Алеврас Н.Н., Гришина Н.В., Краснова Ю.В. (ред.) История и историки в пространстве национальной и мировой культуры XVIII-XXI веков

Подождите немного. Документ загружается.

111

Романов А. П. Изучая загадочного аборигена...

да обуют кое-как, а зачастую и об этом даже не заботятся», – рассуждал один

из сельских учителей

. Из этих наблюдений, а также из столкновения с повсе-

местной распространенностью подобной практики в деревне, делался вывод о

том, что крестьянские дети «пропадают» для воспитания, живут бесконтроль-

но, с возрастом приобретая все новые дурные привычки. Авторы часто даже не

задаются вопросом о смысле крестьянского обучения, подозревая, что таковой

отсутствует в силу дикости и неразумности крестьян.

Нельзя не согласиться с Я. Коцонисом, что миссия учителей – межкультур-

ных посредников – состояла в том, чтобы тем или иным способом дать крестья-

нам образование, но понимание этой миссии было далеким от нейтрального:

предполагалось, что с крестьянской культурой что-то не так (невежество, по-

рождавшее болезни; замкнутость, увековечившая равнодушие к прогрессу)

Земские статистики лично общались с крестьянами при проведении под-

ворных статистических обследований, однако объем личного общения уступал

учительскому. Они также вели переписку с корреспондентами земских стати-

стических служб, среди которых было много крестьян. Крестьянин в письмен-

ном общении предъявлял себя иначе, чем в личном и, опять же, иначе чем в

случае со своими однообщественниками. Но и у статистиков находились осно-

вания считать себя экспертами по сельской жизни, к тому же, их миссия освя-

щалась высоким статусом точной науки.

Рассуждая о коммуникации с крестьянами, статистики сетовали на суще-

ствовавшее у них «недоверие к вопросам», порождавшееся подозрением в

том, что земские служащие стремятся «переоценить имущество» в целях уве-

личения налогов всяких видов

. На совещании статистиков Вятского земства

1902 г. на это ссылались статистик Уржумского земства В. А. Добров и ученый

лесовед М. Н. Григорьев. В крестьянском мировоззрении наиболее очевидной

функцией земства и государства являлось получение разнообразных платежей

и налогов, поэтому попытки выяснить материальное положение сельских до-

мохозяйств могло казаться подозрительным.

Осознавая неоднозначность и неполноту возможных крестьянских ответов,

заведующий оценочно-статистическим отделом Вятского губернского земства

А. А. Гурьев говорил на совещании: «Нельзя коротко выразить и выяснить во-

прос. Как только ни поставь его, все же на него может получиться несколько

разных ответов, а потому разъяснение необходимо для точного понимания»

В позитивистском духе времени А. А. Гурьев надеялся путем разъяснительной

беседы добиться получения однозначного объективного знания. Фактически

беседа являлась вариантом детального перевода с одного языка на другой и

была связана с неуверенностью заведующего в надежности хрупкого диалога

с туземным населением.

Одним из вариантов опосредованного диалога с крестьянами стал метод

рассылки опросных листов с последующим их заполнением и отсылкой на

адрес составителей. Ярким примером использования этого метода являлась

деятельность Дмитрия Михайловича Бобылева. Работая в Пермской губерн-

112

«Подвижный фронтир»...

ской земской управе, он занимался не только изучением основных отраслей

деятельности земства, но и составлял анкеты, распространявшиеся либо че-

рез губернскую земскую управу, либо через периодическую печать

. Им было

применено изучение положения волостных писарей Пермской губернии, в ко-

тором сочетались методы статистической обработки данных личных дел писа-

рей и обращения к ним с вопросами через периодическую печать

. Получен-

ные отзывы наиболее активных писарей анализировались с целью выявления

«действительного положения вещей» в этой сфере местной административной

службы

Не желая довольствоваться «сухим» материалом цифр, Д. М. Бобылев про-

вел исследование отзывов крестьян о земской школе. Он разработал вопросник

из 12 пунктов, в котором затрагивались 3 основные проблемы, обсуждавшиеся

интеллигенцией применительно к школьному обучению в деревне: отноше-

ние крестьян к ремесленному образованию, их отношение к преподаванию

сельского хозяйства и значение грамотности в деле поднятия нравственно-

сти и народного благосостояния

. Анкеты отправлялись всем добровольным

корреспондентам статистического отделения Пермского губернского земства.

