Жураковский Г.Е. Очерки по истории античной педагогики

Подождите немного. Документ загружается.

решительно все»

. Не следует, однако, все же думать, что образ,

нарисованный Лукианом, вполне отражает действительность:

ведь педагогическая и литературная деятельность самого Лукиана,

яркого представителя странствующих риторов, может служить

к этому опровержением, да и упомянутый выше Апулей при всех

сомнительных чертах его личности — занимает одно из почетных

мест в истории римской литературы.

Конечно, странствующие учителя, художники, музыканты

и т. д. вносили известный диссонанс в общий строй Империи,

стремившейся к устойчивости общественных отношений и регла-

ментации.

Терпимое отношение к этому своеобразному явлению со сто-

роны центральной власти имело, безусловно, свои основания.

Подобная подвижность, конечно, не могла не содействовать

проникновению римской и греческой культуры в отдаленные

уголки государства, будила желание покидать родные гнезда

и спешить туда, в центры, где шумела и бурлила широкая жизнь.

Целый ряд творцов культуры данной эпохи был родом из

дальних провинций государства, и, конечно, не случайно, что

именно в данную эпоху они выдвинулись и приобрели значение

в общественной и культурной жизни.

Принципом нового строя была нивеллировка провинций и уста-

новление теснейших связей между ними и центром. Вычерпы-

вание из провинций наиболее выдающихся с целью использо-

вания их для общегосударственного культурного строительства

на соответствующей классовой базе — являлось, безусловно, в этом

смысле одним из важных путей для достижения общей цели —

создания единого, однообразного, громадного государственного

механизма.

Ремесленное образование. В заключение' общей характеристики

римской образовательной системы

I—II

вв. остается сказать

несколько слов о подготовке ремесленников к их многообразной

в условиях римского государства деятельности.

По этому поводу необходимо лишь заметить, что чрезвычайное

развитие ремесла в Риме и в других крупных центрах государства,

а также и широкое применение рабского труда в мастерских —

имели своим последствием очень далеко идущее разделение Я'руда

во всех областях ремесла, что, в свою очередь, обусловливало не-

обходимость не столько приобретения соответствующих знаний,

сколько практической сноровки, добываемой непосредственно

в процессе самой работы.

О каких-либо учебных заведениях ремесленного типа, отно-

сящихся не только к этой, но и к предшествующей и последующей

Л у к и а н, Учитель красноречия, I, 15—22 (390—394). Параллельно

с этим ярким образом Лукиана можно вспомнить те характеристики греков,

переселенцев в Рим, которые дает Ювенал в третьей сатире. Для ознако-

мления с некоторыми из них, поэт предлагает «прогуляться в гимнасий»,

где можно встретить специалистов на все руки: «Ритор, грамматик, авгур,

геометр, художник, канатоходец и врач, и маг, — все с голоду знает этот

маленький грек» (69—125).

382

эпохам, у нас нет устойчизых, документальных сведений. В общем,

ремесло не только не пользовалось вниманием со стороны высшего

общества — сенаторов и всадников, но совершенно откровенно

презиралось ими как совокупность занятий, достойная рабов.

•При этом не делалось никакого различия между отдельными

видами ремесла и даже между ремесленною и художественною

деятельностью. В этом отношении особенно для нас показательны

соответствующие страницы одного из произведений Лукиана,

имеющего определенно автобиографический характер и называю-

щегося «Сновидение, или сон Лукиана».

Как известно, в данном произведении Лукиан, этот «Вольтер

классической древности», по выражению Энгельса

, описывает

ряд эпизодоз из своего детства, напоминающих отдельными штри-

хами соответствующие страницы «Исповеди» Руссо.

Родители мечтали сделать из мальчика скульптора, но «начало

карьеры» оказалось таким же печальным, как и попытка Руссо

стать нотариусом.

В сновидении Лукиану являются две женщины — одна «с муж-

скими чертами и грубым видом», олицетворяющая скульптуру,

другая — «с весьма приятными чертами лица, благородным видом

и в платье с изящными складами»—олицетворение образованности.

