Базаров Б.В., Крадин Н.Н., Скрынникова Т.Д. (ред.) Монгольская империя и кочевой мир

Подождите немного. Документ загружается.

лишь

трудом

управлять собой, а второе стояло на пороге какого-то

варианта ранней государственности. В западноевразийских степях

безгосударственность была нормой вплоть до того момента, когда го-

сударство было привнесено извне другими кочевниками или когда

кочевники

завоевывали оседлое общество, в котором существовало

государство (и вследствие этого покидали степь). Значит,

государст-

венность означала резкое отклонение от нормы. Кочевники Внутрен-

ней

Азии, столкнувшись с мощью Китая, вынуждены были создавать

государства. В Центральной и Западной Евразии подобного давления

не

было. Великие державы региона не имели возможности массиро-

ванно

и продолжительное время воздействовать своей военной мо-

щью на степь. Расстояния были слишком велики, территории слиш-

ком

обширны, а добыча - слишком мала.

Взаимодействие этих кочевых сообществ с их оседлыми соседя-

ми

(всегда являющееся у кочевников решающим фактором государ-

ствообразования и вследствие тесного переплетения обоих процессов

- и народообразования) могло происходить как мирным,

даже

сим-

биотическим, путем, так и в обстановке конфликта. Несмотря на то,

что слабая экономика кочевников побуждала их совершать набеги и

грабежи и зачастую именно они оказывались инициаторами враждеб-

ных отношений, все же не всегда причиной столкновений были они.

Точно

так же, хотя, за редким исключением, они считались великими

завоевателями, их завоевания обычно ограничивались захватом тер-

риторий

других

кочевников в степи. Кочевники редко занимали осед-

лые земли. В

ходе

истории, особенно в начале Нового и в Новое вре-

мя,

чаще всего было наоборот.

Хотя кочевое хозяйство предоставляло больше благ индивиду-

альным кочевникам и давало значительно больше личной свободы,

чем это было доступно оседлым крестьянам, все же пастбищное про-

изводство не могло сравниться с земледелием в производстве продук-

тов питания. Поэтому сельскохозяйственные общества могли обла-

дать автаркией и содержать большее количество населения. А коче-

вые сообщества вынуждены были взаимодействовать с оседлым ми-

ром для того, чтобы получить доступ к тем материальным благам, ко-

торые сами не производили [Khazanov 1984: 46, 50,

70-72,

81, 83;

Braudel 1979: 104]. Пастушеское хозяйство является значительно бо-

лее рискованным видом деятельности, чем земледелие. Эпизоотии со-

109

кращали

численность скота, перепроизводство требовало расширения

пастбищ и, как следствие, вело к кровавым столкновениям в степи.

Побежденный

был вынужден откочевывать, становясь, в свою оче-

редь, причиной целой серии степных миграций. Эти волнения выпле-

скивались

на оседлые территории, которые и без того страдали от на-

бегов [Khazanov 1984:

69-72,

78-79,

81; Ecsedy 1981: 210-212]. В ред-

ких случаях отчаявшиеся кочевники завоевывали земледельческие

зоны

и оседали в них.

Кочевое сообщество было безжалостным по отношению к своим

членам. Чаще всего те, кто из-за неправильного хозяйствования или

из-за

невезения были неспособны содержать количество скота, соот-

ветствующее уровню выживания (обычно

60-100

голов овец и лоша-

дей, составлявших большую часть их стад, и меньшее число коров,

коз

или верблюдов), не найдя работы у богачей или у родственников,

вынуждены были осесть [Jagchid, Heyer 1979: 289; Barth 1961:

16-17,

108-109;

Хазанов 1975:

150-151].

Обнищавшие, «неприкасаемые»

члены кочевого общества часто становились соратниками тех, кто

претендовал на завоевания и создание государства в кочевом мире.

Кроме

того, они, а нередко и рядовые кочевники создавали банды,

жертвами набегов которых в равной мере были как

другие

кочевники,

так

и оседлое население. Благодаря великолепному искусству верхо-

вой

езды и военной выучке, отточенным постоянной жизнью в седле,

кочевник

был замечательным воином и смертельно опасным врагом

[Sinor 1972: 177; 1981: 134-135]. Его навыки пользовались большим

спросом.

