Жураковский Г.Е. Очерки по истории античной педагогики

Подождите немного. Документ загружается.

И у благого стола хор тебя любит,

Ни проворный писец, ни арифметик,

Не окружается пусть сборищем большим.

Белые пламенем льва дни раскалились,

Сушит горячий июль спелую жатву.

Закрученный ремень Скифский из шкуры,

Под которым стонал Марзий Целэнский,

Грустные розги притом, скипетр педагогов,

Пусть отдохнут и до Ид дремлют Октябрьских.

Летом коль мальчик здоров, вдосталь учился»

(«Ferulaeque tristes sceptra paedagogorum,

Cessent et Idibus dormiant in Octobres:

Aestate pueri si valent satis discunt»

)

Из приведенной эпиграммы Марциала вытекает, что кани-

кулы приходились на летние месяцы и продолжались до 15 ок-

тября

Что касается праздников в учебное время, то тут нужно прежде

всего отметить так называемые Nundinae — Нундины, т. е.

каждый восьмой день, который считался не только временем,

свободным от школьных занятий, но и базарным днем в селениях

и городах. Наряду с этим неучебными днями являлись в том или

ином городе те дни, в которые происходили игры в цирке. Заня-

тия равным образом не производились и в общегосударствен-

ные праздничные дни.

Из всего сказанного можно сделать вывод, что продолжитель-

ность школьного дня была связана в римских условиях с настоль-

ко значительным числом свободных дней, что они занимали в об-

щей сложности не менее полугодия.

Грамматические школы. В рассматриваемый период над на-

чальными школами поднимались, как то было и в последние вре-

мена peony блики, грамматические и риторические школы, зна-

чение которых постепенно растет в связи с углублением того

процесса — отказа от домашнего воспитания в имущих семьях,

о котором мы уже говорили выше. Как на частный, но очень любо-

пытный пример развития данного процесса мы можем сослаться

на не рае упоминаемый в этой работе труд Светония «De gramma-

ticis et rhetoribus», из которого следует, что подавляющее большин-

ство упоминаемых в нем грамматиков и риторов, начавших свою

деятельность в частных домах, позже предпочитали расширить

ее путем организации собственных грамматических и риториче-

ских школ.

Приведенная эпиграмма требует следующих пояснений: Пятый внак

водиака, в котором находилось созвездие Льва, солнце пересекало в

июльские дни.

Марсий (Марзий) — сатир, с которого Аполлон содрал шкуру после

неудачи первого в состязании с ним.

Цвлэны

— город во Фригии, откуда родом был Марсий.

Ив сказанного следует, что мы принимаем по данному вопросу мнение

Германа, Грасбергера, Рейна и др. и оставляем совершенно в стороне позд-

нейшую полемику. По поводу этой полемики см. Цветаев, Н. с, при-

мечание на стр. 16—17.

352

Как и ранее, грамматические и риторические школы вместе

с ludus не образовывали того замкнутого, законченного целого,

которое давало бы нам право говорить о связной системе народ-

ного образования в это время, однако было бы ошибочным утвер-

ждать, что данной эпохе была совершенно чужда идея такой

системы. Для доказательства достаточно, например, вспомнить

хотя бы любопытные высказывания по данному вопросу знаме-

нитого писателя и ритора II в. н. э. Апулея (из его сборника

ораторских отрывков, под названием «Florida»):

«Во время пиршества, — говорит Апулей, — первая чаша

предназначается для утоления жажды, вторая— выпивается ради

веселья, третья — для наслажденья, а четвертая — ради сума-

Рис. 51. Ивображение учебных ванятий на саркофаге (Трирский музей).

сбродства. Наоборот, на пиру муз — чем более мы пьем, тем

более наша душа приобретает мудрости и разума. Первую чашу

нам наливает «litterator» (тот, который учит нас грамоте); эта

чаша содействует первой полировке нашего неотесанного разума.

Затем приходит грамматик, который украшает нас разнообраз-

ными знаниями. Наконец, ригор, который дает нам в руки оружие

красноречия».

Итак, грамматические школы занимали попрежнему место

между начальными и риторическими школами, хотя, как и ранее,

основные кадры учеников в них приходили не из ludus, но после

соответствующей домашней подготовки, обычно.в возрасте две-

надцати лет.

