Золоева Л., Порьяз А. Мировая культура: Древняя Греция. Древний Рим
Подождите немного. Документ загружается.
Легкость и изящество языка, остроумные наблюдения и юмор
“Любовных элегий” сразу снискали их автору большую популярность и
славу, так что зависть, по признанию самого Овидия, “не терзала его
зубами при жизни”. По содержанию к “Любовным элегиям” примыкают
“Героиды” – послания-письма мифических героинь, покинутых своими
мужьями и возлюбленными – Пенелопы, Медеи, Ариадны, Федры и
других. Уже в этих произведениях Овидий дает несколько полезных
советов, как покорить сердце женщины – тема, которой будет
посвящена его “Наука любви”. В этой шутливой поэме, пародирующей
дидактический эпос, “наставник любви” Овидий рассказывает о том,
как богиня Венера приказала ему “научить людей искусству любить”. В
том же шутливо-пародийном стиле выдержаны “Косметические
средства”, призванные помочь римлянкам приукрасить себя, и
“Средства от любви”, своего рода ответ на откровенное легкомыслие
“Науки любви”.
Во всех произведениях первого периода Овидий дает яркие и
подробные картины повседневного быта римлян, рисуя интересные
типы всевозможных светских франтов, вольноотпущенниц –
полусветских дам, потеснивших римских матрон, и самих благородных
римлянок.
Самое крупное произведение поэта – “Метаморфозы” – состоит
из 15 книг, содержащих увлекательные рассказы из греческой
мифологии, начиная с зарождения мира. Все они объединены единой
темой “превращений”, так же как и мифы, изложенные в последних
книгах и связанные с римской тематикой. Таким образом,
“Метаморфозы” начинаются с превращения хаоса в видимый мир, и
заканчиваются катастеризмом божественного Юлия – превращением в
яркую звезду Юлия Цезаря.
Одновременно с “Метаморфозами” Овидий работал над
“Фастами”, произведение, в котором, основываясь на астрономических
исследованиях, антикварных сведениях и дате календаря, он пытается
рассказать о происхождении различных праздников и дать объяснения
обрядам, многие из которых римляне уже успели забыть. В «Фастах»
Овидий словно извиняется перед Августом за легкомыслие своих
первых произведений и стремится угодить его политике возрождения
старинных нравов и обычаев.
Произведения последнего периода, хоть и наполнены
многочисленными жалобами и унизительными, заискивающими
просьбами, со всей глубиной изображают подлинные переживания и
чувства Овидия, его отчаяние при мысли о покинутых друзьях и жене,
его трогательный лиризм по отношению к Риму, его тоску по любимому
городу.
Из всех римских авторов Овидия, пожалуй, чаще других
«перепевали» авторы более поздних времен. По популярности с ним в
Средние века может сравниться только Вергилий. Певец и наставник
любви стал крупнейшим авторитетом для трубадуров. В эпоху
Возрождения “Метаморфозы” были одним из самых известных
античных произведений, вдохновившим поэтов и художников того
времени на создание подлинных шедевров мировой литературы и
искусства.
В “золотой – для поэзии – век” римской литературы нашлось
место и автору прозаического сочинения – Титу Ливию, чья “История
от основания города” является ярким исключением на фоне общего в ту
эпоху упадка историографии и риторики.
Тит Ливий родился в 59 г. до н.э. в городе Патавий (совр. Падуя),
и умер в 17 г. н.э. – вот, собственно, и все, что о нем известно. Как
остроумно заметил один из исследователей творчества Тита Ливия,
“историк Рима не имеет истории”. Огромный труд этого историка без
истории состоял из 142 книг. До нас дошли лишь 35 из них, книги с I по
X и XXI-XLV. Утрата трех четвертей всего сочинения Тита Ливия тем
более огорчительна, что в ней излагалась новейшая, наиболее
достоверная и подробная история римского народа. Гибели не
дошедших до нас книг способствовали весьма серьезные
обстоятельства, и нам остается только порадоваться тому, что
сохранилось хоть что-то.
