Арон Р. Избранное: Измерения исторического сознания

Подождите немного. Документ загружается.

конкретный, исторический и социологический характер. Но Г. Кан ставит абстрактный вопрос о

том, каковы модели сдерживания, которые можно построить. При построении моделей

сдерживания он настойчиво выдвигает мысль, на которую я указал выше: необходимость

разнообразить выбор. Он придумал шкалу с 44 линиями между наименьшей и наибольшей ре-

акцией на провокацию. Естественно, он объяснил, что речь идет об абстрактной конструкции, что

существует не 44, а скорее 24 линии, но это только интеллектуальное упражнение с целью

предупреждения государственных мужей об опасности, которую обнажил кризис 1914 г., - опас-

ности оказаться пленником единственной реакции. Когда крайняя реакция означает ядерную

войну, действительно, надо, чтобы государственные мужи, свидетели кризисной ситуации,

постоянно помнили, что существует множество возможных вариантов между апокалипсисом и

капитуляцией. Такова одна из идей профессоров — специалистов в области международных

отношений, которую им удалось внушить государственным деятелям. Она сегодня превратилась в

банальную теорию, которую изучают в американских университетах. С другой стороны, Г. Кан

убеждал, что нет существенной разницы между реакциями с помощью военных и невоенных

средств. Он отметил, что существует непрерывная связь между межгосударственными

отношениями и внутригосударственными переговорами. В конце концов, могут существовать

модели, общие как для переговоров между рабочими профсоюзами и профсоюзами предпри-

нимателей, так и для переговоров между господином Жобером и господином Киссинджером, или

между президентом Никсоном и господином Брежневым. Имеются схемы переговоров, которые

приемлемы независимо от действующих участников, и в некоторой степени независимо от их

целей. Например, один из методов переговоров, впрочем, очень опасный, состоит в том, чтобы,

как говорится, сжечь все мосты — если вы уверены в том, что от другой стороны можно добиться

определенной уступки, то этот подход состоит в том, чтобы заявить: нет смысла вести переговоры

до удовлетворения этого минимального требования. Недавно израильское правительство,

например, в какой-то степени сожгло все мосты, потребовав, чтобы ему был предоставлен список

израильских заключенных до начала любых переговоров с Сирией. Это метод переговоров,

эффективный в некоторых случаях, очевидно, таит в себе опасность блокировать переговоры, что

уже делает невозможным добиться поставленной цели.

Шеллинг также содействовал распространению некоторых идей. Его основной вклад в изучение

структуры переговоров следующий:

1) Он прояснил то, что кажется само собой разумеющимся: отношение между коллективными

участниками обычно представляет собой переплетение сотрудничества и конфликта. Он пояснил

мысль о том, что

388

имеется элемент конфликта в отношениях между союзниками, что нам хорошо известно, и

элемент сотрудничества между противниками. Эта мысль не совсем чужда великой

стратегической традиции Клаузевица. Она имплицитно подразумевается в формулировке о

крайностях, но Шеллинг дал точную формулировку идеи переплетения сотрудничества и

конфликта. Межгосударственные отношения редко представляют собой игру с нулевым

результатом, или игру, в которой то, что хорошо для одного из игроков, автоматически и совсем

плохо для другого; всегда существует смесь сотрудничества и конфликта. Сотрудничество между

Советским Союзом и Соединенными Штатами развивается на базе признания смешанной природы

их противоречий. В частности, перед угрозой ядерной войны существует имплицитный союз

противников, направленный против войны. Эта простая мысль давно усвоена публикой, но вместе

с тем это типичный пример того, что дает подобное абстрактное изучение, помогающее сделать

более понятной историческую действительность.

2) Если существует элемент сотрудничества между противниками, то очень важно, чтобы они

могли договариваться между собой. Отсюда теория неявной связи между противниками. Сегодня

эта связь получила официальную форму в виде красного телефона или телефонов различных

цветов между разными столицами и Москвой, но не всегда существовали эти красные телефоны,

не всегда существовала прямая связь. Итак, можно сказать, что в период кризиса необходимо,

чтобы послания между соперниками были понятны с полуслова — решающее условие нена-

сильственного решения кризисов на почве имплицитного соглашения благодаря ясности

невоинственных посланий. Например, США во время кризиса 1962 г. хотели передать Советскому

Союзу послание о том, что они очень серьезно восприняли установку баллистических ракет на

Кубе и что они полны решимости добиться их вывода. Подтвердив свою решимость, США в

послании подчеркнули, что проводится большая концентрация войск, кораблей и необходимого

количества солдат для высадки на Кубе. Эта военная концентрация должна была означать для

руководителей Советского Союза, что американскую решимость нужно воспринимать серьезно.

Если хотят избежать войны из-за недоразумения, то решающее условие состоит в том, что

противники должны установить минимальные общие правила для того, чтобы передаваемые ими

устные или письменные сообщения были точно истолкованы друг другом. Разумеется, это

возможно при условии, что участники не желают доводить дело до кризиса или желают мирного

исхода.

3) Третья идея, имеющая, на мой взгляд, большое значение, состоит в том, что Шеллинг в своих

исследованиях установил различие между deterrence и compellence: в первом случае речь идет о

том, чтобы разубедить, а во втором - чтобы убедить; в первом случае разубеждают, во втором

пытаются убедить другого сделать что-либо. Если бы у меня было больше времени, я бы вам

показал, что в данном случае речь идет о транспозиции военного различения обороны и

наступления в эпоху коммуникаций: разубеждение состоит в том, чтобы сохранить статус-кво, уг-

рожая другому предпринять что-нибудь в случае, если тот захочет изменить этот статус-кво.

