Алеврас Н.Н., Гришина Н.В., Краснова Ю.В. (ред.) История и историки в пространстве национальной и мировой культуры XVIII-XXI веков

Подождите немного. Документ загружается.

Захаров А. В. Эхо «государева двора»...

перечислении с другими группами, совместно идущими в поход. Из случаев

конкретного бытования термина в значении ‘общность’ невозможно указать на

полный набор чинов, которые современники первых московских царей ото-

ждествляли с ‘государевым двором’. Выяснить, входили в него или нет «дворо-

вый воевода с товарыщи» или «всякие приказные люди», трудно не по причине

скудных примеров. Авторы разрядных записей замещали выражением ‘госу-

дарев двор’ необходимость детального перечисления имен и чинов. Словосо-

четание выполняло функцию, аналогичную термину, отражающему современ-

ный концепт ‘двор монарха’ – подданных, служащих царю, создающих образ

монарха. Подтверждением этому толкованию служат аналогичные сообщения

в разрядах и других источниках о «царевых дворах» татарских царевичей и

крымских ханов

. Хотя разряды XVI в. дошли до нас в поздних списках XVII в.

нет оснований считать, что на воспроизводимую терминологию искусственно

«перенесены» какие-либо поздние из возможных значений изучаемого терми-

на. Экстраполяция исключена и потому, что, начиная с эпохи Смуты, в течение

XVII столетия значение понятия ‘государев двор’ как общности в среде слу-

жилой знати практически растворяется. Пока трудно уловить все причины се-

мантического сужения выражения ‘государев двор’, которое в указанном зна-

чении было ограничено узкой средой бытования разрядной документации и,

возможно, поэтому не прижилось. Но собственно выражение ‘государев двор’

сохраняло с XVI в. другое значение – «резиденции» государя, его семьи или

царевича. Чрезвычайно широкое распространение выражения в этом значении

прослеживается в источниках различных видов до конца XVII в.

Это можно

объяснить разнородной и постоянной практикой коммуникаций служилых и

податных слоев населения, приезжих иностранцев с представителями госуда-

ря. Также царское жилье называлось «двором», «дворцом»

Отзвуки этого значения ‘государева двора’ заметны еще в начале XVIII в.

Сочиняя новый кодекс законов, «Палата об Уложении» 1700–1703 гг., пополня-

ла среди прочих третью главу Соборного уложения 1649 г. с известным назва-

нием «О государеве дворе, чтоб на государеве дворе ни от кого никакова бес-

чиньства и брани не было». Из приказов Большого дворца и Посольского были

доставлены новоуказные статьи, в которых ‘государев двор’ упоминался, как и

в Уложении 1649 г., только в качестве резиденции. Еще один случай возник в

связи с запросом сенаторами архивных дел из Разрядного архива в 1715 г. Дьяк

Г. Окуньков подыскал несколько десятков дел и составил опись книг для по-

сылки в новую столицу. В описи было упомянуто о «списке дворовым людям,

которые от государева двора отставлены и для службы присланы в Разряд и в

приказ Большаго дворца в 1700 г.». Однако в выявленном, хорошо сохранив-

шемся документе искомый оборот не встречается

. Так в памяти опытного при-

казного дельца возник образ уже утраченной картины недавнего прошлого.

Петровская дипломатическая документация с 1703 г. наполняется термина-

ми ‘двор царского величества’, ‘двор Наш’, которые следуют в качестве сино-

нимов слов ‘монарх’, ‘советники-сановники царя’. В договоре Петра I с кур-

«Подвижный фронтир»...

ляндскими министрами будущие приближенные племянницы-царевны Анны

Ивановны еще названы ‘ея двор и служители’ (1710 г.). Таким образом, древ-

нерусское слово ‘двор’ продолжает сохранять значение ‘общность – группа

приближенных’, но подразумевает оно уже не московские чины, как в XVI в.,

не фиксирует строгий набор чинов, это вновь обобщение, в современном нам

значении ‘придворные и монарх’.

Еще одно древнее слово – ‘дворовые’ – имеет исключительное значение

‘общности’, но интерпретация его будет зависеть от контекста и вида докумен-

тации. Если речь идет о царском дворе, то ‘дворовые люди’ – это дворцовые

чины, служащие и распорядители в дворцовых приказах (степенные и путные

ключники, сытники, конюхи и др.), а на боярских дворах ‘дворовые’ – это при-

слуга и управители хозяйства вельможи

. В боярских списках XVIII в. ‘дво-

ровыми людьми’ названы люди, пожалованные в чины «московского списка»

из «дворового списка»

. Эти последние два списка (московский и дворовый) и

обозначали для современников первых Романовых и Петра I чиновные переч-

ни и служебный статус («служит по московскому списку»).

