Антонова С.М. Глаголы говорения - динамическая модель языковой картины мира: опыт когнитивной интерпретации

Подождите немного. Документ загружается.

ском и белорусском языках, исследовательская интуиция носите-

ля только русского языка по дсказывала колоссальные последствия

овладения модусом в языке изучаемом и осмысления функцио-

нально-коммуникативных горизонтов глаголов говорения в язы-

ке родном. Исследов ательская же практика — дискурс работы, как

и его система, превосходно организованные блистательным спе-

циалистом в области изучения синтаксиса обоих сопоставляемых

языков профессоро м Марией Иосифовной К онюшкевич, в составе

кафедрального коллектива над сопоставительным описанием фун-

кциональной грамматики двух близкородственных языков (и реф-

лексия результатов коллег, и саморефлексия, и собственно овла-

дение эмпирическими составляющими исследов ания) — была тем

отрицательным результатом, который «в науке тоже ре зультат».

Стало про сто явленным всероникающее распространение мо-

дуса в обоих (как и всяких) языках: изоморфное и изосемичное

описание этому моделирующему всю национальную ментальность

языкового сознания и моделирования всех картин мира через по-

левую технологию требует про сто филигранно-виртуозного кре-

ативного освоения дискурсов русского и белорусского языковых

миров и культур — скажем, компетенции А.Пушкин + А.Мицке-

вич + М.Богданович + Е.Карский + М.Бахтин + Д.Лихачёв + по-

этическая когорта «И.Анненский-А.Блок-В.Брюсов-А.Белый-С.Е-

сенин-В.Маяк овский-М.Цветаева-Б.Пастернак-Вяч.Иванов-А.Ахмат ова»

и «Янка Купала-Якуб Колас-Кондрат Крапива» + «прозаические»

анклавы обоих языковых ментальностей.

Шопенгауэру принадлежит мысль о том, что чужие мысли

изучает и цитирует тот, у кого нет своих. Пушкин говорил о том,

что учиться мыслить и писать нужно у русского народа, и, в част-

ности, у его сказок. И всю жизнь. И оба они правы как прецеден-

ты, и высказавшие свои мысли, которых было очень много и очень

своих, и образцовые — прецедентные народные авторы, к осоз-

нанию и освоению мыслей и слова которых народ и наука всё ещё

(две сти лет) ведут наше языковое сознание как к эталону на всех

четырёх его уровнях.

Когнитивная модель языкового сознания лично сти в чём-то

подобна феномену по эмы. Возможно, это сходство рождает их

простота. Поскольку сх о дство это явилось впервые нам, попыта-

емся его раскрыть через простоту как компаратор, во спользо-

вавшись когнитивным прецедентом такого сравнения. Литератур -

ному критику, а стало быть, профессиона льному интерпретатору

текст а сознания «чужого» (в понимании философии экзистенци-

ализма), Анатолию Ланщикову увиделся в про стоте феномен за-

гадки поэмы, и это видение позволило ему раскрыть её природу.

Переводя на когнитивный язык это понимание загадки поэмы,

вернёмся к образу, который должен способствовать пониманию

природы языкового сознания личности. Подобно тому, как жанр

поэмы имеет трёхкомпонентное воплощение целого в трёх По-

эмах (едином идеальном фрейме, про тотипе, прецедентном Тексте

и Авторе), а все существующие остальные тексты суть лишь опы-

ты индивидуального причащения-пути-хо ждения «Олимп — Гол-

г офа», но с уществующие для того, чтобы стал возможен индиви-

«Поэма, в сущности не есть литературный жанр, поэма — внезапный,

но не случайный высший взлёт поэтического духа, обретающий плоть в по-

этическом слове, звуки которого будят тревожные апокалиптические пред-

чувствия, но никогда не укладыв аются в сознании. Загадка поэмы в её просто-

те, а простота труднее всего в постижении, потому как она никогда не

присутствует в нашей суетной повседневности, исключая детство, а оно во

всю ост авшуюся жизнь кажется нам то ли сном, похожим на явь, то ли явью,

похожей на сон.

