в начале прошлого века одевали на детей одежду, определяющую их пол, только в
шесть-семь лет. Это вполне согласуется с записями Адама Олеария. Момент переодевания малышей в
костюмы мальчиков и девочек был свидетельством их более взрослого состояния, нового статуса –
ярицы и недоросля. Отныне их начинали учить ремеслам, дов
ерять домашние дела. Переодевание
малышей проходило торжественно, считалось, что с этого момента ребенок уже «вошел в разум».
Девочке заплетали отросшие волосы в косу, а мальчика стригли «под горшок». Девочку при этом
сажали на донце прялки, чтобы она была хорошей пряхой, а мальчика – на топор, чтобы он овладел
хорошим ремеслом. Переодетым в но
вую одежду детям разрешали вместе со взрослыми быть за
349
обеденным столом. Одежда недоросля и ярицы повторяла одежду взрослых парней и девушек по
покрою и набору основных вещей.
Древнерусские погребения подростков, по данным археологии, выделяются особыми находками. В
таких погребениях обнаруживают поясные наборы с пряжками и поясными кольцами, с подвешенными
к поясу ножами и оселками. Таким образом, можно утверждать, что подростки были захо
ронены в
одежде, характерной для взрослых мужчин, воинов. Смерть детей воспринималась средневековыми
людьми как их переход в другую социально-возрастную категорию, что и отражалась в погребальном
костюме. Девочек-подростков порой хоронили в свадебном костюме, с височными кольцами и другими
женскими украшениями, мальчиков – в костюме взрослого воина. К XVI в. статусные украшения исче-
зают из пог
ребений как взрослых, так и детей. В некрополе Вознесенского собора в московском Кремле
из саркофага внучки Евфросиньи Старицкой Евдокии, умершей в 13 лет, были извлечены небольшие
разрозненные фрагменты шелкового платья. Длинные (160 см) рукава одежды были декорированными
двумя полосами золотого шитья с растительным орнаментом [7]. Не смотря на явно парадный костюм
никаки
х украшений в погребении не было.
Особо стоит сказать об осенней и зимней одежде детей. В крестьянских семьях Русского Севера на
детей надевали тулупчик или шубку, одинаковые по покрою как для мальчиков, так и для девочек.
Зимой девочки надевали на голову толстый шерстяной платок, а мальчики меховую или валяную
шапку. Ве
роятно, в городах средневековой Руси дети носили то же самое. Ориентируясь на много-
численные находки вязаных и войлочных деталей одежд, можно предположить, что детский костюм в
холодное время года включал в себя вязаные иглой вещи – варежки, носки, чулочки, возможно,
шапочки. В сапожки или поршни вкладывались для тепла войлочные стельки, как и во взро
слую обувь.
Возможно, детской была вязаная шапка в форме шлема, найденная на Троицком раскопе в слое XIII в.
[9, с. 36]
В крестьянских семьях каждому ребенку своего комплекта верхней одежды не полагалось. В доме
на всех детей был один зипун и одна шубейка. Их надевали по мере надобности все дети, как ма-
ленькие, так и п
остарше. Но можно предположить, что состоятельные горожане XIV–XVI вв. могли
себе позволить сшить для своих детей верхнюю одежду по размеру. В письменных источниках XVII в.
находим упоминание специально пошитой детской шубы – «шуба баранья децкая новая» [8, с. 96].
В заключении хочется еще раз отметить, что детский костюм в исследуемый период, как и
взрослый, был «говоря
щим». Глядя на одежду ребенка, можно было определить его возраст и статус его
родителей в обществе. Сыну князя полагалась хоть и маленькая, но княжеская шапка, его рубашка была
определенным образом декорирована, копирую взрослую княжескую рубаху. Ребенок из боярской
семьи не мог ходить на людях босиком, его обували в на
рядные сапожки. Возрастные различия прояв-
лялись, вероятно, в первую очередь в аксессуарах и ювелирном уборе. Так, девочки даже из самых
богатых семей до вступления в брачный возраст не могли носить женских оберегов и богатых укра-
шений, иначе предметы эти потеряли бы смысл, поскольку испокон веков служили не только для
красоты, но и для охра
ны женщины, в первую очередь, в репродуктивном возрасте. Кроме того, многие
женские украшения были символами плодородия, то есть, опять же имели смысл только для девушки
на выданье и молодой женщины.
Понимание смысла всех элементов средневекового костюма необходимо для его удачной ре-
конструкции, и детский костюм в этом см
ысле не исключение. Автор будет очень рад, если работа по
поиску и трактовке источников для детского средневекового русского костюма будет продолжена.
Список литературы:
1. Видонова Е.С. Детская одежда начала XVI в. // Кр. сообщения Института истории материальной
культуры. – М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1951. – Вып. XXXVI. – С. 68–75.
3. Елкина И. И., Станюкович А. К. Мужские рубахи из Новоспасской усыпальницы бояр Романовых //
Вестник Костромской археологической экспедиции: Материалы II науч. конф., посв. памяти В.И. Смирнова.
– Кострома: Науч.-произв. центр по охр
ане и использ. памятников истории и культуры; Центр археол.
исслед., 2006. – Вып. 2. – С. 159–167.
4. Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 872 с.
5. Кузьмин В. Г., Михайлов А. В. Исследования грунтовой части Залахтовского могильника: погре-
бальный обряд и традиция // Археология и история Пскова и Псковской земли : семинар им. акад. В.В. Се-
дова : мате
риалы LIII заседания. – Псков : Ин-т археологии РАН, 2008. – С. 199–208.