Насколько же весь спектр значений аутентичного выражения ‘государев

двор’ можно соотнести с его словоупотреблением в трудах историков? «Двор

государев, – писал бывший стольник В. Н. Татищев, – двояково разумеется,

иногда токмо строение, что дворец называют, иногда все служители высокие

и ниские заключаются, иногда самого государя в том разумеют…»

. Татищев

уточнял синонимичность термина ‘дворец’, под которым «точно разумеется

двор государев или его покои, как то во многих селах и по большим дорогам

на станах для приезда государева дворцы построены. Особливо при дворе го-

судареве называлися дворцы Большой, Кормовой, Сытной и Хлебенной». Нет

оснований считать, что историк намеренно искажал значения понятия. Над

«Лексиконом» он работал с 1733 г., и к 1745 г. его «начерно написал». Прошло

более 30 лет с момента, когда автор «Лексикона» причислял себя к стольникам

и уже закономерно сравнивал ‘двор государев’ с двором императорским и ев-

ропейскими, о чем он также сообщал

. Г. Ф. Миллер также прибегнул к линг-

вистическим реминисценциям, обнаруживая этимологическое родство слов

‘дворянин’ и ‘двор государев’ с термином ‘Hofjunker’ (от нем. ‘придворный’)

Миллер «извлек» из источников и другой термин XVII в. – ‘московский спи-

сок’, который позволил ему обобщить чины думные и московские, не стирая

статусных граней между ними.

Современные значения историографического термина ‘государев двор’ ба-

зируются на концептуальных построениях крупных историков конца XIX в.

Подробную эволюцию и отличия двора княжеского и московского изучал

В. И. Сергеевич. Однако он не пользовался термином ‘государев двор’, но раз-

личал в «дворе московских государей» две составляющих основы – «новый

двор и традиционный»: придворные чины (от «бояр введенных, окольничих

<…> до стряпчих и иных чинов») и дворцовые должности с «дворовыми людь-

ми всех чинов» (от ключников до трубников и сурначей), восходящих к двору

Захаров А. В. Эхо «государева двора»...

княжескому

. В. И. Сергеевич обнаружил и важную особенность придворных

чинов с XVI в., каждый из которых «имел свою определенную честь, которая

выражалась в месте, занимаемом им на лестнице придворных чинов <…> с

течением времени она [честь. – А. З.] изменялась».

Для обобщения верхних страт в социальном облике русского общества

В. О. Ключевский одновременно с В. И. Сергеевичем прибегал к термину ‘двор

московских государей’

. Казалось бы, оба ученых следовали важнейшему заме-

чанию С. М. Соловьева: «Совмещать все чины – от боярина до сына боярского

– под общим именем служилых людей нельзя, ибо в памятниках высшие чины

под именем ближних людей противополагаются низшим служилым людям

<…> сколько чинов, столько отдельных кругов, не связанных друг с другом»

Систематические поиски аналогий древним понятиям и институциям, понят-

ным читателю, приводили В. О. Ключевского к закономерным параллелям.

Так, на страницах его трудов аналог государевой думы – это государственный

совет, а бояре – тайные советники. Историк объяснял, что ‘государев двор’,

был термином «придворного языка XVII в.» для обозначения «чинов столич-

ного дворянства, [которые] уже к концу XVI в., образовали особый служилый

корпус»

. В работах, последовавших вслед за «Боярской думой древней Руси»,

Ключевский придал понятию отчетливый смысл особой социальной общности.

Спустя десятилетие под влиянием своих старших коллег и учителей – Ключев-

ского и Сергеевича – С. Ф. Платонов в первом издании своих «Лекций» уже

более определенно писал об учреждении с момента Опричнины «государева

двора отдельно от старого двора московского». Этот новый элемент С. Ф. Пла-

тонов понимал как двор «особых бояр и окольничьих, придворных и служилых

людей, наконец, особой “дворни” на всякого рода дворцах: сытном, кормовом,

хлебеном и т. д.»