Убеждение, или compellence, состоит в том,

389

чтобы, угрожая другому, вынудить его отступить или изменить свои действия. Как свидетельствует опыт,

разубеждение действует лучше, чем убеждение. Это могло бы составить новую версию о превосходстве обо-

роны над наступлением и вернуло бы нас к позициям Клаузевица. Все эти модели американских теоретиков

выражают двусмысленность или основную трудность: все они используют понятие рациональности. Эти

авторы, действительно, при построении своих моделей предполагают, что коллективные-участники

рациональны. Но понятие рациональности в межгосударственных отношениях, по крайней мере, имеет два

значения и уже поэтому несколько двусмысленно:

1) Существует минимальное значение рационального действия: действие продумано, если участник

продумывает, насколько это возможно, плюсы и минусы тех или иных действий.

2) Второе значение более сложно: что подразумевается под рациональностью в случае двойственности или

расхождения между целью и средствами? Если в этом случае понятие рациональности определяется просто

как адаптация средств к целям, то трудно прийти к какому-нибудь результату для убеждения в той мере, в

какой не известно значение, придаваемое участником цели. Возьмем известный пример, связанный с

Вьетнамской войной. Северные вьетнамцы хотят поддержать южных вьетнамцев, чтобы те захватили власть

в Сайгоне (я оставляю в стороне дискуссию о стихийном восстании или о восстании, спровоцированном

Севером. Это проблема истории, и меня она не интересует в данном случае). Бомбардировки Севера

американцами преследовали цель — используем язык Шеллинга — competence. Речь идет о том, чтобы

убедить северных вьетнамцев отказаться от поддержки восстания на Юге; в противном случае они будут

наказаны бомбардировками. Разумно ли было для северных вьетнамцев отказаться от своего намерения? Все

зависело от отношения между значением, которое они придавали преследуемой ими цели, и возможным

наказанием. Поэтому говорить, что было рационально продолжать или нерационально не продолжать

действия, - это значит судить о значении, придаваемом участниками преследуемой ими цели. Такое

суждение по определению выходит за пределы рациональности, так как рациональность относительно цели

не позволяет определить истинное значение цели.

Другими словами, в той мере, в какой существует расхождение между средством и целью, рациональность

применима только к приспособлению средств к цели, а не к цене, которую участник готов заплатить, чтобы

добиться своей цели. Поэтому разумно принимать или не принимать определенную цену, чтобы достичь

цели в зависимости от придаваемого ей значения. Вот почему в такого рода моделях всегда проявляется тен-

денция путать рациональность, ограниченную измерением адаптации средств к цели, с суждением о

рациональности цели. Но рациональность цели может быть определена только в том случае, если выбирают

одновременно средства и цели или цели в соответствии со средствами. Действительно, если оказываемся в

мире экономики и если решили довести либо прибыль до максимума, либо затраты до минимума, то у нас

есть одновременно средства и цели, так как здесь цели определяют средства. В данном случае речь идет о

типе рациональности, который не предпо-

390

лагает сомнений относительно истинного значения цели, не совпадающей со средствами.

Почему мы настаиваем на двусмысленности понятия рациональности и на месте этой проблематики в

моделях Кана и Шеллинга? Потому что Шеллинг в своей книге «Arms and Influence» настойчиво внушает

мысль о том, что бомбардировка Севера должна была, естественно, вызвать уступчивость северовьетнамцев.

Однако это типичный пример неудачного использования абстрактной схемы, так как, если эта схема по-

зволяет представлять реальность, она, тем не менее, не может подменить в определенном случае конкретное

знание обстоятельств и участников. Как я уже говорил, если хотят выяснить, почему началась война во

Вьетнаме, то гораздо важнее знать вьетнамцев, чем читать эту книгу. Чтение работ специалистов по

абстрактным моделям, может быть, интеллектуально возбуждает и важно для формирования пророческого

духа. Но, возвращаясь к своему любимому автору, я скажу, что никогда нельзя вывести из абстрактных

моделей определенный рецепт для конкретной ситуации. Ибо конкретная ситуация никогда в точности не

соответствует ситуации, предусмотренной в модели. Эти абстрактные модели, хотя в свое время были очень

в моде, оказались сильно дискредитированными в силу результатов их применения.

В) Теория игр

На более высоком уровне абстракции мы приближаемся к моделям теории игр. Разумеется, я не собираюсь

вам изложить за несколько минут, в чем состоит теория игр; я предполагаю, что вы ее знаете. Со времени

появления книги Неймана и Моргенштерна известно, что при некоторых обстоятельствах, или, скорее, в

некоторых детально разработанных абстрактных моделях, возможен математический расчет рационального

решения неопределенной ситуации, возникшей не вследствие естественной случайности, а вследствие

другого рационального решения противоположного участника.

Известный английский физик, лауреат Нобелевской премии Блэкетт упрекал американских теоретиков

международных отношений в том, что они опираются на теорию игр. Действительно, если существует некая

туманная связь между изучением моделей межгосударственных отношений и теорией игр, то речь идет

только об аналогии, потому что никогда на самом деле в межгосударственных отношениях не были

представлены необходимые условия для строгого расчета рационального решения. Никогда не существует

изолированной части, никогда точно не известна эффективность различных результатов игр, и поэтому

возможна только методологическая аналогия между ситуацией конфликта, предусмотренной теорией игр, и

ситуацией конфликта, рассматриваемой военачальниками. Теория игр, действительно, побуждала

военачальников — любителей или профессионалов - ясно представлять себе то, что прежние военачальники

всегда делали,- просчитать в данной ситуации возможные ответы на ответ противника и т. д. Великим

игроком в шашки или в шахматы, действительно, считается тот, кто заранее предвидит

391

большое число ходов, кто умеет учитывать возможные варианты в ответ на реакцию противника на ряд

ваших действий.

Действительно, существуют две модели, которые не присущи теории игр, но так или иначе с ней

связаны. Они занимают определенное место в абстрактных моделях межгосударственных отношений.

Я вам кратко изложу эти две модели: пока что они неясны, но станут яснее после этой трудной лекции.

Во-первых, речь идет о том, что принято называть «игрой в цыпленка», и, во-вторых, о том, что

называют «дилеммой заключенного». Эти две модели хорошо известны, но я не уверен в том, что они

всем известны, так как два дня назад один из моих коллег по институту, - хотя он сам является

профессиональным экономистом, - спросил меня, что такое дилемма заключенного.