Уже в таком противопоставлении искусства — науке, прово-

димом Лукианом, типичным представителем античной риторики

II в., мы видим своего рода «знамение времени» — отражение

настроений и мыслей высших классов эпохи. Эти настроения

и мысли выступают еще отчетливее в тех речах, которыми автор

заставляет обменяться «искусство» и «науку».

Особенно интересна речь «науки, стремящейся отговорить

Лукиана стать скульптором».

«...Ты будешь только ремесленником, каких много среди

простого народа; всегда ты будешь трепетать перед сильным

и служить тому, кто умеет хорошо говорить, ты станешь жить,

как заяц, которого все травят, и сделаешься добычей более силь-

ного.

И даже, если бы оказался Фидием или Поликлетом и создал

много дивных творений, то твое искусство все станут восхвалять,

но никто, увидев эти произведения, не захочет быть таким, как ты,

если он только в своем уме. Ведь все будут считать тебя тем, чем

ты и окажешься на самом деле — ремесленником, умеющим

работать и жить трудом своих рук...»

И далее, в подтверждение своих слов, «образованность» при-

поминает ряд великих людей прошлого, покинувших для слу-

жения ей род занятий своих родителей — Демосфена, отец ко-

торого занимался выделкой мечей, Эсхила — сына танцовщицы

и Сократа — сына ваятеля.

,«И вот, бросив всех этих великих и знаменитых мужей, бле-

стящие деяния, возвышенные речи, благородный вид, почести,

Ф. Энгельс, Из истории первоначального христианства, 1918,

стр.

883

славу, похвалу, почетные места и должности, влияние и власть,

почет за речи и возможность быть славным за свой ум, ты ре-

шаешься надеть какой-то грязный хитон и принять вид, мало

чем отличающийся от раба. Ты собираешься сидеть согнувшись

над работой, имея в руках лом, резец и молот или долото, скло-

нившись над работой и живя низменно и обыденно, никогда не

поднимая головы и ничего не замышляя, что было бы достойно

свободного человека, заботясь только о том, чтобы работа была

исполнена складно и имела красивый вид, а вовсе не о том, будет

ли в тебе самом развита душевная гармония и стройность мыслей,

точно ты ценишь себя меньше своих камней»

РИМСКАЯ ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ПЕДАГОГИКА

Римская теоретическая педагогика эпохи I и II вв. представ-

лена прежде всего Квинтилианом, которому принадлежал первый

трактат до педагогике в прямом смысле этого слова, заключа-

ющий законченную педагогическую систему, имевшую громадное

влияние на последующую историю педагогики.

Наряду с этим крупнейшим педагогическим писателем, высту-

пают другие очень заметные имена, с которыми прямо или косвен-

но связываются .подчас интересные и, во всяком случае, очень

характерные для изучаемого времени высказывания.

Говоря так, следует иметь в виду Сенеку, Плутарха и так назы-

ваемого псевдо-Плутарха (автора трактата «О воспитании детей»)

На каждом из них придется остановиться в отдельности.

/ Сеи£#а.^Люций Анней Сенека (54 г. до н. э.

—

39 г.)

родился

в состоятельной и культурной всаднической семье в Кордубе

Л у к и а н, Сновидение, или сон Лукиана, т. I, стр. 68—70. Инте-

ресно с этими записями Лукиана сопоставить аналогичные рассуждения

Плутарха:

«Занятие пустяками служит доказательством, что человек забывает

стремление к прекрасному, тратит свои труды на то, что бесполезно для

него.

Ни один умный молодой человек, видевший олимпийского Зевса или

аргосскую Геру, но захотел бы сделаться Фидием или Поликлетом как Ана-

креоном, Филетом и Архилохом... Если нам нравится какое-либо произве-

дение, из этого вовсе не следует, чтобы должно завидовать его автору.

На этом основании бесполезно смотреть на то, что не возбуждает в нас

жажды подражать ему, стремления к воспроизведению, желания или охоты

сделать то же самое. Напротив, примеры доблестных подвигов тотчас же

заставляют нас и восторгаться самими делами, и подражать их виновникам».

(Плутарх, Жизнеописание Перикла, цит. перев., т. II, вып. I,

стр.

120—121).