Фактически, все государства, соседствовавшие с евразий-

скими

степями, имели наемников из числа таких кочевников. В зави-

симости от обстоятельств отношения могли иметь разные формы: со-

юзнические

(часто скреплявшиеся брачными узами (ср. альянсы ку-

манов

с русскими князьями, близкие связи хорезмшахов с кипчаками,

йемеками

и другими, связи грузинских царей с Шаруканидами), вас-

сальные (ср.

черные

клобуки

киевских

князей),

наемные (часто с Ви-

зантией,

реже — с русскими

князьями),

военное рабовладение (напри-

мер,

гулямы и мамлюки в исламском мире или армия грузинского ца-

ря

Давида Агмашенебели, состоящая из рабов, и т. д.).

Вражда

между

кочевниками и оседлыми обществами проистекала

из-за

проблемы доступа к продуктам питания и изделиям ремесла,

производившимися

оседлыми земледельцами и горожанами. Для ко-

110

чевника

торговля и набеги были лишь двумя стратегиями для дости-

жения

одной цели - получения необходимых или желаемых товаров.

Избранная

стратегия обуславливалась балансом военных сил. Ослаб-

ленные границы делали грабительские набеги более эффективным

средством получения товаров. Сильные государства не только застав-

ляли

кочевников заниматься торговлей, но зачастую диктовали усло-

вия

и контролировали поведение кочевников либо перспективой уве-

личения

объемов торговли, либо, напротив, угрозой ограничить ее.

Такую политику для обеспечения безопасности своих границ прово-

дил Китай [Yu 1967: 4-5; Jagchid 1977:

177-204;

Khazanov 1984: 202-

206, 209,

211-212].

Эти необходимые торговые взаимоотношения и

конфликты

из-за доступа к товарам могли послужить катализатором

политического развития кочевников. А поскольку зачатки

государст-

ва существовали в большинстве кочевых обществ, то движение к го-

сударственности, получив необходимый стимул, легко становилось

эффективным.

Хотя мнение о том, что кочевые общества обладали

внутренними силами, способными создать государство, все еще дис-

кутируется, тем не менее, почти несомненно, что главную роль игра-

ло внешнее воздействие. Его источник мог находиться на значитель-

ном

удалении, но он, бесспорно, находился в оседлом обществе.

Племенная

конфедерация, получившая толчок в этом направле-

нии,

сначала объединяет соседние, а затем и более дальние племена

подобно снежному кому. Дж. Дэр назвал этот эффект суперстратифи-

кацией

[Deér

1938: 10-16]. Высвобождающийся при этом динамизм

легко преобразовывался в завоевательское государство, особенно то-

гда, когда в

результате

междоусобных войн снижалась обороноспо-

собность оседлых государств. По мнению некоторых ученых, еще од-

ним

катализатором перехода кочевников к государственности было

их включение в международную торговлю (ср. «Шелковый

путь»,

большая часть которого пролегала через территории, контролировав-

шиеся

кочевниками), желание контролировать или использовать ее, а

также стимулирующие контакты с международными городскими тор-

говыми группами (например, из центральнс^азиатской Согдианы)

[Pritsak 1981: 15-17]. Как мы увидим, перед эпохой Чингизидов фор-

мирование государства в степи явилось, главным образом, результа-

том взаимодействия с Китаем. Такие кочевые государства, расширя-

ясь

к западу, включали в себя

другое,

степное население. Те тюркские

111

государства, которые возникли после падения Тюркского каганата,

являлись,

так или иначе, наследниками этой империи, результатом

интервенции

соседней великой оседлой державы или следствием за-

воевания

уже существовавшего оседлого государства. Нет ни одного

случая, когда бы государство в степи возникло спонтанно.

Создание

государства несло

угрозу

и рядовым кочевникам. Если

оно

было создано в результате завоевания оседлого государства, то

правящий

дом кочевников, увлекаемый притягательной силой утон-

ченной

городской культуры, которая теперь находилась в их распо-

ряжении,

очень скоро превращался в царскую династию в соответст-

вии

с оседлыми традициями. Через несколько поколений он полно-

стью отдалялся от племенных элементов, приведших его к власти. И

наступал момент, когда то государство, которое было завоевано ко-

чевниками,

пыталось обложить их налогами. Противостояние

между

правителем и племенами часто приводило к падению династий (ср.