Игра в цыпленка, - которой забавлялась время от времени Франсуаза Саган, — выглядит так: две

машины на большой скорости едут друг другу навстречу, и вопрос состоит в том, какая из них

затормозит и когда. Если одна из машин затормозит раньше другой, то другой игрок, проезжая,

говорит «Цыпленок» своему сопернику, то есть тот, кто тормозит первым, теряет в некоторой степени

свой авторитет, а тот, кто не тормозит или тормозит после другого, повышает свой авторитет; если же

никто из них не тормозит.то оба взлетают на воздух. Это немного напоминает начало войны 1914 г.:

Австро-Венгрия заявила, что она не будет тормозить, Россия ответила, что тоже не будет тормозить. И

в самом деле, никто из них не тормозил, и они обе взлетели на воздух.

Размышление над этой игрой полезно: следует осознать, что лучше потерять авторитет, притормозив

первым, и не взлететь всем на воздух, по крайней мере, когда речь идет о государствах, ибо существует

диспропорция между потерей авторитета тем, кто берет на себя ответственность затормозить, и

потерей всего, если не затормозить. Хрущев, видимо, играл в цыпленка во время ультиматума

относительно Берлина. Он, действительно, попытался играть в цыпленка, то есть он попытался зас-

тавить поверить, что не будет тормозить. Тем не менее он затормозил, и другие считали, что он

затормозит, так что ничего не произошло и все разрешилось мирно. Но в межгосударственной игре все

участники время от времени играют в эту зловещую игру. В переговорах между профсоюзами и

объединением предпринимателей эта игра обретает конкретные и разнообразные формы. Когда не

тормозят, объявляют забастовку, но никто не умирает, даже если из-за этого возникают неудобства.

Что касается игры в заключенного, то она гораздо интереснее. Это более философская, более

американская игра. Вот в чем состоит эта дилемма заключенных: предположим, что в американской

тюрьме сидят два подозреваемых; следователь и прокурор знают, что они виновны, но не имеют

точных доказательств их виновности. Предполагается, что заключенные не могут общаться между

собой, так как каждый из них содержится в одиночной камере. Как они должны поступить? Первая

гипотеза: если оба молчат, если никто из них не признается, то они могут получить только

минимальное наказание за ношение оружия или за какой-нибудь поступок, который следователь или

судья легко сможет найти, так как он арестовал подозреваемых, официально считающихся виновными

(вы знаете, что в США довольно часто наказывают считающегося виновным по

392

другой причине, но не из-за подлинной виновности: знаменитых гангстеров в основном наказывают за

уклонение от уплаты налогов; так как суду не удается раскрыть полностью их вину, приходится их

задерживать, в частности, за уклонения от уплаты налогов).

Таким образом, первая гипотеза: они оба молчат, и оба выходят из трудного положения.

Вторая гипотеза: один говорит, а другой молчит. Тот, кто говорит, согласно специальному

американскому законодательству, получает только три месяца тюрьмы. Другой же, убежденный в том,

что сообщник донес на него, считает себя виновным и получает десять лет.

Третья гипотеза: если они оба говорят и действуют согласованно, то получают наказание, которое

выше того наказания, которое могли бы получить, если бы молчали, но ниже того наказания, которое

они получили бы, если бы один молчал, а другой говорил.

Такова дилемма заключенного, о которой вы можете прочесть пространные рассуждения во всех

американских книгах. Я не навязываю вам игорную схему: наверху помещают игрока В, а внизу -

игрока А. В двух ячейках помещают разные возможности - А молчит, В говорит; А говорит, В молчит,

— и вы видите результат.

Каково рациональное решение игры? Если абстрагироваться от психологии подозреваемых и если

рассуждать только о минимальном риске или о стратегии осторожности каждого из них, то лучше,

чтобы оба они говорили. Действительно, если один молчит, он должен бояться, что другой заговорит, и

если в этом случае другой заговорит, то тот, который молчит, получает максимальное наказание. Но

другой рассуждает так же, поскольку он не может рассчитывать на первого, потому что они не могут

общаться, и оптимальное решение для обоих состоит в том, чтобы застраховаться от худшего, если

даже придется согласиться на что-то более строгое, чем то, что они получили бы, если бы они оба

молчали.

Я вам говорил, что эта игра интереснее, чем игра в цыпленка, потому что она носит философский

характер: она, действительно, мобилизует так называемую стратегию осторожности, когда стремятся

застраховаться от худшего и когда убеждены в том, что необходимо иметь оптимальное решение для

обоих, даже если это не самое лучшее решение. Лучшее решение состояло бы в том, чтобы оба

молчали, так как если бы оба молчали, то каждый получил бы только один год. Но если они оба

говорят, то они, вероятно, получат по пять лет. Следовательно, решение обоих говорить диктуется

осторожностью, поскольку каждый боится предательства со стороны другого. Это решение на основе

осторожности связано на самом деле с главным условием: оба не доверяют друг другу, поскольку они

не в состоянии общаться друг с другом. Эта дилемма заключенного, в сущности, немного напоминает

дилемму гонки вооружений: хорошо бы договориться об ограничении вооружений, но если один

ограничивает свои вооружения, а другой нет, то мы обнаруживаем эквивалент худшего решения, когда

один говорит, а другой молчит. Отсюда возникает проблема: как установить общение и доверие в

случае, например, с заключенными, когда нет возможности общаться, и в исторической

действительности между людьми, которые, возможно, исходят из противоположных систем ценностей

или целей?

393

Дилемма заключенного — это объект для философских размышлений даже без теории игр. Какой вывод

отсюда можно сделать? Как обычно, когда речь идет об относительно сложной модели, самый простой

вывод состоит в том, что в реальной жизни все зависит от того, известно ли, кто эти два подозреваемых и

какие отношения их связывают друг с другом. Другими словами, абстрактная модель является необходимым

интеллектуальным упражнением, но знание другого, вероятно, еще более необходимо в реальной жизни.

