Арон Р. Избранное: Измерения исторического сознания

Подождите немного. Документ загружается.

то, что не осознается социальными участниками: лингвисты, очевидно, открывают правила

образования грамматики или синтаксиса, что не один из нас не может постичь, если не является

специалистом по генеративной грамматике. И в этом смысле совершенно верно, что есть разум, не

известный разуму. Это значит, что в данном случае, как я полагаю, нельзя говорить о бессознательном.

Я думаю, что я смогу сделать более ясным различие, которое я хочу обосновать, если воспроизведу

понимание Вебером термина «различие»: Ве-

437

бер всегда отличал субъективный смысл, или пережитое чувство от объективного смысла. Как это

всегда у него бывает, понятие различия в зависимости от обстоятельств имеет много значений, но нам

достаточно одного значения. Предположим, что речь идет о юридическом правиле: субъективный

смысл юридического правила представляет собой тот смысл, который я, думая об этом юридическом

правиле, придаю ему, или смысл, который адвокат или судья придают данному правилу в данный

момент, когда они применяют его к частному случаю. Таким образом, это тот смысл, который

мыслится сознанием. Но это же правило может быть распространено на всю юридическую систему, и

тогда будем иметь смысл, который определяется совокупностью юридической системы и отличается от

субъективного смысла, которое индивидуальное сознание придает этому правилу. Другими словами, в

одном случае имеется субъективный смысл, который придается правилу сознанием, а в другом —

имеется смысл, который появляется в идеальной системе, воссоздаваемой профессором права или

специалистом права той или иной эпохи. Естественно, можно еще больше «мудрить», чтобы иметь

множество субъективных и объективных смыслов, но, упрощая, скажем, что имеется пережитый смысл

и объективный смысл. Один смысл определяется видением индивидуального сознания, а другой -

структурой идеальной системы. Этот смысл не дан сознанию того, кто улавливает субъективный

смысл. Но отсюда не следует, что смысл, определяемый идеальной системой, является

бессознательным сознанием социального участника: скорее всего речь идет о неосознанном, о том, что

может быть объяснено тем, кто способен воспроизвести идеальную систему. Поэтому я не думаю, что в

данном случае можно говорить о бессознательном. Просто можно сказать, что в мыслях имеется нечто

гораздо больше, чем смысл, который мы им придаем. Мы как бы немного по дюркгеймовски воспро-

изводим смысл того, что хотел сказать Дюркгейм, когда говорил, что в коллективном сознании всегда

имеется больше, чем в индивидуальном сознании. Если он хотел сказать, что имеется всегда гораздо

больше богатства в мыслях, чем мы владеем, больше, чем мы воспринимаем, то он, действительно,

прав. И задача юридической науки или языкознания, а также политической науки как раз заключается

в том, чтобы выявить часть подразумеваемого богатства, содержащегося в мыслях, которыми мы

владеем и которые обычно и неизбежно крайне бедны.

На мой взгляд, понятие бессознательного трудно также применить к системам действия. Верно, что

члены коллективов тоже редко осознают свой habitus или свой ethos, как и социологи. Они также ведут

определенный образ жизни, и социологи стремятся выяснить образ, в соответствии с которым они

действительно живут и ведут себя. Я оставляю в стороне вопрос о том, в какой мере этот exis или ethos,

восстановленные социологом, являются конечными реальностями, которые сами социальные

участники не осознают.

В заключение возьмем вторую формулировку: можно ли сказать, что социология, в сущности,

занимается изучением нежелательных последствий?

Разумеется, мы редко себе представляем конечные последствия наших действий, и чем выше наше

положение в социальной иерархии, тем мень-

438

ше мы их представляем себе. По определению, большинство государственных деятелей принимают

решения, и последствия этих решений редко соответствуют их намерениям. Но если мы оставим в

стороне этот простой пример (это пример тех, кто принимает решения, определяющие поведение

огромного числа себе подобных), если мы вернемся к обычным индивидуальным поведениям, то я

скажу, что мысль, согласно которой социология изучает главным образом нежелательные последствия

преднамеренных действий, особенно хорошо применяется к политической экономии.

Действительно, именно исходя из политической экономии, П. Вейн сформулировал эту мысль. А

норвежский философ и социолог Эльстер, работающий в настоящее время во Франции, написал целую

книгу, которая пока не вышла в свет, где он в качестве главной темы берет противоположность между

социальными реальностями, вытекающими из нежелательных последствий индивидуальных действий,

и социальными реальностями, следующими из желаний (вообще он воспроизводит различие,

достаточно близкое к тому понятию различия, которое я установил относительно понятия коллектива

или организации) .

Пример, который он с самого начала использует, связан с циклами цен на сельскохозяйственные

продукты: когда цена на сельскохозяйственные продукты растет, то в следующем году работники

сельского хозяйства сразу же засевают больше соответствующих злаков, но так как спрос на него

имеет в какой-то мере гибкий характер, предложение будет превышать спрос и цены будут падать. В

данном случае мы имеем пример типа цикла, когда некоторая ситуация определяет одинаковую

реакцию большого числа индивидов. Следствием этой одинаковой реакции является не только

исключение положения, оказавшегося исходной точкой общей реакции, но она также спровоцировала

противоположную реакцию: цены поднялись, потому что предложение было недостаточным, крестьяне

все засеяли ячменем, что привело к излишкам и, следовательно, к снижению цен. В данном примере

Эльстер находит типичный пример нежелательного последствия индивидуальных действий, каждое из

которых было разумным: это также типичный пример для экономистов. Я называю эту модель

«моделью Панургового стада»: это модель определенной ситуации, которая вызывает разумную

реакцию, но так как эта разумная реакция совершается большим числом индивидов, она для всего

коллектива превращается в абсурд. Этот контраст между разумностью индивидуального решения и

абсурдностью коллективного решения является, впрочем, одним из постоянных объектов восхищения

тех, кто изучает историю: политическая экономия, в частности, заполнена результатами «Панургового

стада».

