Алеврас Н.Н., Гришина Н.В., Краснова Ю.В. (ред.) История и историки в пространстве национальной и мировой культуры XVIII-XXI веков

Подождите немного. Документ загружается.

Раздел 1.

«Подвижный фронтир»: методологические и теоретические

основания историографического знания

«Подвижный фронтир»...

М. П. Лаптева

(Пермский государственный университет, г. Пермь)

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ

«ПОВОРОТОВ» ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ РУБЕЖА ХХ–ХХI ВЕКОВ

В методологии гуманитарных наук за последние десятилетия произошли

изменения, именуемые поворотами. Среди них чаще всего упоминают антро-

пологический, культурный, лингвистический, визуальный, прагматический,

социоисторический, когнитивный. Вполне понятные опасения, касающиеся

научной моды, приводят даже очень уважаемых историков к полному отрица-

нию их полезности

Все «повороты» объединяет одна идея, одна парадигма – идея синтеза. Она

представляется мне попыткой (возможно, слабой) хоть как-то противостоять

мощной тенденции дифференциации наук, начавшейся с эпохи Просвещения

и продолжающейся по настоящее время. Почти одновременно с ростом диф-

ференциации научного знания возникали и робкие попытки сближения разных

познавательных тенденций.

Современное проявление тенденции синтеза, вероятно, связано с процесса-

ми глобализации. Неоднозначность происходящих в науке процессов хорошо

видна на примерах одновременного сближения и расхождения научных на-

правлений, так как, с одной стороны, возникают новые науки, которые иногда

называют пограничными (например, историческая социология или историче-

ская антропология), а с другой стороны, происходит серьёзное влияние одной

науки на другую.

Термин ‘когнитивный’ в значении ‘познавательный’ долгое время употре-

бляли только философы. Во второй половине ХХ в. этот термин применили

психологи. В 1960 г. при Гарвардском университете был основан Центр когни-

тивных исследований. Однако и по сей день не существует какого-то унифици-

рованного понятия для всей системы терминов с определением ‘когнитивный’.

Согласно одной из попыток, когнитивная наука – это наука о системах знаний

и обработке информации. Это определение используется уже более 20-ти лет,

но многие авторы предпочитают говорить не об одной науке, а о многих когни-

Лаптева М. П. Интеллектуальный контекст...

тивных науках, считая когнитивизм целым направлением и новой научной па-

радигмой, так как «история развития когнитивных наук связана с переосмыс-

лением фундаментальных проблем познания человеком окружающего мира и

самого себя»

Термином ‘когнитивная история’ её сторонники именуют науку, создаю-

щую интеллектуальный продукт за счёт синтеза информатики, историографии,

антропологии, источниковедения и структурной лингвистики

. На основании

когнитивного подхода введено понятие макрообъекта исторической науки. Он

представляет собой некую совокупность интеллектуальных продуктов

, в ре-

зультате чего выстраивается принципиально новая теория исторического по-

знания.

Сторонники когнитивного поворота отмечают особую значимость исследо-

ваний О. М. Медушевской, поскольку они связаны с такими основами европей-

ской истории и культуры, как рационализм, историзм, сциентизм и интеллек-

туализм

. О. М. Медушевская по-новому подошла к анализу проблем челове-

ческого поведения, которое сопровождается созданием интеллектуальных про-

дуктов. Она предложила критерии проверки получаемого знания, введя поня-

тие опосредованного информационного обмена, иначе говоря, способности че-

ловека преобразовывать информацию из динамической (возникающей в живом

общении) в статическую (зафиксированную на материальных носителях)

Участники круглого стола, проведенного в Историко-архивном институте

РГГУ в ходе одной из конференций, отметили, что когнитивная история ста-

новится важнейшим теоретико-методологическим направлением

. Любой на-

учный текст необходимо изучать с учетом когнитивного и социокультурного

контекста, поскольку его смысловая структура может быть представлена как

объемная, многомерная система

Методологические повороты меняют логику традиционного исторического

мышления. Иные науки, помогающие историку расширить его представления

о том, как и почему действовали в прошлом его персонажи, создают ситуацию

определённого конфликта. Его можно именовать конфликтом интерпретаций,

конфликтом методов, конфликтом понятий, но суть от этого не меняется: в лю-

бом случае происходит явное усложнение работы историка, к которому готовы

далеко не все.

