Белов В.А. Сингулярное правопреемство в обязательстве

Подождите немного. Документ загружается.

делегационного обещания в пользу каждого конкретного индоссата, конечно, векселедатель (акцептант)

не делает, но такового и не нужно! Подписанием (акцептом) векселя, а ранее - составлением или

акцептом векселя с оговоркой о приказе, вексельный должник определяет родовыми признаками своих

возможных будущих кредиторов, соглашаясь принять перед ними обязательство уплатить. Само

наличие простого или акцептованного переводного векселя и есть то обстоятельство, которое позволяет

каждому лицу, желающему его приобрести, исходить из предположения о том, что векселедатель

(акцептант) был бы не против дать в его пользу делегационное обещание, идентичное содержанию

векселя. Каждое конкретное делегационное обещание заменяется предположением о согласии

должника на таковые, если только иного не будет в последующем доказано самим должником.

Делегационная природа индоссамента прямо подтверждается действующим законодательством.

Согласно статье 16 Положения о переводном и простом векселе от 7 августа 1937 г. N 104/1341*(179)

"Лицо, у которого находится переводный вексель, рассматривается как законный векселедержатель,

если оно основывает свое право на непрерывном ряде индоссаментов, даже если последний

индоссамент является бланковым. ...Если кто-либо лишился владения векселем в силу какого бы то ни

было события, то лицо, у которого вексель находится и которое обосновывает свое право порядком,

указанным в предыдущем абзаце, обязано отдать вексель лишь в том случае, если оно приобрело его

недобросовестно или же, приобретая его, совершило грубую неосторожность". Таким образом., дефект

отношений валюты с участием предъявителя векселя позволяет потерпевшему с помощью вексельного

должника, обязанного к задержанию исполнения, истребовать вексель из формально законного, но

материально неосновательного владения недобросовестного предъявителя.

Статья 17 Положения завершает описание начала вексельной публичной достоверности

применительно к должнику: "лица, к которым предъявлен иск по переводному векселю, не могут

противопоставить векселедержателю возражения, основанные на их личных отношениях к

векселедателю или к предшествующим векселедержателям, если только векселедержатель, приобретая

вексель, не действовал сознательно в ущерб должнику". То есть акцептант переводного векселя

(делегат) не может ссылаться ни на дефект своих отношений с векселедателем (отношений покрытия),

ни на дефект своих отношений с любым из предшественников добросовестного векселедержателя

(отношений валюты). Несмотря на наличие дефектов в этих отношениях, делегационное обещание

(акцепт переводного векселя) является действительным и не влияет на права добросовестного

приобретателя векселя, хотя бы и легитимированного лишь его формальными признаками.

Применительно к простому векселю следует говорить, естественно, только о недопустимости

возражений из отношений векселедателя к первому (покрытие) и последующему (валюта)

приобретателям, ибо обособленная фигура акцептанта простому векселю неизвестна.

Также и векселедатель переводного векселя не может противопоставлять векселедержателю

возражения, основанные на их отношениях к держателям, предшествующим кредитору. Например,

добросовестному держателю нельзя противопоставить возражение, касающееся незаконности или

неосновательности попадания векселя в оборот. Даже если векселедатель рассчитывал выдать вексель

в обмен на деньги или товар, а после выдачи ничего не получил, он может упрекнуть в этом только того

держателя, кому он этот вексель непосредственно вручил, но никак не его последователей.

То же самое правило относится к индоссантам, авалистам и акцептантам-посредникам. Если они

по совершенным ими сделкам - индоссаментам или авалям - не получили от своего непосредственного

контрагента того, на что вправе были рассчитывать, это не основание пятнать теми же упреками и их

преемников. Да, об этом дефекте отношений валюты лица вправе сообщить прямому должнику и вправе

просить задержать исполнение по векселю, но лишь в одном случае - если требование об исполнении

предъявит именно то лицо, которое участвует в дефектных отношениях. Если же за платежом придет

его преемник, то никаких возражений (кроме сугубо личных) прямой должник ему выставить не может.

Большое внешнее сходство с конструкцией делегации представляет и сам переводной вексель.

"Институту "чистой делегации" суждено было обширное применение в дальнейшей истории. Если

рабовладельца К1 заменить средневековым флорентийским менялой (трассантом), а должника D

венецианским банкиром (трассатом), нового же кредитора К2 сыном флорентийского торговца

(ремитент), обучающимся в качестве студента в Венеции, - то перед нами переводный вексель"*(180), -

пишет один из отечественных романистов. И сходство это не только внешнее. Выше мы видели, что

лицо, принявшее на себя делегационное обещание в форме акцепта переводного векселя, не может

противопоставлять держателю векселя возражения, основанные на своих отношениях с векселедателем

- делегантом, т.е. не может противопоставлять возражений из отношений покрытия. Про отношения

валюты ничего не сказано, и это служит опять-таки косвенным подтверждением того, что на их дефекты

можно ссылаться, но только тогда, когда (а) отношения покрытия - это дарение акцептанта транссанту, а

дефекты отношений валюты таковы, что исключают долг или дарение трассанта ремитенту, и (б)

отношения валюты незаконны или безнравственны.

Таким образом, акцепт переводного векселя - есть делегационное обещание в пользу

конкретного лица или конкретных лиц (приобретателей, поименованных в векселе) и основание для

презумпции делегационных обещаний в пользу всех последующих формально легитимированных

лиц*(181).

Рассмотренные правовые конструкции - публичная достоверность, переводной вексель и

индоссамент - на сегодняшний день являются едва ли не единственными конструкциями, имеющими

чистую (классическую) делегационную природу*(182). Современными исследователями предприняты

попытки использования конструкции делегации также и для объяснения юридической природы

банковского перевода и безналичных расчетов*(183). Ошибочность такой квалификации, по крайней

мере, в отношении данных институтов в их современном состоянии, была убедительно показана еще в

конце 20-х гг. ХХ века М.М. Агарковым*(184).