От них было получено около тысячи ответов, которые и систематизировал

Д. М. Бобылев. Он, говоря о значимости собранных данных, вполне в позити-

вистском духе рассуждал об объективности и чистоте поставленного экспери-

мента: «Главную ценность полученных крестьянских отзывов составляет их

простота, отсутствие какой-либо тенденции, желание сказать правду, дабы тем

самым помочь земству приблизить школу к местным запросам населения»

Для него не существовало проблемы влияния ситуации наблюдения на само

наблюдение. Крестьяне выглядели как лица, разделявшие цели земств и дове-

рявшие им безоговорочно.

При этом некоторые вопросы анкеты явно наводили корреспондента на же-

лаемый ответ. К примеру, вопрос № 2: «Нет ли противников школьного обуче-

ния? Какие причины мешают тому, чтобы все дети посещали школу? Перечис-

лить эти причины (непонимание пользы учения, бедность крестьян, теснота

школьного помещения, отдаленность школы от местожительства, недоволь-

ство постановкой школьного дела, религиозные убеждения раскольников)»

. В

качестве вариантов ответов крестьянам предложено выбрать одну из числа рас-

хожих интеллигентских идей о препятствиях к распространению начального

обучения в деревне, выработанных в либеральной публицистике. Повелитель-

ное наклонение, используемое в вопросе, соединяется со следовательской ин-

тонацией при упоминании о противниках обучения. Крестьянина, далекого от

интеллигентского дискурса о народном образовании, подобный вопрос вполне

мог насторожить и заставить отвечать по принципу: «Как бы чего не вышло».

Традиция рассмотрения крестьян в качестве неподвижных объектов наблю-

дения обнаруживается и в официальной статистической традиции. К примеру,

в документе под заглавием «Реестр технической коллекции главнейших сырых

естественных произведений и образчиков различных степеней их обработки,

113

Романов А. П. Изучая загадочного аборигена...

составляющих предметы ввозной и отпускной торговли»

сельские произве-

дения отнесены к разряду естественных, таких, к примеру, как деревья. Т. е.

рожь, пшеница, ячмень, овес, гречиха, пшено в категории естественных произ-

ведений помещены в реестре наряду с осиной, березой, липой, ольхой

Этот документ, размещенный в топосе статистической политики 60-х гг.

XIX в., классифицирует плоды крестьянского труда и многовековой деревен-

ской селекции как род «естественной» – природной – продукции. В то же вре-

мя природность соотносится с полезностью (указанием на выпускную, т. е.

экспортную торговлю), но в этой процедуре выключается субъектность и субъ-

ективность крестьянина, поскольку ему не предоставляется возможность быть

творцом тех сельскохозяйственных культур, которые в его обиходе кажутся уже

давно привычными. В подобной классификаторской логике крестьянин, про-

изводящий естественность, сам воспринимается как дар природы, лишенный

творческого интереса к жизни. В таком случае возникает проблема того, могла

ли статистика выйти за рамки натурфилософии природности крестьянина?

В итоге крестьянская среда становилась либо природной реальностью, нуж-

дающейся в преобразовании или коррекции, либо источником воображаемой

истины, заключенной именно в природной чистоте. Народническая литература

и публицистика, репрезентируя крестьянский идеал «честного, праведного»,

простого физического труда осуждала предпринимательство как «нечестное»

занятие, связанное с торговлей, ростовщичеством и эксплуатацией

. Термино-

логия статистических исследований была заполнена этическими категориями.