Главной причиной гибели книг был огромный объем сочинения,
которое приходилось переписывать и продавать по частям. Много
поспособствовали уничтожению труда Тита Ливия Калигула,
приказавший изъять “Историю” из всех публичных библиотек,
поскольку на его вкус она была “многословна и небрежна”, а также папа
Григорий I (IV в.), велевший сжечь все книги Ливия, так как в них было
“слишком много рассказов об идольском суеверии”.
На основании некоторых высказываний автора современные
исследователи делают вывод, что Ливий писал свое сочинение лет
сорок, то есть практически всю жизнь начиная с 33-34 лет.
История “От основания города”, которую, кстати, сам автор
называл “Анналами”, начинается с полулегендарных времен, когда
Эней с немногими оставшимися в живых троянцами прибывает в
Италию. В первых десяти сохранившихся книгах Ливий доводит
повествование до третьей Самнитской войны, то есть до 293 г. до н.э.
Книги XXI-XLV охватывают период от второй Пунической войны (218
г. до н.э.) до триумфа Эмилия Павла в честь окончания третьей
Македонской войны (167 г. до н.э.).
Первое, что бросается в глаза современному читателю Тита
Ливия, это обстоятельное изложение необычайных явлений
(“продигий”), предшествовавших тому или иному событию. Вот
примеры некоторых из них: “Из Анагнии сообщили в этом году о двух
чудесах: на небе был виден факел, и корова говорила; ее содержат на
общественный счет. В Минтурнах также в эти дни небо казалось
пылающим. В Реате шел каменный дождь. В Кумах в храме три дня и
три ночи плакала статуя Аполлона. В Риме двое храмовых сторожей
донесли: один – что в храме Фортуны несколько человек видели змею с
гребнем, другой – что в храме Первородной Фортуны было два
различных чуда: на дворе выросла пальма, и среди бела дня шел
кровавый дождь”.
Столь пристальное внимание Тита Ливия к продигиям как к
проявлениям воли божества вовсе не объясняется его фатализмом и, тем
более, суеверием. У него, как у хорошего, тонкого писателя, при
изложении древних событий и образ мыслей становится древним, о чем,
кстати, он сам как-то обмолвился. Кроме того, продигии, которые с 249
г. до н.э. сенат поручил понтификам тщательно записывать, были своего
рода историческими фактами и подлинными документами,
свидетельствовавшими о настроениях народа.
Правдивость и беспристрастность историка для современников
Тита Ливия считались свойствами само собой разумеющимися, и
потому оценивались невысоко. Со времен Саллюстия римляне были
приучены рассматривать исторический труд в первую очередь как
произведение художественной литературы. История должна быть
увлекательной и интересной, написанной ярким, выразительным
языком. Тит Ливий нисколько не уступал в этом Саллюстию, но в
отличие от своего предшественника, писавшего сжато и кратко, он был
“плавен и многоречив”. Квинтилиан, охарактеризовав стиль Ливия как
“молочное обилие” (не совсем понятная для нас похвала), приводит
один из примеров его “многословия”: “Послы, не добившись мира,
ушли обратно домой, откуда пришли”. Ливий нигде не анализирует
описанные им события, и это является еще одним подтверждением
тому, что он был историком-литератором, а не исследователем, в
отличие от, например, Фукидида.
Эпоха Империи
Творчество Тита Ливия многие исследователи рассматривают
как переход от “золотого века” к “серебряному”, когда после
долговременного правления двух первых императоров окончательно
укрепился новый государственный порядок, и все последующие
правители Рима могли, наконец, позволить себе сбросить маску
лицемерия, не прикрываясь отныне приверженностью республиканским
традициям. Деспотизм проявил себя теперь во всей своей ужасающей
мощи, и, не считаясь ни с кем и ни с чем, созидал и разрушал, возвышал
и низвергал в пропасть по собственному произволу. “Римское общество,
– пишет В.И.Модестов в своих лекциях по римской литературе, – следуя
тону, подаваемому из Палатинского дворца, представляло в то время
картину распущенности нравов, смотря на которую мутится ум и
теряется вера в достоинство человеческой природы”.