. Таким образом, к началу XX в. на первый план авторитет-

ные историки выдвинули два значения аутентичного термина ‘государев двор’,

во-первых, как особой общности московских чинов, а, во-вторых, как совокуп-

ности дворовых чинов и «дворни» (служащих дворцов). Менее «популярны-

ми» в историографии XX в. остались два значения термина ‘государев двор’,

которые выделял Татищев, как ‘строение-хоромы’, а также собственно двор,

связанный с личностью государя. В этой последней татищевской трактовке

можно без преувеличения увидеть не столько государя-монарха, сколько вновь

социальную сущность. Такое «поведение» одного термина имеет хорошо опи-

санные явления в лингвистике – сужение значений слова и придание смежных

значений слову, которое начинает использоваться в научном дискурсе

В капитальных монографиях и комментариях к фундаментальным публика-

циям источников А. А. Зимина, В. И. Буганова, А. Л. Станиславского

и других

историков выражение ‘государев двор’ чаще было закавычено, что подчерки-

вало аутентичное происхождение термина. Вскоре после издания «Тысячной

книги» и «Дворовой тетради» была обозначена проблема реконструкции со-

става ‘государева двора’. Исследования состава и структуры ‘двора’ при-

дали старому выражению новое значение. Фактически понятие ‘двора’ как

«Подвижный фронтир»...

социально-политического института появилось в конце 1970-х гг. Произошла

закономерная метаморфоза – анализ эволюции ‘двора’ как концепта привел

исследователей к наполнению выражения ‘государев двор’ новым значением.

В. Д. Назаров объяснял, что «идея двора» в значении института «в сословной

организации господствующего класса» появляется в Северо-Восточной Руси

еще в XII в. ранее словоупотребления слова ‘двор’ в этом же смысле

. Послед-

ний вывод (не касаясь гипотез возникновения «идеи двора») кажется обосно-

ванным. Продолжение публикаций боярских списков и боярских книг XVII в.

содействовало закреплению позиций нового научного понятия. Новое понятие

быстро завоевало свое «место под солнцем», поскольку оно позволяло сделать

обобщения в исследовании корпуса и службы «правящего класса». Справед-

ливым будет отметить, что далеко не все историки, занимавшиеся социально-

политическими феноменами рубежа XVII–XVIII вв., пользовались термином

‘государев двор’. Академик М. М. Богословский фиксировал выражение толь-

ко при цитировании источников, что было больше нормой в традициях до-

революционной историографии

. Осторожно относятся зарубежные авторы,

изучающие «двор», «придворных» как окружение царя. Например, Л. Хьюз и

П. Бушкович совершенно обоснованно избегают институции термина, возник-

шего в советской науке, но активно используют понятие ‘двор’

Именно выражение ‘государев двор’, а не другие аутентичные понятия

(‘думные и ближние люди’, ‘московский список’, ‘царедворцы’), было выбра-

но отечественной историографией в новом ракурсе потому, что по артикуляции

оно ассоциировалось с концептами ‘двор монарха’, ‘родовая знать’, понятными

нашим современникам. Другие же вышеупомянутые выражения источников не

отражали весь слой московской знати. Так, например, лексическая связка ‘мо-

сковские чины’, иногда выбираемая историками в качестве синонима научного

термина ‘государев двора’, на языке XVII – начала XVIII в. обозначала только

чины от стольников до жильцов, а высшие чины обобщенно назывались «дум-

ными», «ближними» и «палатными»

. Другое слово, ‘царедворцы’, впервые

вошло в лексикон не позже 1670-х г.

, но получило широкое распростране-

ние только в первой трети XVIII в. Слово ‘царедворцы’ с начала XVIII в. по-

степенно замещало в языке делопроизводства выражение ‘московские чины’,

поскольку практика пожалований «по московскому списку» прекращалась, а

слово имело более точный смысл, включая строго чины от жильцов до столь-

ников; комнатные стольники царедворцами не назывались.

Отмеченное доминирующее значение научного термина ‘государев двор’

для эпохи XVII – начала XVIII в. может быть актуальным для постановки ког-

нитивных задач в источниковедении и историографии, но для анализа соци-

альных трансформаций XVII в. и Петровской эпохи это научное понятие не

корректно. И главная причина в том, что московский царский двор XVII – на-

чала XVII в. как явление не был тождественен «армии» московских и дворовых

чинов. А обладание чином было не только способом влияния на монарха и

способом дифференциации чести, достоинства между разными родами и пред-

Захаров А. В. Эхо «государева двора»...