Возможно, что и по этой причине некоторые историки своеобразно отно-

сятся к методологическим поворотам. Так, Н. Б. Селунская относится к ним

весьма настороженно, если не сказать, негативно. Постмодернизм она ква-

лифицирует как такой «исторический и лингвистический поворот», который

разрушает «основы профессиональной научной деятельности историка»

. Ан-

тропологический подход и культурологическую составляющую исторического

знания Н. Б. Селунская называет «растаскиванием истории в разные стороны».

А новые предметные области истории, возникшие в результате методологиче-

ских поворотов, она считает «незаконнорождёнными»

. В противовес этому

автору, Б. Г. Могильницкий, называя вызов постмодернизма «субъективным

«Подвижный фронтир»...

поворотом», оценивает его достаточно высоко, особенно в плане сближения

гуманитарных и естественных наук

Антропологический поворот во Франции начинался со школы «Анналов», в

ФРГ он стал явлением только в 80–90-е гг. ХХ в. Причиной антропологическо-

го «поворота» немецкий автор К. Вульф считает растущий скепсис по поводу

социальных функций гуманитарных наук

. Антропологический поворот ока-

зал существенное воздействие на самосознание профессиональных историков.

Они стали применять в своих исследованиях антропологическое понятие куль-

туры как определённого способа коммуникаций

. По мнению Б. Г. Могиль-

ницкого, благодаря антропологическому повороту существенно обогатилось

сочетание в историческом исследовании макро- и микроподходов

. Он также

обратил внимание на то, что уже М. Вебер предполагал возможность такого

влияния антропологии, признавая успехи этой науки. При этом Вебер еще не

видел «пути для того, чтобы точно определить или даже положительно выяс-

нить вклад антропологии»

Некоторые авторы считают антропологизацию истории одним из истоков

лингвистического поворота

. В качестве своеобразного ответа на постмодер-

нистский вызов лингвистический поворот увеличил риторический пласт исто-

рического текста, изменил способы исторического объяснения и историческо-

го понимания. Й. Рюзен пишет о возникновении нового понимания истории:

она стала «лингвистическим артефактом». Более того, поставлена проблема

«языка как метафоры»

. Лингвистический поворот словно бы призвал исто-

риков лучше вчитываться в тексты: «…в последние десятилетия лингвистика,

более чем другие дисциплины, сделала для изучения того, как функционирует

сознание исследователей, занимающихся социальными науками»

Суть изменений, произошедших в историческом познании благодаря линг-

вистическому повороту, М. А. Кукарцева называет движением от формулы

«история – это учёность, добавленная к искусству» к формуле «история – это

искусство, добавленное к учёности»

. Историк вынужден размышлять над тем,

какая дефиниция некоей исторической концепции даст лучшее и оптимальное

понимание прошлого. Этот поворот показал историку необходимость выбора

таких языковых оборотов, которые помогают избегать трюизмов и одновре-

менно углубляют наше понимание прошлого.

Лингвистический поворот включает в себя разнообразные теоретические

ориентации. В американской историографии он распространился под влияни-

ем постмодернистской критики. Американские авторы подчеркнули, что ри-

торику нельзя считать только декором исторических сочинений, она не только

необходима, но и абсолютно отличается от риторики естественных наук. Эм-

пирические убеждения в том, что опыт – единственный путь к истинному зна-

нию, были подвергнуты сомнению. Возникало представление о том, что язык

историка не менее важен в стремлении к надежному знанию, особенно с учетом

ницшеанского афоризма об истинах как неопровержимых заблуждениях

Особенно подробный европейский отклик эти идеи получили в трудах Ро-

Лаптева М. П. Интеллектуальный контекст...