Нет никакого сомнения, что только гибель многих античных руко-

писей заставляет нас ограничиваться этими тремя именами. У нас имеются

прямые свидетельства о существовании педагогических трактатов, о которых

мы знаем только по названиям. К числу их, например, можно отнести иссле-

дование Плиния Старшего: «Studiosi libri tres», о котором

нам

Сообщает его

знаменитый племянник — Плиний Младший (Epist., Ill, 5(4) и которое ста-

вило

СРООП

целью выяснить пути подготовки будущего оратора, т. е. ту самую

задачу, которую блестяще разрешил Квинтилиан.

Мне неизвестны специальные монографии и статьи о педагогических

воззрениях Сенеки. В крупных историях педагогики ему обычно посвящается

384

Испании). О жизни его отца мы не имеем достаточных сведений,

но до нас дошли некоторые из сочинений последнего. Из этих

сочдиений тут заслуживает упоминания одно — в десяти книгах,

так называемое «Contraversiae», т. е. спорные случаи из юридиче-

ской практики, которое было составлено с целью дать сыновьям

материал для риторических упражнений. Подобные примеры ро-

дительского творчества специально для своих детей в условиях

недостаточности римской учебной литературы мы встречали и

ранее, о чем была речь своевременно.

Сенека получил в Риме блестящее риторическое и философ-

ское обр>аэова»йв.

Его политическая карьера была исполнена превратностей —

обычных, впрочем, в условиях императорского Рима

—

преследо-

вания перемежевывались выдвижением на первые государствен-

ные посты. Несколько лет подряд он состоял воспитателем/

Нерона.

В конце своей жизни _оц скопил в своих руках колоссаль-

ные богатства, чему не помешало его увлечение стоицизмом

еще на школьной скамье и позднейшие «восхваления» бедности

в письмах к Люцилию

; эти богатства послужили одной из

причин подозрительного отношения к нему Нерона, по приказу

которого он должен был окончить живнь самоубийством.

От литературного наследия Сенеки до нас дошли лишь его не-

многие сочинения: иэ этих сочинений для наших специальных

целей особое значение имеют письма философского содержания,

в которых, между прочим, затрагиваются и педагогические во-

просы.

Философские сочинения Сецрки пользовались большою славою

среди_римсдо)й молодежи, обучавшейся в риторических школах,

о чем нам свидетельствует Квинтилиан, утверждая, что недалеко

еще то время, когда «молодые люди почти одного Сенеку читали

с удовольствием». Однако к этому Квинтилиан считает нужным

тотчас же присовокупить: «Впрочем, его более любили, чем под-

ражали ему, и от него отолько же удалялись, сколько он сам уда-

лялся от древних» *.

Сенека, конечно, отнюдь не является оригинальным фило-

софом, творцом философской системы.

Сам себя он называет «стоиком», но о философском декадансе

эпохи и о творческсГм бесплодии Сенеки говорит отчетливо то,

что он сам приходит к выводу о завершении в его эпоху философ-

ского развития человечества: «Душевные лекарства были состав-

соответствующий равдел. Некоторый материал по интересующим нас во-

просам дают старые работы на русском языке: В. Модестов, Фило-

софия Сенеки и его письма к Люцилию, К. 1872; Г. Б у а с ь е, Римская

религия от Августу до Антонинов, М. 1878 (глава 4-я и 5-я кн. II) и

К. Марта, Философы и поэты-моралисты во времена Римской империи,

М. 1Я80.

См., например, Epist., XXX, где Сенека весьма пространно рассу-

ждает о «преимуществах бедности». Ср. также Epist., X, XX и XXIII.

"Квинтилиан, X, 1.

Г.

В. Жураковокий

385

лены еще до нас. На нашу долю выпало лишь изучение того,

каким образом и в какое время их нужно применять»

. При

таких условиях понятно благодушное отношение Сенеки к самым

разнообразным философским системам предшествующего вре-

мени, терпимость, граничащая с холодным индиферентизмом.

«При встречах с консулом или претором принято воздавать при-

личную их сану почесть: сходить с коня, снимать шляпу, уступать

дорогу. И что же? Обоих Катонов, Лелия, мудрого Сократа,

Платона, Зенона и Клеанфа я буду встречать в своей душе без

всяких знаков уважения? Нет. Я их так уважаю, что при одном

звуке их имени всегда привстаю»

В условиях этого стремления к выравниванию, отнюдь не

является противоречием с предшествующим то обстоятельство,

что временами Сенека переходит к универсальному отрицанию,

когда вся предшествующая история философии представляется

его сознанию как длинная цепь непрерывных заблуждений.