ставителями одной фамилии, но и гарантией получения материальных благ,

статуса и службы для людей, далеких от центра политической жизни.

Боярские списки в историографии неоднократно выбирались мерилом со-

стояния «государева двора как института правящего класса», а прекращение

их составления, якобы в 1713 г., служило верхней хронологической границей

существования этой институции. Конечно, служебные списки в силу их пред-

назначения не могут быть однозначными индикатором состояния институции

двора. Они составлялись в целях учета службы московских чинов. Однако, для

реконструкции исследования состава и службы позднепетровской элиты важ-

но, что служебные списки не прекращали составляться до 1721 г. Боярские

и жилецкие списки 1714–1720 гг. до нашего времени не сохранились или не

выявлены

. Сохранившиеся в архиве документы составляют менее трети от

всей существовавшей разрядной документации по учету службы московских

чинов, что следует из сохранившихся описей Разрядного архива 1724 г.

Но и

доступные служебные списки не дают репрезентативных сведений о службе

обладателей московских чинов. По справедливым замечаниям А. Л. Станис-

лавского и А. П. Павлова история московских чинов должна изучаться на осно-

ве взаимного сопоставления всех доступных источников.

Сохранял ли подобное статусное значение «московский список» в конце пе-

тровского царствования и в ближайшие годы после смерти первого императо-

ра? Изучение петровского законодательства первых двух десятилетий XVIII в.

дает, скорее, положительный ответ. В законодательстве Петра I и распоряди-

тельных актах Сената «культивировался» термин ‘царедворцы’, одновременно

с 1713 г. рождалось понятие ‘шляхетства’, о котором в историографии справед-

ливо сказано как о идее, которая впервые объединяла московские чины и горо-

довых дворян. Назначение на службу и выбор на новые должности «царедвор-

цев» и «палатных людей» тщательно прописывались в указах царя и сенатских

приговорах до начала 1730-х гг. С прекращением пожалований в московские

чины важно было определить статус детям старевших и умерших царедворцев,

поэтому в учетных сенатских списках возник ряд паллиативных вариантов, по-

добных перечням «бояр и ближних людей и стольников знатных детей». Как

видно, значение фактора происхождения совершенно не потеряло значение.

Возможно, высказанные наблюдения проиллюстрируют влияние конструк-

тивистского подхода в историографии как «бессознательной проекции» на

историю структур разума

. Как выясняется, в историографии существовало

несколько вариантов понимания ‘государева двора’, один из которых проявил-

ся в его презентации как социально-политического института. Это последнее

значение было экстраполировано на исследование чинов «московского спи-

ска». Произошло смещение значения слова по смежности: название содержа-

щего стало названием содержимого. Другими словами, выражение ‘государев

двор’, в XVI в. обозначавшее среди прочего приближенных царя, в том числе

из высших (дворовых) чинов, в историографии стало отождествляться с дум-

ными и московскими чинами, а позже и в качестве институции. Сгенерирован-

«Подвижный фронтир»...

ное таким образом научное понятие ‘государев двор-институт’ оказалось вос-

требованным, удобным для выражения смысла, который историки вкладывали

в изучении ‘двора’ как определенной структуры (концепта), существовавшей

до возникновения аутентичного выражения, обозначавшего особую общность

– придворных и монарха. Историографическим фактом нужно считать изобра-

жение в советской историографии ‘государева двора’ с XVI в. как института в

российской государственно-политической системе, в этом значении необосно-

ванно перенесенное на более позднюю Петровскую эпоху.

Примечания

Выявленные случаи выражения ‘государев двор’ в значении ‘общность’: 1) «Да в

большом жа полку шибанской царевич Шиголей да воевода князь Юрья Михайлович

Галицын з государевым и великого князя двором» – говорится о событиях 1541 г. См.:

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. 1, ч. 2. М., 1977. С. 295; 2) «А с воеводами царского

величества дворяне государева двора и дети боярские из розных городов выбором да

и стрельцы и казаки» – 1555 г. См.: Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. 1, ч. 3. М., 1978.

С. 468; 3) после перечисления государева полка, принимавшем участие в походе из

Новгорода в Псков 1577 г. упомянуты стрельцы московские и «дворцовых городов»

«и всего стрельцов ево государева двора и дворовых городов – 1280 человек». Здесь,

возможно, речь идет о рекрутировании стрельцов для охраны двора как резиденции.