Русская поэзия постоянно металась от Олимпа к Голгофе и от Голгофы

к Олимпу, ищ а в красоте чистоту или в чистоте красоту. И лишь трижды,

достигая обеих вершин одновременно и обретая свою конечную цель, подни-

малась до религиозного откровения.

«Медный всадник» Пушкина. «Легенда о Великом Инквизиторе» Дос-

тоевского (не случайно сначала Алёша, а затем дважды Иван называют «Ле-

генду…» поэмой). «Двенадцать» Блока.

Кажется, давно и навсегда ускакал в никуда всесильный «медный всад-

ник», однако звонкое эхо от стука копыт его коня стоит в ушах до сих пор.

Кажется, навсегда ушёл в небытие и грозный девяностолетний «инквизитор»,

но никак не выбить из сознания его железной логики. Так вот мы видим ни

того, ни другого, перед нами разворачивается иной парад силы — двенадцать —

по числу христовых апостолов — вооружённых людей; и иная демонстрация

греха — разгульные Катьки-Ваньки да беззащитная «тварь дрожащая». А в

финал е шествует то ли почётный караул, то ли надёжный эскорт , то ли на-

дёжный конвой. Как выяснилось — конвой. Куда они шли и ку да пришли? Кон-

вой — на голгофу гражданской войны. А подконвойный? Как и в поэме о «вели-

ком инквизиторе», вопрос опять остаётся открытым.

В триединстве Поэмы прочитываем историю двух столетий, разомкну-

тую в прошлое и будущее. Мы знаем имена авторов этих Поэм, но их законны-

ми соавторами мы вправе считать всех тех русских поэтов, которые в тём-

ном томлении страстей и в неутомимой жажд е небесного света торили

трудный путь от Олимпа к Голгофе, проникаясь чувством «галилейской люб-

ви» и преодолевая в себе чувство олимпийского высокомерия. Все три Поэмы

очень невелики по размеру, а у авторов оказался слишком невелик жизненный

путь до своей смертной черты.

Я говорю только о русской поэме, потому как не полномочен говорить

от имени других народов о судьбоносно-интимных случаях их духовной жиз-

ни» [Ланщиков 1989, с. 2].

дуальный и общий по дъём на вершину жанрового и текстового бы-

тия и модели Поэмы, означенную и высвеченную для общенарод-

ног о и всех ав т орских опытов-сознаний опытами-текстами.

В познании писателя ключевыми оказываются категории

прагматического и экспрессивного: идиолект — это по существу

личностный модус общечеловечес кого и национа льного концеп-

та в понимании этического и эстетического начал. Выразитель-

ные средства писательского идиолекта прагматичны и экспрес-

сивны уже изначально, онтологически, коль скоро идиолект, как

индивидуальное языковое сознание в действии, является по сво-

ей природе личностным языковым модулем общечеловече с кого и

национального в концептуальной картине мира. Выразить же этот

свой пис ательский модус восприятия мира автор произведения

стремит ся и всей системой образов, и идеей, и пафосом, и струк-

турой художественного целого. Языковыми средствами акту али-

зации идиолекта в первую очередь становятся системные эксп-

рессивы (модальные слова, вводные и вст авные конст рукции,

интонация, экспрессивные лексика и синтаксис), так называемые

эксплицитные средства выразительности. Однако в любом про-

изведении на актуализацию авторского видения мира всегда ра-

ботают средства авторской семантизации, традиционно относи-

мые к не имеющим примет системной экспрессии. Доля каждого

из этих слагаемых количественно и каче ственно специфична не

только для структуры конкретного писательского идиолект а, но и

для отдельно взятого произведения.