Традиция рассмотрения крестьян в качестве экзотичного «другого» обнару-

живается как в суждениях и воспоминаниях учителей, так и в статистике. Кре-

стьянская среда рассматривалась либо как архаичная природная реальность,

нуждающаяся в преобразовании или коррекции, либо как источник вообра-

жаемой истины, заключенной именно в природной чистоте. По отношению к

ней действовал лейтмотив «преодоления препятствия»: физического, т. е. рас-

стояния, которым отдаленные деревни изолировались от школы, и препятствия

культурного – затягивающего деревенского быта. Деревня мыслится в дискур-

сивных конструкциях «преодоления барьера» как герметичная среда, соотно-

симая с природной стихией и не затронутая воздействием «света разума».

Учитель, являясь отзывчивым респондентом преобразовательных надежд,

оказывается высшим существом в деревне, непознанный крестьянин в силу

своей замкнутости и архаичности – низшим. Статистик, классифицировавший

обнаруженные учителями факты, находился на следующей – верхней – по от-

ношению к деревне ступени иерархичной лестницы производства знаний о

крестьянах. Крестьянская основа этой социальной пирамиды – внутренний

русский «Восток», одновременно и место приложения цивилизующих коло-

низаторских усилий, и место нахождения скрытой истины, недоступной для

механизированной, бюрократически упорядоченной Европы.

114

«Подвижный фронтир»...

Примечания

Дедлов А. Переселенцы на новые места. Путевые заметки. СПб., 1894. Цит по: Куз-

нецов В. М. «Проезжие» и краеведы-любители у истоков изучения традиционной

культуры русского населения Южного Урала в дореволюционный период // Историк в

меняющемся пространстве российской культуры : сб. ст. Челябинск, 2006. С. 356.

Кобрин К. Р. От патерналистского проекта власти к шизофрении : «ориентализм» как

российская проблема // Неприкоснов. запас. 2008. № 3. URL : http://magazines.russ.ru/

nz/2008/3/kk5.html.

Коцонис Я. Как крестьян делали отсталыми : сельскохозяйственные кооперативы и

аграрный вопрос в России 1861–1914. М., 2006. С. 23.

Круглов А. В. Из быта сельских учительниц // Жен. образование. 1879. № 1. С. 45.

Школьное воспитание крестьянина // Вестн. Европы. 1870. № 8. С. 509.

Вересов // РШ. 1904. 3 5–6. Отд. II. С. 55.

Сельская воскресная школа // НО. 1902. № 7–8. С. 25–29.

Там же. С. 29.

Беляев В. Наблюдения и заметки // РНУ. 1892. № 3. Отд. Приложения. С. 20.

Н. С. Попечители моей школы // РНУ. 1906. № 7–8. Отд. II. С. 175.

Мечев Г. Прежде и теперь // НО. 1902. № 10. С. 286–290.

Токарев Н. Письмо в редакцию // РНУ. 1882. № 3. Отд. Приложения. С. 190. О требо-

ваниях крестьян к учителю применять физические наказания к детям писали учителя

Кузнецов и А. Мощанский. См.: Кузнецов. Взаимные отношения крестьян и учителя

// РНУ. 1881. № 2. Отд. Приложения. С. 127; Мощанский А. Из школьной практики //

РНУ. 1892. № 8–9. Отд. Приложения. С. 96–106.

С-в. Т. П. К статье учителя Кузнецова «Условия жизни сельской школы и ее учителя»

// РНУ. 1882. № 4. Отд. Приложения. С. 183.

Коцонис Я. Указ. соч. С. 24.

Мнения третьего совещания статистиков Вятского земства. Вятка, 1902. С. 8.

Там же. С. 11.

Его наиболее известные работы по земскому хозяйству: Бобылев Д. М. : 1) Заметки

по вопросам земского хозяйства Пермской губернии (1898–1900). Пермь, 1900.; 2) Что

сделали земства Пермской губернии в интересах местного края. Пермь, 1914.

Бобылев Д. М. Волостные писаря Пермской губернии. Пермь, 1905.

Там же. С. 16.

Бобылев Д. М. Какая школа нужна деревне. Пермь, 1908. С. 1.

Там же. С. 1–2.

Государственный архив Пермской области (ГАПО) Ф. 208 (Пермский губернский

статистический комитет). Оп. 1. Д. 29.

