Жураковский Г.Е. Очерки по истории античной педагогики

Подождите немного. Документ загружается.

Вот мол, забота тебе. А кончится год, получай-ка,

Сколько эа день собирает с толпы победитель из цирка» *.

Внешним выражением недовольства многих грамматиков своим

положением было то, что наиболее выдающиеся среди них, не

удовлетворяясь тою ролью, какую им приходилось играть, стре-

мились включить в круг преподаваемых ими предметов вопросы

риторики и, таким образом, поднять свою школу на следующую

ступень, за что их осуж-

дает Квинтилиан, как

мы увидим далее.

Риторические

школы.

По окончании грамма-

тической школы, для

представителей «золо-

той» римской молодежи

открывался путь в гре-

ческие, латинские и

смешанные риториче-

ские школы. (В отдель-

ных случаях в ритори-

ческие школы поступали

и после соответствую-

щей домашней подготов-

ки,

пример чего мы

видим хотя бы в том

учебном пути, по кото-

рому прошел Плиний

Младший.)

Число лет пребыва-

ния в риторических

шко-

лах охватывало обык-

новенно три-четыре года

и прерывалось на сере-

дине пути военною

службой, которая для

молодежи сословия нобилей и привилегированной части сословия

всадников равнялась одному году (в том случае, если моло-

дой человек хотел сохранить за собой все права и преимуще-

ства, вытекающие из его сословного положения).

Относительно программ риторических школ изучаемой эпохи

достаточно заметить следующее.

Рис. 62. Надгробный памятник Квинта

€улъпиция Максима (участника литератур-

ного состязания в Риме 94 е. и. э., умершего

от

переутомления в возрасте

11л. 5 м.4 дн.).

Картина, рисуемая Ювеналом в седьмой сатире (213—343), в доста-

точной степени мрачна. Было бы, однако, несправедливым не остановиться

и на свидетельствах несколько иного характера.

Так, мы внаем, что известный писатель II в. н. э. Авл Геллий (на ко-

торого в этой работе даны неоднократные ссылки) сохранил ва многие го-

ды хорошие отношения со своим учителем в римской грамматической школе,

Сульпицием Апполинарнем, о котором он вспоминает в своих «Аттиче-

ских ночах» («Noctes Alticae», VII, 6. Щ и к которому он нередко и в своей

362

Тот курс занятий, который предстояло пройти в этот период

времени специально по риторике, уже в первое столетие импера-

торской эпохи принял устойчивую форму и распался на три

отдельные области, находящиеся, однако, в тесной взаимной

еияаи: теорию красноречия, чтение и изучение классиков и практи-

ческие упражнения.

Что касается теории красноречия, то наиболее яркий пред-

ставитель римского красноречия I в. императорской эпохи, Квин-

тилкан, склонен был рассматривать риторику как своеобразное

ti/vYj — искусство, обозначая ее как ars или scientia bene

dicendi — определение, встречавшее, впрочем, возражения уже

в древности.

Относительно классиков следует иметь в виду, что в греческих

риторических школах читали, кроме Гомера,—Демосфена, Геро-

дота, Фукидида, Исократа, Лисия, Менандра; в латинских,

чполо которых постепенно росло за счет греческих, анализировали

прежде всего Цицерона, который в риторических школах занимал

место, аналогичное Вергилию в школах грамматических (на это

именно и указывает Марциал в 56 эпиграмме своей пятой книги

(3—5),

где он устанавливает соответствие школ риторов — «кни-

гам Цицерона», а школ грамматиков — «книгам Марона», т. е.

Вергилия).

Кроме Цицерона в риторических школах читали также Ливия,

а кое-когда Горация и того же Вергилия, причем по поводу по-

следнего вели ученые дискуссии — не следует ли его рассматри-

вать не только как поэта, но и как оратора.

Вообще выбор авторов для чтения в той или иной риториче-

ской школе находился в прямой зависимости от литературных

направлений и вкусов данного ограниченного исторического

периода, на годы и даже месяцы которого приходился этот

выбор. Такое утверждение является, конечно, одинаково пра-

вильным как для риторических, так и для грамматических

школ.