От рассказа к науке (продолжение)

На прошлой неделе я вам начал схематично и вместе с тем, насколько возможно, системно излагать

различные модели изучения межгосударственных, международных и транснациональных отношений.

Сначала я раскрыл различие между понятиями «межгосударственный» и «международный», или, если

хотите, отношения между государствами и отношения между обществами. Я начал рассматривать разные

виды анализа отношений между государствами, исходя из противоположности между эмпирическими

исследованиями и исследованиями с помощью моделей. Так я пришел к третьему пункту темы - к

межгосударственным отношениям. Я кратко рассмотрел две наиболее спорные и вместе с тем наиболее

распространенные модели в США - игру в цыпленка и дилемму заключенного. Американцы часто

применяли эти модели к отношениям между государствами, обладающими ядерным оружием. В заключение

я заметил - и это главное, — что основная проблема при изучении межгосударственных отношений с

помощью этих моделей, очевидно, состоит в точном понимании отношений между моделями и

реальностью. Какие нормативные или предположительные выводы можно сделать из этих моделей?

Что касается дилеммы заключенного, то, вероятно, речь идет главным образом о знании конкретных

человеческих отношений, существующих между двумя заключенными, поскольку так называемое

рациональное решение дилеммы, то есть решение, состоящее в том, чтобы оба заключенных признали

преступление, верно только в том случае, если абстрагироваться от непосредственного, ясного и личного

знания этих двух людей. Если оба заключенных полностью доверяют друг другу, им обоим, действительно,

разумнее молчать; но это верно только в том случае, если модель заменена конкретными людьми, для

которых рациональность состоит в том, чтобы признать свою вину. Рациональность, как я уже говорил и

повторяю еще раз, - понятие двусмысленное, заслуживающее целого годового курса, так как нет такого

понятия, которое бы так часто использовалось в общественных науках и которое имело бы так много зна-

чений. В том случае, когда речь идет только об инструментальной рациональности, все сводится к

адаптации средств к целям, поставленным другими, и рациональность связана со знанием участника

события: участник может быть назван субъективно рациональным, если он использует средства, которые, в

соответствии с его знаниями, ведут к поставленной цели; он может быть назван объективно

нерациональным, если из-за недостат-

394

ка точных знаний он использует средства, которые фактически не ведут к преследуемым им целям. В том

случае, когда речь идет об экономической рациональности, можно одновременно выбирать и средства, и

цели; причем следует выбирать средства, которые с наименьшими затратами ведут к цели, и в той мере, в

какой можно одновременно определить число средств и целей, можно иметь синхронный выбор и тех и

других. Рациональность, которую я назвал инструментальной, предполагает выбор средств, отличающихся

от целей, в то время как экономическая рациональность предполагает синхронный расчет средств и цели,

подчеркивая гомогенность и тех и других. Но он есть такая рациональность, которая не является ни

инструментальной, ни экономической.

Третий вид рациональности, которую я имею в виду, - это рациональность чести или рациональность

камикадзе: честь командира корабля, который взрывает себя вместе с кораблем, или честь японских

летчиков, которые своими самолетами таранили самолеты противников. Если в этом случае хотят

обнаружить нечто вроде рациональности, то она может быть сформулирована только так: цель,

преследуемая руководителями, или самим человеком, или кодексом чести, имеет абсолютную, так сказать,

бесконечную ценность; по отношению к этой бесконечной ценности сама жизнь участника ничего не стоит.

Г) Количественное исследование гонки вооружений

Я об этом скажу только несколько слов. Существуют исследования гонки вооружений с помощью

количественных моделей. Наиболее известным из них является исследование Ричардсона, разработавшего

уравнения гонки вооружений, которая имела место до войны 1914 г. Ричардсон попытался сделать выводы

об обстоятельствах, в которых завершение гонки вооружений было бы иным, чем оно было в 1914 г., если

бы значение переменных величин отличалось от их значения на самом деле.

На мой взгляд, из этих математических схем гонки вооружений трудно сделать точный вывод об

ответственности гонки вооружений за возникновение войн. С другой стороны, если хотят выразить в цифрах

бюджет расходов на вооружение, то встает вопрос о том, с чем соотносятся расходы на вооружение: со всем

бюджетом государства? С валовым национальным продуктом? В любом случае, ни одна из известных

сегодня математических схем не позволяет сказать, что гонка вооружений, свидетелями которой мы

являемся с 1945 г., обязательно ведет или не ведет к новой войне.

Д) Анализ систем

В этом разделе я перейду от отдельных исследований, то есть от конкретных исследований или

исследований с помощью моделей обособленных отношений между двумя участниками, к анализу систем

или к анализу отношений между объединениями государств, связанных друг с другом коммуникациями или

регулярными отношениями. Иначе говоря, мы пе-

395

реходим от того, что я назвал изучением отдельных участников, к изучению системы участников

событий.

Теория систем — это общая теория, которую используют при изучении живых систем, искусственных

механизмов, физических явлений, а также общественных феноменов. Я не буду претендовать на то,

чтобы определить теорию систем в частном случае межгосударственных отношений; я скажу, что речь

идет о том, чтобы принять во внимание системы, созданные или сохраненные взаимодействием

переменных величин. Это взаимодействие переменных величин — в данном случае участников —

ведет через ретроакцию к восстановлению равновесия, исходя из последствий частичного нарушения

равновесия, или, совсем напротив, все больше и больше удаляет систему от точки равновесия. Говорят,

что система гомеостатична в том случае, когда отклонение от точки равновесия ведет к таким

последствиям, что равновесие восстанавливается в момент В. Понятие системы используется то для

обозначения интеллектуальной конструкции, то для обозначения реальности. В рамках

межгосударственных отношений существует некоторая двусмысленность между этими двумя

интерпретациями понятия системы: все зависит от более или менее абстрактного характера

интеллектуальной конструкции системы.