Великие Сельджукиды). Кочевые государства в степи или по соседст-

ву с ней создавали таких же правителей «по небесному повелению»,

которые должны были уделять много времени борьбе с мятежными

племенами

(ср. Тюркский каганат). К тому же экономическое поло-

жение рядовых кочевников с созданием государства существенно не

улучшалось, точнее, есть свидетельства того, что они становились не

богаче, а беднее (ср. монголы эпохи Чингизидов) [Далай 1983: 116-120].

Когда кочевые государства разрушались, племена и роды, со-

ставлявшие их, всего лишь перегруппировывались, иногда под руко-

водством родов, происходивших (или заявлявших, что происходят) от

«харизматического» правящего дома, или под руководством новых

родов, но чаще всего не как государства. Они возвращались к опреде-

ленной

точке континуума

между

безгосударственностью и государст-

венностью в ожидании нового катализатора, который мог бы снова

подтолкнуть их к

государству.

Такая характеристика придавала коче-

вым государствам эфемерный и пестрый облик.

В заключение нашего обсуждения кочевой безгосударственности

государственности приведем замечание В. В. Бартольда о том, что

кочевники

обычно не стремятся к политическому объединению. Ханы

появляются

и присваивают власть только в особых обстоятельствах.

Их

не избирают и не приглашают

[1963-1977:

22-23]. Безгосударст-

венность,

таким образом, предоставляет кочевнику больше свободы,

112

чем государство, и, с точки зрения кочевника, она во многом пред-

почтительней, чем государственность. И если взглянуть с этой точки

зрения,

то отсутствие у кипчаков государства не является чем-то не-

обычным. Внимания заслуживает то, какие стратегии использовали

кипчаки

для взаимодействия с окружавшими их различными полити-

ческими

образованиями.

Для того чтобы дать рассматриваемой проблеме должную оцен-

ку, а также для того, чтобы документально подтвердить свои рассуж-

дения,

мы должны, прежде всего, представить краткий обзор истории

кочевых сообществ внутреннеазиатского происхождения

, распола-

гавшихся на территориях кипчаков. В первую очередь речь идет о

центральноазиатских и восточноевропейских гуннах. Они, по-види-

мому, произошли от группировок, вытесненных в Среднюю

Азию

результате

того, что сообщество

хунну

во Внутренней Азии потерпе-

ло целую серию поражений от ханьского Китая и его протомонголь-

ских союзников сяньби. Этнические корни и языковая принадлеж-

ность и азиатских, и европейских гуннов не выяснены (о миграциях

см.:

[Czeglédy

1983: 1-33, 88-92]; о хуннском языке см.: [Maenchen-

Helfen 1973:

376ff;

Doerfer 1973:

1-50]).

Также дискуссионным явля-

ется вопрос о том, действительно ли

хунну

создали государство

Еще меньше мы знаем о

структуре

гуннской политии в Европе.

Вполне возможно, что гунны сохранили некоторые элементы полити-

ческих традиций

хунну,

т. е. имперскую федерацию. Нет достоверных

свидетельств того, что они собирали налоги. Правда, они получали

дань или

«субсидии»,

которые, в сущности, вымогались у поздней

Римской

империи. Как бы хорошо не была организована эта система,

все же ее вряд ли можно назвать управлением. Наши источники упо-

минают видных представителей гуннского общества, в которых кое-

кто из ученых усматривает развитую аристократию. И здесь данные

тоже противоречивы [Maenchen-Helfen 1973:

180-186,

190-198].

Возможно, речь идет о родовых и племенных вождях. Не вполне

ясные

свидетельства указывают на существование «царского», т. е.

правящего рода, из которого происходил

Аттила,

а восточноримские

источники

дают

общие сведения о «царстве

гуннов»

[Priskos 1903:

121]. Тем не менее есть некоторые основания полагать, что у них су-

ществовала система управления, выходившая за рамки военной

структуры типичной кочевой конфедерации. Под руководством дина-

8-44 ИЗ

минного

харизматического лидера, такого, как

Аттила,

эта конфеде-

рация

росла, присоединяла к себе новые элементы (степных кочевни-

ков

других,

например готов и славян), и в

результате

длительного

взаимодействия с римским миром, из которого получала огромные

материальные блага, она могла бы развиться в раннее государство.