Что же касается отдельных приемов, положенных в основу

•этого по существу литературного образования, то в данном

случае важную роль играли переводы как с греческого языка

на латинский, так и обратно — с латинского на греческий. Па-

раллельно и вслед за подобными переводами иногда приступали

дальнейшей жизни обращался за советами и указаниями в сомнительных

случаях.

Попутно, не лишне отметить, что история сохранила нам имя одного

грамматика, сумевшего проявить в данное время чувство самоуважения

и даже некоторый героизм пред лицом императора.

В данном случае я имею в виду сообщение Светония (De gramm., 22)

о том, что грамматик Марк Помпоний Марцелл осмелился гордо заявить

императору Тиберию, употребившему необычайное слово в своей речи:

«Tu einim Caesar, civitatem dare potes hominibus, verbo non potes»,

* • e.

, «Ты император, можешь давать право гражданства людям, а не слову».

363

к составлению сочинений подражательного характера, образцо-

вых писем и к опытам в стихотворстве.

Яркое описание совокупности этих приемов, сопровождаемое

характерными для условий времени и места дидактическими ука-

заниями, мы находим в одном из писем Плиния Младшего, адре-

сованном автором некоему молодому человеку по имени Фуску,

ставящему своей целью углубить и расширить круг своих знаний.

«Полезно, — пишет Плиний Младший, — во-первых, пере-

водить с греческого на латинский и с латинского на греческий:

подобными упражнениями приобретается чистота и блеск выра-

жений, обилие фигур, сила слова. Кроме того, вследствие подра-

жания образцовым писателям, является и у самого способность

изобретать подобные же мысли. Далее, что можно не заметить

и опустить при чтении, то не может ускользнуть при переводе:

приобретаются понимание и правильный вкус. Нисколько не

вредит писать так, как будто ты состязаешься с тем писателем,

которого прочитал: написав в том порядке, как ты запомнил,

содержание прочитанного, и, прочитав напиоанное тобой, следует

сравнивать и тщательно обдумывать, что лучше написано у тебя

и что у того автора, с которым ты состязаешься. И большой для

тебя будет восторг, если ты написал что-нибудь лучше; с другой

стороны, большой стыд, если все написал

он"*

лучше. Иногда

можно выбирать особенно замечательные места из известного

сочинения и состязаться с этими отборными местами; правда,

состязание смелое, но не безумное, потому что ведется тайно,

и мы знаем много таких людей, которым подобные состязания

принесли большую пользу. Не предаваясь отчаянию, они, на-

конец, превзошли тех, которым осмеливались только подражать.

Когда забудешь что-нибудь из своего сочинения, можешь снова

перечитать его, причем одни места можно удержать, а другие

зачеркнуть, иное прибавить, иное исправить. Конечно, все это

трудно ив высшей степени скучно, но зато плодотворно, и именно

вследствие самой своей трудности... Знаю, ты теперь с особенным

усердием упражняешься в речах; я бы не советовал тебе постоянно

упражняться в этом задорном и как бы воинственном слоге;

подобно тому, как земля засевается попеременно разными семе-

нами, так и умы наши укрепляются то тем, то другим размышле-

нием. Желаю, чтобы ты когда-нибудь занимался и каким-нибудь

отделом из истории, чтобы ты тщательно писал письма. Не мешает

иногда давать себе некоторый отдых и развлечение стихотворе-

ниями, не говорю, непрерывными и длинными, так как это можно

делать только при полном досуге, а игривыми и краткими, достав-

ляющими приятное развлечение при всяких занятиях. Стихо-

творения называются забавой, но они иногда доставляют своим

авторам такую же славу, как и серьезные произведения. Эти

мелкие произведения удивительным образом возбуждают дух

и в тоже время дают ему отдых, причем составление мелких

стихотворений приносит нам такую же пользу, как и сочинение

больших пьес. Когда нам надоедает неизбежное соблюдение

364

метра, мы с величайшею готовностью принимаемся писать то,

чТ

о легче»

Присматриваясь к этим советам Плпния, мы видим в ни.:

отчетливо те самые дидактические каноны, которые были воспри-

няты, позднейшею педагогикою эпохи Возрождения, приобрели

особое право гражданства в иезуитской школе и стали предметом

суровой критики только в сочинениях Рабле, Монтеня и Локка.