Переход от отдельных участников событий к системе не представляет трудности. В самом деле,

предположим, что мы в качестве отправной точки вновь берем кризис, как я его определил в последней

лекции. Каждый согласится с тем, что для понимания развития кризиса важно принять во внимание

всех его игроков или участников, учесть все переменные величины, которые в межгосударственной

системе находятся во взаимных отношениях. Когда описывается конкретная историческая ситуация, то

совершенно очевидно, что эта ситуация охватывает всех участников, имеющих какое-либо отношение

к кризису, что позволяет более или менее установить неясные границы межгосударственной системы.

Возьмем простой и вместе с тем нелепый пример: Людовик XIV не принимал во внимание китайского

императора, когда обдумывал решение в сложившейся обстановке; межгосударственная европейская

система в основном была отделена от государств, которые находились за пределами Европы, то есть,

говоря проще, от государств, которые не могли участвовать в кризисе, когда он привел к бурным

событиям. Поэтому легко понять, как можно, исходя из кризиса, выделить главные элементы ситуации

или ее описания - таков ответ на вопрос, заданный мне одним слушателем. Действительно, само собой

разумеется, что в случае кризиса каждый участник событий учитывает своих союзников и недругов. С

другой стороны, он учитывает степень надежности или дружбы и вражды. Во время войны 1914 г.

позиция Италии оставалась неопределенной, поскольку, даже если Италия поддерживала союз с

Австро-Венгриией и Германией, этот союз действовал лишь в определенных случаях. До последнего

момента было неясно, останется ли Италия нейтральной - вначале она так и поступала - и на чьей

стороне она может оказаться, если займет определенную позицию.

С другой стороны, поскольку кризис приобретает характер военного конфликта, обязательно нужно

принимать во внимание распределение сил, что представляет собой один из главных признаков

возможного раз-

396

рушения системы. Если мы хотим понять, как каждый из участников представляет себе данный кризис,

следует учесть также внутреннюю организацию или режим участника и степень сходства режимов

разных государств. Эту концептуализацию можно извлечь из работы самих историков без особых

трудностей и с минимальным абстрагированием.

Надо ли говорить о системе? В самом деле, я не придаю этому решающего значения; весь вопрос

состоит в том, чтобы выяснить, на каком уровне абстракции считают полезным формировать

представление о межгосударственной системе. Использование термина «система» в меж-

государственных отношениях должно осуществляться с определенной оговоркой ввиду того, что

межгосударственная система, выражаясь языком систем, - это система, лишенная центрального

контроля; нет такой господствующей державы, которая принимала бы решения, обязательные для всех

участников. С другой стороны, эта система без центрального контроля связывает воедино подсистемы

(то есть участников или государства), каждая из которых снабжена центральным контролем. Отсюда

необходимость учета при исследовании межгосударственной системы, как отсутствия центрального

контроля межгосударственной системы, так и условий контроля в каждом из участников или в каждой

подсистеме.

Как построить абстрактно эти системы? Классической работой по этому вопросу является книга

Мортона Каплана, вышедшая около двадцати лет назад, «Процессы и система в международных

отношениях». Каплан попытался построить абстрактно чистые модели межгосударственных систем,

которые можно сравнить с моделями рынка, не в смысле чистого рынка с большим количеством

экономических субъектов, а в смысле олигополии. Он абстрактно рассматривает эти модели как эври-

стические инструменты, которые позволяют в определенной степени предсказать характерное

поведение участников в зависимости от системы. Он устанавливает список подсистем, который я вам

представлю, потому что этот список является классическим в американской литературе и потому что

предлагает форму перехода от конкретного описания международной обстановки к абстрактному

построению модели.

Вот шесть моделей систем, которые он различает: система равновесия власти (balance of power),

непрочная биполярная система — эти две системы существуют исторически — и четыре модели,

которые никогда не существовали в действительности, но которые можно представить себе абстрактно:

жесткая биполярная система, универсальная система, универсальная иерархическая система и,

наконец, unit veto system, то есть система, в которой каждое из государств имеет право вето в

отношении совокупности других государств в силу его способности осуществлять сдерживание.

Система unit veto system — это, так сказать, перенесение системы польского Сейма, где требовалось

единогласие для избрания короля, в международные отношения с той лишь разницей, что право вето

представляло бы собой сдерживание путем угрозы ядерной силой. Жесткая биполярная система — это

система, где все государства объединены в две коалиции. Каждой коалицией, которая суверенна,

руководит и контролирует ее один главный участник. Обычно универсальной системой считается

всемирная федерация, подчиняющаяся общепризнанным прави-

397

лам. Что касается универсальной иерархической системы, то она представляет собой абстрактное

выражение того, что принято конкретно называть мировым государством: эта система предполагает,

что одно государство устанавливает суверенитет над всем человечеством; это явилось бы

распространением на всю планету того имперского суверенитета, который установил Рим над всем

Средиземноморьем или который китайский император сохранял в течение многих веков над тем, что

называлось Срединной империей. Система равновесия власти — это абстрактное выражение

европейской системы, о которой я вам уже говорил. Хрупкая биполярная система — это система, с

которой мы знакомы и в которой мы живем, может быть, до сих пор: существуют две главные

коалиции, в каждой из которых доминирует одно государство. Большинство государств так или иначе

относятся к той или иной коалиции, но кроме них есть государства, которые не хотят вступать в какие-

либо коалиции и считают себя неприсоединившимися государствами.

Чтобы дать вам пример того, как мыслит Мортон Каплан, то есть каким образом он строит

абстрактную систему равновесия власти, я вам перечислю шесть правил, которые он намеревается

логически вывести из самого построения чистой системы равновесия власти, когда несколько

государств имеют более или менее одинаковые вооруженные силы и каждое из них стремится

помешать другому подчинить себе другие государства.