лана Барта. Он предложил считать нарратив не только и даже не столько опи-

сательным, сколько объяснительным феноменом и уточнил, что исторический

дискурс – это воображаемая конструкция. Именно поэтому «понятие истори-

ческого “факта” у разных мыслителей вызывало к себе недоверие»

. Барт во

многих работах настаивает на том, что исторический дискурс не следует реаль-

ности, а лишь обозначает её. Надо отметить, что прежде (до Барта) под дис-

курсом понимали только устную речь, отличая ее от письменного текста. Барт

назвал эффект реальности иллюзией, которая заменяет реальность

. При этом

возникает огромная энергия заблуждений, проявляющаяся в обилии и даже

изобилии деталей в исторических сочинениях. Барт называет множество не-

значительных деталей «роскошью нарратива», совершенно не обязательной и

«скандальной» со структурной точки зрения. Совместными усилиями Р. Барта,

М. Фуко и Ж. Дерриды был завершён лингвистический поворот, объявивший,

что «нет ничего вне текста».

Согласно Деррида, гуманитарные науки используют две разных стратегии

при интерпретации текста. Первый способ – это попытка расшифровать некую

истину, заключённую в тексте. Второй способ – это своеобразная «игра» с тек-

стом. Предлагая операцию вычёркивания, Деррида проводит деконструкцию

понятий: «перечёркнутое слово можно прочитать, оно не скрылось, не вымара-

но полностью, но его функция и значение изменились»

. Тем самым Деррида

предлагает другие приёмы работы с текстом, подвергая дискурс «всевозмож-

ным искривлениям и сжатиям»

. Можно ли считать деконструкцию новым

методом интерпретации? «Процедура “деконструкции” означает чтение текста

вопреки его очевидному смыслу, то есть выявление противоположных понятий,

оппозиций и аргументов, подавленных, не артикулированных в текстах»

. Лю-

бая возможная интерпретация не будет аналогична оригинальному тексту, что

лишний раз подчеркивает историчность всех понятий и мыслительных схем.

В пространстве лингвистического поворота немало сделано и отечествен-

ными мыслителями. М. М. Бахтин подчеркнул роль текста как объекта иссле-

дования и мышления: «…там, где человек изучается вне текста и независимо

от него, это уже не гуманитарные науки»

. Историк З. А. Чеканцева обнаружи-

ла интересную связь хронологических и лингвистических аспектов нарратива,

позволяющих приблизить прошлое к настоящему, то есть к читателю истори-

ческого труда

Установка, при которой история снова стала пониматься как особая область

литературы, определяет историописание как особый способ литературной ра-

боты. Его особенность состоит в том, что «воображение историка играет фак-

тами, почерпнутыми в свидетельствах, и наполняет их новыми значениями в

ходе создания текста»

. Плюсы и минусы этой установки отчётливо видны в

работах Х. Уайта. Создав концепцию «эстетического историзма», Уайт не от-

казался и от постулатов «научной истории». Он считал, что историк, увлечён-

ный образными возможностями литературной работы, не должен забывать и о

суровости естествознания.

«Подвижный фронтир»...

В книге «Метаистория» Уайт доказывает, что историческое исследование

и нарратив не исключают друг друга. Забавно, что в работе, которую многие

считают завершением лингвистического поворота, сам этот термин даже не

упоминается. Возможно, этот парадокс связан с тем, что Уайта вдохновляла не

столько философия языка, сколько теория литературы. Из литературы в науку

пришло и существенное увеличение роли читателя в моделировании смысла.

Так, например, художественная структура текстов В. Набокова позволяет чита-

телю самому моделировать и ситуацию, и героя, и точку зрения на них

Культурный или культурологический поворот историческая наука соверши-

ла в самом конце ХХ в. Американский историк Алан Мегилл датирует «новую

культурную историю» появлением в 1989 г. коллективной монографии с ана-

логичным названием, но полагает, что она имеет глубокие корни в традиции

«Анналов» и в работах антрополога Клиффорда Гирца. Антропологические за-

нятия Гирца подтверждают, как нелегко отделять один «поворот» от другого.

«Поворотный» характер идей Гирца связан с тем, что он пытался изменить

отношение к историческим источникам, так как тексты, на его взгляд, также

вступают в социальное обращение. Гирц изучал разные формы культуры и от-

носился к ним, как к текстам. Его слова о том, что «антропологи исследуют не

деревни <…> – они исследуют в деревнях»

часто упоминают историки, при-

бегающие к микроанализу, при этом они даже не ссылаются на Гирца, а лишь

заменяют в этой фразе антропологов на микроисториков.