«Протагор говорил, что он может рассуждать за и против

любого предмета и даже о том, можно ли говорить за и против

любой вещи. Найзифан говорил, что относительно вбех вещей,

которые кажутся нам существующими, столь же верно, что они

не существуют, как и то, что они существуют. Парменид учил,

что из вещей, которые кажутся существующими, нет ничего кроме

всего. Зенон Элеатский устранил сразу влияние рассуждения,

сказав, что нет ничего. Потом такими же вопросами занимались

пиррониане, мегарики, эретрики и академики, измыслившие

новый вид знания, что они ничего не знают. Одни из этих филосо-

фов сообщают вещи бесспорные, а другие отнимают надежду по-

знать что бы то ни было»

И путь утверждения и путь отрицания одинаково приводят

Сенеку к ' бесплодному философскому нигилизму:

«Итак, что такое, в конце концов, истина? Что же мы такое?

что такое окружающие нас предметы, которые нас питают и под-

держивают?»

На эти извечные вопросы философия Сенеки может дать только

одйй ответ': «Весь мир только неверная обманчивая тень. Не знают,

на кого больше сердиться, на тех ли, которые хотят, чтобы мы ни-

чего не знали, или на тех, которые не хотят предоставить нам даже

истого права — ничего не знать»

После всего сказанного, можно легко понять

—

каков был

образ идеального философа, встававший перед Сенекой.

Этот образ находится в тесной связи с теми, по существу

анархическими идеалами, которые были особенно близки и понят-

ны

Сенеке:

«наша цель—свобода; ради нее подъемлются все труды.

Но в чем состоит свобода? Не быть рабом никакой вещи, не зави-

Сенека, Epist., XIV, 8.

С е н е к a, Epist., XIV (К).

Сенека, Epist., XXXVIII (К.).

Сенека, Там же.

386

сеть ни от какой случайности, ни от какой необходимости — быть

равным самой судьбе» *.

В то же время, кое что в этот <?браз философа, живущего со-

образно с природою

, преданного прежде всего созерцанию и

самопознанию

и только отчасти связанного с общественной дея-

тельностью""*, перешло к Сенеке непосредственно со страниц

диалогов Платона

, поскольку путь к чисто личному совершен-

ствованию представляется ему, как конечная цель жизни фило-

софа: «Жизнь долга, если она полна. Полна же она в том случае,

если наша душа получила все принадлежащие ей блага и достигла

полного обладания собой»

. Из этого, однако, все же не следует,

что можно отождествлять взгляды Сенеки и Платона по данному

вопросу, поскольку тяготение к запредельному, лежащее в основе

жизненного пафоса платоновского философа, остается совершенно

чуждым Се_неке.

В конце концов, вся необъятная сложность вопросов, объеди-

няемая понятием античной философской традиции, сводится

Сенекой прежде всего к вопросам этики, и это обстоятельство яв-

ляется решающим в его педагогических высказываниях.

Цедащгдаа, до Сенеке,^-пребывает в. ..теснейшем объединениж

с этикс^^исда^ учащегося по пути_

мор^^н^о^аамсшоверщенствсшания, в согласии с основными це-~

лями стоического мировоззрения. Она

же

стремится научить отцов'

тому, как должны они,.щ)фшгавать своих детей*\ ~ """'""

Сенека. Epist., LI.

С е н е к a, Epist., XLI.

«Я думаю, что надо прежде всего исследовать самого себя, а затем уже

окружающий мир», Epist., XV (К.).

Сенека, Epist., VII. См. также письмо VIII: «Верь мне, что тот,

кто,

повидимому, ничего не делает, на деле часто делает слишком много —

и божеское и человеческое».

.* Разве не напоминают соответствующих цитированных в главе о Пла-

тоне мест из «Теэтета» некоторые строки хотя бы СШ (К.) письма к Лю-

ди лию?

Например: «Насколько можно, ищи убежища в философии. Она укроет

тебя в своих объятиях. В ее святилище ты блюдешь если не вполне безопасен,

то все же безопаснее, чем где-либо. Ведь столкновения с людьми возможны

только в том случае, если ты будешь ходить в одном с ними месте».