Для идиолекта всякого писателя основными структуро- и

смыслообразующими средствами актуализации авторского моду-

са восприятия мира являют ся эксплицитные в той же степени, в

какой экспликации категории автора, его модальности и челове-

ческой позиции подчинено каждое высказывание в художествен-

ном тексте, о чём в разно е время и в связи с различными повода-

ми говорили и сами авторы, и интерпретаторы текста и о чём знает

всякий ненаивный читатель. И дело авторского вку са, стиля, за-

мысла — интенции — сделать своё слово эксплицитным на уров -

не фактуального, концептуального или подтекстового смысла,

выбрав для этого соответ ствующие языковые средства, найдя для

этого протагониста, лирического героя или включив все голоса и

воли, доступные его языковому сознанию как фокусу языковых

сознаний и ситуаций, эпохи и пространства, бытия человека, со-

циума и мирозданья. Они, эти ресурсы языкового и собств енно

текстового воплощения интенции-воли и интенции-сознания ав-

тора, всегда конкретны, но и всегда универса льны: создают мо-

дально-с емантиче скую и риторическую доминанту, которая орга-

низует прагматиче скую и экспрессивную энергетику текста. Это

о ней говорят авторы и интерпретаторы как о человековедческой

проекции слова и особом измерении мирозданья. И роль дискур-

сивного, текстового, системного языко вого и мыслительного про-

ектора всех человековедческих интенций автора и его мировиде-

ния бе рут на себя когнитивные ст руктуры языка, соотно симые с

моделированием говорения как самой человеко-, миро- и языко-

ведческой текстоцентрической и текстообразующей идеосферой

Космос а Мысли. При этом a priori ясно, что когнитивно значимо

говорение во всех ипостасях его онто- и феноменологии, модели-

руемых всеми гранями текста и дискурса, а обращаться в поиске

языковой структуры, изос емичной когнитивной моделирующей

функции и изоморфной репрезентативно денота тивному простран-

ству речевого действия, следует к соответ ствующей лексико-се-

мантической системе глаголов говорения как доминантной язы-

ковой форме воплощения всех коммуникативных нюансов

предсистемы и системы говорения. Вопрос лишь в том, каковы

системно-функциональная, ономасиологическая, семасиологичес-

кая и текстообразующая составляющие когнитивно релевантной

информации языковой картины мира на этом её участке, а также

в том, как эту когнитивную информацию прагматически исполь-

зовать. И если даже в риторике , только одной из многочисленных

когнитивно значимых проекций говорения, слово — это не про-

сто форма, но «одухотворённая материя, изрекающая Истину, де-

лающая Добро и дарящая Красоту » [Юнина], то закономерно

ожидать познавательного и образовательного эффекта от раскры-

тия языковой картины мира на участке, соотносимом с предсис-

темой и феноменологией речевого действия. Уже постигая когни -

тивные проекции «литературной геометрии» [Михальская]

современной хорошей речи, лингвист и ритор увидят её как ре-

зультат многих составляющих, в числе которых усиленная мыс-

лительная работа, соразмерная организация и упорядоченность

частей, мужественная логиче ская выстро енность смыслов,

устремлённость к истине, нравственная ненейт ральность по от-

ношению к правде и доброте, что имеет языковое воплощение на

всех уровнях языко вого моделирования, логически выстроенное

из чётких смыслов точно употреблённых слов.

Введение

РО ЖДЕНИЕ К ОНЦЕПЦИИ И

НОВЫЕ ПРЕСУППОЗИЦИИ

СИСТЕМНОГО ПОДХОДА К

ЯЗЫКУ

Язык ст ановится как бы двойником homo

sapiens. Он проникает внутрь человека. Он фор-

мирует его сознание. Он пишет портрет эт-

носа и отдельных личностей.<...> язык вводит

человека в общество. Он создаёт социальный

образ человека, отдаляющийся от личности и

её искажающий. В то же время язык иденти-

фицирует себя именно с личностью (внутрен-

ним человеком).

Н.Д.Арутюнова

Язык нации является сам по себе сжатым

<...> алгебраическим выражением всей культу-

ры нации.

Д.С.Лихачёв

Мы ещё недостаточно отдаём себе от-

чёт в том, что язык и культура являются дву-

мя паралл ельными разновидностями более

фундаментальной деятельности. Я имею в

виду гостя, который присутствует здесь, с

нами, хотя никто не подумал пригласить его

на наши д ебаты: это - человеческий дух

Леви-С трос

<…> дух понимает дух не только благо-

даря схожести структуры, но и благодаря

тому, что при этом поддержзиваются и про-

должаются частные дискурсы.

Поль Рикёр

овая фило софия языка и философия культурного созна-

ния современности возникли как рефлексия на новые

явления в жизни и грани её о смысления в сфере искусства, науки,

литературы и языка, определив не только современную научную

парадигму языкознания, литературоведения и искусствоведения,

но и новые — концептуальную и языковую — категориальные со-

ставляющие современной модели мира. И знаками этой модели

стали текстоцентризм, дискурс, динамичность, вербоцентриз м,

когнитивность, су бъективность, интертек стуальность, диалог,

экзистенциональность, трансцендента льность, — всё, что

определяет идеосферу постмодернизма, названного Ильёй Пет-

ровичем Ильиным «едва ли не самым причудливым из фантас-

тичных научных мифов, за тридцать лет существования уже не

раз удивлявшим капризами своей эволюционной траектории»:

«Культурное сознание любой эпохи, принимаемое большинством

современников как нечто само собой разумеющееся, тем не ме-

нее никогда не даётся им в виде абсолютно ясной и непротиворе-

чивой системы идей. Но вряд ли оно даётся в полной ясности и

тем, кто усомнился в его очевидности — философам и культу-

рологам, «критикам» собственной современности: пыт аясь

объяснить механизмы функционирования современного им куль-

турного бе ссознательного, они лишь дополняют новыми крас-

ками миф своей эпохи — ту совокупно сть представлений, кото-

рая кажется очевидной, но не даёт прояснить свои основы. Так

руками учёных эпоха создаёт миф собственного самообъясне-

ния — чем призрачнее, химернее эпоха, тем фант астичнее этот

миф» [Ильин 1998, с. 7].

При этом, какими бы химерно-мифическими ни казались

самые актуальные научные концептуализации и категоризации

современной действительности, Мысль и Слово о мире, вопло-

щаемые языком, являются единственной правдой-истиной знания

и о Мире, и о Мысли, и о Слове, и о Человеке, и о Знании. И, коль

скоро жизнь всегда есть энерго-информационный обмен, в совре-

менном — информационном — мире человек и информация, со-

знание и жизнь вполне закономерно, естественно и логично при-

водятся к единой универсалии — Тексту . И возвращается Миру,

Человеку, Прост ранству, Времени и Сознанию их изнача льный

источник — Слово, которое было и осталось единственной креа-

тивной силой (воплощающей Творца всего сущего на земле и на

небесах) — и силой искомой: обладающей объяснительной спо-

собностью для всех феноменов Мира. А потому любые отожде-

ствления сознания, бессознательного и мира со знаком языка и с

языком в целом аллюзивны ново му научному моделированию дей-

ствительности и человека. Так, читаем

• о тождестве бессознательного со ст руктурой языка («ра-

бота сновидений следует законам означающего» [Lacan 1966,

р. 116]);

• о сознании как тексте;

• о мире как феномене письменной культуры, бесконечном,

безграничном тексте;

• о сознании и самосознании личности как о «некой сумме

текстов в той массе текстов различного характера, которая и со-

ставляет <...> мир культуры»;

• о «панъязыковой и пантекстуальной позиции постструк-

туралистов, редуцирующих сознание человека до письменного

текст а, а заодно рассматривающих как текст (или интертекст) ли-

тературу, ку льтуру, общество и историю», которая «обусловлива-

ла их по стоянную критику суверенной субъективности личности

и порождала многочисленные концепции о «смерти субъекта», че-

рез которого «говорит язык» (М.Фуко), «смерти автора» (Р.Барт),

а в конечном счёте и «смерти чит ателя» с его «текстом-сознани-

ем», растворённом во всеобщем интертексте культурной тради-

ции» [Ильин 1998, с. 21].

Причём постструктурализм говорит об особой — актуа ли-

зирующей и моделирующей — когнитивной роли художе ствен-

ных текстов и «художественного творчества, и в первую очередь

литературы, практически для всех областей научного знания, уви-

девшего в художественном постижении мысли не только о собую

форму знания, но и специфический метод познания, который мо-

жет быть взят на вооружение с амыми различными естественны-

ми нау ками, такими, как физика и химия, и даже такими логиче с-

ки строгими, как математи ка. Недаром среди математиков столь

часты высказывания о глубинном родстве высшей математики и

поэзии. Особенно часто т акие сравнения возникают, когда речь

заходит об интуитивизме, — философском направлении в мате-

матике и логике» [Ильин 1998, с. 82]. Однако, обо сновывая с са-

мых разных позиций текстоцент ризм мира и изоморфизм текста

всему сущему на земле, постмодернизм питает практически всю

новейшую философию критикой языка, «в которой соединяются

традиции, ведущие свою родословную от Г.Фреге (Л.Витгенш-

тейн, Р.Карнап, Дж.Остин, У.В.О.Куайн), с одной стороны, и от

Ф.Ницше и М.Хайдеггера (М.Фуко, Ж.Деррида) — с другой. Если

классиче ская философия в основном занималась проблемой по-

знания, т.е . отношениями между мышлением и вещественным

миром, то практически вся западная новейшая философия пере-

живает своеобразный «поворот к языку» (a linguistic turn), поста-

вив в центр внимания проблему языка, и по этому вопросы позна-

ния и смысла приобрет ают у них чисто языковой характер. В

результате и критика метафизики принимает форму критики её

дискурса или дискурсивных практик, как у Фуко» [Ильин 1998,

с. 14]. Результаты этой критики языка распределяются в диапазо-

не от всеобъясняющей роли языка до признания его весьма субъек-

тивным и ненадёжным диагностом действительности мира и мыс-

ли о нём.

Вместе с тем, какими бы путями ни велась интерпрет ация

языкового знания о мире, культуре, человеке и пр. на о снове худо-

жественного текста, общенаучные особенно сти верифицируемо-

сти сохраняются в своей стадиальности и в специфических своих

проявлениях на каждом из стадиальных уровней:

5. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ

4. ОБЪЯСНЕНИЕ

3. ИДЕНТИФИКАЦИЯ

2. СИСТЕМАТИЗАЦИЯ

1. ФИКСАЦИЯ

Каждое из научных высказываний принадлежит одному из

этих уровней, т.е. обладает одним из модусов научно сти, и долж-

но соответствовать фактам, а не фантазмам. Вместе с тем, самые

научные факты не есть ещё вещи — объективно взятые или объек-

тивно сущ ествующие, т.е. вне зависимости от чьего-либо созна-

ния, как нас убеждали-заклинали-зомбировали в течение почти

целого столетия. Делает же вещь, существо, процесс, явление на-

учным фактом то же, что делает их фактом художественным, —

наблюдатель, занявший по отношению к действительности по-

зицию актуализации реальности в одном из её аспектов, ракур-

сов, к онтекстов, т.е. фокус — точка зрения, воспринимаемая грань,

регистр во сприятия , интерпрет ация... можно и корректно даже

было бы честно сказать: делает вещь научным фактом... «игра

вещью», манипуляция ею со стороны познающего субъекта. Бо-

лее того, эта самая «точка зрения», или «фокус», или «игра», или

даже «манипуляция», есть не что иное, как единственный способ

актуализировать вещь как научный факт, т.е. увидеть её под науч-

ным углом зрения как элемент или даже фрагмент научной карти-

ны мира, равно как и языковой или наивной, или сакральной.

Наблюдатель и фокус в особенности, естествен и закономерен в

художественной картине мира, где каждая вещь дважды и т риж-

ды и многажды рефлексивна: отражаемая сознанием автора, про-

тагониста, антагониста, героя (героев) и читателя (читателей). Но

и научный факт «всег да ответ реальности на вопрос учёного», «не

безразличная к человеку действительность, но её актуальность

для человека» [Тюпа 2001, с. 5].

Но учёный так же свободен в выборе своего фокуса и ведом

своим объектным положением — фокусом наблюдателя — в на-

учной картине мира: определён свободой, волей, необходимос-

тью и возможностью, как и художник слова. Фокус «энергии чис-

того интеллекта (освободившего себя от субъективно сти

эмоционально-личностных влияний), быть может, и способной

высвечивать мир в его объектных, повторяющихся, сущностных

связях и отношениях, так сказать , улавливать необходимости мира,

далеко недостаточно для открытия мира возможностей, и преж-

де всего бесконечных возможностей самого человека. <...> Но для

человека обретение возможности — это прежде всего обретение

идеального измерения собственного бытия, того духовного про-

странства свободы, где ценностно-смысловая напряжённость

внутреннего мира личности открывает горизонты идеала, и тем

самым утверждается возможность единения не в алгоритме под-

чинения объектно задаваемой необходимости и всеобщности , но

в ритме субъектного устремления к универсальности индивиду-

ального становления в его творчески открытой культуропорож-

дающей общительности [Морева 1991, с. 97]

Наблюдателю-лингвисту помогают выбрать в картине мира

и языка свой фокус языковая и концептуа льная картины мира,

языковая личность и языково е сознание — слово и его значения,

которые, как необыкновенно точно заметил Д.С.Лихачёв, суще-

Д е т ализацию этой идеи см. в разделе 3.1.1.

ствуют не сами по себе в некоей независимой невесомости, а в

определённой человеческой «идеосфере». «У каждого человека

есть свой, индивидуальный культурный опыт, запас знаний и на-

выков (последнее не менее важно), которыми и определяется бо-

гатство значений слова и богатство концептов этих значений, а

иногда, впрочем, и их бедность, однозначность.

Составители словарей языка обычно тоже отмечают «учас-

тие» словоносителей пометами к слову типа: «устар(ело е)», «про-

стореч(ное)», «разг(оворное)», но этого, конечно, слишком мало,

чтобы определить участие человека в характере значения, а тем

более для содержания концепта. В сущности у каждого человека

есть свой круг ассоциаций, оттенков значения и в связи с этим

свои особенности в потенциальных возможностях концепта» [Ли-

хачёв 1993; с. 4-5].

Сегодня время осознания последствий этих граней когнитив -

ной деятельности любого человека, но в особенности — челове -

ка говорящего, думающего и творящего в языке. Прежде всего на

эту роль претендует художник слова. Единственный (но возмож-

но и не только он?) из ныне живущих видов человека сохранив-

ший изнача льную свою избранность на земле быть богоподоб-

ным и богообразным в своей креативной сущности и в отношении

к Слову — творить Мiр с помощью Слова из своей Мысли (по

своему замыслу) и с помощью Творца, т.е. осознавать себя Твор-

цом, слышать Творца и быть «проводником» креативной энергии

и творческого промысла — быть ими (Творцом и Творением)

ведомым. При такой переакцентировке в соотношении объектив-

ного и субъективного и на фоне перераспределения ролей — быть

объектом или субъектом Мiра, Истории и Творения — через

художника человеку разумному возвращаются растерянные

им в

ходе эволюции и убийственного анализа-аналитизма

боже ствен-

ное знание причинно-следственных связей и отношений и креа-

тивный потенциал целостного мировосприятия, динамизма, син-

теза и синтетизма.

Самим человеком разумным — Homo sapiens и Homo loquens е сть преж-

де всего Homo erectus, человек прямоходящий, — в силу собственного свобод-

ного выбора разъять весь мир с собою во главе на кванты-атомы и в них про-

зреть единство, первородность и источник всей и всякой жизни

Возможно, это был «свободный» выбор, но не Homo sapiens или Homo

loquens, а Homo erectus, устремлённого к небытию и ведомого своею «конечно-

стью»?