в) Проблемы современного практического использования института делегации

В настоящее время возможности практического применения делегации в качестве

самостоятельного гражданско-правового института существенно ограничены. Конечно же, наука

гражданского права несоизмеримо богаче всякого гражданского законодательства. Русская и советская

цивилистика знали, а российская знает множество институтов и конструкций, ни словом не упомянутых

ни в Гражданском кодексе, ни в иных актах гражданского законодательства, но, несмотря на это,

успешно применявшихся прежде и применяющихся теперь. В этом смысле делегация являет собой

знаменательное, но весьма неприятное исключение из констатированного общего правила. Именно

отсутствие в положительном законодательстве самых минимальных указаний о тех чертах института

делегации, которые, по крайней мере, законодатель считал бы для делегации бесспорными,

препятствует хоть сколько-нибудь его широкому распространению и применению. Подобно тому, как в

недалеком прошлом делегация была институтом, потерянным наукой, в настоящее время делегация

продолжает оставаться институтом, потерянным для практики.

Причина этого явления коренится, на наш взгляд, в первую голову, во внедоговорной природе

делегации.

Действующий российский ГК, провозглашающий, как это хорошо известно, одним из своих

руководящих начал принцип свободы договора (ст. 421), воздерживается от введения принципа

свободы односторонних сделок. Вероятно, в этом факте, будь он взят сам по себе, не было бы ничего

страшного - ст. 156 Кодекса, согласно которой "к односторонним сделкам соответственно применяются

общие положения об обязательствах и о договорах постольку, поскольку это не противоречит закону,

одностороннему характеру и существу сделки", несомненно, позволила бы распространить принцип

свободы, установленный ст. 421 ГК, и на односторонние сделки. Однако в п. 2 ст. 154 ГК содержится

норма, прямо препятствующая подобной возможности, ибо, согласно ее содержанию, односторонней

"...считается сделка, для совершения которой в соответствии с законом, иными правовыми актами

или соглашением сторон необходимо и достаточно выражения воли одной стороны" (выделено мной. -

В.Б.). Ясно, что если безграничная по определению свобода договора лишь стесняется общим

содержанием законодательства, то рамки свободы односторонних сделок, напротив, широки лишь

настолько, насколько они имеют прямое нормативное либо, в крайнем случае, договорное закрепление.

Существование односторонних сделок, возможности совершения которых прямо не предусмотрено ни

законом, ни иными правовыми актами, ни соглашением, невозможно. Делегационное обещание (в его

общей форме) относится как раз к числу именно таких вот односторонних сделок - юридических актов,

не имеющих нормативного закрепления. Да, законодательству известны частные случаи делегационных

обещаний, в частности такие, как выдача и индоссирование ценной бумаги, но заключать от подобных

единичных случаев к общей конструкции делегации в целом конечно же, нельзя.

Интересен и следующий факт. Практически все современные законодательства считают

единственным инструментом активного сингулярного преемства в обязательствах договор уступки

требования (цессии), а единственным инструментом преемства пассивного - договор о переводе долга

(иногда, в общем, по недоразумению называемый договором делегации). Иные случаи сингулярного

правопреемства составляют институт так называемой законной цессии, т.е. происходят не иначе, как по

основаниям, прямо предусмотренным законом. Естественно, что договорная природа сингулярного

обязательственного преемства не позволяет отождествить его основания (договоры уступки и перевода)

с односторонней сделкой (делегационным обещанием), а тот факт, что делегационного обещания нет и

среди оснований для cessio legis, не приводит, ясное дело, ни к какому иному выводу, кроме того, что по

действующему российскому ГК делегационное обещание не может служить основанием к сингулярному

правопреемству в обязательственных правах и обязанностях, если только такая возможность не будет

прямо предустановлена соглашением сторон - участников того или другого конкретного обязательства.

Ясно, что практика свидетельствует лишь о том, что возможность заключения такого рода соглашений

сама по себе еще недостаточна для того, чтобы о делегации вспомнили и обратились к ней для

обслуживания потребностей хозяйственной жизни. Что же нужно еще?

На наш взгляд, необходимо адекватное законодательное нормирование данного института.

Пусть оно будет на первом этапе самым минимальным, если угодно - фрагментарным, направленным

лишь на то, чтобы подсказать участникам имущественных отношений, что вот, дескать, есть и такой

институт - помните о нем! - но, самое главное - оно должно быть адекватным. Предшествующее

изложение не позволяет говорить о делегации как об элементарной конструкции гражданского права;

скорее, наоборот: ни сама делегация не может быть отнесена к числу гимназических элементов

цивилистики, ни, уж тем более, этого нельзя сказать об объясняемых с ее помощью институтах и

обслуживаемых с ее помощью потребностях. Эти обстоятельства свидетельствуют, с одной стороны, о

том, что делегация не возродится сама по себе - ее надо целенаправленно возрождать; с другой - о том,

что она не может быть "вписана" в российское законодательство как новый цельный самостоятельный

институт, по крайней мере, пока. В настоящее время не только достаточно, но и желательно "привязать"

ее к каким-либо уже известным институтам гражданского законодательства.

Представляется, что нормативная база для применения института делегации, в самом

элементарном виде, может быть создана путем внесения всего трех изменений и двух дополнений в

Гражданский кодекс. Вот они:

1) Статья 403, устанавливающая в качестве общего правила ответственность должника по

обязательству за действия третьих лиц, если иного не установлено законом, может быть дополнена

указанием типа ", договором или односторонней сделкой о возложении на них (принятии ими на себя)

обязанностей должника". В результате будет создана почва для совершения посторонними

обязательству лицами односторонних сделок, направленных на принятие на себя чужих долгов -

обещаний пассивной делегации как в титулированном, так и в ее чистом виде*(185).

2) Статья 430, ныне трактующая о договорах в пользу третьих лиц, может быть изменена в том

смысле, чтобы она гласила об обязательствах в пользу третьих лиц, в том числе и тех, которые

приобрели статус кредиторов в силу соглашений или односторонних сделок. Поместив ее в главе об

исполнении обязательств (а не о договорах), мы подготовим почву для регламентации активной

делегации.

3) Из статьи 414 о новации обязательств необходимо исключить указание о том, что новое

обязательство, возникающее взамен прекращаемого, должно быть непременно обязательством между

теми же лицами, что и прекращаемое.