В своем XXVIII (К.) письме Сенека, ссылаясь на пример Сократа,

отмечает бесполезность путешествий: «Ты не путешествуешь, но скитаешься

из одного места в другое, а между тем, то счастье, которое ты ищешь, можно

найти во всяком месте. Что может быть суетливее форума, но и там можно

жить спокойно, если это будет необходимо. Впрочем, если дозволено выби-

рать,

то я бежал бы дальше от самого вида и соседства с форумом».

Враждебностью к форуму Сенека, конечно, не обязан примеру Сократа,

и в данном случае его мысли созвучны тем настроениям, под влиянием ко-

торых Гораций писал знаменитую" оду к Меценату, восхваляя в ней свое

счастливое уединение, а Плиний Младший с радостью описывал свое «Жи-

лище муз»:

«О праведная блаженная жизнь! О безмятежный отдых! О море! Оберега!

О таинственное обиталище муз! Как много все это раскрывает, как много

нашептывает счастливому обитателю» (Epist., I, 9, IV, 6).

Сенека, Epist., XCIII (К.).

Сенека, Epist., XCIV, 1.

25*

387

Из сказанного следует, что вопросу о характере и объеме учеб-

ного матеериала Сенека не мог придавать особо важного зна-

чения.

В то »ке время по этому вопросу мы находим у Сенеки глубо-

кие непршмиримые противоречия.

В писььме ХСШ (К.) к Люцилию имеется страница, в которой

идея борыбы за знание, настойчивое стремление к нему человека

и человечества находит необычайно яркое и образное выявление:

«Пока мы живем, мы находим наслаждение в познавании при-

роды вещ«^й: мы познаем основные ваконы мироздания, которыми

управляетгся мир; узнаем, почему происходит перемена времен

года, какшм образом природа заключает и приводит к концу все

сущее. М1ы познаем законы самостоятельного движения звезд,

познаем, *что одна земля неподвижна, а все прочее обращается во*

круг нее ш непрерывном движении; мы стараемся узнать, как луна

опережаем солнце, почему она, хотя и движется медленнее,

обгоняет •более скорое светило, откуда заимствует она свет и как

теряет ег«о, отчего делается ночь и эатем снова наступает день.

Итак, дол1жно стремиться туда, где все это легче познать: «В этой

надежде-—говорит мудрец—я тем охотнее умираю, что для меня

открыт путь к моим богам. Я заслужил общение с ними, л возно-

сил к ниъя свою душу, и они нисходили ко мне».

Однакю эти мысли Сенеки, говорящие о его высоком душевном

подъеме, далеко не всегда находят отклик в сознании самого

философа-

{Гораздо чаще на страницах его писем мы находим утвержде-

ния совершенно противоположного характера, сводящиеся к све-

дению всей системы знаний к этическим нормам и притом пони-

маемым чрезвычайно узко и односторонне.

В этош отношении особенно любопытно письмо XXXVIII (К.),

посвященвое трактовке вопроса о значении так называемых «сво-

бодных искусств».

Оказывается, что Сенека в основу всей образовательной ра-

боты рекомендует положить изучение этики («обучение добро-

детели»), которая предстает его сознанию как универсальная дис-

циплина, указывающая как пути общественного поведения, так

и личного совершенствования. («Научи меня..., как любить

родину, ткену, отца, как приплыть к далекому берегу спасения,

хотя бы претерпев крушение»).

С точки зрения этой основной дисциплины изучение всего

остального представляется Сенеке как дело второстепенное.

Он последовательно разбирает ряд наук, которые обычно при-

влекаются как предметы занятий с молодежью, и доказывает

всю несостоятельность их обычных притязаний на безусловное

значение.

Выше

мы

уже приводили отрывки из цитируемого письма, в ко-

торых Сенека осмеивает современных ему литературоведов, пред-

меты занятий которых представляются щу совершенно ничтож-

ными, причем в своем критическом увлечении философ отбрасы-

388

вает не только действительно казуистические, буквоедческие

темы, но равным образом и такие, разработка которых открывала

новые пути в исследовании основных созданий греческой лите-

ратуры (например, вопрос о философских предпосылках миро-

воззрения создателей гомеровского эпоса, об исторической базе

его фантастики и т. д.).