Можно привести другой пример, не столь грубый, но красноречивый: это пример накопления и

инвестиций. Этот пример предложен Кейнсом. До Кейнса рассуждали так: если вы будете экономить

больше, если вы будете воздерживаться от расходов значительной части вашего дохода, то вы будете

иметь ресурсы для инвестиций. Если вы переходите от индивида к коллективу, то скажете, что чем

больше индивиды экономят, тем больше должны возрасти инвестиции либо прямо, так как они сами

будут инвестировать, либо косвенно, поскольку предложение денег заста-

439

вит снизить процентную ставку и, следовательно, процентная ставка заставит поднять инвестиции. Но

одно из отношений, о котором больше всего говорили экономисты и государственные деятели, — это

как раз доказательство Кейнсом того, что рост накопления может привести к сокращению инвестиций,

то есть то, что на индивидуальном уровне кажется очевидным - рост накопления ведет к росту

инвестиций, — может иметь на уровне коллектива, если речь идет о том, что происходит во всей

экономике, противоположный результат. Я оставляю в стороне доказательство Кейнса, так как если вы

читали Кейнса, то оно очень просто, а если не читали, то это вам ничего особенно не скажет. Мысль

проста: то, что на микроэкономическом уровне истинно, на макроэкономическом уровне может

оказаться ложным. Поведение, разумное для индивида, становится неразумным для коллектива, если

слишком большое число индивидов ведет себя одинаково.

Эти циклы представляют собой особый случай систем действия, которые, безусловно, изучают

общественные науки. Но случай, связанный с политической экономией, является наиболее

благоприятным, потому что речь идет о поведении, разумность которого в крайнем случае можно

допустить (или, по крайней мере, где можно предположительно заменить сложное существо со своими

страстями, желаниями, настроениями рационализированным существом или рационально созданным

участником), и потому что можно посредством цен и квантификации предположить однородность

между средствами и целями, между вложением и результатами, которые могут быть оценены

посредством финансов. В таком случае мы имеем более упрощенную систему действия, которая

позволяет продвинуть науку еще дальше, но лично я вовсе не считаю, что примеры типов экономики,

приведенные мною, представляют собой единственные системы действия, где реальность, последствия

не соответствуют намерениям. Так, если рассматривать политику, то обнаруживается множество

различных причин, которые способствуют созданию этого контраста между индивидуальным и

коллективным поведением; есть множество причин того, чтобы последствия существенно отличались

от намерений. Две из них особенно очевидны: прежде всего то, что в политике, в международных

отношениях имеет место столкновение или конфликт желаний, и по определению оба противника не

могут достигнуть своих целей (они не могут в любом случае достичь всех целей). Следовательно, как

только вступают в конфликтные общественные отношения, очевидно, что события и результаты

никогда не соответствуют намерениям всех участников. Поэтому понятие нежелательных последствий

чрезмерно расширяется, потому что все, что происходит в мире политики, никогда не отвечает

намерениям всех. С другой стороны, как только покидают мир экономики, становится невозможным

устанавливать однородность между средствами и целями с помощью количественной оценки доходов

и расходов. В экономике вы можете прийти к этой однородности, к этой количественной оценке, но

когда вы оказываетесь в рамках международных отношений, где средством достижения ваших целей

является война, то имеется разнородность между средством как насилием и целью, являющейся

некоторым результатом ненасилия. По определению, если вы революционер, то готовы исполь-

440

зовать насилие, чтобы установить режим, имеющий совершенно мирный характер. Неважно, правы вы

или нет, но несомненно, что в этом случае имеется исключительная разнородность между средствами,

которые вы используете, и преследуемой вами целью. С другой стороны, система действия здесь

индивидуальна или коллективна и предполагает волю к конфликтам. Добавим также, что модель

«Панургового стада», или модель сокращения коллективной инвестиции вследствие роста

индивидуального накопления, является слишком простой моделью, которая часто применяется к

политической экономии. И ее недостаточно для анализа всех систем действия.

Вот примерно то, что я хотел сегодня сказать о системах действий. Исходя из этого, мы сможем

достичь некоторых успехов в рассмотрении нашей проблемы: с одной стороны, - это проблема

отношения между микрособытием и социальными системами, а с другой - специфический характер

истории по сравнению с другими общественными науками.

Практические системы и воспроизводство

В течение последних недель я анализировал три способа объективации социальной реальности -

идеальные системы и системы действия (все это я сегодня назвал бы идеальными целостностями и

целостностями практик и действия). Это мне позволяет наметить решение проблемы антиномий или

оппозиции, о которой я говорил в начале курса как в прошлом, так и в этом году.

В прошлом году я говорил о трех возможных философских интерпретациях марксизма: это

гуманистическая, «гегельянская» или экзистенциалистская интерпретация; альтюссеровская,

объективистская или структуралистская интерпретация и ортодоксальная марксистско-ленинская

интерпретация.

В первом случае в качестве отправной точки берется борьба классов как отношение, действительно

воплощенное индивидами и группами, и историческое развитие представляется как развитие,

определяемое этими реальными конфликтами, как осознание этих конфликтов пролетариатом,

являющимся главным фактором перехода от капиталистического строя к следующему. Если

представлять историческую реальность как пережитую реальность, то очевидно, что необходимо

ссылаться на эту конкретную, экзистенциальную интерпретацию борьбы классов. Так поступают

Мерло-Понти и Сартр, а до них Лукач, хотя Лукач это делал полнее и глубже, поскольку он ограничил

смысл ортодоксального материализма капиталистическим строем.