4) Наконец, необходимо дополнить раздел о перемене лиц в обязательствах: (а) статьей,

содержащей указание на возможность такой перемены в результате односторонней сделки -

делегационного обещания, введя в ней соответствующую терминологию и отослав к указанным выше

статьям 403, 430 и 414, и (б) статьей об условиях действительности делегационного обещания и

возражениях делегата делегатарию. При разработке первой из статей, предлагаемых к включению в ГК,

вполне можно обойтись существующей терминологией, взятой из римского права и романо-германской

цивилистики. А вот разрабатывая вторую статью - об условиях действительности делегации и

возражениях делегата - необходимо определиться, какую из теорий делегации мы положим в ее основу.

На наш взгляд, наиболее полной и последовательной в этом смысле является теория А.С. Кривцова.

Вместе с тем при ее изучении у нас возник ряд практических проблем, преодоление которых в

рамках данной теории оказалось невозможным, что и вызвало появление в настоящей монографии

следующего параграфа.

§ 6. Поправки к теории Кривцова

В сущности, все наши поправки сводятся, скорее, к уточнениям, нежели принципиальному

изменению выводов А.С. Кривцова. В самом общем виде все они уже были намечены выше при

изложении вопроса об использовании теорий делегации.

а) О природе делегационного обещания

А.С. Кривцов и практически все иные цитируемые исследователи говорят о договоре делегации.

Рассматривая делегацию в римском праве, мы отмечали, что делегация со временем обрела форму

стипуляции - договора особого рода, выделенного именно по признаку внешнего выражения, признаку

формы, но вместе с тем разновидностью стипуляции все же не стала. Еще раз подчеркиваем:

непосредственным основанием правоотношений делегации является односторонняя сделка должника

(делегата), состоящая в даче делегационного обещания, адресованного конкретному лицу - кредитору

(делегатарию). Конечно, само по себе такое обещание не будет делаться на пустом месте - скорее

всего, оно будет спровоцировано заинтересованным лицом*(186); точно также понятно, что без его

принятия со стороны кредитора - существующего при пассивной делегации и нового при делегации

активной - оно не даст юридического эффекта. Поэтому о делегационном обещании можно говорить

лишь как об одном из элементов сложного юридического состава, приводящих к установлению

делегационного обязательства. Но во всяком случае ясно, что правоотношения, возникающие между

делегатом и делегатарием (делегационное обязательство), ни в коем случае не есть договорные

правоотношения. Договорными могут быть правоотношения, являющиеся основанием делегации, -

отношения покрытия и валюты, но не обязательственные правоотношения, сложившиеся в результате

делегации. Делегационное обещание может иметь значение акцепта оферты и, следовательно,

приводить к заключению договора, но только между делегатом и делегантом (т.е. оформлять отношения

покрытия), а не делегатом и делегатарием.

Ошибочность трактовки делегационного обещания как предложения заключить договор,

адресованного делегатом делегатарию, видна из следующего. Оферта предполагает определенный

срок и способ ответа на нее, т.е. нуждается в принятии, особом волевом акте. При неполучении ответа

установленным способом в течение этого срока, т.е. при непринятии оферты, она считается

неакцептованной и теряет силу; правоотношений при этом не возникает, договора не заключается.

Оферта может быть отозвана контр-офертой, при условии, что контр-оферта будет получена ранее, чем

оферта. Но ничего подобного в делегации не происходит. Правоотношения делегации считаются

установленными с момента дачи делегационного обещания, цель которого - установить

обязательственное право определенного содержания для известного лица (делегатария). Подобно всем

односторонним сделкам для действительности делегации достаточно волеизъявления одной стороны -

делегата. Раз изъявив эту волю, делегат не может взять свое обещание назад, не может сделать

одностороннюю контр-оферту. Делегационное обещание бесповоротно, разве только сам делегатарий

выразил бы волю на отмену сделанного ему делегационного обещания. Оно не нуждается в принятии

делегатарием, достаточно его восприятия - особого познавательного, но не волевого, не юридического

акта*(187). Давший делегационное обещание делегат оказывается связанным самим этим фактом перед

делегатарием, даже если последний никак не выразит принятия этого обещания. Более того,

делегатарий не может быть признан субъектом сделки делегации - сделка-то односторонняя!

"Субъектами односторонних сделок, - пишет В.С. Толстой, - являются лица, совершающие их, в

отличие от лиц, к которым эти сделки обращены (адресатов). Для адресата правовые последствия

наступают непосредственно на основе односторонней сделки и независимо от его действий"*(188)

(выделено мной. - В.Б.). "Следует также отметить, - продолжает Б.Б. Черепахин, - что принятие права,

установленного односторонней сделкой, отличается от акцепта договорной оферты тем, что

одностороння сделка порождает право для лица, принявшего его, независимо от этого принятия,

тогда как предложение заключить договор определенного содержания без его принятия не порождает

соответствующих прав и обязанностей"*(189) (выделено мной. - В.Б.). Далее ученый разъясняет свою

мысль: оферент и акцептант преследуют своими действиями возникновение прав и обязанностей, но не

тех именно, которые порождаются отдельно взятыми их односторонними актами - соответственно,

офертой и акцептом.

О.С. Иоффе подчеркивает, что для односторонних сделок характерно также отсутствие

зависимости их действительности и последствий от действий лиц, к которым они обращены. На примере

завещания он указывает, что юридическая сила такового определяется "...всецело и исключительно

волеизъявлением его автора"*(190), т.е. волеизъявлением составителя завещания, независимо от того,

примет ли назначенное наследником лицо наследство или откажется от него. "То же самое следует

сказать и обо всех других односторонних сделках, требующих от лиц, к которым они обращены,

совершения определенных действий, для того чтобы воспользоваться вытекающими из них правами.

Такого рода действия на действительность односторонних сделок и их юридическую природу никакого

влияния не оказывают"*(191).

Имея в виду содержание сделки делегационного обещания, можно без колебаний сделать вывод

о ее односторонней природе.