ГАПО. Ф. 208. Оп. 1. Д. 29. Л. 2.

Роднов М. И. Крестьянство Уфимской губернии в начале XX века (1900–1917). Уфа,

2002. С. 44.

115

Ивонина О. И. Методологические традиции и новации...

О. И. Ивонина

(Новосибирский государственный педагогический университет,

г. Новосибирск)

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ И НОВАЦИИ ХРИСТИАНСКОГО

ИСТОРИЗМА В ТВОРЧЕСТВЕ ИСТОРИКОВ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ

(НА МАТЕРИАЛЕ ПУБЛИКАЦИЙ «НОВОГО ГРАДА» 1931–1938 ГОДОВ)

Обращение современных исследователей к наследию исторической науки

русской эмиграции приобретает актуальность в условиях кризиса профес-

сиональной и социокультурной определенности отечественной гуманитарии.

Сходство проблематики и политического контекста возникновения этого те-

чения русской общественной мысли с современным состоянием историче-

ской науки объясняет особую притягательность идей «новоградцев» (в лице

Н. А. Бердяева, Г. П. Федотова, Ф. А. Степуна), стремившихся стать «живой

связью между вчерашним и завтрашним днем России», объединив историков

разных поколений и школ в общем диалоге о цивлизационно-культурной иден-

тичности страны, её исторической судьбе и всемирном призвании

Интерес «новоградцев» к изучению переходных этапов российской исто-

рии был обусловлен как объективными обстоятельствами формирования их

личных и творческих судеб в эпоху «великих потрясений», так и спецификой

мировоззренческого и методологического кредо. Предложенные представите-

лями христианского историзма методологические и жанровые новации в дис-

курсе об исторических судьбах России можно свести к следующим базовым

постулатам.

Понимание христианства как религии свободы и прогресса предопределило

либерально-гуманистический характер политических взглядов авторов «Ново-

го Града» и их интерес к исследованию мировоззренческих основ процесса

модернизации. Присущий русской христианской мысли синтез базовых катего-

рий Православия (соборности, преображения, всеобщего спасения) с антропо-

центризмом и прогрессизмом европейского сознания объясняет напряженный

нравственный тонус ее исканий, понимание истории как манифестации сво-

боды и самоопределения человека, поиск смысла бытия отдельной личности,

116

«Подвижный фронтир»...

общества, государства, культуры как уникальной индивидуальности, обладаю-

щей непреходящей ценностью для всего человечества.

Представление «новоградцев» о самостоятельности исторического субъ-

екта, обладающего правом выбора своего пути развития, способствовало по-

ниманию ими истории как совокупности различных альтернатив, либо уже

реализовавшихся в исторических судьбах народов, либо доселе хранящихся в

памяти как завет или пророчество.

Историческая мысль «новоградцев» предложила новую парадигму пони-

мания места человека в потоке всемирной истории. Двухуровневый характер

христианского историзма, обусловленный наличием в христианстве слож-

ной религиозно-метафизической концепции, обязывал историка к изучению

и оценке конкретных исторических сюжетов на основе его специфических

представлений о природе истории как взаимодействии божественного (веч-

ного) и человеческого (временного) планов бытия. В понимании религиозных

мыслителей исторический факт приобретал форму сложного многомерного

образования, отражая не только неповторимое своеобразие определенного

события в масштабе реального времени, но и его высшую и непреходящую

ценность.

В человеческом творчестве совмещаются, по мнению христианских авто-

ров, все ипостаси человеческого бытия, поэтому главным предметом изучения

историка является созидание культуры. Хронотоп культуры является одно-

временно манифестацией «духа времени» и «души народа», объединяя в себе

уникальные и универсальные качества бытия человека, его устремленность

к божественному идеалу и рутину повседневности. Культуроцентричное по-

нимание предмета исторического исследования дополнялось представлением

«новоградцев» о диалоговом характере творчества. Смысловые коннотации

такого диалога в изображении Ф. А. Степуна, Н. А. Бердяева, Г. П. Федотова

многообразны: диалог человека и Бога; диалог поколений во «всеединстве»

исторического времени; диалог культур, ведущийся на пространстве всемир-

ной истории; диалог историка со временем, приобретающий экзистенциаль-

ную напряженность в кризисных ситуациях.