Некоторые авторы говорят о нескольких «культурных поворотах»

. Возвра-

щаясь к вопросу об их истоках, можно упомянуть роль социологии культуры

Пьера Бурдье, а также влияние «нового историзма» Стивена Гринблатта. Це-

лью новой культурной истории он считает одновременное «расширение соци-

альной истории и восстание против её господства»

По мнению Мегилла, поворот к культурной истории изменил методы изуче-

ния прошлого и расширил поле зрения историков

. С ним солидарна Л. П. Ре-

пина. Определяя методологическое значение культурного или культурологи-

ческого поворота, она считает, что, благодаря ему, произошли «радикальные

сдвиги в области исторической эпистемологии, в концептуализации самого

исторического знания, в оценке познавательных возможностей исторической

науки»

Время возникновения визуального поворота достаточно спорно. Его истоки

тоже можно увидеть на рубеже ХIХ–ХХ вв., когда технический прогресс дал

новые возможности для эстетических новаций в науке и искусствах. На мой

взгляд, визуальный поворот возникал в рамках культурологического подхода,

однако доказал свою самостоятельность. Доминирование визуальных аспектов

становится особенностью современной социальной действительности: социо-

логи отмечают простоту и доходчивость визуальной информации

Влияние визуального поворота на историческую науку проявляется в рас-

ширении источниковой базы и в появлении новых сюжетов или новых аспек-

тов прежних предметных полей в процессе изучения прошлого. Рецензенты

Лаптева М. П. Интеллектуальный контекст...

книги челябинского историка И. В. Нарского

уверены, что для приверженцев

визуального поворота она «может служить в качестве хрестоматии и учебного

пособия», так как автор подробно излагает и комментирует книги по пробле-

мам визуальных исследований, либо не переведенных на русский язык, либо

вышедших в малотиражных изданиях

Сопоставление результатов различных методологических поворотов, ве-

роятно, составляет сложную философскую задачу. Не претендуя, разумеется,

даже на попытку её решения, я лишь предполагаю, что само их обилие привело

к возникновению нового поворота, призванного хоть в какой-то степени сум-

мировать или синтезировать все итоги предыдущих поворотов. Я имею в виду

комплекс противоречивых суждений, получивший название прагматического

поворота, вокруг которого, по мнению Л. П. Репиной, группируются различ-

ные концепции

Прагматический поворот понимают совершенно по-разному: и как движе-

ние от социальной к социокультурной истории, и как синтез гуманитарного

знания с некоторыми пограничными достижениями естественных наук. В

первом случае прагматический поворот становится неотличим от культурного

поворота. Не случайно Б. Г. Могильницкий применительно к началу ХХI в.

фиксирует «движение от социальной истории культуры к культурной исто-

рии социального»

. Одним из классиков прагматического поворота считается

Жак Ревель. Почти десятилетие (с 1995 по 2004 г.) он был президентом Школы

высших социальных исследований в Париже – одного из самых престижных

академических заведений Франции. По его мнению, название ‘прагматический

поворот’ не связано с американским понятием ‘прагматизм’. Он видит суть

прагматизма в стремлении историков анализировать не системы, а конкретные

ситуации и конкретные объекты.

Другой авторитет современного прагматизма – французский философ Мар-

сель Гоше – сформулировал прагматическую парадигму, девизом которой ста-

ла идея сознательного действия субъекта. Гоше предположил, что в результате

прагматического поворота «история займёт ведущее место среди наук о чело-

веке, отвоевав его у этнологии и социологии»

. А ранг главной темы истори-

ческих сочинений Гоше был склонен отводить политике. По мнению историка

Бернара Лепти, прагматическая парадигма имеет собственно исторические, а

не философские и не социологические корни. Он видит их в установках чет-

вёртого поколения «Анналов», представители которого отказались от струк-

турализма и от поисков ментальных различий. Лепти делает упор на изучение

сознательных, а не бессознательных действий субъектов – участников событий

прошлого.

Идейным символом прагматической парадигмы нередко называют одного

из самых значительных философов ХХ в. – Поля Рикёра, уверенного в том,

что «одной из основных проблем современности является ответственность че-

ловека перед историей»

. Историки реализуют свою долю ответственности в

своей исторической практике и в методологических рассуждениях, близких к

«Подвижный фронтир»...