Не более важным представляется ему изучение теории музыки,

сущность которой он определяет как учение о «сочетании высоких

и низких тонов» и о гармонии двух струн, издающих разные тоны».

((Научи меня лучше, — говорит Сенека по этому поводу, — как

добиться гармонии в моей душе, как уничтожить разногласив

в моих мыслях. Ты перечисляешь мне минорные тоны, научи луч-

ше,

как не жаловаться среди несчастий».

Вслед за этим Сенека переходит к математическим дисци-

плинам:

«Геометрия научает мерить землю, но из нее нельзя узнать,

как отмерить столько, сколько достаточно для человека. Ариф-

метика учит считать, приучая самые пальцы к скупости, но из

нее не узнаешь, как несущественны, как суетны всякие счеты,

как мало счастлив тот, для оценки имущества которого нужен

труд очень многих счетчиков, как много у него лишнего и как бы

стал он несчастен, если бы его самого заставили сосчитать его

имущество. Какую пользу принесет мне уменье делить поле на

участки, если я не умею делиться с братом? Что пользы в искус-

стве отмерять югеры с точностью до десяти футов, если власто-

любивый сосед, старающийся оттянуть у меня в свою пользу ка-

кой-нибудь клочок земли, является источником огорчений? Гео-

метрия учит, как не терять ни фута своей земли, а я хотел бы на-

учиться искусству оставаться веселым, лишившись даже всего

имущества... О, восхитительное искусство 1 С твоею помощью

можно мерить площадь круга, выражать в квадратных мерах пло-

щадь любой формы; ты знаешь расстояние между звезд, все ты из-

мерил и исчислил. Нр если ты поистине искусен в своем деле,

измерь душу человека, скажи, как велика она или как ничтожна?

Ты знаешь, что такое прямая линия, но что толку в этом, если

ты не знаешь, что такое прямая жизнь?»

За математическими дисциплинами наступает очередь астро-

номии.

«Перехожу к тому, кто хвалится астрономическими знаниями,

кто знает:

Где замыкает свой путь звезда ледяная Сатурна,

И по каким путям блуждает огнистый Меркурий.

. («Георгики» Вергилия, песнь 1, 336—337.)

Что пользы знать все это?.. Не лучше ли научиться тому, что-

бы верить, что где бы ни стояли эти звезды, они всегда благосклон-

ны и неизменны».

Таковы отношения Сенеки к дисциплинам, составляющим

основу школьных занятий.

889

Если в области этих отношений Сенека уклоняется от приня-

тых обычных воззрений, то, наоборот, когда он переходит к во-

просам преподавания предметов художественного характера и

к проблемам физического воспитания, в его презрительно прене-

брежительном тоне слышатся отголоски суждения широких кру-

гов господствующего римского общества, которое в лице своих

полководцев-триумфаторов грабило старые культурные центры

Эллады, вывозя оттуда тысячи статуй и других художественных

произведений (наряду с целыми библиотеками), но которое было

в то же время чуждо как художественной основе греческого вос-

питания, так и стремлению к гармоническому слиянию духов-

ных и физических сил, составлявшему подлинную основу эллин-

ских воспитательных традиций.

«Я не нахожу оснований для причисления к разряду свобод-

ных художников живописцев, скульпторов, ваятелей и осталь-

ных служителей роскоши. Точно так же я не считаю свободною

профессию кулачных бойцов и вообще всякие тому подобные

масляные и грязные занятия. В противном случае пришлось бы

еще,

пожалуй, называть свободными художниками — парфюме-

ров,

поваров и остальных людей, прилагающих свои таланты

к услаждению наших прихотей. В самом деле, объясни мне, есть

ли хоть тень свободы в этих жалких и противных людях, тела

которых жирны и-упитаны, души же болезненны и вялы? Точно

так же я не признаю за свободные те искусства, которым наши

предки обучали молодежь: метание дротиков, упражнения с ко-

пьем, верховая езда, уменье владеть оружием. Они не учили

своих детей ничему из того, что полезно в мирное время. Но воен-

ные искусства не питают и не развивают добродетели. Ибо нет

пользы в искусстве управлять конем и уменье пользоваться

уздой, когда сам отдаешься на произвол разнузданных страстей.