Провозглашение духовности важнейшей составляющей исторического

развития стало основой предложенного христианскими авторами грандиоз-

ного проекта интеллектуальной истории России как манифестации «русской

идеи». Сводя историю событий к истории идей, производных от типа духов-

ности как наиболее действенного и долгосрочного фактора исторического раз-

вития, христианские мыслители делали акцент на значимости идеального

плана человеческой истории. Этос и пафос христианского историзма «ново-

градцев» проявился в их требовании обязательной нравственной оценки исто-

рических деятелей и событий, морального суда над прошлым. Полагая, что

задачей историка является выявление взаимосвязи социально-политического

идеала с культурным фондом и историческим опытом нации, «новоградцы»

дополняли эвристические и просветительские задачи историографии этико-

117

Ивонина О. И. Методологические традиции и новации...

прогностическими/профетическими функциями историософии, стремящейся

постичь высший смысл бытия человека во времени.

Постижение духовной ткани истории возможно, по мнению религиозных

мыслителей, на основе проникновения в душу, образ мыслей и чувств «Друго-

го». Эмпатия как мировоззренческая и методологическая установка позволяет

историку преодолевать в процессе реконструкции прошлого самые сложные

барьеры, отделяющие «своих» от «чужих», «прошлое» от «настоящего», ав-

тора от создаваемого им текста. Историософия «новоградцев» продемонстри-

ровала богатые эвристические возможности исторической компаративистики,

герменевтики, синтеза социальной истории с историей ментальностей, отраз-

ив, а отчасти и предвосхитив поворот современной науки к новому пониманию

предмета и методов исторического исследования.

Полагая душевность важнейшим символом и стихией российской истории,

авторы «Нового Града» делали акцент на изучении иррациональных аспектов

национально-культурного развития, обусловленных особенностями социаль-

ной, этнической и гендерной психологии, массовой и групповой ментальности

русских. Психологизация предмета исторического исследования как пости-

жения многообразных проявлений «духовно-душевной деятельности челове-

чества», которой движут потребности и интересы, амбиции и страсти, стала

основой предложенного «новоградцами» антропологического подхода к пони-

манию истории.

Альтернативой сциентистскому пониманию истории стал призыв «ново-

градцев» к широкому междисциплинарному синтезу, в рамках которого мож-

но постичь «дух эпохи», «душу народа», «смысл исторического творчества»

различных «исторических индивидуальностей» (стран, регионов, культур) на

основе изучения присущих им представлений о пространстве и времени, долж-

ном и сущем, бренном и вечном. Совмещение исторического нарратива и фи-

лософских обобщений, т. е. историографии и историософии, в публикациях

авторов «Нового Града» стало, с одной стороны, итогом поисков европейской

наукой нового языка историописания, а с другой предвосхитило стремление

мировой гуманитарии к широкому междисциплинарному синтезу. Исследо-

вания русских христианских мыслителей стали важным звеном теоретико-

методологических дискуссий мировой науки о соотношении мифа и логоса,

рационального и мистического в историческом сознании, по-новому разреши-

ли проблему взаимодействия исторического текста и контекста, генерализации

и репрезентации эмпирического материала в историческом исследовании.

Новаторское понимание предмета и методов исторической науки сочеталось

у «новоградцев» с поиском новых жанров историописания. Сочетание поэтики

и логики, строгой научной критики и тонкой интуиции, аксиологии и психо-

логии с четкой артикуляцией методологических и мировоззренческих основа-

ний «ремесла историка» – все это свидетельствовало о понимании истории как

одновременно науки и искусства. Вечные вопросы о судьбах России и челове-

чества облекались в форму художественных образов и метафор, демонстрируя

118

«Подвижный фронтир»...