Вывод Б.Б. Черепахина о том, что правопреемство по обязательствам, основанное на

односторонних сделках, может иметь место только в виде исключения, а именно - на основании

завещания, принятия наследства и отказа от него*(192), но не на основании делегационного обещания,

не должен служить основанием для опровержения наших рассуждений, ибо он был сделан в эпоху, когда

рассуждения о делегации вообще и делегации как основании перемены лиц в обязательствах речи быть

просто не могло.

Нельзя расценивать делегационное обещание и как акцепт предложения делегатария,

адресованного последним делегату. Хотя внешняя стипуляционная форма свидетельствует о том, что

делегационное обещание дается в ответ на вопрос делегатария ("Обещаешь дать?" - "Обещаю"), тем не

менее квалификация вопроса как оферты, а ответа как акцепта неправильна. Делегационное обещание

дается делегатом не потому, что об этом его спросил делегатарий, а потому, что ему предложил сделать

это делегант - на то оно и делегационное обещание. Иное обещание, так или иначе связанное с

личностью делегатария, просто не будет обещанием делегационным. Интерес делегата в

делегационном обещании обусловлен личностью делегатария ровно настолько, насколько принятие и

исполнение делегационного обещания будет выгодно для самого делегата (т.е. его интересуют в этом

смысле отношения покрытия) и делеганта (т.е. его может волновать, приведет ли делегация к тому, чего

хотел делегант, распоряжаясь принять делегационное обещание, отношения валюты). Сам делегатарий

интересен ему только как лицо, действующее в интересах и за счет делеганта, причем делеганта,

который делегату небезразличен. В этом смысле делегационное обещание нужно считать, скорее,

положительным ответом на предложение (приказ, просьбу, распоряжение) делеганта, акцептом оферты

о заключении договора с делегантом, договора об уплате в пользу третьего лица на основании особой

односторонней сделки (делегационного обещания).

Таким образом, трактовка делегационных отношений как договорных не только неверна, но и, как

нам представляется, объективно невозможна.

б) О роли отношений покрытия

Обращает на себя внимание, что в рассуждениях А.С. Кривцова о влиянии отношений покрытия

на действительность делегационного обещания явно упущен вопрос о случае недобросовестности

делегатария. Излагая взгляды ученого по этому вопросу, мы указали, что "даже зная об отсутствии или

дефекте отношений покрытия делегатарий тем не менее может претендовать на реализацию своего

права требования, ибо возможность оказания делегатом делеганту кредита сохраняется всегда. Имея на

руках документ с чистым делегационным обещанием, делегатарий вправе рассчитывать, по крайней

мере, на этот кредит". Так ли это?

Представим себе следующую ситуацию. Некая организация, отвечающая всем признакам

несостоятельности (банкротства), вступает в сговор с одним из своих кредиторов с целью оказания

последнему преимущества перед другими кредиторами в удовлетворении требований. Для этого

потенциальный банкрот находит третье лицо, которое ничего не знает о состоянии его дел, согласное

приобрести у него имеющееся имущество (нередко - собственные же ценные бумаги). Заключается

договор купли-продажи, по которому имущество переходит в собственность покупателя. Затем банкрот

делает покупателю делегационное распоряжение - предлагает ему принять делегационное обещание

перед собственным кредитором по исполнению его, банкрота, обязательств, за счет той суммы, которую

покупатель должен уплатить ему по договору купли-продажи имущества. Делегационное обещание

дается, затем исполняется. Избранный кредитор банкрота оказывается удовлетворенным, а имущество

оказывается в собственности ничего не подозревающего третьего лица. Дальше возможны два

варианта: приобретенные ценные бумаги стремительно обесцениваются, либо сделка купли-продажи

оспаривается кредиторами банкрота как противозаконная и имущество у покупателя отбирается.

Отношения покрытия, таким образом, рухнули.

Предложенное А.С. Кривцовым делегату право "самому считаться с делегантом" в данном

случае является выражением высшей несправедливости, ибо отношения покрытия оказались

противозаконными не по злому умыслу и не по беспечности делегата, а из-за злонамеренной их

маскировки делегантом, осуществлявшейся не без ведома, а может статься - и не без помощи

делегатария (последнее особенно вероятно, если делегатарий - банк, обслуживающий делеганта).

Делегат, формально участвующий в отношениях покрытия, по существу "завязан" в них даже менее, чем

делегатарий, ибо у делегата и в мыслях не было заключить незаконную сделку. Наоборот, делегат

вполне может представить доказательства того, что он осведомлялся о кредитоспособности делеганта в

обслуживающем его банке и получил положительный ответ! Вправе ли мы возлагать на делегата бремя

предположения того, что лицо, давшее справку о кредитоспособности, окажется заинтересованным в

выдаче такой справки, хотя бы и не соответствующей действительности?!

Итак, если (по общему правилу) пороки отношения покрытия являются следствием умысла или

небрежности самих участвующих в них сторон (делегата и делеганта), то, конечно же, нет никаких

оснований возлагать ответственность за них на третье, не участвующее в отношениях покрытия лицо

(делегатария). Но если делегатарий в момент дачи ему делегационного обещания знал о пороках

правоотношения покрытия и, тем не менее, сознательно действуя в ущерб делегату, воспользовался

этим обещанием, то такие действия нельзя квалифицировать иначе, как причинение ущерба

недобросовестным осуществлением субъективного права. Тем больше оснований для квалификации

действий делегатария как деликта в случае, когда делегатарий сам или через делеганта вводит

делегата в заблуждение относительно характера или содержания отношений покрытия именно с целью

вызвать делегационное обещание не подозревающего обмана третьего лица в свою пользу.

Доказывание любого из названных обстоятельств делегатом должно расцениваться как

доказательство недобросовестности кредитора (делегатария) и основание предоставления делегату

прав "считаться" не только с делегантом, но и (по собственному усмотрению) с делегатарием, например,

путем парализации его требования эксцепцией о недобросовестном или даже противоправном

поведении.