ней. При этом он склонялся к пессимистическому видению истории, считал,

что ее «нельзя полностью объяснить ни случайными пересечениями, ни эко-

номическими причинами, ни ментальностями»

. Употребляя термин ‘кризис

рассказа’, Рикёр понимал под ним отход современных историков от строго

нарративной формы исторического изложения. При этом он не призывал вер-

нуться к простой повествовательной форме. Историк, по Рикёру, «не является

простым нарратором: он раскрывает мотивы, по которым он считает какой-то

фактор – скорее, нежели некий другой, – достаточной причиной определённого

хода событий»

Прагматичность Рикёра хорошо видна в том, как он умел соединять, ка-

залось бы, непримиримые философские и логические течения. Мне импони-

руют многие суждения П. Рикёра. Например, о том, что задача истории не в

подчёркивании случайностей, а в сокращении их числа

. Рикёр выводил гер-

меневтическую проблематику из психологии – такой науки, которая ближе к

естественным наукам, нежели историческое познание. Возможно, что прагма-

тический поворот в духе П. Рикёра вдохнёт новую жизнь в некоторые установ-

ки позитивизма. Движение «назад к позитивизму» отмечено и во Франции, и

в англосаксонском мире, и в России, что можно объяснить некой усталостью

от постмодернизма: появилась возможность «отдохнуть» от идеологии и от

«химер великих нарративов». Однако прагматическая парадигма, по мнению

Д. Хапаевой, не смогла создать «метод, тиражирование которого с универси-

тетских кафедр дало бы в руки тысяч выпускников <…> орудие для анализа

общества»

. Тем не менее, некоторые крупные российские историки обратили

внимание на достоинства прагматического поворота. Так, Ю. Л. Бессмертный

увидел в нем возможность реконструировать индивидуальные стратегии от-

дельных участников исторического процесса, исходя не из их принадлежности

к какой-либо социальной группе, а учитывая его «прагматическое положение»,

то есть индивидуальные особенности

На одной из конференций РОИИ, специально посвящённой теоретическим

вопросам исторической науки, прозвучало несколько вариантов комплексно-

го названия тех поворотов в методологии, которые повлияли на историческое

знание: эпистемологический

, парадигмальный

и собственно исторический

поворот

Между этими вариантами, естественно, есть различие. Так, Л. А. Бурганова

и В. И. Гольцов особое внимание уделяют влиянию постмодернистских (линг-

вистических) новаций, а Н. Б. Селунская в названии «исторический поворот»

объединяет воздействие культурного и антропологического поворотов. Кроме

того, под ним она понимает «поворот не только самой истории к собственному

предмету – человеку, но и социальных наук к истории»

Завершая размышления о комплексном воздействии на историческое зна-

ние различных методологических поворотов, я, как и Н. Б. Селунская, склонна

считать, что наиболее важные последствия для исторического познания имеют

антропологический и культурный повороты, принципиально меняющие харак-

Лаптева М. П. Интеллектуальный контекст...

тер работы историка. Даже лингвистический поворот, споры о котором про-

должаются, не вызвал к жизни новые исторические школы, сопоставимые по

своей значимости и влиянию со школой «Анналов», где, как уже было сказано,

лежат истоки антропологического и культурного поворотов.

И ещё одно заключительное размышление возникает в процессе анализа

влияния методологических поворотов: споры о них, безусловно, пробуждают

интеллектуальные страсти, сочетая рациональные и эмоциональные доводы,

что само по себе позитивно, независимо от результатов этих споров и этих по-

воротов.

Примечания

Смирнов В. П. О достоверности исторического знания // Новая и новейшая история.

2010. № 3.

Угланова И. А. Когнитивная семантика. Пермь, 2010. С. 14.

Медушевская О. М. Теория и методология когнитивной истории. М., 2008.

Медушевский А. Н. Когнитивно-информационная теория в современном гуманитар-

ном познании // Рос. история. 2009. № 4. С. 6.

Мининков Н. А. Рец. на кн. О. М. Медушевской // Диалог со временем. 2009. Вып. 28.

С. 359.

Медушевская О. М. : 1) Теория исторического познания. СПб., 2010; 2) Когнитивно-

информационная теория в социологии истории и антропологии // Социол. исслед.

2010. № 11.