Вот шесть правил, которые Мортон Каплан сформулировал:

1) действуй ради возрастания своей мощи, но скорее с помощью переговоров, а не военных действий;

2) чтобы не упустить возможность усилить свою мощь, применяй военную силу;

3) предпочитай прекращение военных действий устранению участника;

4) действуй так, чтобы противостоять любой коалиции или любому индивидуальному участнику,

который стремится занять господствующее положение по отношению к остальной части системы;

5) действуй так, чтобы подчинить себе или сдерживать участников, которые признают

наднациональные принципы организации;

6) дай возможность основным подчиненным или зависимым участникам вернуться в систему в

качестве приемлемых партнеров или действуй так, чтобы включить второстепенного участника в число

главных участников. Относись ко всем главным участникам как к возможным партнерам.

Эти абстрактные формулировки я сейчас снабжу историческими примерами, чтобы вы представили

себе сущность этого метода.

Дай возможность основным подчиненным участникам вернуться в систему: Франция была побеждена

в 1815 г., но смогла вернуться в систему, потому что Великобритания настояла, чтобы Франция снова

заняла свое традиционное место, исходя из того, что исключение важного участника поставило бы под

вопрос равновесие всей системы. Если, таким образом, предположить, что цель участников

заключается в сохранении системы, то данное правило вполне понятно. То же правило № 6 — действуй

так, чтобы включить второстепенного участника в число главных

398

участников - можно применить к Пруссии XVIII в., которая до этого времени не была главным

участником. Она была включена в систему как важный и влиятельный участник, то есть как мощная

держава, поскольку сама Пруссия продемонстрировала свою мощь.

Последняя формулировка правила № 6 — относись ко всем главным участникам как к возможным

партнерам — предполагает сильную однородность системы; так что любой может заключить союз с

любым. Если представить себе европейскую систему эпохи Вольтера, то тогда существовала общая

основа убеждений, что позволяло заключать союз любому с любым. Для Мортона Каплана это значит,

что система равновесия власти или баланса сил безупречна, когда нет вражды между двумя главными

участниками, которая не позволяла бы им стать союзниками при любых обстоятельствах. Именно в

этом смысле система безупречна по отношению к действительности. Лично я считаю, что это — ис-

кусственная конструкция, так как в каждую эпоху определенная неприязнь или враждебность между

государствами не позволяла всем участникам вступать в союз с любым участником. Если мы хотим пе-

рейти к безупречному изложению этой системы, следует предположить то, что я называю

однородностью, так как однородность является одним из необходимых условий ввиду того, что любой

может заключить союз с любым. Действительно, это случалось редко по разным причинам. Это

правило позволяет, тем не менее, понять, почему начиная с 1870—1871 гг. система утратила свою

безупречность. В самом деле, начиная с 1870—1871 гг. Франция не могла заключить союз с

Германией; неприязнь в результате войны 1870 г. исключала такой союз, по крайней мере, в течение

последующих пятидесяти лет, и любой союз против Германии как бы автоматически получал

поддержку со стороны Франции. Следовательно, система равновесия, когда каждый заключает союз с

кем угодно, уже не действовала.

Правило № 4 - действуй так, чтобы противостоять любой коалиции или любому индивидуальному

участнику, стремящемуся занять господствующую позицию по отношению к остальной части системы,

— представляет собой абстрактную формулировку того, что Монтескье называет «оппозицией ко

всеобщей монархии», а Вольтер — предосторожностью европейских государств перед лицом любой

возможной попытки одного из них занять господствующую позицию. Чтобы продолжить игру в

равновесие, ни один участник не должен иметь возможности подчинить себе других.

Правило № 5 уже несколько сомнительно: действуй так, чтобы подчинить себе или сдержать число

участников, признающих наднациональные принципы организации. Правило тем сомнительно, что

добавляет нечто больше к безупречной схеме равновесия: оно предполагает у участников желание

сохранять систему полной свободы каждого заключать союз с каждым. Но желание сохранить

равновесие не предполагает безупречности системы в этом смысле.

Что касается первого правила - действуй ради возрастания своей мощи, но скорее с помощью

переговоров, а не военных действий, — то, на мой взгляд, его нельзя вывести из чего угодно: это

правило предполагает желание участников добиться возрастания своей мощи или возмож-

399

ностей, что правомерно не вообще, а только при некоторых условиях -например, когда государство не

боится, что, увеличивая свою мощь, оно увеличивает число своих врагов. Например, Бисмарк, начиная

с определенного момента, опасался усиливать мощь Германии, потому что был убежден, что, превысив

некоторый потенциал сил, он автоматически создаст против себя коалицию.

Оставим в стороне подробности. Абстрактное построение этих систем равносильно замене

полуконкретного или обобщающего описания, которое я вам представил на обычном языке,

построением в терминах участников, действующих в соответствии с правилами. Верно, что некоторые

из этих правил были более или менее применимы к определенным историческим периодам, но вопрос

состоит в том, чтобы выяснить, является ли изложение абстрактной и безупречной системы

эффективным эвристическим средством осмысления исторической действительности. Добавлю, что

сам Каштан различает участников в зависимости от их ди-рективности или недирективности, в

зависимости от их руководящей роли, от степени авторитарности правительств, которым они подчиня-

ются, а также от степени независимости руководителей по отношению к народу. Он также различает

участников в зависимости от того, обусловлено ли их поведение главным образом системой или

подсистемой: ясно, например, что поведение второстепенных участников определяется подсистемой.

В целом, подобно построению моделей экономических ситуаций, можно построить модели отношений

между участниками. Но не следует ломать голову над тем, нужно ли это делать: весь вопрос в том,

чтобы выяснить пользу и плодотворность такого рода моделей.

Е) Конкретные исследования ковариаций

После построения такого рода моделей можно вернуться к эмпирическим исследованиям, то есть

можно проводить конкретные исследования по ковариаций. Во многих американских работах,

охватывавших более или менее длительные периоды, определялись независимые переменные

величины, соотнесенные с зависимой переменной величиной, определяемой частотой участия данного

государства в конфликтах. Так, например, было показано, что государства, соседствовавшие со

многими государствами, чаще принимали участие в конфликтах, чем государства, у которых было

меньше соседей. Можно взять периоды с 1815 по 1914 г. и с 1914 по 1945 г. и попытаться определить,

каковы различные переменные величины - географическое положение, природа режимов и т. д., —

которые определили частоту участия различных государств в войнах, интенсивность конфликтов и т. д.