Этот возможный прогресс внезапно прервался из-за смерти

Аттилы

453 г. (при невыясненных обстоятельствах) [Иордан 1960: лат. 171—

172, рус.

116-117]

Мятеж покоренных племен в 454 г., кульминаци-

ей которого была гибель сына

Аттилы

Эллака, и

выход

из конфедера-

ции

многих из них лишь подчеркивают хрупкость ее структуры. В

дальнейшем легенда об

Аттиле,

по-видимому, использовалась в идео-

логических целях дунайско-балканскими булгарами, которые, если

предположения современных

ученых

справедливы, связывали свой

правящий

дом с потомками

Аттилы

и таким образом легитимировали

его (см. ниже).

В следующем столетии кочевники Западной Евразии, различные

огурские племена (огуры, оногуры, *шара огуры, ут(р)игуры, кутри-

гуры)

и сабиры, появившиеся в этом регионе в связи с наступлением

аваров в 463 г.

[Priskos

1903: 586]

, не создали политической

структу-

ры выше уровня племенного союза. Византия использовала их разоб-

щенность и соперничество с роковыми для них последствиями (на-

пример,

братоубийственная война

между

ут(р)игурами и

кутригура-

ми,

спровоцированная Константинополем в середине VI в.) [Procopius

1928:

84-95,

235-251;

Agathias

1967:

176-179;

Menander 1903: 170-

171]. Когда на этой арене

в 557 г. появились авары, они присоедини-

ли к себе некоторые из этих племен (например, кутригуров) и нашли

убежище в

Паннонии.

Здесь они постепенно осели, но продолжали

совершать грабительские набеги и войны с Византией, как и их пред-

шественники в

Паннонии,

европейские гунны. Подобно последним,

они

сохранили элементы политической

структуры

своих внутреннеа-

зиатских предков. Византийские и латинские источники сообщают,

что ими руководил каган, а их чиновники именовались

tudun

yugrus

[Németh

1930: 103]. Все эти термины внутреннеазиатского происхож-

дения были связаны с жуаньжуанями и протомонгольским племен-

ным

союзом сяньби, из которого и вышли.

Какой

бы ни была государственная или государствоподобная

структура

европейских аваров, они, или, скорее, их правящие роды,

114

принесли

ее из Внутренней Азии. Они не создали государства на ев-

ропейской

земле. В типично степной манере, как только они ворва-

лись в этот регион, они захватили

другие

племена и распространили

на

них те элементы своего государственного/государствоподобного

аппарата, которым обладали. Будучи союзниками и противниками

Константинополя,

они собирали дань, накапливая колоссальные бо-

гатства, которыми, по-видимому, воспользовались Каролинги, побе-

дившие аваров в конце VIII в.

Византийцы не были совершенно пассивны перед лицом этой по-

стоянной,

если не сказать традиционной, опасности. Они искали со-

юзников

в Понто-Каспийских степях и при любой возможности под-

держивали те общности, которые обладали достаточной силой, чтобы

противостоять или контролировать

угрозу,

исходившую из степей. На

первых порах такие союзники не заставили себя ждать. Речь идет о

тюрках, которые быстро объединили в свой союз все кочевые племе-

на

Понто-Каспийских степей. Из китайских источников

следует,

что

тюрки, несомненно, заимствовавшие многие элементы у жуаньжуаней

(включая

титул

каган, происхождение которого остается неясным),

обладали вполне сформированной системой управления. Они подели-

ли

свою обширную империю, простиравшуюся от Понтийских степей

до Маньчжурии, на Восточный и Западный каганаты. Теоретически

Восточный каган обладал более высоким статусом,

тогда

как Запад-

ный

каган назывался

Yabgu

Qagan.