Однако надо отдать должное Калигуле, Клавдию и Нерону (а
именно о времени их правления идет сейчас речь) – к многочисленным
порокам и недостаткам этих императоров никак нельзя причислить
последовательные, систематические гонения на литературу. Напротив,
каждый из них старался содействовать (пусть на свой, весьма странный,
манер) развитию литературного процесса, который после “глухого
молчания” времен Тиберии действительно значительно оживляется.
Очевидно, не должно вызывать удивления, что в ту эпоху смут и
беспорядков образованная часть римского общества с великим
увлечением предалась философии. Не должно удивлять и направление
философии, ставшее тогда особенно популярным – стоицизм, постулаты
которого как нельзя лучше подходили ко времени, когда жизнь
человеческая не ставилась ни в грош. Важнейшим представителем этого
направления в римской литературе стал Сенека.
Луций Анней Сенека, сын известного ритора, родился в
Испании, в римской колонии Кордуба (совр. Кордова). Вскоре после его
рождения (точная дата неизвестна) семья переехала в Рим, где Сенека,
получив прекрасное образование, поступил на государственную службу.
Блестяще начинавшаяся карьера прервалась ссылкой на Корсику:
Сенека был оклеветан женой императора Клавдия Мессалиной. В
ссылке он и обратился к занятиям философией, позволившим ему
впоследствии стать ведущей фигурой римского стоицизма. Из ссылки
Сенека был возвращен второй женой Клавдия Агриппиной, сделавшей
философа наставником своего сына Нерона. Довольно скоро Сенека
вынужден был признать полное свое бессилие перед необузданностью
молодого императора. Он удалился от дел, а затем в 65 г. н.э. был убит
по приказанию бывшего воспитанника, заподозрившего Сенеку в
участии в Пизоновом заговоре.
[Илл. – Так называемый портрет Сенеки. Стр. 588]
Влияние Сенеки на литературу своего времени было
исключительно велико: по заверениям Квинтилиана, молодые люди в
Риме тогда одного только Сенеку и читали. Его перу принадлежат
произведения самых разнообразных жанров – речи, небольшие
стихотворения, трагедии, философские рассуждения, многие из которых
в значительной степени сохранились до наших дней. Наибольшую славу
снискали Сенеке его философские сочинения и драмы, отличавшиеся
одной характерной особенностью: они были предназначены не для
постановки на сцене, а для чтения. В связи с этим, несмотря на всю
внешнюю атрибутику (сюжеты, заимствованные у греческих трагиков,
строгое соблюдение правил о трех лицах в диалоге и даже хор, которого
не было у ранних сочинителей трагедий в Риме), несмотря на всю
греческую внешность, трагедии Сенеки ничего общего не имеют с
трагедиями Софокла или Еврипида. По сути дела, это те же
философские трактаты, полные длинных рассуждений о превратности
судьбы, облеченные в форму драмы.
Среди многочисленных философских сочинений Сенеки особого
внимания заслуживают трактаты “О счастливой жизни”, адресованный
старшему брату писателя, “О кратковременности жизни”, в котором
Сенека очень подробно исследует вопрос о благоразумном
употреблении времени, и сочинение “О благодеянии”,
рассматривающее один из важнейших предметов нравственной
философии. Главной темой произведений Сенеки-философа являются
те или иные положения стоицизма, касающиеся способов достижения
нравственного величия и вопросов добродетели – высшего блага,
которое одно делает людей счастливыми.
Кроме прозаических произведений философского содержания,
до нас дошло небольшое сочинение, известное под названием
“Отыквление”. Это необычайно едкая сатира, написанная по поводу
смерти Клавдия, которому, согласно Сенеке, вместо апофеоза, то есть
присоединения к сонму бессмертных богов, предстояло превращение в
тыкву, считавшуюся у римлян символом глупости.