См.: Рос. история. 2010. № 1. С. 131–166.

Баженова Е. А. В многомерном пространстве научного текста // Лингвистические и

эстетические аспекты анализа текста. Соликамск, 2001. С. 15.

Селунская Н. Б. Методологическое знание и профессионализм историка // Новая и

новейш. история. 2004. № 4. С. 25.

Там же. С. 29.

Могильницкий Б. Г. История исторической мысли ХХ века. Вып. 3. Историографи-

ческая революция. Томск, 2008. С. 4.

Вульф К. Антропология: история, культура, философия. СПб., 2007. С. 59.

Зверева Г. И. Обращаясь к себе : самопознание профессиональной историографии в

конце ХХ века // Диалог со временем. 1999. Вып. 1.

Могильницкий Б. Г. «Антропологический поворот» в свете антитезы макро- и ми-

кроисторических подходов // Диалог со временем. 2009. Вып. 28. С. 22.

Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 59.

Кукарцева М. А. Хейден Уайт и практика исторических исследований ХХ века //

Диалог со временем. 2008. Вып. 24.

Соколов А. Б. История тела. Предпосылки становления нового направления в исто-

риографии // Диалог со временем. 2009. Вып. 26. С. 199.

Копосов Н. Е. Хватит убивать кошек! Критика социальных наук. М., 2005. С. 22.

Кукарцева М. А. Лингвистический поворот в историописании // Вопр. философии.

2006. № 4. С. 44–48.

Ницше Ф. Веселая наука. М., 1999. С. 233.

Барт Р. Дискурс истории // Барт Р. Система моды. Статьи по семиотике культуры. М.,

2003. С. 438.

«Подвижный фронтир»...

Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994.

Беляева А. М. Деконструкция как особая стратегия интерпретации // Вестн. Моск.

Ун-та. Философия. 2008. № 1. С. 68.

Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000. С. 186.

Ровный Б. И. Введение в культурную историю. Челябинск, 2005. С. 138.

Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 281, 285.

Образы времени и исторические представления. М., 2010. С. 77.

Там же. С. 48.

Зайцева Ю. Ю. Проблема соотношения формы и содержания в творчестве В. В. На-

бокова // Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста. Соликамск, 2001.

С. 64.

Гирц К. Интерпретация культур. М., 2004. С. 30.

Дубина В. С. Указ. соч. С. 203–211.

См. об этом: Мегилл А. Историческая эпистемология. М., 2007. С. 314–315.

Там же. С. 69.

Репина Л. П. Историческая теория после «культурного поворота» // Диалог со вре-

менем. 2007. Вып. 20. С. 5.

Григорьева А. В. Понятие и феномен визуальной культуры // Вопр. гуманитар. наук.

2008. № 6. С. 338–340.

См.: Нарский И. В. Фотокарточка на память : семейные истории, фотографические

послания и советское детство (автобио-историо-графический роман). Челябинск,

2008.

Янковская Г. А. Анти-Хаксли, или миссия выполнима // Диалог со временем. 2009.

Вып. 28. С. 339.

Репина Л. П. Контексты интеллектуальной истории // Диалог со временем. 2008.

Вып. 25/1. С. 6.

Рабочие программы курсов. Томск, 2006. С. 157.

См.: Хапаева Д. Герцоги республики в эпоху переводов. М., 2005. С. 25.

Рикёр П. Память, история, забвение. М., 2004. С. 5.

Рикёр П. Время и рассказ. Т. 1. М. ; СПб., 2000. С. 199.

Там же. С. 216.

Рикёр П. Время и рассказ. Т. 1. С. 182.

Хапаева Д. Герцоги республики в эпоху переворотов. М., 2005. С. 147.

Бессмертный Ю. Л. Что за «Казус»? // Казус. Индивидуальное и уникальное в исто-

рии. М., 1997.

Бурганова Л. А. Эпистемологический поворот в социогуманитарном знании: от про-

рочества к экспертизе // Теории и методы исторической науки : шаг в ХХI век. М.,

2008.

Гольцов В. И. Методология интеллектуальной истории как способ преодоления кри-

зиса исторической эпистемологии // Там же.

Селунская Н. Б. «Объяснение» национальной истории в условиях «исторического

поворота» // Там же.

Там же. С. 192.