Вторая интерпретация рассматривает основные идеи марксизма, исходя из объективации социальной

реальности. Эта объективация не совершается с помощью понятий идеальных систем или систем

действия, но на самом деле альтюссеровское понятие инстанции равносильно тому же подходу: прежде

всего необходимо воспроизвести частичные целостности, затем всю целостность общества, как если бы

речь шла о чем-нибудь таком, на что можно было бы смотреть со стороны как на научный объект. В

этом случае речь идет не о том, чтобы связать себя с отноше-

441

ниями индивидов и групп. История не делается посредством классовой борьбы, которую воплощают

индивиды и группы, она подчиняется своего рода детерминизму научных объектов, который можно

анализировать, начиная с того момента, когда объективировали основные системы. Добавлю, что в

альтюссеровской интерпретации марксизма эта объективация практических систем или систем

действия не приводит к детерминизму, предполагающему общественные изменения. Как мы увидим

чуть дальше, в альтюссеровской интерпретации марксизма речь идет только о непрерывном

самовоспроизводстве капиталистического способа производства, переход от одного строя к другому

«сверхдетерми-нируется». Эта сверхдетерминация имеет точный, строгий и сложный философский

смысл, но с практической точки зрения она означает, что переход от одного строя к другому

необязательно следует из самого строя, но может быть связан с аккумуляцией обстоятельств, внешних

самому строю. Используя лексику политической экономии, можно сказать, что революция вызывается

не эндогенными, а экзогенными факторами. Если вы добавите, что нужно иметь стечение экзогенных

факторов, то вы получите обычное определение понятия сверхдетерминации, заимствованной

Альтюссером у психоаналитиков.

Третья, самая простая и наименее строгая интерпретация связана с уподоблением законов

исторического развития законам природы.

Как раз исходя из этого, я предложил в этом учебном году антиномию, которой, впрочем, завершил

курс лекций в прошлом году: возможное противоречие между тем, что Хайек и Поппер называют

методологическим индивидуализмом и желанием историцистов (и в частности, марксистов) открыть

всеобщие законы истории.

Методологические индивидуалисты возражают, что есть законы в истории, но нет законов истории.

Законами в истории являются, например, законы экономики или психологии, которые дают

возможность объяснить то или иное явление истории, то или иное развитие событий. Законы истории

якобы являются законами, которые полностью применяются к макроисторическому целому.

Индивидуалисты подчеркивают, что исторические законы ничего общего не имеют с научными

законами, и как раз в этом смысле нужно рассматривать неустранимую противоположность между

законами в истории и законами истории.

На мой взгляд, анализ объективации позволяет продвинуться немного дальше в раскрытии отношений

между микрособытием и системами действия, и показать, что между этими двумя способами изучения

исторической реальности нет противоречия.

Вначале скажу несколько слов об идеальных системах, хотя они нас меньше всего интересуют: такие

идеальные системы, как, например, языки, включены в способы действия, речь тоже представляет

собой своего рода способ действия индивида. Но эти идеальные системы, каков бы ни был их уровень

структурализации и систематизации, не представлены в сознании индивидов. Нужен строгий анализ,

чтобы выяснить эту структуру идеальных систем. Таким образом, язык является объектом науки,

реальностью, которую стремится постичь наука. Если вы увлекаетесь «странными» размышлениями об

аналогиях и различиях, то можно поставить вопрос о том, в какой мере язык рассматривается как

подлин-

442

ная реальность речи и находится ли он к ней в том же отношении, что и молекулы, атомы или

электроны физиков по отношению к воспринимаемой нами реальности.

Мы непосредственно воспринимаем только вещи, цвета, движения, формы; именно исходя из этого

воспринимаемого мира, ученые строят другой, радикально отличающийся мир, который мы не видим,

который сами ученые воспринимают только опосредованно и через свои приборы, который, с их точки

зрения, является такой же подлинной или более подлинной, более реальной, чем стихийно

воспринимаемая чувственная реальность.

Имеют ли языки такое же отношение к рукописям и к словам живых людей, какое имеют отношение

электроны к воспринимаемым объектам? Я не отвечу: я вам даю возможность подумать над этой

аналогией. Я ограничусь единственным замечанием: мы все думаем, что до появления людей на этой

земле и после их исчезновения, когда через много-много лет условия жизни на этой земле исчезнут,

были и будут всегда электроны, что открытая физиками реальность была и останется такой же; будет

всегда Земля, которая будет вращаться вокруг Солнца, как Луна, на которой нет условий жизни,

реальна и продолжает вращаться вокруг Земли. А языки? Объект лингвистов? Мы попытались

представить, что языки как объект науки, не существовали раньше людей. А когда люди исчезнут, что

останется от этих языков? Можно сказать что, даже когда больше не будет людей, останется кое-что в

невидимом мире, останутся языки как таковые, но они как продукт человеческого сознания, на мой

взгляд, после исчезновения человека не смогут быть такими же реальными, какими являются

электроны. Итак, если бы мы были абсолютными идеалистами в философии, то можно было бы

развить дальше этот анализ, который на первый взгляд кажется лишь философской забавой, и

поставить в ироническом духе вопросы, которые, в конечном счете, возможно, являются серьезными.

А теперь перейдем к практическим системам или к системам действия: выражение «целостность

практики» взято из «Критики диалектического разума» Сартра. Выражение «целостность действия»

является приблизительным переводом понятия «Wirkungszusammenhang», введенного Дильтеем. Оно

менее точно, чем понятие «целостность действия».