в) О значении отношений валюты

В рассуждениях о влиянии на действительность делегации отношений валюты А.С. Кривцовым

не принят во внимание законный интерес делеганта. Действительно, делеганту обычно желательна

действительность делегации, причем даже в том случае, когда отношения валюты ничтожны, отпали или

дефектны настолько, что не позволяют говорить об осуществлении делегатарием требования к

делеганту. Но возможна и ситуация, когда законный интерес делеганта заключается в том, чтобы

констатировать недействительность делегации. Эта ситуация возникает тогда, когда отношения

покрытия представляют собой кредит делегата делеганту. Выдавая и исполняя делегационное

обещание, делегат действует по просьбе и за счет делеганта и, естественно, имеет право возмещения

делегантом всего, что будет затрачено им на исполнение делегационного обещания. Если такое

исполнение заменяет ранее не существовавшие, недействительные или такие отношения валюты,

которые не угрожали бы делеганту требованиями делегатария, делеганту нет никакого интереса

"возвращать" ненужный ему кредит и, тем более, - платить проценты за пользование им.

В описанной и иных аналогичных ситуациях делегату должно быть позволительно ссылаться на

любой дефект отношений валюты с участием делегатария, а не только на их незаконность и

безнравственность. Иначе нарушатся интересы делеганта. При этом, однако, надо различать два

случая: (1) делегант в момент заявления просьбы о делегационном обещании был осведомлен или

должен был быть осведомлен о дефектности отношений валюты; (2) противоположная ситуация, т.е.

случай, когда делегант не знал и не должен был знать о такой дефектности. В первом случае все должно

оставаться согласно теории А.С. Кривцова: если делегант по собственной оплошности впал в ошибку

или намеренно закрыл глаза на пороки отношений валюты, естественно возложить на него все бремя

неблагоприятных последствий такого поведения. Но во втором случае интерес делеганта заслуживает

защиты, ибо свидетельствует о недобросовестности делегатария. По этой причине делегант должен не

только иметь право снабдить делегата всеми сведениями и доказательствами, которые позволяли бы

ему парализовать требования делегатария, но и иметь право обязать делегата пользоваться этими

сведениями и доказательствами. Понятно, что последствия неправомерного отклонения требования

делегатария на основе подложных или поддельных доказательств должны быть возложены на

делеганта, а при вступлении последнего в сговор с делегатом - солидарно на обоих нарушителей права

делегатария.

А.С. Кривцов начал рассуждать о случаях, когда заявление делегатом эксцепций против

требования делегатария может быть признано его обязанностью перед делегантом. По его мнению, это

может иметь место лишь тогда, когда имеются особые доказательства того, "...что делегант, несмотря на

"приказ", хотел видеть осуществление известных возражений против иска делегатария. Таким

доказательством может служить, например, последовавшее вслед за "приказом" письмо делеганта, в

котором делегат извещается о ближайшей природе того "отношения валюты", которое лежит в

основании делегации. Все дело зависит от индивидуальных особенностей отдельных случаев, и, только

взвесив все эти особенности, можно прийти к какому-либо окончательному результату по занимающему

нас вопросу"*(193). Как видим, рассуждения завели ученого совершенно не в нужную сторону, ибо

"индивидуальные особенности" не могут изменять качества правоотношений - наличия или отсутствия

юридической обязанности. Да и указал автор всего на одну "особенность" - наличие доказательств

каузальности предложения о делегации. Но приведенный им пример не иллюстрирует сказанного, ибо

принятие во внимание делегатом письма с указанием на отношения валюты, направленного следом за

"приказом", но не упоминаемого в нем самом, зависит исключительно от доброй воли делегата. А

значит, никакой обязанности может не получиться.

Следовательно, вывод А.С. Кривцова может быть признан правильным, но лишь при условии,

что: (1) сведения об отношениях валюты сообщаются делегату делегантом в самом предложении о

делегации; (2) либо, в крайнем случае, в документе, на которое это предложение ссылается*(194); (3)

делегационное обещание будет не чистым, а титулированным. Случаи же, которые мы считаем

основанием возложения на делегата обязанности пользоваться возражениями из недостатков

отношений валюты, относятся к числу случаев именно чистой делегации, в которой делегант

первоначально не стремился видеть осуществление делегатом возражений из отношений валюты. Наши

случаи объединены наличием таких изменений или свойств у отношений валюты, которые наступили

или стали известными после возникновения отношений делегации, наступления (наличия) которых

добросовестный делегант не мог и не должен был предполагать, но зная о которых он не дал бы

делегату делегационного "приказа". В них письмо делеганта идет действительно вслед за приказом, и

его принятие во внимание или отклонение становится предметом доброй воли делегата, если иного -

обязанности принятия этого письма во внимание - не будет установлено законом. Как было показано

выше, установление в законе предписания о такой обязанности вполне отвечало бы требованиям

справедливости, да и целесообразности тоже. Вряд ли было бы правильным позволять делегату,

несмотря на просьбы и мольбы делеганта, молчаливо производить исполнение по заведомо не

существующим отношениям валюты, затем "считаться" с делегантом по отношениям покрытия и

возлагать на делеганта бремя истребования у делегатария неосновательно полученного за его,

делеганта, счет. Куда проще обязать делегата пользоваться возражениями "раскаявшегося" делеганта и

парализовать ими требование недобросовестного делегатария.

Неисполнение такой обязанности должно служить основанием предоставления делеганту права

пользоваться против требования делегата по отношениям покрытия предположением о его

недобросовестном поведении, а также всеми теми возражениями, которыми делегат обязан был

воспользоваться, но не воспользовался.

г) Об последствиях дефектов обоих отношений

По совершенно правильному мнению А.С. Кривцова, делегация недействительна при

недействительности обоих отношений: и отношений покрытия, и отношений валюты. Противопоставляя

этому случаю недействительность какого-то одного из отношений, ученый утверждает, что

недействительность одного из отношений позволяет обосновать действительность делегации другим

отношением*(195). Следовательно, в данном вопросе автор разделяет "теорию отсутствия двух

оснований" Кинделя: есть хотя бы одно основание - хорошо, нет обоих - нет и делегации.