тесную взаимосвязь научных обобщений с жизненно важными проблемами

современности и практическими запросами общества. Историософия «Нового

Града» вырастала из журнальной полемики и литературной критики, писем и

эссе в большей мере, чем из специальных научных исследований Н. Бердяе-

ва, Г. Федотова, Л. Карсавина. Сформулированная «новоградцами» парадигма

целостного знания о человеке и мире, соединившая в себе философию, науку,

религию и художественное творчество, сознательно противопоставлялась фор-

мальным стандартам дисциплинарной ограниченности.

Тесное взаимодействие «новоградцев» с европейской интеллектуальной

традицией сформировало их представления об объективной закономерности

исторического процесса и универсальности исторического субъекта в лице

единого человечества. Вот почему их оценки исторического пути России демон-

стрировали устойчивую тенденцию критики западной цивилизации как тупико-

вого образца исторической эволюции. Критерием нормативности и русской, и

мировой истории «новоградцы» считали не локально ограниченные образцы

буржуазной цивилизации Запада, но универсальные идеалы свободы, единства и

социальной справедливости, впервые сформулированные христианством.

Сознание авторов «Нового Града» оказалось созвучным катастрофическо-

му XX в., наполненному революциями и войнами, чудовищным насилием над

природой и разумом человека, исходившим из цитадели мирового прогресса.

Уже события Первой мировой войны и тем более последовавших за ней ре-

волюций были восприняты русскими христианскими мыслителями как сим-

волы «заката Европы» и окончания эпохи Нового времени, в которой Западу

принадлежала роль лидера и эталона мирового развития. Мировые войны

продемонстрировали, по мнению «новоградцев», разрыв Запада с базовыми,

религиозно обоснованными ценностями, доселе предлагаемыми всему миру

в качестве универсальных образцов «цивилизованности» и прогресса: гу-

манизма, гражданских прав и свобод человека, самоопределения народов и

национально-государственного суверенитета, неукоснительного соблюдения

норм международного права.

Христианский историзм Ф. А. Степуна, Г. П. Федотова, Л. П. Карсавина

и Н. А. Бердяева реализовал переживания трагических катаклизмов Совре-

менности в предчувствиях глобальных угроз мировому развитию. Предупре-

ждения христианских мыслителей о возможной гибели культуры и торжестве

технократии, конфликте цивилизаций, противоборстве традиционализма и мо-

дернизма, трансформации либерально-демократических режимов в тоталитар-

ные системы и другие темы публикаций «Нового Града» сформировали новый

контекст обсуждения проблемы направленности отечественной и всемирной

истории, до сих пор сохраняющий свою актуальность.

Само понятие Современности означало для историков русской эмиграции

время Большого Перехода – от Модерна к Постмодерности. Этот транзит, по

мнению «новоградцев», включал в себя разные альтернативы будущего раз-

вития:

119

Ивонина О. И. Методологические традиции и новации...

1) глобальную вестернизацию, т. е. модернизацию незападных сообществ,

сопровождающуюся социокультурной унификацией и утратой цивилизацион-

ной идентичности подавляющего большинства стран и народов;

2) победу тоталитарных революций, использующих технические средства

и научные достижения современной цивилизации для создания системы идео-

кратии и внеэкономического принуждения масс;

3) наступление «Нового средневековья» – эпохи постиндустриального и по-

стлиберального сообщества, основанного на принципах социальной справед-

ливости, гуманизма, равноправного диалога культур, идейным фундаментом

которого станет обновленное христианство (христианский социализм).

Победу именно такого вектора направленности всемирной истории отече-

ственные христианские мыслители связывали с реализацией исторической

миссии России. Надежды авторов «Нового Града» на всеобщее спасение от

нацистской чумы и духовное лидерство страны в грядущей «новой творческой

эпохе» основывались на презумпции особой цивилизационной идентичности

России в кругу христианских народов.

Своеобразной экспликацией базовых установок христианской историосо-

фии можно считать созданную религиозными авторами концепцию россий-

ской цивилизации. Ее фундаментом выступало Православие как идеальный

тип религиозности, наиболее глубокая и точная историческая транскрипция

Вселенской Церкви, воплотившая в себе образ духовной целостности челове-

ка, гармонии личности и общества, свободы и полноты бытия.