На основе охарактеризованной расширенной литературной

базы в риторических школах переходили к практическим упраж-

нениям

красноречии. """••'

Первая ступень этих упражнений носила в римской школе

название «контраверзий» (contraversiae) и сводилась к инсце-

нировке судебного процесса, в котором учащиеся выступали то

в качестве обвинителей, то в роли защитников.

Это было "бы не так уже плохо, если бы эти практические

упражнения при всем своем разнообразии не обнаруживали

бы с течением времени отчетливой тенденции к постепенному

омертвению и нарастанию искусственности по мере укрепления

самодержавного режима

. Если даже в конце республиканской

эпохи сравнительно широкая и разнообразная общественная

жизнь давала много ярких примеров для таких упражнений,

позже ее все более суживающийся и мелеющий поток заставлял

руководителей риторических школ прибегать к искусственным

примерам.

В самом деле, чему практически ценному могли научиться

будушде общественные деятели, разбирая такие «казусы»:

Мать теряет любимого сына, который постоянно является

ей во сне, о чем она и сообщает мужу. Тот обращается к закли-

нателю. Последний при помощи своих чар добивается того, что

умерший перестает являться матери, для которой это является

новым горем, и последняя жалуется на мужа в суд.

Или:

Некто явился во дворец с целью убить тирана, но, встретив

только его сына, убил последнего. Узнав об этом, тиран лишил

П л и н и й Младший, VII, 9. Перевод дан по тексту исследо-

вания II. Гвоздева, «Образованность и литературные нравы в римском

обществе времен Плиния Младшего». «Журн. Мин. Нар. Просвещения»

X, 1873, стр. 95—96.

В данном случае мы имеем основания снова сослаться на «Диалог

об ораторах» Тацита. С тонкой иронией один и8 участников этого диалога,

Матерн, который, конечно, высказывает мысли самого Тацита, говорит

о тех благополучных временах, когда Август «умиротворил красноречие,

как и все остальное» (гл. 38):

«Как наименее практики и выгоды, — говорит Матерн, — имеет

медицинское искусство у тех народов, которые пользуются крепким вдо-

ровьем и обладают сильными организмами, так и ораторская слава меньше

и темнее среди добрых нравов и людей, расположенных к повиновенью

управителю. Какая нужда теперь в продолжительных диспутах в сенате,

когда' благонамеренные тотчас соглашаются. К чему теперь час

к народу, когда государственными делами заведуют не невежд!

а мудрейший и один...» (21, 41). Ср. В. Модестов, Тацит

нения, СПБ 1864, стр.

50—51.

себя жизни. Спрашивается — справедливы ли требования убий-

цы — выдачи ему награды за смерть тирана

Последняя тема особенно характерна.

Формально она возвращала мысль к далекому времени Гар-

модия и Аристогейтона, кажущихся уже безвредными в силу

своей отдаленности в эпоху Империи, по сути же она являлась

типичным бесплодным и бесцельным «казусом».

Вторая ступень упражнений состояла в приобретении навыка

произносить короткие публичные речи в легкой_ изящной форме,

причем темы для таких речей'выбирались салше разнообразные^

Одна из них сводилась к тому, что следовало дать в возможно

более сжатой форме свою автохарактеристику перед воображае-

мой аудиторией.

Только третья ступень имела реальные установки и своди-

лась к практике судебных выступлений, примеры которых бра-

лись из действительной жизни. '

Зато последняя, четвертая, ступень снова возвращалась

к дисто искусственным схемам изучения приемов произнесения

обширных торжественных речей перед большой аудиторией та

темы очень далекие от реальноЙ~жизни и преследующие только

общие цели политического воспитания учащихся в духе интере-

сов господствующего класса, например тема: <<Следовало ли Але-

ксандру вступить в Вавилон, несмотря на предостережение про-

рицателя?» и т. д.

На каждой из описанных ступеней успешными считались те

речи, которые были наполнены цитатами из древних и новых

писателей, патетическими восклицаниями и т. д.