См.: Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. 2, ч. 3. М., 1982. С. 462; В последующих случаях

говорится о событиях 1591 г.: 4) о повелении царя быть в готовности к военному

походу «с своим шурином» Б. Ф. Годуновым «дворяном большим, и своему государеву

двору чашником, и стольником, и стряпчим, и жильцом, и всяким приказным людем».

См.: Разрядная книга 1550–1636 гг. Т. 2, вып. 1. М., 1976. С. 79; 5) о том же в другом

списке разрядных книг «указал быти против крымского царя Казы-Гирея [со] своим

государевым двором и с прибылною ратью и с обозом и с нарядом конюшему и боярину

и дворовому воеводе Борису Федоровичю Годунову с товарыщи». См.: Разрядная книга

1475–1598 гг. М., 1966. С. 441; 6) об указе Годунову, а также кравчему и окольничему

«и всем людем, которые с ними с Москвы посланы, и своему государеву двору итить к

Москве». См.: Разрядная книга 1550–1636 гг. Т. 2. Вып. 1. М., 1976. С. 87; 7) в другом

случае видим итог: «Годунов с товарыщи з государевым двором пришли к государю

царю и великому князю Федору Ивановичю всеа Русии к Москве». См.: Разрядная

книга 1475–1598 гг. М., 1966. С. 450.

Например, такова запись в Записной книге Полоцкого похода 1562/63 г. «В Вязме

збиратись: татаром служилым, новокрещеном и татаром из городов, городецким всем,

и Сеиту с товарыщи, и цареву двору, и темниковским, и цненским, и мордве…».

Приведу выборку примеров понятия ‘государев двор’ наиболее разноплановых по

контексту и хронологии в значении ‘резиденция’: 1) в разрядной книге о свадьбе

удельной старицкой княжны Марии 1572 г. «А как свадьбе быть, и тому роспись: Ме-

сту быти на государеве дворе». См.: Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. 2, ч. 2. М., 1982.

С. 329; 2) говорится о новгородском строительстве в 1585 г. «а Торговую сторону, где

государев двор, делать окольничему» И. М. Бутурлину, и кн. И. М. Елецкому и дьяку

И. Евскому. См.: Разрядная книга 1550–1636 гг. Т. 2, вып. 1. М., 1976. С. 21; 3) в «За-

писке о царском дворе», составленной около 1610 г. «А на дворе государеве столни-

ков, и стряпчих, и жилцов дозирает и росказывает постелничей; а имяна их, и куды

Захаров А. В. Эхо «государева двора»...

кого послать, тем владеет Розряд». См.: ААЭ. Т. 2. С. 423; 4) вновь в разрядах 1624 и

1626 гг. «А от государева двора от крылца до посолскаго двора стояли, по обе стороны,

стрелцы с пищалми», «пожар был на Москве болшой, а выгорели два города Кремль да

Китай, и хоромы царские, и весь двор государев, и патриархов двор». См.: Дворцовые

разряды (ДР). Т. 1. Стб. 823; 5) в Соборном уложении 1649 г. термин встречается толь-

ко в значении ‘резиденция’ и только в 3-й главе: «…ни ис какова оружья никому без

государева указу не стреляти, а с таким оружьем в государеве дворе не ходити. А будет

кто в государеве дворе на Москве, или в объезде кого ранит, или кого убиет досмерти,

и того казнити смертию же». Трижды упоминаемую фразу ‘за честь государева двора’

необходимо понимать в контексте санкций за нарушение запретов, установленных «на

дворе»; 6) в распросных речах из документов коломенского розыска 1662 г. «ехав де в

Коломенское, взошли на государев двор вместе, и на государеве де дворе явилися они

окольничему» Стрешневу. См.: Восстание 1662 г. в Москве : сб. док. М., 1964. № 59;

7) в разрядной книге 1700 г. «в. г. указ на его государеве дворе на Постелном крылце

Московских и всяких чинов ратным людем сказан». См.: ДР. Т. 4. Стб. 1130.

Впрочем, один из экстраординарных современников царя Алексея, Юрий Крижанич,

сетовал на непригодность русского слова ‘дворец’, обозначающее царское жилье ‘как

будто это маленький двор’. См.: Крижанич Ю. Политика. М., 1997. С. 117.

РГАДА. Ф. 210. Оп. 7а. Д. 48.