Что пользы остаться победителем в кулачных и других боях

и постоянно быть побеждаемым гневом?»

«Итак, свободные художества бесполезны? — Для добродете-

ли — да; для многого же другого они полезны. Ведь и ремесла

и ручной труд доставляют весьма многое для жизненных удобств,

но не имеют никакого отношения к добродетели. Тогда почему

же учат детей свободным художествам? Не потому, что они спо-

собны дать добродетель, но потому, что они подготовляют нашу

душу к воспринятию ее. Как первоначальное обучение не дает

еще внания свободных художеств, но подготовляет к ним, так

и свободные искусства не ведут к добродетели, но приготовляют

к ней путь».

Однако в условиях таких значительных ограничений в области

образовательного материала возникает невольно вопрос «не по-

страдает ли от этих ограничений само постижение философии,

поскольку при этом приходится учиться и человеческому и боже-

скому, и прошедшему и будущему, и преходящему и вечному?»

Сенека допускает не только возможность, но^р считает необ-

ходимостью посвятить всю свою жизнь изучению философии

390

(«Добродетель не дается узкому уму; великое дело требует для

себя простора. Все надо бросить для него. Надо предаться ему

всем сердцем»), однако, одновременно с этим им выдвигается край-

не сомнительный тезис, находящийся в полном противоречии

с-лучшими традициями Академии,

особенно Ликея, и сводящийся

к тому, что «философия... не нуждается в данных, почерпнутых'

из других наук; все свое знание она воздвигает на собственной ]

почве». Сенека пытается доказать это положение при помощи явно

несостоятельных сопоставлений и аналогий. £ /

В итоге этих рассуждений Сенека приходит к самоуничтоже-

нию философии, говорящему о росте культурного обнищания

эпохи, выдвинувшей философа из Кордубы как одного из своих

идеологов.

«Есть возможность достигнуть мудрости, не занимаясь науками

п искусствами. Ибо хотя добродетели нужно учиться, однако ей

учатся не с помощью наук. В самом деле, почему бы не мог стать

мудрецом тот, кто не умеет читать, когда мудрость не состоит в

грамотности. Мудрость учит делом, а не словом, и я не уверен

даже, не будет ли та память тверже, которая не пользуется ни-

какими внешними пособиями».

Из всего сказанного следует, что, разумея под философией

прежде в^сего этику, Сенека идет в данном случае по традицион-

ной дороге стоиков, деливших, как известно, философию на три

раздела'— логику, физику и этику, о явным предпочтением по-

следней перед первыми двумя. Совершенно очевидно также, что

и самую этику он рассматривает ограниченно: исключительно как

чисто практическую дисциплину, для которой не имеет значения

теоретическое обоснование, представляющееся ему совершенно

излишним; дело в том, что эти тонкости, как о том свидетель-

ствует другое письмо Сенеки, а именно — прославленное CVI —

«Не делают нас добрыми, но учеными; мудрость яснее, даже

проще, ясный ум довольствуется использованием немногих книг:

мы уже безгранично расширяем наряду со всем прочим и самую

философию; мы страдаем от невоздержанности как во всех вещах,

так ив самих науках: мы учимся не для жизни, а для школы— ,

Non vitae, sed scholae discimus».

Последнее изречение Сенеки, ставшее одною из «ходячих истин»

культурного человечества, является ярким образцом того, как

иногда эти истины в своих тысячелетних странствованиях теряют

свой первоначальный смысл до неузнаваемости. В данном случае,

например, Сенека имеет лишь в виду указать, что истинно «фило-

софская» жизнь может обойтись без углубленных знаний

Приходится признать, между прочим, что и Коменский и Локк, ци-

тируя знаменитое положение Сенеки и признавая его без оговорок, факти-

чески вкладывают в него свое толкование. Так, ограничения, вводимые

Сенекой в учебную программу, вызывают на основе простого недоравумения

особенное одобрение со стороны Коменского: «Что ва безумие, — говорит

Сенека, — учить лишнее при таком недостатке времени: итак, ничего не

следует учить только для школы, но все надобно учить для жизни, чтобы

391