В целостности действия мы можем раскрыть, скажем, организационную структуру организации (речь

идет об объективизации N° 3), или распределение индивидов между различными социально-

профессиональными категориями. Эти целостности действия сохраняются благодаря преднамеренным

микрособытиям, они исполняют определенную роль внутри этой организации, совершая некоторое

число действий. Вследствие этого организация продолжает оставаться одной и той же: необходимы

профессора Коллеж де Франс, чтобы его организационная структура продолжила существовать как

эффективная организация. Тем не менее организационная структура организации или распределение

индивидов между социально-профессиональными категориями полностью не создается

микрособытиями. По крайней мере, эти целостности имеют свои функции, отличающиеся от функций

действий индивидов: их функции состоят в сохранении организации или социально-профессиональ-

443

ного распределения. Это значит, что, как только переходят от индивидуальных событий к

объективациям, сразу же доходят до различения, господствующего во всех общественных науках,

между синхронией и диахронией. Организационная структура организации — это схема, которая

показывает отношения между различными действиями, различными лицами, различными ролями, то

есть отношение синхронности или взаимной зависимости, независимо от времени между

индивидуальными переменными величинами, между индивидами и ролями. Различение

диахрония/синхрония вводит способ мысли, который непосредственно не дан в исторической мысли.

Действительно, рассказ играл такую роль в историческом познании на протяжении веков, когда

историки никогда прямо не задавались вопросом о проблеме изменения. Им была непосредственно

дана последовательность событий, то есть само изменение, и рассказ представлял собой

воспроизведение последовательных этапов, через которые прошли человек, группа, объединение, так

что история или историческая мысль, если можно так выразиться, прямо противоположна

синхронической мысли. А социология, которая определяется через анализ и воспроизведение

идеальных систем как систем действия в качестве исходной точки, имеет синхронию, а не диахронию.

Эта противоположность, которая восходит к общей лингвистике Сос-сюра, имеет абсолютно

фундаментальное значение во всей лингвистике и даже стала весьма банальной. Она сегодня

представляет собой обычное явление во всех общественных науках. В самом деле, в той мере, в какой я

имел основание показать, что одна из характеристик научной мысли, примененной к социальной

реальности, состояла в переходе от индивидуально пережитого к системам. Переход происходит от

постоянного и неизменного к тому, что по природе продолжается на протяжении столетий.

Организационная структура организации является, действительно, длительной синхронической

реальностью, несмотря на изменение в организации исполнителей различных ролей. Как только мы

переходим от пережитого к системе, мы переходим также от очевидности изменения к постулату или к

гипотезе продолжения, и к попытке синхронического объяснения, то есть к установлению связи

различных элементов, которые составляют то, что мы назвали «идеальной системой» или «системой

действия». Идеальная система может быть логически структурирована, как, например, язык, или

недостаточно структурирована, как, например, конституционная или юридическая система. Идеальная

система может также обнаружить свою структуру с помощью соответствующего анализа.

Неизменность системы практик, несмотря на последовательность исполнителей ролей, не представляет

собой загадочного явления, и легко может быть осмыслена. Нет противоречия между представлением

целого, продолжающегося во времени, и признанием в качестве реальности в определенном смысле

только индивидов.

В самом деле, возьмем распределение индивидов между различными социально-профессиональными

категориями. Нет противоречия в утверждении, что место индивида в определенной социально-

профессиональной категории следует из его более или менее добровольного решения, но, тем не менее,

общее распределение зависит от факторов, внешних для

444

каждого индивида. Рассмотрим условия трех сыновей простого бретонского крестьянина: все три сына

не могут жить за счет хозяйства, которое при нынешних условиях сельского хозяйства не может

прокормить полдюжины человек. Тем не менее два сына, которые покинут хозяйство, теоретически

имеют выбор между тем, чтобы оставаться на очень низком уровне жизни, или искать какую-либо

работу, связанную с промышленностью, ехать в тот или иной ближайший город или в Париж. Таким

образом, каждый может принять индивидуальное решение. Но это индивидуальное решение вовсе не

несовместимо с социологическим анализом распределения индивидов между социально-

профессиональными категориями и с детерминизмом этого распределения. Действительно, именно

условия сельского хозяйства, а также в целом условия общества создают ситуацию, в которой (я

использую язык Сартра) индивид свободно выбирает свою участь. Он выбирает свободно в том

смысле, что он имеет выбор между различными возможностями, но условия, в которых он находится,

таковы, что в конце концов можно сказать, что он свободно выбирает условие своего отчуждения,

подобно тому как рабочий предприятия вынужден терпеть благополучие или крах предприятия и все-

гда сохраняет в конечном счете свободу жить в условиях бунта или смирения, возвыситься над

частными интересами предприятия и примкнуть к коллективному интересу класса или, напротив,

думать только о сохранении своей работы. Все эти примеры являются иллюстрацией формулировки,

согласно которой каждый свободно выбирает свою участь.

На определенном уровне наблюдается макроэкономический или мак-росоциологический детерминизм,

который абсолютно не противоречит индивидуальному решению каждого. Тем не менее любопытно,

что сегодня социология становится в значительной степени социологией синхронии или социологией

организаций и их воспроизводства, в то время как каждый говорит о чрезвычайно быстрых изменениях

современного общества. Поэтому я хотел бы мимоходом сделать несколько замечаний о причинах

популярности проблемы воспроизводства. В самом деле, социологи с полным правом подчеркивают,

что системы составлены и сохраняются благодаря индивидуальным действиям во времени, но тем не

менее утверждают, что эти системы склонны к самовоспроизводству. Почему настаивают на проблеме

воспроизводства? В этой связи я имею в виду, например, коллективную работу Бурдье—Пассерона

«Воспроизводство». Все книги по социологии воспитания подчеркивают воспроизводство социальной

структуры от поколения к поколению, несмотря на усилия противоположного характера. Понятие

воспроизводства остается также фундаментальным понятием в экономике.