Вывод: все эти исследования наталкивают на мысль о формировании глобального представления о

межгосударственном мире. Я вам уже изложил традиционное представление: государства находятся во

взаимоотношениях, но частично еще живут в естественном состоянии; эти государства не подчиняются

ни судье, ни трибуналу, и отсюда следует, что они считают себя вправе самим быть судьями. Это

традиционное представ-

400

ление о межгосударственном мире неизбежно подчеркивает, выражаясь так называемым научным

языком, отсутствие единого центрального контроля системы и, следовательно, постоянный риск

применения силы.

Некоторые представления о межгосударственном мире, которые я имею в виду, выглядят совсем иначе.

Картина, которую представляют некоторые исследования такова: межгосударственная система состоит

из регулярных отношений, регулярного общения между государствами -дипломатические отношения и

контакты воспринимаются как нормальное состояние, нормальное функционирование системы.

Согласно такому представлению, конфликт предполагает невозможность нормальных отношений

между государствами. Его сторонники не говорят, что ввиду отсутствия единого центрального

контроля межгосударственные системы постоянно находятся во взрывоопасном состоянии, а

предпочитают утверждать, что межгосударственные отношения «сотканы» общением между

государствами и что нормальные отношения предполагают общение и что конфликт — это провал

дипломатии. Они утверждают то же самое, что их предшественники, но для них нормальное состояние

системы предполагает не взрывы насилия при отсутствии общего контроля, а постоянное общение;

взрывы же насилия представляются в данном случае нарушением функционирования системы.

Поэтому война выглядит, (например, для Рапопорта) как провал дипломатии, и вместо изучения войны

изучают мир. И все институты, которые изучали феномен войны, были заменены институтами,

которые изучали мир. Действительно, вот уже десять лет — что совпадает с изменением

идеологического настроения на Западе — все War Researches были заменены Peace Researches. На

самом деле происходит все то же самое, что и прежде, поскольку проблема осталась той же;

изменились лишь частности и идеологические оттенки. Лично я очень хотел бы, чтобы это новое

представление больше соответствовало действительности, чем предыдущее, и я этого не исключаю,

хотя мой пессимизм лишает меня уверенности. Как бы то ни было, в соответствии с новым

представлением у нас теперь есть Peace Research Institutes и Journals of Conflict Resolution, и мы

говорим, что такие названия звучат лучше.

Оставим понятие «межгосударственный», и перейдем к понятию «международный» (которое

предпочтительнее называть «межобщественный») и к понятию «транснациональный» (которое можно

было бы назвать «трансгосударственным» или «трансобщественным»). Если вы хотите познакомиться

с примерами транснациональных или трансгосударственных феноменов, вы можете выбрать IBM

(деятельность этой американской компании с филиалами в большинстве стран мира пересекает госу-

дарственные границы так, словно их не существует) и Ватикан, который, безусловно, является

государственной организацией, но тем не менее представляет собой государство, отличное от других,

мало сравнимое даже с Италией. Рассмотрим Ватикан как Папство: папство - это центр религиозной

организации. Она включает в себя большое число нацио-

401

нальных филиалов и проводит идеологическую работу, которая пересекает государственные границы. В

свое время II Интернационал в какой-то степени был транснациональным идеологическим феноменом, кото-

рый оказался чрезвычайно слабым в 1914г. III Интернационал был транснациональным феноменом, который

чем-то напоминал IBM, поскольку центр, со всей очевидностью связанный с одним государством,

доминировал над филиалами (особенно в начальный период).

Ясно, что отношения между обществами тесно переплетены через многие каналы с отношениями между

государствами. Поэтому изучение межгосударственных отношений обязательно требует изучения этих меж-

дународных феноменов по двум причинам: во-первых, нельзя ответить на вопрос, связанный с выяснением

подлинных целей конфликтов между государствами, если абстрагироваться от отношений между

обществами. Государства не конфликтуют между собой только на уровне государственных организаций.

Можно предположить, что, если государства воюют друг с другом, то существуют конфликты и между

обществами. Каковы эти конфликты? Но можно спросить, кто истинные руководители этих конфликтов?

Это министры иностранных дел, царь или Вильгельм II, подписавшие указы о мобилизации или объявившие

войну. Но можно и так поставить вопрос: не являются ли мнимыми руководителями те, кто действительно

принял решение и привел к межгосударственному конфликту? Можно предположить, что выступающие в

качестве руководителей управляемы внутренними силами или индивидами общества. Следовательно,

очевидно, что изучение межгосударственных отношений предполагает также изучение межобщественных

отношений.

Ленинская теория империализма для нас является хорошей отправной точкой, так как я взял в качестве

примера войну 1914г. Эта теория — не важно, верна она или нет - показывает, что просто исследование вой-

ны только под углом зрения дипломатии лишено смысла, если иметь в виду действительную природу

конфликтов между обществами и между инициаторами этих конфликтов. Проще говоря, Ленин считал, что

отношения на межгосударственном уровне скрывают подлинные конфликты между обществами или

экономиками и что причиной и целью войны 1914 г. была не ссора между Австро-Венгрией и Сербией (с его

точки зрения, эта ссора не имела существенного значения), а неспособность капиталистических государств

договориться о разделе мира. Ленин также считал, что внешняя политика государств обусловливается или

определяется экономической элитой, собственниками или управляющими производительными силами и

что, возможно, цели внешней политики государств следуют из экономического положения

соответствующей страны. Другими словами, Ленин так или иначе заменил исследование

межгосударственных отношений изучением социальных и экономических явлений, а межгосударственные

отношения анализируются через экономические и социальные связи между обществами.