Приверженность Сенеки принципам стоической философии
оказала самое непосредственное влияние на посмертную судьбу его
произведений. Христианские писатели, усвоившие стоическую
мудрость, перенесли имя Сенеки в Средние века, а начиная с эпохи
Возрождения и вплоть до XVIII века не было такого моралиста,
который не сослался бы на авторитет римского философа.
К его литературной школе принадлежал виднейший поэт эпохи
Нерона, второй после Вергилия представитель эпической римской
поэзии - Лукан, племянник Сенеки, сын его младшего брата. За свою
короткую жизнь Лукан успел написать одно-единственное
произведение - большую поэму о гражданской войне “Фарсалия”.
Несчастье Лукана состояло в том, что его поэтический дар был
непревзойденно выше более чем скромных опытов Нерона в
стихосложении. Император, страстно любивший поэзию и театр, столь
же страстно ненавидел своих соперников в этих видах искусства. Нерон
запретил Лукану выступать перед публикой с декламацией своих
стихов. Оскорбленный молодой человек незамедлительно пополнил
ряды участников заговора Пизона.
На двадцать шестом году жизни, в 65 г. н.э., после того, как
заговор был раскрыт, Лукан умер, испросивши право самому выбрать
род смерти: по обычаю свободных людей своего времени, он вскрыл
себе вены и, умирая, по обычаю поэтов, декламировал стихи из своей
“Фарсалии”.
Следующей жертвой Нерона стал один из популярнейших в
новое время античных писателей Петроний, автор романа “Сатирикон”
– уникального в своем роде произведения римской литературы. Роман
этот, собственно, представляет собой книгу сатир (откуда и идет более
позднее, чем сама книга, название), по большей части разрозненных,
слабо связанных меду собой, обычно без начала и без конца, с тремя
сквозными персонажами – вольноотпущенниками, праздно
шатающимися от города к городу. Обо всех их приключениях (порой
забавных, порой весьма гнусных) рассказывается стихами и прозой,
живо и талантливо, с единственной целью: доставить читателю
развлечение, а ни в коем случае не наставлять и не изобличать, как то
свойственно сатире.
Об авторе “Сатирикона” есть только одно свидетельство у
Тацита, вызвавшее немало споров, так как Тацит нигде не упоминает,
что его Петроний Арбитр, законодатель вкусов при нероновом дворе, и
есть тот самый Петроний, который написал “Сатирикон”. Вот что
пишет о нем Тацит: “Он проводил день во сне, а ночь посвящал
обязанностям и утехам жизни. Как другим доставила славу
деятельность, так ему беспечность, но он не считался гулякой или
мотом, как многие из расточающих свое состояние, а человеком
умеренных удовольствий... Он был принят Нероном в число самых
близких приближенных в качестве арбитра в деле изящного вкуса, так
что Нерон не считал ничего приятным... если раньше не одобрил того
Петроний.”
Завидная участь Петрония не давала покоя прочим особам,
приближенным к императору. Его оклеветали. Петроний, не дожидаясь
решения своей участи, или, как пишет Тацит, “не желая оставаться
между страхом и надеждой”, вскрыл себе вены. “Он не слишком
поспешно лишил себя жизни и, смотря по желанию, то перевязывал
жилы, то вновь открывал их и разговаривал с друзьями, но не о
серьезных вещах..., не о бессмертии души и мнениях философов, а
слушал маловажного содержания поэтические произведения и легкие
стихи... Он пообедал и лег спать, чтобы смерть его, хотя и
принужденная, походила на естественную”.
Через год после смерти Нерона верховная власть в Риме перешла
к Веспасиану, первому представителю династии Флавиев. Двадцатью
годами правления Веспасиана и Тита – годами долгожданного мира и
спокойствия в Империи – римская литература “воспользовалась” в