«Чжоу

шу» и

другие

исторические

хроники,

как и тюркские надписи, содержат многочисленные тюрк-

ские

титулы и должности:

yabgu

(ye-hu), sad (she),

tegin

(t'ê-lê),

ilteber

(sse-li-fa?),

tudun,

tutuq

[Liu 1958: 8-9, 41;

Clauson

1972: 134

(ilteber),

453

(tutuq),

457

(tudun),

483

(tegin),

866

(sad),

873

(yabgu)

- многие из

них имели иранское или тохарское происхождение]. Эти же источни-

ки

сообщают о сложных церемониях инвеституры при восшествии

нового кагана, в которых сильно ощущались шаманистские мотивы

[Liu 1958: 8]. Именно эта империя раскинулась в Понто-Каспийских

степях в конце

560-х

гг., неся кочевникам этого региона свою

госу-

дарственность в форме Западно-Тюркского каганата и подчинив их. В

этом регионе кочевники следовали политическим традициям, прине-

сенным

сюда тюркским каганатом, как бы они ни забывались с тече-

нием

времени. Эта тюркская политическая традиция сохранилась и в

дальнейшем, хотя реальная власть каганата над регионом через неко-

торое время была утеряна [Golden 1982: 37-76].

8* 115

Когда в конце VI - начале VII в. Тюркская держава, разрываемая

внутренними раздорами и давлением со стороны Китая, стала кло-

ниться

упадку,

Византия обратила свой взор на булгар. Они пред-

ставляли собой племенной союз, который, по нашим источникам,

впервые появился в 480 г. [Златарски 1918, 1927,

герг.

1970:

81-82;

Besevliev'1980:

83]. Император Ираклий

(610-641),

боровшийся не на

жизнь,

а на смерть с сасанидским Ираном, поддерживал и булгарский

союз в Понтийских степях, и хазарский союз, который окреп под

тюркским патронажем в низовье Волжско-Северокавказской зоны.

Ираклий

был заинтересован в обращении (в 619 г.) Кубрата, вождя

булгар

[John of Nikiu 1916: 197], как части широкого плана сдержива-

ния

аваров, которые к этому моменту уже объединили свои силы с

персами.

К 635 г. булгарская конфедерация под предводительством

Кубрата (происхождение которого не выяснено), по-видимому, доби-

лась независимости от аваров [Kollautz,

Miyakawa

1970:

159-160;

Besevliev

1980: 149]

. Нам нет необходимости углубляться в эту

тему,

краткая

история

«Магна

Булгарии»

описана византийскими историка-

ми

Теофаном и Никефором. Раздираемые внутренними противоре-

чиями,

булгары потерпели поражение от своих врагов хазар, которые

установили гегемонию над западноевропейскими степями около

650 г. [Theophanes 1883, reprint 1963:

356-358;

Nicephorus 1889, reprint

1975:

33-34;

подробнее см.: Golden 1980: 44^6]. Большая часть бул-

гарских племен осталась в Понтийских степях под хазарским влады-

чеством (а немного позже переселилась в Среднее Поволжье).

Неко-

торые орды, например те, которыми руководил

Аспарух,

в конечном

итоге, пересекли Дунай и заняли (в 679 г.) их нынешнюю родину,

Болгарию.

Болгарское государство возникло в условиях симбиоза со

славянами

и благодаря огромному культурному воздействию Визан-

тии,

но все же сохранило элементы внутреннеазиатского наследия.

Оно

было типичным кочевым захватническим государством. Вытес-

ненное

из степи другими кочевниками, оно захватило

оседлую

терри-

торию и постепенно смешалось с ее обитателями. Славянизация стала

заметной с IX в. Этот процесс ускорялся обращением в христианство,

поскольку старая булгарская аристократия пыталась оказать сопро-

тивление монархии и сохранять свои языческие традиции. Следстви-

ем поражения в этой борьбе явился упадок (дискредитация?) старой

тюркской языческой культуры. Правящий дом, который когда-то ле-

116

гитимировал свою власть в степных терминах

, теперь стал христиан-

ской

династией и имел в своем распоряжении новый мощный источ-

ник

легитимирующей идеологии.

Хазарский каганат, возникший в 650 г., был значительно ближе к

своему тюркскому прародителю и сохранил многие его должности,

титулы (qagan,

yabgu,

sad, tudun и т. д.), структуры и традиции (на-

пример,

церемонии инвеституры). Отличие Хазарского каганата со-

стояло в том, что в нем существовала сакрализованная дуальная цар-

ская

власть, в которой старший царь, каган, являлся церемониальной

фигурой, гарантировавшей куш («небесно благое

счастье»)

для царст-

ва, в то время как

каган-бек,

или шад, управлял насущными государ-

ственными

делами. Такая тенденция уже существовала, в той или

иной

степени, и среди тюрков. Царский род мог быть тюркского, т. е.