Редким примером одновременного упоминания «дворовых» царских и боярских

является описание в разрядной книге событий сентября 1682 г. «да к ним же

[Хованским] не пристали стремяной да выборной полки, а которые были на Москве

бояре и дворяне и всяких чинов государева двора и люди боярские, и они их хотели

рубить». Соловьев С. М. Сочинения. Кн. VII. М., 1991. С. 324–325.

Соборное уложение 1649 г. Гл. 16, ст. 68; гл. 18, ст. 65.

Татищев В. Н. Лексикон российской исторической, географической, политической и

гражданской // Татищев В. Н. Избр. произведения. Л., 1979. С. 255.

Речь идет об окончании статьи «Двор государев»: «например, посол определен ко

французскому двору или ко французскому королю. О чем зри под именем немецким

Гоф.». Там же. С. 26–28, 255.

Миллер Г. Ф. Известие о дворянех [Российских] // Миллер Г. Ф. Сочинения по

истории России. Избранное. М., 1996. С. 192.

Сергеевич В. И. Русские юридические древности. Т. 1. СПб., 1890. С. 356.

Ключевский В. О. История сословий в России. Т. 6. С. 320–327. Впервые работа

опубликована литографическим способом в 1887 г.

Соловьев С. М. Исторические письма // Соловьев С. М. Сочинения : в 18 кн. М.,

1995. Кн. 16. С. 375–376.

Ключевский В. О. Состав представительства на Земских соборах Древней Руси //

Ключевский В. О. Сочинения : в 9 т. Т. 8. М., 1990. С. 326.

Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. СПб., 1900. Вып. 2. С. 161. Кстати,

Платонов первый выяснил замену слова ‘опричнина’ на термин ‘двор’ на основе

изучения разрядных книг. См.: Платонов С. Ф. К истории опричнины XVI в. СПб.,

1897. С. 14–15.

Вандриес Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. М., 2001. С. 188–192;

Прохорова В. Н. Русская терминология. Лексико-семантическое образование. М.,

1996. С. 77–88.

«Подвижный фронтир»...

Тысячная книга 1550 г. и Дворцовая тетрадь 50-х гг. XVI в. М. ; Л., 1950; Буганов В. И.

Разрядные книги последней четверти XV – начала XVII в. М., 1962; Разрядная книга

1475–1605 гг. Т. I–IV. М., 1977–2003; Разрядная книга 1475–1598 гг. / подгот. текста,

ввод. ст. и ред. В. И. Буганова ; отв. ред. М. Н. Тихомиров. М., 1966; Станиславский А. Л.

Труды по истории государева двора в России XVI–XVII вв. М., 2004.

Назаров В. Д. «Двор» и «дворяне» по данным новгородского и северо-восточного

летописания (XII–XIV вв.) // Восточная Европа в древности и средневековье. М.,

1978; Черепнин Л. В. Земские соборы русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978.

С. 387.

Богословский М. М. Петр I. Материалы для биографии. М., 1940–1948. Т. 1–5.

Линдси Хьюз. Царевна Софья. М., 2001; Бушкович П. Петр Великий. Борьба за

власть (1671–1725). СПб., 2008.

Последний термин это синоним слов ‘думные люди’, который употреблялся в

разрядном, а позже в сенатском делопроизводстве до начала 1720-х гг.

Седов П. В. Закат московского царства. СПб., 2006. С. 52.

Выявлены упоминания о существовании официальной копии боярского списка

1714 г., составленной в 1721 г. См.: РГАДА. Ф. 286. Оп. 1. Ед. хр. 5. (См.: Захаров А. В.

Неизвестная подлинная копия боярского списка 1714 г. // Вестн. Челяб. гос. ун-

та. История. 2009. № 23, вып. 33. С. 144–150). Некоторые сенатские книги Сената

насыщены упоминаниями о боярских и жилецких списках 1714–1720 гг. (РГАДА.

Ф. 248. Оп. 12. Ед. хр. 649. Л. 113, 367 и след.; Ед. хр. 641. Л. 657, 712 и след.).

См.: РГАДА. Ф. 286. Оп. 1. Ед. хр. 68. Л. 103–110.

Копосов Н. Е. Как думают историки. М., 2001. С. 9.

Васильев А. Г. Историография как форма культурной памяти...