То отрицательное отношение, которое встречали в своей

работе риторические школы со стороны широких кругов римского

нобилитета, нашло свое отражение в римской литературе I и II вв.

Так, Петроний, придворный императора Нерона и знаменитый

автор «Сатир», в одной из них дает такую характеристику совре-

менных ему риторических школ: «Я думаю, что в школах маль-

чики делаются глупыми потому, что не видят и не слышат в них

ничего полезного... кто получает такую пищу, тому также трудно

Таково именно содержание сочинения Лукиана «Тираноубийца»,

представляющего типичное школьное упражнение.

На содержание некоторых из подобных тем указывает Ювенал в своих

сатирах. Так, в первой сатире (16) вспоминается тема: Нужно ли Сулле

было оставаться диктатором («Сулле давали совет — спать спокойно, как

частные лица»). В седьмой сатире (162—164) приводится ряд школьных тем

о Ганнибале, размышляющем, «устремиться ли после сраженья в Каннах

на Рим или после дождей и гроз осторожно войско свое отвести, отсы-

ревшее от непогоды».

Об этой последней теме поэт вспоминает и в десятой сатире (166—167).

После этих замечаний мы можем понять обращение Ювенала в седьмой

сатире к Веттию, который, впрочем, не является историческим лицом, но

только типом ритора (150—151):

Ты декламации учишь. Какая железная щетка,

Веттий, нужна, чтоб твой класс, наконец, уничтожил тиранов?

3Q6

прийти в разум, как трудно благоухать человеку, живущему

на кухне»

Яркой иллюстрацией к этому общему утверждению Петрони»

может служить та картина занятий в риторической школе, ко-

торую рисует нам Ювенал в седьмой сатире (152—157):

Сидя читается речь, а потом то же самое стоя

Ритору класс преподносит, и тоже стихами поет он:

Теми же щами совсем убивают наставников бедных,

Что за оттенок, да что ва причина и корень вопроса

Далее, где бы усмотреть всевозможные стрелы ответов,

—

Всем ведь желательно внать.

Несколько позже к этому же вопросу — о печальном поло-

жении риторических школ — возвращается Тацит в своем уже

упоминаемом выше трактате «об ораторах».

«Уже особенные и специальные пороки этого города...—говорит

Тацит,

—

зарождаются, кажется мне, почти во чреве матери —

это страсть к актерам и любовь к гладиаторам и лошадям: за-

нятой и осаждаемой этими влечениями душе много ли остается

места для благородных наук. Сколько ты найдешь таких, которые

разговаривали бы дома о чем-либо другом. Какие другие раз-

говоры молодых людей мы слышим, если когда-нибудь входим

в школу? Даже и учителя не ведут со своими слушателями обычно

никаких других разговоров, ибо они привлекают к себе учеников

не строгостью дисциплины и не доказанностью на опыте своего

таланта, а заискивая поклонами (у родителей) и прельщая детей

лестью. Уже не упоминаю о том, как плохо учат наших детей

настоящим началам литературы, как мало знакомят их с лучшими

писателями или какое слабое понятие дают им об истории, как

мало знают дети людей и вещи...

... Наши мальчики отводятся в шарлатанские школы лиц,

называемых риторами, которые появились немного раньше вре-

мени Цицерона и не нравились нашим предкам. Это ясно иа

того,

что цензоры Красе и Домиций приказали им закрыть, как

говорит Цицерон, «школы бесстыдства». Но, как я начал говорить,

юноши отводятся в школы, в которых — нелегко сказать: место

ли самое, товарищи ли, или род занятий — заражают Молодые

умы и приносят только вред им. Ибо место это, в которое входят

только лица, одинаково ничего не знающие, не заключает в себе

ничего, возбуждающего^ уважения. Со стороны товарищей нет

никакого полезного влияния, так как тут отроки среди отроков,

мальчики среди мальчиков и говорят и выслушиваются с одина-

ковой беззаботностью, без всякой серьезной критики; самые же-

упражненпя в значительной части не соответствуют цели. У ри-

торов трактуются именно два рода предметов: речи увещатель-

ные и судебные. Из них увещательные как, без сомнения, более

легкие и требующие меньшего умственного развития предста-

См. О. В и л ь

а н, Н. с, I, стр. 223.