Вслед за славянофилами авторы русского религиозного возрождения по-

лагали, что православием сформирован истинно христианский характер «рус-

ской души», выражающийся в традиционном миролюбии и терпимости к пред-

ставителям других этносов и конфессий; в напряженном тонусе религиозных

ожиданий народа, не принимавшего секуляризованного мировоззрения с его

культом индивидуализма и материального могущества; в национальном харак-

тере русских, готовых к самопожертвованию и даже национальному самоот-

речению ради торжества всеобщей справедливости

На почве русского православия выросла своеобразная культура интеллекту-

альной аскезы и моральной рефлексии, ядром которой было внутреннее покая-

ние, преодолевающее искушение национальной исключительности и ложной

самонадеянности.

Христианский универсализм православного сознания проявился в специфи-

ческой идеологии спасения – всечеловеческого прорыва в будущее на основе

преображения «греховного мира» общими усилиями разных стран и народов.

Такое понимание направленности истории отразилось в эсхатологической

устремленности русского сознания к идеальным интернациональным проектам

миростроительства. Эсхатологический вектор социальной активности русских

определяет радикализм их преобразовательных проектов и экстремистский ха-

рактер движений социального протеста, глубинной манифестацией которых ста-

ла большевистская революция и социалистические преобразования в России.

120

«Подвижный фронтир»...

Спецификой религиозного мировоззрения русских объяснялась дихотоми-

ческая конфигурация процесса самоопределения России в пространстве и вре-

мени мировой культуры по линии ‘сущее – должное’, ‘временное – вечное’,

‘порядок – беспорядок’, ‘национальное – вселенское’.

Результаты использования цивилизационного подхода для изучения опыта

российской транзитивности проявились в акценте на особой роли традиции на

всех стадиях и уровнях модернизации страны, рассматривая ее не как противо-

положность модерности, не как косную социально-экономическую структуру

или политический институт, подлежащие слому для обеспечения победы дина-

мично развивающихся укладов, а именно как специфический тип ментальности

и исторического опыта страны, определяющий органичное развитие общества,

характер его реакции на различные «вызовы» времени и внешнего окружения.

Всем религиозным авторам было свойственно представление о суверенном

характере российского государства, традиционного гаранта развития страны в

условиях постоянных угроз ее независимости, территориальной целостности,

национально-культурной самобытности. Давление неблагоприятных геогра-

фических и внешнеполитических условий на всех этапах развития России вы-

нуждало государство к использованию мобилизационных методов управления

(ограничения прав и свобод, усиления фискального бремени, внеэкономическо-

го принуждения) как единственно доступных ему способов самосохранения и

выживания страны в целом. Укрепление вертикали власти было следствием не

только дефицита ресурсов, но и дефицита общественной солидарности в стра-

не, раздираемой противоречиями региональных и профессиональных элит.

Процесс модернизации сопровождался, по мнению «новоградцев», инте-

грацией России в пространство мировой политики и культуры, усиливая вос-

приимчивость российской политической элиты к универсальным ценностям

новой эпохи: просвещения, общественного разделения труда, правового огра-

ничения личного и властного произвола. Тем самым, «просвещенный абсо-

лютизм» российской власти представлялся христианским мыслителям опти-

мальным сочетанием традиции и новации, преемственности и изменчивости,

необходимым синтезом цивилизационной специфики России с универсалиями

всемирно-исторического процесса.

На примере революций 1905–1917 гг. христианские авторы доказывали чре-

ватость российской транзитивности «динамическим хаосом», утратой целост-

ности и управляемости социокультурной системы, непредсказуемыми ката-

строфами внутри- и внешнеполитического развития страны в случае разруше-

ния государственности как тела русской культуры.

В противовес либеральной доктрине национального государства Г. П. Федо-

тов и Н. А. Бердяев выдвигали идею превращения России в универсальное го-

сударство, в лидера мирового сообщества народов, отрицающего значение по-

литических или национальных границ. Основой такого видения места и роли

страны в развитии мировой цивилизации являлась концепция «всеединства»,

разработанная В. С. Соловьевым. Образ России как «третьей силы» между