Вряд ли это объяснение может быть признано правильным. Действительность чистой делегации

не является следствием действительности одного из ее оснований. Делегация на то и чистая, чтобы не

ставить себя в зависимость ни от одного из них. Действительность одного из оснований - это лишь

внешнее проявление условия действительности делегации, которым является наличие в отношениях

делегации частного интереса добросовестного лица, заслуживающего законодательного уважения

(защиты). Действительность отношений покрытия свидетельствует о наличии в делегации законного

интереса делегата, действительность отношений валюты - о наличии законного интереса делегатария.

Недействительность и того и другого - и отношений покрытия, и отношений валюты - свидетельствует о

том, что ни один из участников правоотношения делегации не является добросовестным лицом. Значит,

их частные интересы в делегации не могут быть признаны законными, а сама делегация должна

считаться недействительной.

§ 7. Теоретическое конструирование активной цессии (сингулярной сукцессии)

Если теоретическое исследование вопроса о сущности делегации стало уделом весьма

небольшого числа ученых, то аналогичных исследований о цессии прав и долгов не осуществлял

вообще никто. Упомянутая нами ранее работа Н.Г. Вавина*(196), представляет собой, скорее, попытку

обобщения современного автору законодательного материала, нежели обещанное исследование

"природы и понятия договорной цессии". Мы прекрасно осознаем, что предпринимаемая нами первая

попытка построения гражданско-правовой теории цессии связана с очень большой ответственностью

перед каждым отдельным читателем и наукой гражданского права в целом. По этой причине мы

ограничим круг проблем, подлежащих теоретическому объяснению теми, которые составляют

необходимую принадлежность существующих теорий делегации. Как мы помним, таких проблем было

две: (1) влияние на действительность и наличность правоотношений делегации фактов получения и

неполучения делегатом эквивалента от третьего лица (действительности и недействительности

отношений покрытия); (2) значение для наличности и действительности делегации отношений валюты,

т.е. отношений между делегантом и делегатарием. Для того чтобы объяснить две аналогичных

проблемы, возникающих в случае с цессией, нам, несомненно, потребуется, во-первых, дать

определение понятия цессия и описать ее виды, во-вторых, обнаружить сходство и различия

цессионных правоотношений с правоотношениями делегации и, наконец, в-третьих, скорректировать

проблемы, освещаемые в рамках теорий делегации, применительно к цивилистической конструкции,

хотя и иной по своей сути, но служащей идентичным практическим целям и в силу этого сопоставимой с

делегацией.

Цессия представляет собой соглашение (договор), по которому одна сторона, являющаяся

кредитором некоторого обязательственного правоотношения, отказывается от принадлежащего ему

статуса кредитора либо в пользу другой стороны - третьего, постороннего упомянутому

обязательственному правоотношению лица (активная цессия), либо - в пользу должника упомянутого

обязательственного правоотношения взамен на свое участие во вновь возникающем обязательственном

правоотношении, по содержанию совпадающем с первоначальным, но с участием на стороне должника

третьего лица (пассивная цессия). Нередко термин "цессия" употребляется также и для обозначения

того юридического распорядительного эффекта, который наступает в результате заключения цессии в

смысле соглашения, т.е. замены кредитора либо должника. Так, нередко говорят о договоре цессии или

цессионном соглашении; понятно, что в этих случаях слово "цессия" употребляется как раз для

обозначения гражданско-правового результата, на достижение которого направляется соответствующий

договор или соглашение. В дальнейшем мы будем говорить о цессии как в смысле самого договора, так

и в смысле его результата, поскольку из контекста всегда достаточно точно ясно, о чем идет речь.

Последовательно рассмотрим основные признаки каждого вида цессии.

Активная цессия (иначе именуется уступкой прав и сингулярной сукцессией) представляет собой,

как традиционно утверждают, соглашение между верителем и третьим лицом "об уступке первым

последнему без согласия должника самого обязательственного права"*(197). Сразу оговоримся, что мы

не имеем ничего против данного определения с учетом того, что категория "уступка" должна

восприниматься как требующая юридической квалификации и объясняемая именно так, как это сделано

нами в первом параграфе первой главы настоящего исследования.

Первый признак активной цессии в частности и всякой цессии вообще - ее договорный характер.

Из этого отличия, которое можно назвать главным, основополагающим, будет брать корни вся

специфика, отличающая положение участников цессии от положения участников делегации. Если

делегация представляет собой обещание, которое не может быть взято делегатом назад даже без

особого акта его принятия делегатарием, т.е. одностороннюю сделку, то цессия это договор. Для

действительности делегации достаточно волеизъявления одного лица - дающего делегационное

обещание (делегата), а для действительности цессии необходимо волеизъявление как минимум двух

лиц - уступающего обязательственное право (первоначального кредитора или цедента) и принимающего

это обязательственное право (нового кредитора или цессионария). Обращает на себя внимание также и

то обстоятельство, что если правоотношения активной делегации складываются между должником и

новым кредитором, то правоотношения активной цессии - между двумя кредиторами (первоначальным и

новым), но без участия должника. Что стал бы делать кредитор, пожелавший инициировать активную

делегацию? Он направил бы должнику распоряжение о том, чтобы последний исполнял возложенную на

него юридическую обязанность не ему (кредитору), а третьему лицу. Цель - вызвать должника на

делегационное обещание в пользу третьего лица, превратив таким образом должника в делегата, третье

лицо - в делегатария (нового кредитора), и притом покинув обязательство в качестве делеганта. При

активной цессии все происходит совершенно иначе: кредитор ни на что не вызывает должника (больше

того - он с ним вовсе не общается), но заключает с третьим лицом (будущим новым кредитором)

договор, согласно которому тот, кто прежде был посторонним для обязательства лицом, теперь

становится его активным участником (кредитором), в то время как лицо, ранее бывшее кредитором,

утрачивает свой кредиторский статус и оказывается в положении лица, не имеющего к обязательству

никакого отношения. Как и в делегации, третье лицо "выталкивает" прежнего кредитора из

обязательства, занимая его место, с той лишь разницей, что импульс к такому "выталкиванию" дает не

делегационное обещание должника и его последующее использование новым кредитором

(делегатарием), а договор нового кредитора (цессионария) с прежним (цедентом). Должник,

принимавший на себя обязательство только перед цедентом и не участвовавший в его договоре с

цессионарием, оказывается поставленным перед следующим фактом: без какого бы то ни было

собственного участия он становится должным новому, быть может, даже вовсе незнакомому ему лицу -

цессионарию. Да, это происходит не просто так, а за счет того, что должник (опять же без всякого своего

участия) перестает быть обязанным перед прежним своим кредитором - цедентом; о чем это говорит?