367

вляются отрокам, судебные — более возмужалым. Но, по правде

сказать, какие это речи и как невероятно они сочиняются. За

этим следует, что к предмету, не имеющему ничего общего с исти-

ной, присоединяется еще и декламация. Таким образом, про-

исходит то, что там в напыщенных словах разрабатываются темы

о наградах за убийство тиранов и о выборах между женитьбой

и смертью, предлагаемых изнасилованными женщинами их оскор-

бителям, о средствах против моровой язвы, о кровосмешении

матерями и всякие другие темы, ежедневно трактуемые в школе,

но редко или никогда на форуме».

В результате продолжительного учебного воздействия на уча-

щихся риторических, а одновременно и других указанных выше

типов школ, — в описанном духе вырабатывался особый тип

людей, которые, говоря словами Плиния Младшего «statim sapiunt,

stalim sciunt omnia, neminem verentur, imitatur rieminem, atque

ipsi sibi exempla sunt»

, т. е. людей, напичканных бесчисленным

количеством исторических фактов и примеров, знакомых с основ-

ными созданиями греческой и римской литературы, умеющих

говорить о чем угодно и в любом направлении (наподобие quod-

libilarius ранних средневековых университетов), и совершенно

лишенных даже элементов того, что мы могли бы назвать сложен-

ным мировоззрением, чему в особенности, конечно, должно было

содействовать то обстоятельство, что за исключением риторики

и всего связанного с нею — остальные дисциплины находились

в риторических школах в полном пренебрежении: по истории,

географии, астрономии и другим наукам давались только случай-

ные сведения и притом, как правило, в стихотворной форме.

Такой организации преподавания в риторических школах

соответствовали и существенные недочеты их внешней органи-

зации в условиях римского государства.

Плиний Младший, Epist., VIII, 23. Впрочем, у Плиния Младшего

можно найти и противоположные суждения о риторах и риторических

школах. Так, например, он усиленно рекомендует одной из своих адресаток,

Корсилии, в качестве руководителя для одного иэ ее сыновей, ритора Гени-

тера, как относящегося с величайшею аккуратностью к своим обязанностям,

жившего радостями своих учеников и тяжело переживавшего известив

о смерти одного из лучших среди них (Epist., VII, 30).

В другом своем письме (к Маврицию) Плиний говорит о нахлынувших

на него далеких воспоминаниях, согласно которым он видел себя снова

в риторической школе, среди своих товарищей-учеников: «Я представляю

себя сидящим среди молодежи, как то обычно бывало; я помню, с каким ува-

жением она относилась ко мне благодаря тому, что я усердно изучал науки;

однажды в мое отсутствие кое-кто из учеников громко смеялся в аудитории;

когда я вошел, Есе стихло. Об этом случае можно было бы и вовсе

не

упо-

минать, если бы он не рекомендовал моих товарищей больше, чем меня,

и, кроме того, этот случай должен помочь мне убедить тебя в том, что наша

школа может дать молодежи хорошее воспитание» (Epist., II, 18).

Среди ряда отрицательных современных отвывов о риторических шко-

лах несколько особое место занимают также воспоминания Квинтилиана

об одной из них. Знаменитый ритор при этом указывает на некоторые

любопытные приемы, употребляемые учителями с целью вызвать живое

соревнование между учащимися. Подробности см. следующую главу.

368

Квинтилиан неоднократно сообщает нам о нарушениях эле-

ментарной дисциплины в риторических школах, а приведенные

выше свидетельства Ювенала в его седьмой сатире об аналогич-

ных явлениях в грамматических школах мы можем без особен-

ного-усилия воображения распространить и на риторические

школы, поскольку, как уже указывалось выше, и самая грань

между этими двумя типами школ была нередко колеблющаяся.

Выше мы приводили свидетельства Ювенала о том, что мате-

риальное положение риторов было лучше, чем материальное по-

ложение грамматиков, однако и в данном случае не приходится

говорить не только о материальном благополучии, но и вообще

о каких-либо материальных достатках, подтверждение чего дает

та же седьмая сатира Ювенала.