Первая причина такой популярности проблемы воспроизводства или настояния не только на

синхронии, но и на сохранении целого во времени, как раз заключается в том, что социология борется с

вульгарной идеологией непрерывного и постоянного изменения. Чем больше газеты и журналы

постоянно твердят нам, что через пять или десять лет все абсолютно изменится, тем больше социологи

склонны делать акцент на противоположном явлении - на воспроизводстве. Самыми читаемыми

книгами являются книги, посвященные 2000 г. Эти книги сочетают два противоположных и вместе с

тем приемлемых обществом аспекта: со-

445

гласно первому аспекту, все абсолютно изменится и надо будет научиться видеть мир по-новому.

Согласно второму аспекту, не произойдет ничего такого, что не было бы уже известно. Если соединить

заявление о том, что все изменится, с банальностью в изложении того, что будет новым, можно быть

уверенным в хорошем приеме. И это, впрочем, понятно, так как люди любят испытывать страх и в то

же время хотят, чтобы их успокоили: таким образом они получают двойное удовлетворение.

Вторая, более важная причина популярности темы воспроизводства состоит в том, что наши общества

главным образом являются экономическими обществами, и с развитием мысли, по крайней мере,

начиная с XVIII в., а может быть, еще раньше, тема воспроизводства не отделима от анализа

политической экономии. Действительно, экономическая теория в той мере, в какой она является просто

изучением отношений между человеком и его естественной средой, исходит из биолого-экономи-

ческого цикла. Первым циклом экономики является цикл крестьянина, который сеет и ожидает урожая

в следующем году. Часть этого урожая он употребляет, а другую часть сохраняет для нового посева.

Таким образом, сама сущность человеческого общества по отношению к своей среде есть

биологический цикл естественного воспроизводства.

Если вы хотите иметь более сложную экономическую таблицу, основанную на идее цикла, то вам

достаточно вспомнить таблицу, название которой, по крайней мере, вам известно: речь идет об

экономической таблице Кенэ. Речь идет о таблице экономического цикла, созданной на базе

биологического цикла с включением отраслей экономики, не входящих в сельское хозяйство.

Марксистские циклы воспроизводства капитала происходят, впрочем, непосредственно из цикла Кенэ,

на которого Маркс ссылается, дополнив его концептуализацией Рикардо. У Маркса вы найдете два

вида воспроизводства. Первый вид воспроизводства он называет «простым воспроизводством». Это то

воспроизводство, когда, скажем, в течение года В ничего не прибавляется к количеству инвестиций или

наличных средств воспроизводства. Это значит, что все произведенное за год В либо было накоплено,

либо потреблено в той же пропорции, в какой существуют постоянный и переменный капитал. Имеется

прибавочная стоимость, но она либо потребляется, либо инве-стицируется в отрасль А, то есть средств

производства, или в отрасль В, то есть производства товаров потребления. Инвестиция только компен-

сирует часть капитала, которая была вложена в производство года В. При простом воспроизводстве

существующая структура экономики воспроизводится непрерывно без роста или сокращения: модель

простого воп-роизводства есть модель нулевого роста, если сюда просто добавить стабильность

трудовых ресурсов. Модная сегодня теория нулевого роста является одной из форм теории простого

воспроизводства. Она восходит к концепции «простого воспроизводства» Маркса или «постоянного

состояния» Джона Стюарта Милля. О «постоянном состоянии» Милль писал уже после анализа

соответствующей фазы развития экономики.

В самом деле, простое воспроизводство, по Марксу, несовместимо с природой капиталистического

способа производства. И производство, которое он анализировал в «Капитале», как вы знаете, есть

расширенное воспроизводство. Расширенное воспроизводство определяется тем, что

446

каждый год часть произведенного продукта используется не только для возмещения части

израсходованного капитала, но и для роста постоянного и фиксированного капитала, что позволит в

следующем году получить дополнительную продукцию. Другими словами, расширенное вос-

производство есть схема растущей экономики, но хочу сразу же заметить, что растущая экономика, с

точки зрения марксистской мысли, впрочем, как и с нашей точки зрения сегодня, является экономикой,

которая сама себя воспроизводит: из года в год создается все больше и больше капитала или

производительного капитала, но понятно, что благодаря такому росту капиталистический строй

сохраняется и воспроизводится. Это нас ведет к мысли о том, что экономическая теория

воспроизводства вполне совместима с идеей роста или изменения. Другими словами, вместе с

расширенным воспроизводством появляются, выражаясь словами Альтюссера, «внутрисистемные

изменения» и «межсистемные изменения», или проще: например, при капитализме экономическая

система содержит комплексные изменения - рост эффективности производства путем увеличения

капитала, оснащение техническими средствами производства, повышение производительности труда, -

без радикальных изменений системы и строя. Строй сохраняется, несмотря на изменения. Поэтому

теории воспроизводства совместимы с быстрыми изменениями внутри изучаемого строя или внутри

конкретно наблюдаемой экономики. Иначе говоря, речь по поводу любой системы, воспроизводство

которой изучают, идет о том, чтобы определять то, что ученый представляет как

самовоспроизводящаяся система, выяснить, какие элементы воспроизводятся или какие совместимы с

сохранением целостности, которую принято называть строем или системой.