Только о неизменности его имущественного положения, в то время как его юридический (гражданско-

правовой) статус претерпевает значительные пертурбации.

Как видим, цессия примечательна тем, что после ее совершения обязательственное

правоотношение, которое с имущественной точки зрения, как кажется, остается прежним, в

действительности оказывается обросшим своеобразной "цессионной аурой". Что свидетельствует о ее

наличии? Какие признаки? Неработоспособность одного из ключевых принципов гражданского права -

принципа автономии воли, проявляющегося, в частности, в недопустимости произвольного

вмешательства кого-либо в частные дела и неприкосновенности частноправовой сферы. Никто не может

быть обязан к чему бы то ни было иначе, как по собственной воле - прямо выраженной или

подразумеваемой; никто не может быть принужден считаться с договором, в заключении коего он не

участвовал, равно как и никому не позволительно и ссылаться на договор, заключенный посторонними

лицами; наконец, ни одна обязанность не может быть установлена без достаточного правового

основания (встречного удовлетворения). Все эти очевидные положения в случае с цессией куда-то

испаряются самым загадочным образом: на лицо (должника) падает обязанность, в установлении

которой он не участвовал; должник обязан подчиниться нормам договора посторонних лиц о перемене

личности его кредитора и, в случае чего, вправе сам на эти нормы сослаться; наконец, должник не

только не получал от нового кредитора встречного удовлетворения, но и не мог его получить, что

называется, по определению, ибо до установления требования в его пользу он не был даже знаком с

этим лицом.

Сказанное означает, что первая проблема, которую нам предстоит разрешить прежде, чем

двигаться дальше, состоит в установлении источника обязательности договора активной цессии для

должника. Должник как лицо, постороннее договору цессии, вправе не считаться с этим договором и

расценивать противостоящих ему лиц, вне зависимости от их количества, как одного участника

обязательства, занимающего место кредитора. Недаром еще русские цивилисты в свое время говорили

о разделении правоотношений, складывающихся в результате совершения цессии, на две группы:

первая - между цедентом с одной стороны и цессионарием с другой, а вторая - отношения между

должником (цессионаром) с одной стороны и кредиторами (цедентом и цессионарием) с другой*(198).

Действительно, юридическая природа цессии неоднозначна. С одной стороны, этот договор

освобождает должника от обязанности перед цедентом (первоначальным кредитором), т.е.

устанавливает определенные выгоды для должника - поименованного в договоре третьего лица. С

другой стороны, договором цессии определяется, что должник становится обязанным перед лицом

(цессионарием), должником которого он ранее не состоял. И если первая часть договора цессии не

вызывает никаких сомнений, то непонятна его вторая часть: на каком основании законодательство

разрешает двум лицам по своему усмотрению возлагать обязанности на третье лицо?

Нам представляется, что корень данной проблемы в ошибочном отнесении договора цессии к

числу договоров в пользу третьих лиц. Как известно, договоры в пользу третьих лиц могут устанавливать

для третьих лиц только права. Но до тех пор, пока третье лицо не выразило намерения воспользоваться

выгодами, предоставленными ему по договору, его стороны вправе этот договор расторгнуть или

изменить, в том числе и таким образом, чтобы урезать или отменить ранее планировавшиеся к

предоставлению права. Если цессию причислять к договорам в пользу третьего лица, слагающим с

последнего обязанность перед одним кредитором при условии несения обязанности перед другим, то мы

будем вынуждены признать, что до того момента, пока должник прямо не согласится воспользоваться

предоставленной ему договором цессии возможностью сменить кредитора, перемены кредитора

произойти просто не может. Но такое заключение, во-первых, не соответствует традиционным

нормативным положениям о цессии, а во-вторых, отождествляет цессию и активную делегацию, ибо и в

том и в другом случае смена кредитора происходит только по воле должника. Это означает, что

сложение с должника обязанностей перед цедентом нельзя рассматривать как некое отдельно

предоставляемое должнику благо. Его следует трактовать в неразрывной связи со вторым неизменным

атрибутом цессии - установлением обязанности перед новым кредитором. Договор активной цессии

заключается не для того, чтобы "осчастливить" должника (смотри, дескать, если хочешь, можешь не

исполнять такому-то, но только если исполнишь другому). Цель заключения договора активной цессии -

облечение в юридическую форму факта распоряжения одного лица своим правовым статусом

(правовым положением) кредитора путем его предоставления другому лицу. Но что представляет собой

пресловутое распоряжение лица своим правовым статусом или положением?

Для ответа на этот вопрос вернемся в начало работы, к § 2 первой главы, дабы вспомнить наши

выводы, касающиеся понятия юридического (распорядительного) действия или распоряжения. Они

сводятся к трем следующим основным положениям. (1) Если верно, что распоряжение - суть

юридическая возможность, т.е. возможность, имеющая своим предметом субъективное право или

юридическую обязанность, то такая возможность может находиться только вне распоряжаемого

субъективного права (юридической обязанности), например, в числе элементов (динамической?)

правоспособности его (ее) обладателя (носителя). (2) Распоряжение наличествующим субъективным

правом или реально существующей юридической обязанностью предполагает совершение действий,

влекущих прекращение распоряжаемого права либо обязанности. (3) Такое прекращение (реализация

возможности распоряжения) может повлечь либо исчезновение этой возможности за ненадобностью (по

причине бесследного прекращения субъективного права (юридической обязанности), его "ухода в

никуда"), либо может сопровождаться возникновением аналогичной возможности для обслуживания

вновь возникшего (на базе прекращенного) субъективного права или юридической обязанности, в том

числе и в составе правоспособности другого лица (правопреемника).