Поэт свидетельствует, что если тому или иному ритору удается

получить «тессеру», т. е. жетон на даровую выдачу хлеба из ка-

зенных складов, то подобный доход должен явиться самым «вы-

соким» для ритора. Прямые же доходы риторов столь незначи-

тельны, что это вызывает досаду даже у поэта, хотя он и отно-

сится совершенно скептически к той риторической премудрости,

которая преподносилась в школах.

Сатирик сообщает, что расходы на обучение сына составляют

самую ничтожную часть в общем бюджете римского богача, и ре-

шительно опровергает ссылку на богатство знаменитого Квинти-

лиана, как на доказательство материального благополучия ри-

торов вообще (173—203):

У ритора «не погибнут деньжонки,

Раз он достанет себе тессеру на выдачу хлеба,

Это ведь самый высокий доход для ритора.

Спросишь, учит почем Хрисогон, почем Поллион богатеев,

И от досады порвешь весь учебник речей Федора.

Тысяч шестьсот стоит баня, да портик, — еще подороже,

Где господину понежиться в дождик, не дожидаясь

Ясной погоды, носилки свои не забрызгавши грязью

(Так-то лучше блестят копыта нарядного мула).

Сзади — столовый вал, на больших нумидийских колоннах.

Высью своей собирает лучи заходящего солнца.

Сколько ва дом? И сколько тому, кто умеет расставить

Кушанья, или тому, кто сладкое к пиру готовит?

Перед лицом этих трат полагают, что пары червонцев

Хватит вполне заплатить хотя бы Квинтилиану.

Сын для отца дешевле всего. «Откуда же столько

Квинтилиан имеет лесов». Не надо примеров

Редкой удачи: кому повезет, тот мудр и прекрасен...

Рок дает царства рабам, доставляет пленным триумфы,

Впрочем, счастливец такой реже белой вороны бывает.

Многих сомненье берет в их пустой и бесплодной учебе».

К тому, что тут говорит Ювенал о материальном положении

риторов, можно прибавить только, что вознаграждение ва их

труд не имело установленных норм. Также не существовало

и точных сроков уплаты. Даже такой выдающийся ритор, как

Ливаний, о котором речь будет ниже, имел все основания жало-

24 р. в. Жураковокж!

369

ваться на это. «Золотая молодежь», учившаяся в его школе, по-

лучив от родителей деньги для уплаты ритору, тратила их на

игру в кости и кутежи, оставляя руководителя без гонорара.

/ Ясно наметившийся процесс разложения риторических школ

в первые столетия империи был временно приостановлен рядом

правительственных мероприятий, направленных к укреплению

этих школ, что вызывалось, конечно, в первую очередь стремле-

нием императорской влаоти подчинить своему идеологическому

влиянию высшее образование в государстве, а с другой стороны,

приобрести на окраинах последнего ряд опорных точек, заинте-

ресованных в упрочении связи

центром империи и содействующих

проникновению основ общеримского образования на эти окраины.

В этом новом правительственном курсе по отношению к рито-

рическим школам приходится видеть решительный поворот от

традиционной школьной политики старого республиканского

периода. Нет никакого сомнения, что и ранее школа находилась

под контролем государственной власти и в основном должна была

соответствовать интересам и запросам господствующего класса,

но,

по крайней мере, прямое вмешательство власти в школьные

дела было лишь редким явлением, на отдельных случаях которого

мы останавливались ранее.

Новый правительственный курс на разных этапах своего

развития приобретал различный характер: присматриваясь к раз-

личным императорским «милостям», нисходившим на «ученое

сословие», можно установить постепенное развитие император-

ской политики по отношению к высшей школе.

При первом императоре, Августе, следуют лишь разрозненные

милости, не образующие, однако, единой системы.

При Веспасиане (69—79) дело идет уже о назначении жало-

ванья из императорской казны некоторым латинским и греческим

риторам, преподающим в Риме, что по существу означало пре-

образование их школ в государственные учреждения (ср. у Свето-

ния: «к ученым и художникам Веспасиан относился едва ли не

с особенным вниманием. Он первый приказал выдавать жалование

из казны, по сто тысяч сестерций ежегодно, римским и греческим

риторам»

Светоний, Шпень двенадцати цезарей, перев. с лат. В. Алексеева,

СПБ 1904, стр. 355.