Возникает такой вопрос: каковы в самовоспроизводящейся экономике необходимые и достаточные

характерные признаки, чтобы можно было говорить о самовоспроизводстве строя или

самовоспроизводстве экономической системы как таковой? Следовательно, следующим этапом будет

определение изменений, которые ведут к изменению системы, к переходу от системы одного типа к

системе другого типа. Второй вопрос связан с тем, чтобы выяснить, как способ функционирования той

или иной системы создает условия изменения не только внутри себя, но и условия перехода от одной

системы к другой.

Можно и так выразиться: марксистские схемы допускают расширенное воспроизводство, то есть рост

без изменения самого строя. Но вместе с тем надо сказать, что в III томе «Капитала» теория изменения

природы строя связана с переходом от одного строя к другому. Есть даже две схемы

невоспроизводства или саморазрушения капитализма. Одна из этих схем связана с пауперизацией масс,

и эта пауперизация является переходной ступенью между капитализмом и социализмом — обнищание

масс, несмотря на рост общественного богатства, делает почти неизбежной революцию, даже если

революционная решимость зависит от конкретных людей. Вторая схема, более соответствующая

научному стремлению Маркса, связана с тенденцией к понижению нормы прибыли. Если бы

действительно, как думал Маркс, была тенденция нормы прибыли к понижению, то наступил бы

момент, когда бы система больше не смогла функционировать из-за отсутствия достаточной нормы

прибыли.

447

Можно представить себе также (а в наше время многие так думают) другую схему саморазрушения,

которая не обязательно будет саморазрушением капитализма, а будет саморазрушением

промышленной цивилизации. Вы сейчас узнаете, что я имею в виду: речь идет о позиции Римского

клуба, то есть о системе уравнений, предложенной Римским клубом. Если предположить, что

современный экономический рост вместе с ростом численности населения ведет к необратимым

процессам эрозии почвы, загрязнению атмосферы, истощению не возобновляемых ресурсов, то

достаточно придать определенное значение различным уравнениям системы Римского клуба, чтобы

через определенное время, через один, два или три века прийти к невозможности дальнейшего

существования человечества. Думаю, что марксистская схема тенденции к понижению нормы прибыли

представляет собой пример эндогенного объяснения саморазрушения того или иного экономического

строя, а схема Римского клуба является типичной теорией метода системных исследований: это

современный метод систем саморазрушения цивилизации, поскольку различные необратимые

изменения, вызываемые самим функционированием промышленной цивилизации, приводят к

радикальной невозможности роста.

В обоих случаях вы видите, в чем состоит научная теория изменения: либо это выяснение эндогенных

факторов, связанных со способом воспроизводства самой системы, разрушения этой системы (в

данном случае речь идет о разрушении определенной организации законом тенденции к понижению

нормы прибыли); либо (что ведет еще дальше) очевидность закона саморазрушения человеческого

общества из-за плохого отношения к своей биологической среде. В обоих случаях перед вами

типичный пример научной теории изменения или научной теории истории.

Оба эти примера обнаруживают крайнюю противоположность историческому рассказу,

представленному мною в связи с выяснением причин войны 1914г. Но научная теория саморазрушения

индустриального общества не доказывает, что можно иметь такую же научную теорию относительно

причин того или иного события. Добавлю, что в обоих случаях вы можете связать преднамеренное

микрособытие с макродетерминизмом. Каждый из участников событий, которые предшествовали

войне 1914г., действовал в соответствии с своими предпочтениями в данной ситуации, и все вместе они

пришли к страшному и чудовищному событию, которого никто не хотел: это тот же тип

нежелательных последствий преднамеренных действий.

Обратимся теперь к схеме уравнений Римского клуба. Этот макродетерминизм, или эта теория системы

промышленной цивилизации, совместима с идеей, что единственная социальная реальность в

определенном смысле слова может быть составлена из индивидуальных действий. Например, тот факт,

что арабские пастухи пасут своих коз в определенных регионах, составляет ряд индивидуальных,

совершенно рациональных краткосрочных действий каждого из этих индивидов. Но это не мешает

тому, что все вместе они могут с помощью коз способствовать образованию пустыни в регионе, что

явилось бы следствием нежелательных последствий индивидуальных действий. Вы можете взять все

переменные величины, рассмотренные Римским клубом, и разложить на ряд преднамеренных

микрособытий, связанных с миллионами индивидов: каждый

448

из этих индивидов действует, возможно, рационально в данной ситуации, но их совместные действия

порождают следствие, которого, совершенно очевидно, никто не хотел.

Это показывает, в каком смысле проблема отношений между методологическим индивидуализмом и

историческим или социологическим детерминизмом, как мне кажется, является намного более

интересной на уровне анализа в общественных науках, чем на чрезвычайно абстрактном теоретическом

и логическом уровне аналитических философов. На абстрактном уровне не представляет никакой

трудности сказать, что в социальном мире имеются индивидуальные действия, участники событий с

своими намерениями. Если к этому добавить логику ситуации, то не составляет никакого труда стать

методологическим индивидуалистом. Только встает вопрос о выяснении того, в каких обстоятельствах

можно строить системы, анализировать их структуру, и находить эндогенные факторы изменений без

изменения структуры или изменения, благодаря которым совершается переход от одной системы к

другой. Крайней формой изменений может оказаться переход от цивилизации, в которой мы живем, к

возможному концу существования человеческого вида на этой земле, и если бы мы имели эндогенные

факторы, ведущие обязательно к апокалиптической катастрофе, предсказанной Римским клубом, то мы

имели бы прекрасный пример нежелательных последствий преднамеренных действий. Сразу же

подчеркну, что даже в этом случае заметно различие между социальными и несоциальными системами.