от Ашина, происхождения [Golden 1982: 55-61; 1983:

149-150,

п. 67].

Напомним,

что Хазарский каганат представлял собой государство, за-

имствованное извне. Его истоки

следует

искать в Тюркском каганате,

с которым он был связан самым тесным образом.

Второй (Восточный) Тюркский каганат распался из-за междоусо-

биц

в 742 г. В последующей борьбе победу сначала одержало племя

басмыл (под предводительством Ашина-кагана), а затем

уйгуры

(в

744-840

гг.). Уйгуры, вождь которых возвысился до ранга ябгу в пе-

риод короткого правления басмылов, стали каганским народом. Пра-

витель карлуков в награду за заключение союза с басмылами тоже

стал

ябгу.

Кроме того, этот высокий ранг получил и вождь огузов.

Конфликт

между

членами этой тройки был неизбежен. Карлуки под

предводительством своего ябгу ушли на земли западных тюрков (ок.

745 г.) и способствовали гибели Западного каганата в 766 г. [Pritsak

1951:

233-274;

Pritsak 1953: 403;

Beckwith

1987: 126]. Огузский союз,

тоже вынужденный покинуть родные земли во Внутренней Азии, в

770-е

гг. переместился в регион к западу от центральноазиатской

территории, заселенной карлуками, в сыр-дарьинскую степную зону

[Golden

1972: 54].

Карлуки и огузы оставались племенными конфедерациями, а не

государствами в течение

двух

столетий.

Другие

племенные группи-

ровки,

которые раньше были частью Тюркской империи, например

кимакский

союз, находились на таком же уровне политической орга-

низации.

Они сохраняли элементы тюркского аппарата управления,

117

особенно

титулатуру,

в частности титул, который вождь их правяще-

го рода носил в тюркском государстве. Так, карлукские и огузские

правители продолжали величать себя ябгу. Когда киргизы, свергшие в

840 г. уйгуров, не смогли продолжить тюркские традиции (каганат

при

тюрках и

уйгурах

находился в Монголии, близ священных мест

на

Орхоне), на каганат, по-видимому, стал претендовать карлукский

ябгу. Свидетельства этого содержатся в мусульманских источниках

Так

называемая Караханидская династия возникла именно в этих ус-

ловиях, связанных с большей или меньшей степенью исламизации и

значительными

контактами с культурой ирано-мусульманских оазис-

ных городов-государств, с которыми торговали, а иногда и совершали

на

них набеги. Точное происхождение правящей династии этого

госу-

дарства (из рода ашина, или из правящих родов карлук, ягма,

тогуз

огуз)

до сих пор не выяснено. Хотя его можно назвать, в некоторой

степени,

наследным государством тюрков, хотя бы с точки зрения

структуры (дуальный каганат) и династии (?), оно все же было в

большей степени захватническим. Завоеванные им иранские город-

ские

области Туркестана были регионами древней оседлой культуры

государственности. Караханиды всего лишь привили некоторые ос-

новные

традиции тюркской власти на оседлую территорию и управ-

ление,

которое было у Саманидов. Этот процесс упрощался благодаря

тому, что составлявшие население страны две этнические группы,

тюрки и иранцы, были носителями мусульманской культуры. Исла-

мизацию

важных элементов их политической культуры можно про-

следить в

«Кутадгу

билик»,

караханидском «зерцале принцев» XI в.

[Dankoff 1983]. Еще большей исламизации подверглись те огузы, ко-

торые под предводительством сельджуков продвинулись на Ближний

Средний Восток (из Средней Азии их вытеснили более сильные со-

седи) и завоевали империю в середине XI в.

[Sümer

1980:

6Iff;

о сель-

джукских институтах см.:

Uzunçarçih

1984; 1-58;

Cahen

1968:

1-51].

Короче

говоря, из этого

следует,

что государства караханидов и сель-

джуков, действительно, были следствием их завоеваний уже сущест-

вовавших государств.

Наконец,

мы можем отметить, что племенные союзы печенегов и

восточных огузов (русское название - торки), которые доминировали

Понто-Каспийских степях после падения хазарского царства в конце

X в., оставались конфедерациями и никогда не достигали уровня го-

сударственности [Golden 1982: 63-68].

118