При толковании данного места Светония, мы разделяем точку зрения

G. Bo'issier, который ставит

вопрос:

«Est il vrai pourtant, comme on Га quelque-

fois suppose, que les liberalites de Vespasien se soient etendues к Г empire entier

et qu'il ait etabli partout l'enseignement de l'etat? и, анализируя его, при-

ходит к выводу, что допущение одинаковости окладов всем риторам неза-

висимо от места их работы — должно быть признано совершенно неоснова-

тельным. Ведь если бы Веспасиан одним постановлением создал бы единую

систему риторического образования в Империи, она должна была в той или

иной форме пережить его. Но действительность доказывает совершенно

обратное, поскольку преемникам Веспасиана (Адриану, Антонину и др.)

пришлось по данному вопросу издавать новые постановления и притом в та-

кой форме, как будто до них ничего еще не было сделано. См. G. В о

s s i e г,

Н. с, «Revue de deux Mondes», стр. 330.

370

При Адриане (117—138) круг римских преподавателей, по-

лучающих такое содержание, значительно возрастает

, Антонин Пий (138—161) в нескольких указах разделил все

города Империи на три категории: большие, средние и малые,

причем в одном из указов обязал муницицальные управления

всех городов освободить от повинностей и наделить жалованием

в городах первой категории 10 врачей, 5 риторов и 5 грамматиков,

в городах второй категории — 7 врачей, 4 риторов и 4 граммати-

ков и в городах третьей категории — 5 врачей, 3 риторов и 3 грам-

матиков

Этот указ, исполнение которого не требовало от император-

ской казны каких-либо расходов, имел для верховной власти,

однако, то существенное значение, что он воздвигал стену между

местною плутократией и облагодетельствованными императором

преподавателями и тем самым тесно связывал интересы послед-

них с интересами центральной власти, что было вовсе немало-

важно с точки зрения укрепления влияния этой центральной

власти на дела отдельных муниципий, особенно отдаленных.

;Чтобы понять сущность этих мероприятий, необходимо иметь

в виду, что каждая муниципия платила в государственную казну

точно определенные ежегодные взносы, независящие от текучего со-

става плательщиков. Поэтому освобождение кого-либо из последних

от налогов, не отражаясь на приходных статьях государственного

бюджета, означало лишь наложение новых тяжестей на остальных

плательщиков.

Ввиду исключительно тяжелого положения муниципальных

финансов, каждое такое освобождение

(производимое по разным

поводам) вызывало серьезное недовольство плательщиков, которое

совершенно естественно переносилось и на того, кто подлежал

такому освобождению. Не могло быть также по вкусу муниципий

требование выплаты жалованья врачам и преподавателям тем

более, что, как мы далее увидим, в отдельных случаях импера-

торские указы назначали отдельным учителям за счет муниципий

исключительно крупные ставки.

У римского историка III в. Спартиана (Aelius Spartianus)

в<

его био-

графии императора Адриана мы находим следующее любопытное известие:

«Император удостоил чести и облагодетельствовал различных учителей,

а если он приходил к выводу, что некоторые из них не подходят к испол-

нению своих обязанностей, то он освобождал их от работы, перед тем щедро

расплатившись с ними» («Hadr.», 16).

См. вышеупомянутую биографию Антонина Пия («Ant.», II).

Заслуживают особого внимания замечания в этом указе Антонина Пия

относительно преподавателей философии. Эта категория наставников не

была освобождена по образцу других от муниципальных повинностей, при-

чем в данном случае Антонин Пий констатирует, во-первых, что число спе-

циалистов в данной области настолько незначительно, что о них можно

и не упоминать, а во-вторых — почти издевательски подчеркивает, что

нет оснований заботиться об улучшении материального положения тех,

которые презрение к земным благам рассматривают, как один из устоев

земного существования. Конечно, трудно было отчетливее покавать вели-

чайшее презрение к философии, чем это делает данный указ.

24*

371