Например, хорошо запрограммированный баллистический снаряд может с помощью компьютера

реадаптироваться к возникшей ситуации или к среде, отличной от той, которая была предусмотрена

первоначально. Различие здесь состоит в том, что, если программирование включает реадаптацию к

определенному числу возможных событий, то сама эта реадаптация запрограммирована заранее, тогда

как социальные системы, индивидуальные и преднамеренные микрособытия представляют собой

окончательные критерии. Действительно, Римский клуб нам говорит, что если мы будем продолжать

делать то, что мы делаем, то через х лет мы придем к тому, что совершенно ничего невозможно будет

делать. Некоторые анализируют подсчеты Римского клуба, спорят о них, осознают, что в некоторых

областях быстрый рост приведет, действительно, в обозримом будущем к невозможности роста.

Отсюда возможность перепрограммирования системы, в которой мы живем, чтобы остановить тенден-

цию развития к взрывоопасной ситуации или к взрыву. То же самое касается саморазрушения

капиталистической системы.

Предположим, что Маркс оказался прав в том, что капиталистическая система в силу своего

эндогенного функционирования приводит к кризису сверхпотребления или к кризису, вызванному

недостаточностью спроса. Начиная с того момента, когда выявили возможность кризиса, когда сам

опыт научил людей, что представляют собой эти кризисы, ничто не мешает сделать выводы и

перепрограммировать функционирование системы. В некоторой смысле кризис 1929-1933 гг. больше

научил экономистов (с помощью нескольких второстепенных событий), чем спекуляции об

экономическом равновесии, длившиеся многие годы. Как говорится, нет худа без добра, этот опыт нам

показал риск значительного сокращения

449

производства из-за недостаточного спроса, начиная с некоторых инцидентов, люди научились методом

проб и ошибок реагировать на кризис так, чтобы избежать его воспроизводства или, по крайней мере,

смягчить его последствия. Было бы интересно знать, будет ли следствием непредусмотренного

кризиса, в который мы вошли уже несколько месяцев назад, вследствие увеличения стоимости сырья,

развал международной экономической системы, и попытается ли каждое правительство выпутаться из

этого в ущерб соседу (что имело бы катастрофические последствия для всего целого) или, если урок

1929—1933 гг. хорошо был усвоен, правительства отреагируют на нынешний кризис, продолжая

между собой сотрудничество, достаточное для того, чтобы избежать последствий цепной реакции,

вызванной обстоятельствами кризиса. Будучи оптимистом, я верю второму предположению, потому

что я очень верю в целерациональность людей, и если бы я не верил, я не имел бы никакого основания

продолжать свою деятельность. Поэтому я как профессионал разумен и оптимистичен, я считаю, что

есть лучшие основания, чем те, которые я назвал, чтобы урок был достаточно усвоен: конкуренция,

неизбежная в наших экономических системах, не достигнет той точки, когда сделает опасным ми-

нимальное сотрудничество, необходимое для того, чтобы избежать худших последствий для системы в

целом.

Эти довольно простые примеры показывают фундаментальную связь между нежелательными

последствиями индивидуальных действий, предположительно систематическим характером

функционирования целого, изменениями внутри системы и между изменениями, ставящими под

вопрос структуру системы, учитывая, конечно, что имеются элементы произвола в определении

характерных черт, которые рассматриваются как образующие основную структуру анализируемой

системы. Например, в экономике можно принимать за основной признак общественную или частную

собственность на средства производства, которая определяет тип того или иного способа производства:

этот выбор содержит элемент произвола в той мере, в какой не совсем доказано, что замена одной

формы собственности на другую влечет за собой серьезные последствия для части системы. Итак, в

соответствии с нашими знаниями можно сказать, что здесь речь не идет об очевидности утверждения.

Разумеется, индивидуальная или коллективная собственность на средства производства влечет за собой

определенные последствия для функционирования системы. Вот почему это не есть единственная фор-

ма определения структуры того или иного строя. Само собой разумеется, что, например, состояние

развития средств производства является переменной величиной, которая сказывается на других

переменных величинах, как, скажем, уровень производительности труда, уровень жизни имеет,

вероятно, более серьезные последствия, чем тип собственности.

Этот анализ дает возможность различать две крайние формы, каковыми являются история и наука или

социология систем и изменений. Наиболее типичный пример исторического рассказа - это рассказ, ко-

торый я всегда приводил в качестве примера, это рассказ о трех неделях, предшествовавших войне

1914 г. В данном случае речь идет о рассказе в чистом виде, который можно сравнить с рассказом

романиста:

450

события создаются действиями, словами, письменными текстами, нотами, обменами,

индивидуальными беседами, и каждое из этих микрособытий изменяет ситуацию, логику которой

более или менее обязательно определяет последующее действие другого участника и т. д. Здесь мы,

действительно, находимся в истории в традиционном смысле слова, в той форме истории, первый

образец которой для нас представляет «Пелопоннесская война» Фукидида. И если даже вполне законно

считать, что подлинная историческая наука есть объяснение с помощью структуры целого становления

этого целого или анализ функционирования этих целостностей, если даже скажут, что это и есть

настоящая история (во что не верю по многим причинам), тем не менее всегда останется публика и

исследователи, проявляющие интерес к рассказу, и это потому, что рассказ историка является

воспроизведением той истории, которую мы переживаем вместе. Предположим, что исследования или

уравнения Римского клуба верны: это было бы не историей, которую мы переживаем, а историей,

которую мы, не осознавая, делаем. Но всегда проявляется интерес к воспроизведению того, как люди

сами пережили историю, которую они делали, не осознавая этого, и поэтому история в узком смысле

слова есть как раз воспроизведение пережитой истории. Я добавлю, что существует также такая

социология, которая занимается воспроизведением не пережитого, а различными пережитыми об-

ществами или различными периодами этих пережитых обществ: есть определенный интерес к тому,

как люди переживают социальное существование или историческое существование. Этот интерес

отличается oj того интереса, который проявляется к объекту нежелательных механизмов, посредством

которых общества формируются, развиваются, приходят в упадок и умирают, и нет никакого

основания устанавливать радикальный выбор между этими двумя формами анализа прошлого. Скажем

просто, что обе крайние формы представляют, с одной стороны, историю, а с другой, - научной анализ

воспроизводства системы или превращения системы в другую систему. А социология в той мере, в

какой исходит из синхронизма, должна объяснить то, что изменяется, а не то, что продолжается.