6. Мальм В.А., Фехнер М.В. Привески – бубенчики // Очерки по истории русской деревни Х–ХIII вв. –
М.: Сов. Россия, 1967. – С. 133–148. – (Тр. Гос. истор. музея. Вып. 47).
7. Олеарий А. Описание путешествия в Московию // Россия XV–XVII вв. глазами иностранцев. – Л.:
Лениздат, 1986. – С. 2
87–470.
8. Панова Т.Д. Уникальная реставрация одежды и первая реконструкция облика ребенка Древней Руси
[Электронный ресурс] // Музеи Московского кремля [сайт]. URL: http://www.kremlin.museum.ru/ru/main
/projects/-/necropolis/2006/ (дата обращения 29.05.2010).
350
9. Рабинович М.Г. Одежда русских XIII–XVII вв. // Древняя одежда народов Восточной Европы. – М.:
Наука, 1986. – С. 63–73.
10. Савенкова М.М. Ручное художественное ткачество: Учебно-метод. пособие для преподавателей и
студентов высших и средних учебных заведений. – Воронеж: Изд-во Воронеж. пед. ун-та, 2002. – 44 с.
11. Седова М.В. Ювелирные изделия Древнего Новгорода (Х–XV вв.). – М.: Нау
ка, 1981. – 196 с.
12. Твой русский костюм / Сост. С. В. Комарова. – СПб.: Теза, 1997.
Е.В. Куприянова
Россия, Челябинск, Южно-Уральский государственный университет
К ВОПРОСУ ОБ ЭТНОКУЛЬТУРНОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
ПАМЯТНИКОВ ЭПОХИ БРОНЗЫ ЮЖНОГО ЗАУРАЛЬЯ
(ПО МАТЕРИАЛАМ КОСТЮМА)
Взаимодействие археологии и этнографии на современном этапе вызывает много вопросов. С од-
ной стороны, этнографические материалы необходимы для реконструкции процессов и явлений, су-
ществовавших в древних бесписьменных обществах и выявленных по данным археологии. С другой
стороны, не всегда понятно, насколько широко можно использовать этнографические параллели и
является ли выявленное сходство доказательством родст
венных и преемственных связей древних и
этнографических культур.
Реконструкция костюма эпохи бронзы, находясь на стыке археологии и этнографии, неизбежно
сталкивается с необходимостью использования данных этноархеологии. Проблема правомерности ис-
пользования этнографических параллелей в реконструкциях костюмов бесписьменных обществ до-
вольно интересна. С одной стороны, многие исследователи считают возможным ссылаться при реконст-
рукциях на ма
териалы этнически родственных групп населения. С другой стороны, костюмы народов,
принадлежащих к разным языковым группам, но обитающим в одной культурно-географической зоне,
зачастую демонстрируют большее сходство составе, в принципах конструирования, орнаментации, не-
жели у родственных народов, проживающих на удаленном расстоянии.
Одни из исследователей, придерживающихся концепции развития костюма в рамках регионов,
видят причи
ны сходства костюмных форм в географическом единстве территорий, объединяющих
народы в одну историко-этнографическую общность [9, с. 162–163; 10, с. 107–108]. С точки зрения
других исследователей, определяющим является духовное единство проживающих на отдельной терри-
тории народов: «Важно то, что прагматический смысл семиотики костюма лежит в поле ценностных
ориентаций, принятых в обществе» [2, с. 317].
Противники теории местн
ого развития приводят иные доводы: «Сегодня большинство этнографов
– исследователей истории костюма нового времени определенного крупного региона, склонно подчер-
кивать, что «покрой одежды и другие ее черты во многом формируются не в рамках народа, а в
пределах региона». Однако не учитывается тот факт, что в изучаемый период этнографической совре-
менности (последние 20
0 лет) резко интенсифицировались торговые связи и иные межэтнические
контакты» [15, с. 11].
Что касается Южного Зауралья, возможно, процессы стагнации межэтнических контактов имели
место в отдельные исторические эпохи – в период перехода к оседлости или кочеванию в рамках опре-
деленных территорий. Но относительно эпохи бронзы, на наш взгляд, нет основания отрицать интен-
сивность миграционных п
роцессов и межкультурных контактов, происходивших в этот период в степи,
последствия чего можно наблюдать в постоянной смене археологических культур, появлении в зонах
контактов памятников смешанного типа (срубно-алакульских, алакульско-федоровских и пр.). Однако
определенные костюмные формы неизбежно должны были сохраняться у народов, проживавших в
рамках данного региона за счет единства условий обитан
ия, сходства хозяйственных типов и сохра-
нения определенных этнических контактов. Так, мигрирующая группа населения, прибыв в опреде-
ленный регион, например, из более южных областей, неизбежно должна была столкнуться с необходи-
мостью изменения одежды в соответствии с климатическими условиями. И в этой ситуации скорее
заимствовались формы одежды у населения, проживавшего на этой т
ерритории, чем изобретались
новые. Таким образом, при использовании этнографических параллелей в реконструкции одежды, на
наш взгляд, предпочтительно использовать примеры народов, пусть не родственных, но проживающих
в сходных условиях. Что касается аксессуаров (украшений, поясов и других предметов), то, как
справедливо отметил С.А. Яценко, путь их заимствования и распространения отличен от заимств
ования
одежды [15, с. 12]. Аксессуары, во многом определяющие стиль костюма, связаны не с условиями
жизни, а с духовными и эстетическими идеалами общества. Пути их распространения могли быть
различными – от прямого импорта до импорта идей. Развитие комплексов украшений и аксессуаров, в