А. Г. Васильев

(Российский институт культурологии, г. Москва)

ИСТОРИОГРАФИЯ КАК ФОРМА КУЛЬТУРНОЙ ПАМЯТИ

И ПОЛЬСКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ

В ПЕРИОД РАЗДЕЛОВ (1795–1918)

Статья посвящена польской исторической мысли эпохи разделов (1795–

1918 гг.) в перспективе «мемориальной парадигмы» социально-гуманитарного

анализа (memory studies) и теории культурной травмы. Предполагается рас-

смотреть теоретические основания такого рода анализа и выявить основные

стратегии посттравматического восстановления исторического смыслообразо-

вания в польской историографии того времени.

История и память: теоретические дискуссии

Идея основоположника memory studies французского социолога Мориса

Хальбвакса о том, что образ прошлого социально конструируется, оказалась

чрезвычайно продуктивной и востребованной исследователями. Однако она

тут же повлекла за собой вопрос о соотношении истории и коллективной па-

мяти как формы сохранения и трансляции социально значимой информации о

прошлом. Сам Хальбвакс стоял на твёрдых позитивистских позициях и в духе

Л. фон Ранке противопоставлял историческую науку и память. История, по его

мнению, должна быть объективной, беспристрастной, внеличностной, абсо-

лютной картиной прошлого такого, каким оно было «на самом деле», память

же является прямой её противоположностью. Она субъективна, избирательна,

пристрастна, связана с интересами групп. История начинается там, где память

заканчивается, и наоборот. И сегодня ориентированным таким образом истори-

кам понятие памяти кажется «троянским конём» постмодернистской критики в

профессиональном историописании. Для того чтобы разграничить историю и

память, сторонники демаркации подчёркивают обычно профессиональный ха-

рактер исторического знания, его институционализацию, программное стрем-

ление исторической науки к истине, объективности, способности взглянуть на

прошлое с разных сторон.

100

«Подвижный фронтир»...

Так, например, Ж. Ле Гофф полагает также, что задачей исторической науки

является освобождение памяти от ошибок и заблуждений и отождествлять эти

формы познания прошлого ни в коем случае нельзя

В то же время значительная часть историков рассматривает историописа-

ние как форму культурной (социальной) памяти. Отмечается, что невозможно

провести чёткую границу между этими двумя способами видения прошлого.

История, как и память, зависит от места, времени и социально-культурного

контекста возникновения.

Так, известный современный историк культуры П. Бёрк отмечает, что исто-

рики разных мест и времён сохраняют в качестве достойных памяти разные

аспекты прошлых событий и изображают их очень по-разному, в соответствии

с господствующей в их группе оптикой

Сегодня граница между историей и memory studies всё больше размывается.

Историописание всё чаще трактуется как форма памяти общества, которая в об-

разах прошлого так или иначе отражает социально-политический и духовный

контекст своего времени, состояние общественного сознания. Историков часто

называют новыми «шаманами» своих «племен». Возникает проект «истории

памяти», которая изучает процессы моделирования прошлого в памяти соци-

альной группы. «История памяти» задаётся вопросом не об истинности или

ложности тех или иных представлений о прошлом, а о причинах создания,

поддержания или изменения определённого образа. Сближение дошло до того,

что один из ведущих современных методологов исторической науки профес-

сор Л. П. Репина ставит в своих выступлениях последнего времени вопрос о

«пользе дистанцирования» истории и памяти

Автор настоящий статьи в своих исследованиях исходит из концепции из-

вестного польского социолога Барбары Шацкой, понимающей под «памятью»

и «историей» веберовские идеальные типы, пространство между которыми за-

полнено бесчисленным количеством смешанных и переходных форм

Национальная история как форма культурной памяти

Наиболее универсальной формой культурной идентичности эпохи модерна

стала нация. Национальная идентичность пришла на смену уходившим общ-

ностям, основанным на принципах верности религии и правящей династии.

Парадокс феномена нации состоит в том, что, будучи объективно новым, со-

временным явлением, всякая нация стремится предстать чрезвычайно древней.

Научным коррелятом националистических движений и идеологий становятся

национальные истории.

В ситуации модернизации, когда традиционные династические и конфес-

сиональные легитимации утрачивали действенность, на первый план выдвига-

лись исторические обоснования общности и единства. Образы исторического

прошлого стали активно функционировать в современности, а историографи-

ческие дискуссии – отражать полемику вокруг остроактуальных проблем теку-

щей общественной жизни.