Не желая анализировать эту теорию, о которой я неоднократно высказывался, скажу только, что большая

трудность ее доказательства заключается в следующем: как можно доказать, что подлинной причиной

войны, разразившейся в 1914г. в связи с банальной политической ссорой, явилось экономическое

соперничество между Германией, Францией

402

и Великобританией по поводу Марокко, Багдадской железной дороги и т. п.? Можно добавить, что

экономическое соперничество в то время кажется таким же незначительным и бессмысленным, как и

политические цели войны. Утверждение, что одной из главных целей соперничества между Францией и

Германией якобы была эксплуатация Марокко, сегодня, в 1974 г., представляется несколько несерьезным.

Другое утверждение, что одной из главных причин конфликта якобы было строительство Багдадской

железной дороги, также выглядит несерьезно. Кто сегодня помнит историю Багдадской железной дороги?

Что касается серьезного коммерческого соперничества между Великобританией и Германией —

излюбленное экономическое объяснение, — то впоследствии стало известно, что Германия и

Великобритания были в то же время прекрасными партнерами в торговле. Оказалось, что оба эти

соперничающих государства нуждались в благополучии, и если торговля Германии развивалась гораздо

быстрее, чем торговля Великобритании, то, тем не менее, развитие торговли Германии не могло угрожать

благополучию Великобритании. В любом случае ясно, что цена войны для Великобритании была гораздо

выше цены, которую она связывала с развитием благополучия Германии.

Но оставим в стороне такого рода рассуждения и будем исходить из следующего простого предложения:

если мы хотим изложить историю, то следует также принимать в расчет межобщественные отношения. По-

этому я ставлю вопрос: что собой представляют социологические исследования межобщественных

отношений?

Первый тип исследования, представленный Карлом Дойчем, — это сравнительное изучение обстоятельств,

при которых сохраняется координация политического союза и обстоятельств, при которых такой союз не

сохраняется. Метод Карла Дойча в основном состоит в том, чтобы установить количественные данные всех

видов обмена между обществами: прежде всего, это обмен товарами, затем обмен письмами, телефонными

звонками, обмен разными новостями о соседних странах в прессе обеих стран. В целом речь идет о том,

чтобы найти коэффициенты отношений или общения между различными обществами. Один из любопытных

выводов, к которому приходит Дойч и который вызывает много дискуссий, состоит в том, что наперекор

тому, чему часто верят, нельзя в целом констатировать регулярную тенденцию к механическому и необхо-

димому расширению политических союзов. Он утверждает также, что жизнь, в том числе экономическая, не

становится постепенно все более интернациональной. Апеллируя к цифрам, он считает, что процент на-

ционального продукта, подлежащий обмену, за последние полвека скорее сократился, чем вырос.

Об этом можно долго спорить, так как необходимо выяснить, оказывают ли предметы международного

обмена решающее влияние на развитие самой экономики; необходимо также выяснить, существенно ли из-

меняет транснациональные процессы то положение, которое Карл Дойч раскрывает. Я с ним беседовал.

Конечно, нелегко формулировать эту проблему и освобождаться от устойчивой точки зрения, согласно

которой взаимозависимость различных государств неуклонно усиливается. В некотором смысле это

высказывание может быть истинным, а в другом ложным.

403

С другой стороны, исходя из этих исследований, Карл Дойч решил выяснить обстоятельства, при

которых определенная интеграция получается, и обстоятельства, при которых она не удается. Если

хотят найти примеры неудачной интеграции, можно сослаться на Англию и Ирландию или на Швецию

и Норвегию. Дойч долго изучал страну, в которой он родился, — Австро-Венгрию, и причины распада

этого объединения. Он нашел некоторое число неблагоприятных, впрочем, не совсем неожиданных,

переменных величин: не следует допускать чрезмерного возрастания лингвистической и этнической

дифференциации, так как возрастающее участие различных групп населения, в том числе пассивных, в

политической жизни ставит под угрозу равновесие многонационального государства. С другой

стороны, чрезмерные военные обязательства расшатывают такого рода объединение и т. д.

Второй тип исследования бьи предложен американским социологом Гаасом. Это исследование

касается деятельности объединения «большой шестерки». Гаас пытался установить коэффициенты,

цифры для измерения степени интеграции внутри европейского сообщества. Вообще можно сказать,

что речь идет о том, чтобы определить, исходя из числа решений, сколько решений было принято на

уровне национального государства и сколько на уровне сообщества. Таким образом, достигают нечто

вроде измерения интеграции.

Риск такого рода исследований состоит в том, что они выясняют реальные факты, но не дают

возможности делать точные обобщения. Исследования Гааса были пронизаны духом оптимизма в

отношении почти незаметного движения к большей интеграции. Дойч, по-моему, был осторожнее и

проницательнее в своих работах, посвященных обмену между обществами. Он заключил, что

интеграция достигла своего апогея в 1957—1958 гг., после чего обнаружилась тенденция к ее

ослаблению. Я не знаю, насколько его коэффициенты верны, но вся схема скорее отражает прошлое и

не представляет собой оптимистического прогноза неудержимой функциональной интеграции.

Существуют также так называемые количественные исследования, которые соотносятся с явлениями

внегосударственного насилия, так же как существуют количественные исследования насилия на

государственном уровне. Подобно тому, как существует статистика частотности войн и участия в

войнах, составляется также статистика убийств, драк, мятежей, гражданских и иноземных войн, и с

помощью простого социологического метода ковариации пытались выяснить, можно ли установить

постоянное соотношение между внегосударственным и межгосударственным насилием. В конце

концов, ничего подобного не было найдено. Были установлены некоторые цифры, но самыми

интересными мне показались исследования Сорокина. В них он показал, что если взять большой исто-

рический период, то нельзя обнаружить ни рост, ни снижение насилия. Строго говоря, циклы роста и

снижения насилия мало интересны. Однако нет никаких оснований не интересоваться такого рода

исследованиями, и бесспорно, установление связи между бунтами, драками, мятежами, с одной

стороны, и войнами между государствами — с другой, является интересным исследованием: может

быть, в некоторых случаях одно подменяло другое, даже если в настоящее время об этом ничего не