История, напротив, исходя из рассказа об изменении, испытывает потребность объяснить то, что

продолжается. Именно в этом смысле можно видеть двойственность, противоположность различных

типов любознательности, или различие ориентации между задачей историка и задачей социолога.

Разумеется, надо иметь в виду, что в этом отношении есть историки, интересующиеся социологией, и

социологи, глубоко пронизанные духом истории. Речь в этом анализе идет о двух абстрактных

тенденциях, которые необязательно подтверждают действительное различие исследований.

После этого всестороннего анализа противоположности микрособытия и систем, я намеревался снова

привести пример межгосударственных систем, чтобы дать вам пример неустойчивых целостностей,

неустойчивых систем, и противопоставить их устойчивым, каковыми являются экономические и

социальные целостности, но это я сделаю после каникул. В свете этого диалектического примирения

между преднамеренным микрособытием и теорией систем я полагаю, что мы можем прервать

временно наши занятия.

Объяснение и рассказ

Во время последних лекций я набросал план ответов на главные проблемы, которые я поставил перед

собой:

- соотношение индивидуального микрособытия и практических систем.

— различные способы объективации пережитого социального.

— анализ практических систем.

— вероятное объяснение либо воспроизводства систем действия, либо необратимого изменения этих

систем или условий их стабильности.

— различные типы систем, созданных непроизвольно преднамеренными действиями.

Исходя из этого, в перспективе будет дан более точный анализ этих различных типов практических

систем.

Можно было бы рассмотреть под разным углом зрения:

1) Первый угол зрения: с помощью каких механизмов индивидуальные участники создают системы,

способные к воспроизводству?

А) Организационная структура общественных классов и социальных статусов.

- Постоянство уровня преступности или самоубийств (макросоциаль-ная причинность, индивидуальная

свобода).

Б) Воспроизводство политического или экономического строя.

- Почему такой строй, как строй США, воспроизводится? Потому что участники в некоторой мере

подчиняются правилам (писаным и неписаным законам).

— Какова роль обязательных правил в том, что касается моделей отношений родства?

Что касается экономической системы, то всегда наблюдается сочетание нежелательных результатов

множества индивидуальных действий (с риском эффекта «Панургового стада») и действий,

восходящих к соглашениям между индивидами, начиная с профсоюзной организации и до государства.

2) Второй угол зрения: с помощью каких концептуальных решений можно построить систему

действия? Я приведу два примера такого рода дискуссии, которые, впрочем, представляют собой не

столько дискуссию, сколько разнообразие социологических конструкций.

Первый пример: дискуссия между Карлом Поланьи и его школой, с одной стороны, и Роббинсом и

маргиналистами - с другой.

- Точное определение экономики. Экономическое действие определяется посредством выбора между

благами, редкими для альтернативного употребления (логическая связь между средствами и целью).

Исходя из этого, раскрывается экономическая система.

- Субстанциальное определение.

— Институционализованный процесс.

— Институт.

— Отношение человека к своей среде.

452

— Взаимность; перераспределение.

— Обмен.

Второй пример: воспроизведение общества с помощью аналитических понятий.

- Остаток, ответвления, Парето.

Парсонс: четыре подсистемы, каждая из которых определяется конечной целью или функцией:

— G: цены, политика;

- А: адаптация;

- L: идеальная система и ее передача;

— I: интеграция.

С другой стороны, можно попытаться описательно воспроизвести социальные системы, подобно

Роббинсу или Поланьи.

История как воспроизведение прошлого правомерно использует построения экономистов, социологов

и т. д.

Различие касается:

а) любознательности и ее направленности;

б) когда есть рассказ, различие четко;

в) ближе к конкретному; эмпирические или просто обобщающие понятия.

Построение глобального целого.

Может быть, следует объединить эти две проблемы, показать законность многочисленных теорий,

отношение между историей и общественными науками.

В заключение этого курса сегодня в качестве примера я возьму межгосударственные отношения,

которые я часто использовал. Я попытаюсь вам показать, почему к межгосударственной целостности

трудно применить понятие системы. Сразу станет ясно, почему нет теории межгосударственных

отношений в том смысле, в каком имеется физическая или экономическая теория.

Чтобы определить теорию в строгом смысле слова, необходимо:

1) определять систему с помощью небольшого числа переменных величин;

2) установить границы этой системы, различая эндогенные и экзогенные переменные;

3) выяснить, сможет ли сама система воспроизводиться и с помощью каких механизмов;

4) сформулировать в качестве гипотезы последствия изменения той или иной переменной величины.

(Все эти формулы, за исключением, пожалуй, третьей, применимы к теориям естественных наук.)

1) С помощью каких переменных величин можно определить межгосударственные целостности?

Можно использовать аналитические, а не описательные понятия - понятие участника, например, под

которым можно подразумевать государство, транснациональные партии, Организацию Объединенных

Наций, многонациональные объединения.

453

Если попытаться охарактеризовать собственную структуру целостности, то следует прибегнуть к

относительно конкретным переменным величинам: