Алеврас Н.Н., Гришина Н.В., Краснова Ю.В. (ред.) История и историки в пространстве национальной и мировой культуры XVIII-XXI веков

Подождите немного. Документ загружается.

141

Алеврас Н. Н. Диссертационный диспут...

и что других возражений ему сделать было нельзя». Позиция Н. Д. Чечулина,

друга С. Ф. Платонова, вызвала негодующее суждение его супруги: «Я как то

не могу представить, как может Чечулин считать мелким возражение об отсут-

ствии темы в книге, о недостатке системы в работе…»

Несколько предложенных фрагментов, демонстрирующих особенности про-

изведений диссертационной культуры, функционально связанных с диспутом

как формой презентации диссертаций, а также наши попытки представить по-

тенциал исследовательских возможностей их историографического изучения

не раскрывают, конечно, всего разнообразия сюжетных линий и палитры ин-

терпретаций изучаемого предмета – диссертационной культуры. Но все же, на-

деемся, они убедили читателя в том, что диссертационный диспут, представляя

собой локальное ее явление, связан неразрывными коммуникативными нитями

с жизненным миром ученых-историков, дающим возможность углубиться как

в область их научно-исследовательских и теоретико-методологических поис-

ков, так и в систему межличностных взаимоотношений.

Примечания

См.: Кричевский Г. Г. Ученые степени в университетах дореволюционной России //

История СССР. 1982. № 2. С. 146–148, 150; Иванов А. Е. Ученые степени в Российской

империи. XVIII в. – 1917 г. М., 1994. С. 164–182; Сухова Н. Ю. Диссертационные дис-

путы как форма научной работы в православных духовных академиях России в 1869–

1884 гг. // Вестник ПСТГУ. История. История Русской Православной Церкви. 2010.

Вып. 3 (36). С. 21–35. Отмечая современные исследования, нельзя не заметить, что

интерес к этим сюжетам стал формироваться еще в дореволюционной историографии.

Наиболее выразительно он проявлялся, в частности, в связи с коммеморативной прак-

тикой историко-научного сообщества Любопытен пример подготовки после смерти

В. О. Ключевского 3 сборников его статей, ранее разбросанных в различных изданиях.

Один из них с характерным названием «Отзывы и ответы» (М., 1914, 1918) фиксирует

интерес автора к отмеченным нами сторонам научной жизни историков. Посмертное

переиздание статей историка, созданных в жанре отзывов, так или иначе, отражает

подспудный интерес историко-научного сообщества к текстам историко-критического

содержания. В этой же связи отметим выход специального выпуска ЧОИДР, посвя-

щенного памяти историка, где, в частности, воспроизведены некоторые документы,

связанные с защитой его магистерской диссертации. См.: Диспут Ключевского (При-

ложение II) // Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских.

М., 1914. Кн. 1. С. 65–71.

См., например: Бон Томас М. Русская историческая наука (1880–1905 гг.). Павел Ни-

колаевич Милюков и Московская школа. СПб. : Олеариус Пресс, 2005. С. 50–57, 102;

Свешников А. В. «Вот Вам история нашей истории». К проблеме типологии научных

скандалов второй половины XIX – начала XX в. // Мир историка : историогр. сб. / под

ред. В. П. Корзун, Г. К. Садретдинова. Вып. 1. Омск : Изд-во ОмГУ, 2005. С. 243–249;

Гришина Н. В. «Школа В. О. Ключевского» в исторической науке и российской куль-

туре. Челябинск : Энциклопедия, 2010. С. 115–118.

См.: ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 1202; СПФА РАН. Ф. 113. Оп. 2. Д. 2, 24.

СПФА РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 5. Л. 1.

142

Сотворение историка...

См., например, протокольные записи о прошедших диссертационных диспутах в Мо-

сковском университете: ЦИАМ. Ф. 418. Оп. 476. Д. 24. Л. 16 (о защите диссертации

Н. Н. Фирсова, 1897 г.); Там же. Д. 30. Л. 65 (о защите диссертации А. А. Кизеветтера,

1903 г.). В Санкт-Петербургском университете: ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 1. Д. 6999. Л. 4,

6 (о защите диссертации Е. Е. Замысловского, 1871 г.); Там же. Д. 8902. Л. 8 (о защите

диссертации В. Г. Дружинина, 1889 г.).

В качестве примера можно привести появление в фонде совета Санкт-Петербургского

университета отзыва рецензентов от историко-филологического факультета С. Ф. Пла-

тонова и Г. В. Форстена на докторскую диссертацию Н. Д. Чечулина (1896), вызвав-

шую, как известно, неоднозначные оценки научной общественности: ЦГИА СПб.

Ф. 14. Оп. 1. Д. 8691. Л. 68–71 об. О ситуации отклонения диссертации на стадии ее

обсуждения на факультетском уровне см.: Алмазова Н. С. «Девятый вал» профессора

Д. И. Нагуевского : история одной несостоявшейся защиты // Мир историка : истори-

огр. сб. / под ред. В. П. Корзун, А. В. Якуба. Вып. 6. Омск, 2010. С. 43–58.

Как на эксклюзивный случай, можно сослаться на детальное описание этой сценарной

части диспута при освещении защиты магистерской диссертации В. И. Семевского.

См.: Диспут В. И. Семевского в Московском университете // Рус. старина. 1882. Май.

С. 579–584. Журнальный вариант являлся перепечаткой из «Русских ведомостей», по-

местивших этот материал сразу после диспута.

См.: Смирнов С. И. Исследование В. О. Ключевского: «Древнерусские жития святых

как исторический источник». Приложение II (диспут г. Ключевского) // ЧОИДР. 1914.

Кн. 1. С. 65–71.

См.: Ключевский В. О. Докторский диспут г. Субботина в Московской Духовной Ака-

демии // Ключевский В. О. Отзывы и ответы. Петроград, 1918. С. 240–256.

См.: Рус. старина. 1882. Май. С. 565–578.

Там же. С. 577, 578.

См.: Ист. обозрение. 1890. № 1. С. 283–292.

См.: Письма русских историков (С. Ф. Платонов, П. Н. Милюков) / под ред. В. П. Кор-

зун. Омск, 2003. С. 218. Заметим, что современное восприятие речи А. С. Лаппо-

Данилевского не создает такого впечатления. Впрочем, С. Ф. Платонов высказывался

об устном выступлении историка, которое, конечно, могло отличаться от письменного

текста; кроме того, он, вероятно, имел в виду ответы Лаппо-Данилевского на вопросы

аудитории.

ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 1371. Л. 6.

Ист. обозрение. 1890. № 1. С. 283.

Там же. С. 288.

Новое время. 1895. 10 мая.

Автограф речи см.: ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 1254. Л. 1–10. Рукописный вариант

речи не имеет концовки и сопровождается авторской правкой, которая может свиде-

тельствовать о подготовке текста к изданию.

Платонов С. Ф. Сочинения. Т. II. С. XVII, XVIII.

Платонов С. Ф. Автобиографическая записка. С. 268.

Платонов С. Ф. Сочинения. Т. II. С. XIX.

Впрочем, в рукописи речи имеется вычеркнутый Платоновым текст, не воспроизве-

денный при публикации, где историк самокритично пишет, что он своим литератур-

ным произведениям-источникам дал одностороннюю оценку: смотрел на них как на

143

Алеврас Н. Н. Диссертационный диспут...

«…исторический источник и только. А между тем каждое произведение есть любо-

пытный факт из истории литературы, а иногда и из истории языка…». См.: ОР РНБ.

Ф. 585. Оп. 1. Д. 1254. Л. 9. Думается, что вычеркнутый текст, сам по себе важный

для характеристики источниковедческой позиции историка, стал некоторой основой

резюмирующей ремарки 1913 г.

См.: Кричевский Г. Г. Указ. соч.; Иванов Е. А. Указ. соч. С. 130–163; Климов А. : 1)

Роль университетов Российской империи в разработке «Положения о производстве в

ученые степени» // Высш. образование в России. 2008. № 4. С. 143-150; 2) Роль уни-

верситетов Российской империи в создании «Положения об испытаниях на ученые

степени» (1837 г.) // Изв. Рос. гос. пед. ун-та им. А. И. Герцена. 2008. № 59. С. 219–227;

Сухова Н. Ю. «Положение о производстве в ученые степени» в российской духовной

школе // Высш. образование в России. 2010. № 4. С. 135–142 и др.

См.: Алеврас Н. Н., Гришина Н. В. Диссертационная культура российских историков

XIX – начала XX в. : замысел и источники исследовательского проекта // Мир истори-

ка : историогр. сб. / под ред. В. П. Корзун, А. В. Якуба. Вып. 6. Омск, 2010. С. 9–21.

См.: По поводу одного диспута // Ист. вестн. 1888. № 10. С. 263–264.

Там же. С. 264.

Заметим, что нормативные документы отнюдь не устанавливали жесткие границы

ученого статуса оппонентов, ими могли выступать лица, еще не защитившие дис-

сертации. Думаю, что критический пафос цитируемого описания диспута во многом

рожден характерным для российской общественности восприятием его как публичной

трибуны и зрелищного события.

По поводу одного диспута. С. 264.

См. оценку «пресловутого диспута г. Чечулина» современником: Мякотин В. М. Дис-

пут и ученая степень // Рус. богатство. 1897. Июль. № 7. С. 10–31.

Иванов Е. А. Указ соч. С. 160.

Там же. С. 174–176.

См.: Середонин С. М. Сочинение Джильса Флетчера “Of the Russe Common Wealth”

как исторический источник. СПб., 1891.

См.: Медушевская О. М. : 1) Метод источниковедения и дисциплинарные аспекты

// Источниковедение. Теория. История. Метод. Источники российской истории : учеб.

пособие / И. Н. Данилевский, В. В. Кабанов, О. М. Медушевская, М. Ф. Румянцева. М.,

1999. С. 68; 2) Теория и методология когнитивной истории. М., 2008. С. 218.

ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 5691. Л. 29 об.

Там же. Д. 1383. Л. 1–72. Беловик отзыва, датированный 16.01.1891. Л. 6–10.

Описания диспута С. М. Середонина см.: Ист. обозрение. 1892. Т. 4. С. 338–344; Там

же. № 4 (Т. 48). С. 298–299.

См.: СПФА РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 411. Л. 1–16. Из контекста упоминаний С. Ф. Пла-

тоновым обстоятельств подготовки диспута Середонина ясно, что вопрос о втором

оппоненте решен был незадолго до защиты; возможно, что Лаппо-Данилевский не

располагал достаточным временем для подготовки отзыва. См.: Письма русских исто-

риков. С. 269.

ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 1383. Л. 18–72.

Там же. Л. 9.

См., например, дело с материалами для отзыва на магистерскую диссертацию

В. И. Веретенникова: СПФА РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 386. Л. 1–101.

144

Сотворение историка...

См.: Ростовцев Е. А. А. С. Лаппо-Данилевский и С. Ф. Платонов (к истории личных

и научных взаимоотношений) // Проблемы социального и гуманитарного знания : сб.

науч. работ. СПб., 1999. Вып. 1. С. 128–165.

См.: СПФА РАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 411. Л. 1–13.

Там же. Л. 5.

Там же. Л. 7.

Там же. Л. 15–16.

ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 5691. Л. 85 об., 86.

Заметим, С. Ф. Платонов тоже не был краток: по ее же свидетельству он выступал 1

час.

Имелись в виду представительницы ВЖК в Петербурге – Леман, Максимова, Цере-

тели, Александрова.

ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 5691. Л. 86.

Диспут состоялся 11 марта 1890 г. Описание диспута см.: Ист. обозрение. 1890. Т. 1.

С. 298–300.

Там же. С. 299. Тема магистерской диссертации Н. Д. Чечулина: «Города Московско-

го государства в XVI веке».

ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 5691. Л. 63 об.–64.

145

Золотарёв В. П. Маленькие картинки...

В. П. Золотарёв

(Сыктывкарский государственный университет, г. Сыктывкар)

МАЛЕНЬКИЕ КАРТИНКИ ДЛЯ ВЫЯСНЕНИЯ БОЛЬШИХ ВОПРОСОВ

(ОБ ИСТОКАХ РОССИЙСКОЙ НОВИСТИКИ

В НАУЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ М. Н. ПЕТРОВА)

Историческая наука и её изучение в средних и высших учебных заведениях

Российского государства всегда было приоритетным делом. Никто иной, как

граф и министр народного просвещения С. С. Уваров (1786–1855), в своём из-

вестном труде со всей категоричностью утверждал: «В народном воспитании

преподавание Истории есть дело Государственное», ибо «История образу-

ет граждан, умеющих чтить обязанности и права свои, судей, знающих цену

правосудия, воинов, умирающих за Отечество, опытных вельмож, добрых и

твёрдых царей»

Я вовсе не случайно вспомнил о С. С. Уварове: его шестнадцатилетнее

управление (1833–1849) Министерством народного просвещения занимает

видное место в истории России. Приведу лишь один факт из его министерской

деятельности, прямо относящийся к нашим размышлениям в связи с их загла-

вием, – Уваров возобновил практику командирования талантливых молодых

учёных в заграничные университеты для совершенствования знаний и подго-

товки, как тогда говорили, к «профессорскому званию». Причем командировки

осуществлялись за счёт министерских средств. Это было крупной новацией

и в российской науке, и в российском образовании. Уместно здесь отметить,

что гуманитариев в этом отношении не ущемляли – они направлялись заграни-

цу наравне с естественниками. В подобных командировках крайне нуждались

специалисты открывавшихся тогда кафедр всеобщей истории в российских

университетах. В университетах зарубежную историю продолжали читать спе-

циалисты по русской истории, не прошедшие специальную научную школу.

К тому же всеобщая история, изучаемая в наших университетах в первой по-

ловине XIX в., начиналась античностью и заканчивались, в лучшем случае,

Реформацией, а чаще всего и не доводилось до этого периода средневековья.

Между тем в лучших университетах западно-европейских стран студенты из-

146

Сотворение историка...

учали такие всемирно-исторические события, как Английскую буржуазную

революцию XVII в., Великую французскую революцию и последовавшие за

ними сдвиги в экономической, политической, культурной и научной жизни че-

ловечества. Эти тектонические колебания, хотя и ослабленные расстоянием и

временем, достигали и России. Лучшие умы Российского государства пони-

мали, что нужно использовать опыт западных стран в обуздании потрясений,

которые предстояло пережить и Российской империи. Чтобы своим умом этот

опыт применять в российских условиях, его надо, прежде всего, своим умом

всесторонне ИЗУЧИТЬ. А это могли сделать молодые и талантливые специ-

алисты по новой западноевропейской истории, получившие первоначальное

образование в отечественных университетах и усовершенствовавшие его на

соответствующих кафедрах университетов Германии, Франции и Англии. Мо-

лодые амбициозные русские историки, начавшие специализироваться по но-

вой и новейшей истории стран Запада, отдавали себе полный отчёт в том, что

необходимо сделать всё от них зависящее, чтобы расширить хронологические

рамки штудий зарубежной истории в родных университетах. Они справедливо

полагали, что триада, оформленная Целларием (Христофором) Келлером ещё в

1688 г.: 1) история древнего мира; 2) история средних веков; 3) история нового

и новейшего времени – в российских университетах изучалась не полностью

(лишь две её первые части) и ёё надо изучать в полном объёме. Так расширяют-

ся хронологические рамки «всеобщей истории». Что же касается структурно-

тематических рамок, то и они должны быть также шире: наряду с политиче-

ской историей своё место должны занять экономическая, социальная (с упором

на исследование жизни народа), «культурно-бытовая» истории.

Одним из первых, кто проложил научную стезю на Запад с целью подготов-

ки докторской диссертации, был магистр Харьковского университета Михаил

Назарович Петров (1826–1887). 26 ноября 1865 г. в историко-филологическом

факультете Императорского Московского университета М.Н. Петров защищал

в качестве докторской диссертации свою монографию, посвященную нацио-

нальным историографиям Германии, Англии и Франции

Оппонентами диссертации выступили два ученых кафедры всеобщей истории

Московского университета – В. И. Герье, только что приступивший к ведению

занятий по всеобщей истории после его отозвания из заграничной научной ко-

мандировки и его коллега, Н. А. Попов, совсем еще недавно вернувшийся из дли-

тельной поездки по Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Румынии. Приметим

красноречивые факты: все трое были молоды (или сравнительно молоды.

М. Н. Петрову чуток перевалило за 39, В. И. Герье за 28, Н. А. Попову за

32. Стало быть, самым старшим из названных был соискатель. Оба оппонента

были лишь магистрами. В. И. Герье в 1862 г. защитил магистерскую диссер-

тацию «Борьба за польский престол в 1733 году», а до докторской (1871 г.)

было еще далеко. Н. А. Попов лишь годом ранее Герье стал магистром, за-

щитив свою монографию

, и до докторской (1869 г.) ему надо тоже надо было

шагать и шагать.

147

Золотарёв В. П. Маленькие картинки...

Оба оппонента ко времени защиты Петровым докторской диссертации не

были в строгом смысле слова историками исторической науки «в Германии,

Англии и Франции» нового и новейшего времени. Петров сознавал это и чув-

ствовал себя от начала и до конца защиты вполне уверенно, и результаты го-

лосования были для него ожидаемо положительными. Петров, быть может,

как никто иной (в том числе и младшие его коллеги по науке, В. И. Герье и

Н. А. Попов) не без чувства некой горделивости, где-то прятавшейся в тайниках

его богатой, широкой и беспокойной души, скорее всего, не очень отчетливо,

но понимал, что свое поле он вспахал хорошо, что оно дало такой обильный

урожай, какого еще никто не взращивал на ниве русской исторической науки

стран Запада. Да и зерна он отсеял через мелкое решето и все они как на под-

бор: увесисты, желты и красивы (размягчи – и в рот клади). Более отчетливо

соискатель высокой ученой степени сознавал и то, что он в данный для него,

простолюдина, действительно судьбоносный момент на голову превосходит по

своему умственному состоянию и мастерству историописания и Герье, и Попова

и многих других членов Совета. Об этом говорит его не только стремительный

научный рост: в 22 года (1848 г.) блестяще заканчивает Харьковский универ-

ситет с кандидатской диссертацией «Цивилизация галло-франков во времена

Меровингов». В 24 года (1850 г.) защищает магистерскую диссертацию «О ха-

рактере государственной деятельности Людовика XI». Потом последовали 8 лет

(1850–1858 гг.) трудной приват-доцентской работы в Харьковском университе-

те. Затем – заветная двухгодичная научная командировка (июль 1858 г. – июль

1860 г.) в Германию, Францию, Италию, Бельгию и Англию. Труд – поистине

героический – в архивах, библиотеках перечисленных стран, слушание лекций,

стажировка в их университетах у ведущих профессоров-историков и написание

текста докторского исследования. В июле 1860 г. М. Н. Петров возвратился в

любимый Харьков с «толстой сумкой на ремне», в коей три объемных папки под

одним и тем же заглавием – «Новейшая национальная историография в Герма-

нии, Англии и Франции». Вдумаемся: за 12 лет, последовавших после оконча-

ния университета, 3 диссертации: кандидатская, магистерская и докторская.

Однако ж вернемся к пухлым папкам с рукописным текстом докторского

исследования. Чтобы «превратить» рукопись в типографский текст, требуется

отчет о командировке – министерство «за будь, здоров» денег не дает! Петров

быстро мастерит его, и в начале 1861 г. он появляется на свет божий под длин-

ным бюрократическим названием (что было не по душе его автору): «Отчет

о занятиях адъюнкта Харьковского университета М. Н. Петрова в Германии,

Франции, Италии, Бельгии и Англии, с июля 1858 г. по июль 1860 г.» (Харьков,

1861 г.). А 7 января 1861 г. ректор Александр Петрович Рославский-Петровский

(учитель М. Н. Петрова) утверждает распоряжение Совета Императорского

Харьковского университета о напечатании докторского исследования своего

ученика в университетской типографии.

Еще минуло несколько месяцев в трудах, борениях и заботах – чтение набора,

его правка, внесение изменений и добавлений, чистка текста от лишних слов,

148

Сотворение историка...

придание ему яркости, образности, красоты (последние были и в рукописи,

но в типографском тексте они стали зримее, весомее, получили еще большую

убедительность). И вот увесистый, элегантный томик в 300 страниц – текст на

рисовой бумаге, самой качественной и самой долговечной – в твердом перепле-

те с кожаным корешком в руках его создателя. Задумался Михаил Назарович.

И есть над чем! Куда «ткнуться» с защитой. Бедна была российская наука за-

рубежной истории в начале 60-х гг. XIX в.! Санкт-Петербургский университет?

Да что говорить! Петрову было известно, что в течение двух учебных годов

– 1834–1835 и 1835–1836 гг. – лекции по всеобщей истории в университете се-

верной столицы читал двадцатилетний украино-русский… писатель Н. В. Го-

голь

. В Императорском Киевском университете им. Св. Владимира «дела» со

всеобщей историей обстояли не лучше, чем в Санкт-Петербурге. Одна надежда

– на Москву. В Белокаменной, в свое время, заявил о себе как серьезный ис-

следователь Т. Н. Грановский, прошедший западную научную школу. Он свер-

кнул яркой звездой на университетском небосклоне и быстро угас – 4 октября

1855 г. его не стало. Но живы и крепки были научные традиции, укорененные

им в русской науке истории, в особенности всеобщей. Об этом свидетельству-

ет не кто-нибудь, а сам В. О. Ключевский. Он заметил, что когда в 1861 г. он

переступил порог Московского университета, все в нем живо напоминало о

Т. Н. Грановском: «имя [Грановского] встречало и провожало меня в универси-

тете: оно еще звучало во всех аудиториях»

[курсив мой. – В. З.]. Продолжало

оно звучать, еще, быть может, громче, чем в год вступления Ключевского в

университет, через десять лет – в юбилейном памяти Грановского 1865 г. Не

могло быть Петрову неизвестно и то, что в это время твердо правил универ-

ситетом юрист-профессор Сергей Иванович Баршев, пользовавшийся особым

доверием самого государя императора Александра II. Взвесив все обстоятель-

ства pro et contra, Петров и повез свой том докторской на кафедру всеобщей

истории Московского университета. Прошло немало времени с того события!

И вот другое событие наступило: он совершенно свободно произносит свою

яркую и образную (до художественности) вступительную речь. Ее заглавие

кратко, но емко: «Об отношении исторических наук к естественным»

. Позже

текст речи был включен в качестве специального Приложения в 1 том «Лекции

по всемирной истории» М. Н. Петрова (Харьков, 1888 г.). Затем, как это обыч-

но бывает в подобных случаях, последовали к диссертанту вопросы, на кото-

рые он дал короткие и ясные ответы. На кафедру поднимается В. И. Герье, его

сменяет Н. А. Попов: оба читали упомянутый том Петрова, но в совершенстве

его материалом не овладели. Концовки выступления обоих были похожи одна

на другую – ученой степени доктора соискатель вполне заслуживает, и посему

просим уважаемых господ членов Совета присудить ее. Так оно и произошло.

Несколько разочарованный (не результатами баллотировки), а самой обыден-

ностью, я бы сказал, серостью процедуры защиты М. Н. Петров поблагодарил

молодых оппонентов, кафедру, Совет историко-филологического факультета

и ректора Императорского Московского университета. Через несколько дней

149

Золотарёв В. П. Маленькие картинки...

С. И. Баршев подписал диплом доктора всеобщей истории Московского уни-

верситета на имя М. Н. Петрова. Так благополучно закончилась докторская

эпопея М. Н. Петрова, длившаяся более пяти лет, если считать с момента вы-

хода его монографии из типографии Харьковского университета.

Картина, нами нарисованная и посвященная подготовке, защите и обрете-

нию докторской степени М. Н. Петровым, требует нанесения новых мазков –

теперь уже не столь образных, сколь понятийно-научных. Приступаем к такой

работе.

Докторское исследование М. Н. Петрова

выполнено в сравнительно-

историческом плане и состоит из предисловия (С. I–VII), и трех частей: [1]

Германская историография (С. 1–116); [2] Английская историография (С. 119–

184); [3] Французская историография (С. 187–309). Приметим: освещению гер-

манской историографии Петров отвел 116 стр., английской – 65 стр., француз-

ской – 112 стр. Выходит, что германская история в историографической кон-

цепции Петрова занимает доминирующее место, чуток поменьше места занял

анализ и оценки французского историописания и, я бы сказал, второстепенное

место было отведено английской исторической мысли. Такая пространственная

градация западноевропейской исторической мысли русским историком была

оправданной и обоснованной, поскольку она отражала реальный вклад в исто-

рию ученых названных стран. Но это еще не все. В предисловии Петров опре-

делил свой подход к анализу истории исторической мысли, который характери-

зуется такими чертами: во-первых, российский историограф вовсе исключил

из своего изучения исследования, не имевшие сколько-нибудь существенного

влияния на последующее движение исторического знания. Во-вторых, Петров

не принимал во внимание литературно-исторические произведения, поскольку

«желал <…> представить <…> очерк новейшего развития исторической науки

в ее серьезном значении» (С. V). В-третьих, харьковский ученный ограничился

созданием «картины развития» национальных историографий Германии, Ан-

глии и Франции за протекшее шестидесятилетие XIX в., то есть их новейшей

истории, упоминая, например, «об истории древнего мира, только в такой мере,

в какой это необходимо для уразумения общего хода национальной историче-

ской литературы» (С. V–VI).

Основной корпус источников, на которых основана диссертация Петрова,

составили труды выдающихся западноевропейских историков, имена которых

в конце 50-х – начале 60-х гг. XIX в. были, что называется, на слуху (о них речь

чуток позже). Наряду с ними Петров не преминул воспользоваться отзывами

о них (ученых и их трудах), которые он обнаружил в иностранных журналах

и специальных обзорах, а также лично получил во время многочисленных

встреч с людьми «во время <…> путешествия по чужим краям» (С. VII). Но

при этом крайне необходимо отметить: Петров не стал в прямом смысле слова

учеником западноевропейских историков, хотя и использовал (творчески!) то

новое, что появлялось на Западе, создавая при всем при этом СВОЕ СВОИМ

УМОМ. Я это говорю для того, чтобы несколько умерить научную скромность

150

Сотворение историка...

М. Н. Петрова. Он во всем был до чрезвычайности скромен и признавался, что

при оценках историков и их произведений редко руководствовался своими лич-

ными взглядами, полагая, что для научного сообщества российских историков

гораздо интереснее те мнения и оценки, которые пользуются в науке наиболь-

шим уважением. Изложив приведенное нами размышление, Петров почувство-

вал, что эти слова не выражают в полной мере его подходы к интерпретации

западноевропейской исторической мысли и на следующей странице добавил,

что его оценки основывались и на его «собственных соображениях», правда,

в «редких случаях» (С. VI–VII). Концептуальный подход Петрова к историо-

графии, нами здесь пунктирно реставрированный, не может не представлять

интереса у современных историков исторической мысли. Однако двинемся по

намеченному пути далее.

Реконструированный подход Петрова к изучению становления и развитию

западноевропейской истории окончательно сформировался в процессе штудий

всего того, что дали выдающиеся ученые Германии, Англии и Франции при-

мерно за первые шесть десятилетий XIX в.

Однако, как можно судить по отчету М. Н. Петрова за двухгодичную коман-

дировку «в чужих краях», рабочая концепция, составленная им и его учителем

– профессором А. П. Рославским-Петровским, была несколько шире и в терри-

ториальном пространстве, и по тематическому объему. Она включала изучение

не только истории Германии, Англии и Франции, но и Бельгии и Италии, о чем

он писал в 1861 г. в своем «Отчете о занятиях адъюнкта…». Подчеркивал он и

значение для него «вспомогательных и родственных наук всеобщей истории»

в упомянутых странах: археологии, географии, политической экономики, юри-

дических наук и т. д. Громадная обширность рабочей концепции была ясна Пе-

трову сразу же, как он переступил западную границу Российской империи. Это

уразумение заставило его сосредоточиться на главном, что затем четко офор-

милось в его докторском исследовании.

Расчленив объект своих штудий на три части, повторимся – германскую,

английскую и французскую историографию – Петров при изложении каждой

из них строго следовал самому надежному принципу организации материала –

хронологическому. Так, изложение германской исторической мысли он начинал

с анализа трудов историков XVIII в. Людвига и Гундлинга. Далее перед нами

чередой проходят А. Шлецер, М. И. Шмидт, Ф. Шлегель, Б. Нибур, Г. Зибель,

Л. Ранке, Ф. Шлоссер (современник Петрова).

Названного принципа Петров придерживался в процессе изучения и изложе-

ния английской исторической литературы – Т. Маколей, Г. Болинброк, Э. Гиб-

бон, Т. Бокль и др. При обзоре французской истории Петров исходил из этого

же принципа – Ф. Гизо, О. Тьерри, А. Токвиль, А. Тьер, Ф. Минье, Ж. Мишле,

попутно говоря и о других ученых.

Несколько выше я написал, что Петров, будучи в двухгодичной команди-

ровке в «чужих краях», собирая, изучая, классифицируя поистине циклопи-

ческий материал о новейшей истории стран Запада, встречаясь и беседуя со