Ценность понятия правопреемства и самой теории правопреемства в том и заключается, что ими

обнимаются и систематизируются случаи возникновения правоотношений (прав и обязанностей) не на

"пустом месте" (из "ничего" или из "ниоткуда"), а на базе уже существующих гражданских

правоотношений, которые в таком случае, прекращая свое существование, не обращаются в "ничто" и не

уходят "в никуда". Учение о правопреемстве - это учение о производных способах возникновения и

прекращения субъективных гражданских прав. Необходимыми условиями, при которых может быть

допущено производное приобретение обязательственных прав, очевидно, являются следующие два

обстоятельства: (1) правовое положение нового кредитора не должно быть лучшим, нежели положение

кредитора предшествующего; (2) правовое положение должника не должно ухудшиться. Заключаемое в

таких условиях соглашение, направленное на реализацию возможности распоряжения субъективным

обязательственным правом, может быть признано договором об активной цессии - основанием

производного приобретения обязательственного права. Подписание договора цессии цедентом означает

и его приказ должнику чинить исполнение не ему, а третьему лицу так же, как если бы оно и было

кредитором в их обязательственном правоотношении.

Теперь мы можем приступить к рассмотрению двух основных проблем, связанных с влиянием

отношений между различными лицами на действительность активной цессии и на ее последствия. Как

мы помним, в случае делегации отношения между делегантом и делегатом, т.е. те отношения, на

основании которых делегант может что-то просить от делегата, назывались отношениями покрытия. Те

же отношения, в которых делегант просит делегата занять его место (отношения между делегантом и

делегатарием), т.е. отношения, в которых делегат не участвует, называются отношениями валюты.

Нечто подобное наблюдается и в случае активной цессии. Выбывающий (первоначальный кредитор,

цедент) состоит в обязательственных правоотношениях с цессионаром (должником). Назовем их

отношениями покрытия, ибо они - основание приказа цедента цессионару чинить исполнение третьему

лицу так же, как если бы оно было кредитором. Но выбывает цедент не просто так, а потому, что

цессионарий (новый кредитор) что-то предоставляет ему. Что именно - это может быть обусловлено как

в договоре цессии, так и вне его. Назовем эти отношения отношениями валюты.

Теперь посмотрим на то, как отношения покрытия и валюты влияют на правовое положение

должника (цессионара) и кредиторов.

При надлежащем развитии отношений покрытия должник лишен возможности не подчиниться

приказу своего кредитора о производстве исполнения по обязательству другому лицу. Но такая

возможность у него должна появиться немедленно, как только отношения покрытия начнут страдать

каким-либо дефектом. Ясно, например, что не обязан подчиняться приказу о возврате суммы займа

третьему лицу заемщик, который сам суммы займа не получал. Точно также не обязан подчиняться

приказу продавца покупатель, не получивший предмета купли-продажи в срок, установленный

договором. Естественно, не обязан подчиняться приказу кредитора должник по сделке, признанной

недействительной, или по ничтожной сделке, в отношении которой применены последствия ее

ничтожности. Данные выводы основаны на доказанных выше положениях о том, что цессия не может

ставить нового кредитора в положение лучшее, чем положение цедента, а также не может ухудшать

положения должника. Следовательно, любой дефект отношений покрытия (обязательственных

отношений, в состав которых входит уступаемое право требования), может использоваться должником

как основание для возражения против требований нового кредитора так же, как если бы перед ним был

старый кредитор. Иначе говорят, что права кредитора цедируются со всеми присущими им пороками,

которые не устраняются ничем, даже добросовестностью приобретения этих прав. Недействительность

отношений покрытия означает, таким образом, отсутствие права у нового кредитора, а значит и

неэффективность (беспредметность) договора цессии.

Правильный ответ на второй вопрос - о том, какое влияние на активную цессию и ее правовые

последствия оказывают отношения валюты - может быть найден только при условии, что мы

разграничим отношения валюты на два типа. Первый тип - отношения валюты представляют собой

отношения из договора цессии; второй тип - любые иные отношения. Принципиальное различие между

этими случаями следующее: об отношениях, лежащих вне цессии, цессионар должен предполагаться

неосведомленным, в то время как об отношениях валюты, вытекающих из договора цессии, цессионар,

как правило, информирован, поскольку о совершенной уступке должник должен быть уведомлен с

предоставлением доказательств такой уступки - п. 1 ст. 385 ГК.

Естественно, что должник, не знающий о характере и состоянии отношений валюты, не имеет

фактической возможности пользоваться ссылками на какие-либо дефекты этих отношений до тех пор,

пока не будет прямо информирован о них. Кем? Естественно, в этом может быть заинтересован только

прежний кредитор (цедент), ибо интерес цессионария состоит в том, чтобы цессия во всяком случае

оставалась бы действительной. Допустим, что цедент направляет должнику информацию о том, что

основанием совершения уступки требования было его соглашение с цессионарием,

предусматривающее, скажем, передачу последним имущества цеденту, и в последующем признанное

недействительным. Получает ли должник право ссылаться на это обстоятельство с целью парализации

требования цессионария? А может быть, на него возлагается и обязанность заявления такого

возражения?

Руководствуясь выведенным выше правилом о том, что правовое положение нового кредитора

не должно быть лучшим, чем правовое положение цедента, мы должны будем прийти к выводу о

наличии у цессионара права эксцепций из любого дефекта отношения валюты, в том числе и отношения,

лежащего вне цессии. Этот наш вывод вполне согласуется с господствующей тенденцией в современной

арбитражной практике, где "...возможность должника выдвигать против требования цессионария

возражения, вытекающие из отсутствия или недействительности основания совершения уступки права

требования, редко подвергается сомнению"*(199). Однако признать это и его обязанностью по

отношению к цеденту мы не можем, ибо иное означало бы переход границы, установленной принципом

о том, что цессия, совершаясь без согласия должника, не может ни в чем изменять его правового

положения, в том числе, не может возлагать на него какие-либо дополнительные, ранее не

существовавшие обязанности. Интересы цедента вполне защищены наличием у него права оспаривать

сам договор цессии по мотиву недействительности его основания.

Несколько иначе обстоит дело с дефектами отношений валюты, о которых должнику становится