Такой порядок обучения в Римской империи в условиях со-

стоятельных общественных кругов был наиболее распространен-

ным, и притом не только в Риме, но и вне его и даже вне Италии.

Ему следовали даже те родители, которые обычно были равно-

душны к судьбе своих детей.

23 Г. Е, Жураковский

353

Припомним хотя бы судьбу знаменитого римского поэта Мар-

циала, родившегося, как известно, в небольшом городке Билби-

лисе (Билбиле) на северо-западе Испании, в 38 (42) г. н. э., в до-

вольно состоятельной семье, о которой поэт, однако, впоследствии

не находит поводов вспоминать с радостью.

И вот даже в этих условиях начальное обучение Марциала

совершается дома:

«А обучили меня родители глупые чтенью»

И только после этого домашнего начального обучения Мар-

циал попадает в повышенную, грамматического типа школу,

находящуюся в Тарраконе — недалеко от места его рождения.

< Как и ранее, грамматические школы являлись частными

учебными заведениями, открытие которых до середины второго

века никак не регламентировалось. К этому же времени отно-

I сится декрет, о котором далее будет речь, императора Антонина

Пия, впервые попытавшегося установить некоторые формы пря-

мой зависимости грамматических школ от органов власти.

Языком преподавания во многих из этих школ был по-старому

греческий, но наряду с этим следует отметить рост числа выше-

упомянутых двухязычных школ. Одновременно возникают и бы-

стро распространяются и латинские грамматические школы, сви-

детельствующие о значительной зрелости латинского языка

и культуры.

/ Занятия в грамматической школе продолжались, как уже сооб-

щалось, года четыре, после чего молодежь или считала свое обра-

зование законченным, или вступала в риторические школы.

В общем, грамматические школы сохранили тот облик, ко-

торый они получили в конце республиканского периода. Успехи

[в развитии женского образования выразились в том, что

Iнаряду с мужскими грамматическими школами возникают и

женские.

Предметы занятий в грамматических школах группировались

попрежнему вокруг изучения, все более и более расширяющегося

и углубляющегося,

—

греческой и римской литературы и, непосред-

ственно связанной с этим изучением, трактовки основных вопросов

«теории литературы».

«Грамматики, — говорит Сенека, — занимаются наукой о пра-

вилах речи, или, если понимают свой предмет шире, о правилах

прозы, или, конечно, в самом широком объеме своего предмета—

также и стихов»

К сожалению, мы не располагаем точными данными для вы-

яснения круга изучаемых в грамматических школах наук.

Конкретно мы можем лишь остановиться на отдельных пред-

ставителях изучаемой эпохи в то время, когда они уже закончили

Марциал, Эпиграммы, IX, 73.

• Сенека, Epist., XXXVIII (К.). Буква «К» в данном случае, как

и во всех последующих, означает перевод И. Краснова (издание писем Се-

неки к Люцилию 1893 г.).

354

свой образовательный путь и «вышли в жизнь» с соответствующим

школьным багажем за спиной.

. Вот перед нами типичный представитель римской образован-

ности — правда, прошедший не вполне обычный школьный

п^ть — Плиний Младший.

Присмотримся, перелистывая страницы его переписки, к кругу

близких ему греческих авторов.

"У него мы находим ссылки на Гомера (I, 7, 20; III, 8; V, 6, 20;

IX, 1 и много других), на Евриппда (IV, 11, 27), на Менандра

(VI,

21) и на некоторых поэтов-александрийцев.

Из прозаиков он говорит о Ксенофонте (VII, 32), Платоне

(I,

Ю), Геродоте (III, 7), Фукидиде (V, 8), Исократе (VI, 29),

Демосфене (VII, 30) и др.

При этом Плиний иногда ограничивается лишь случайными

намеками, будучи вполне уверенным, что его корреспонденты

поймут его с полуслова.

Что касается изучения римской литературы, то, как указы-

валось, «Одиссея» Ливия Андроника продержалась в граммати-

ческих школах до эпохи Августа, когда ее заменили во многих

случаях «Энеида» и «Георгики» Вергилия.

Первая из этих книг стала важнейшею в школьном обиходе.

Ее же использовали для извлечения из нее примеров по грамма-

тике и метрике. Таким успехом поэма Вергилия обязана не только

своему высокохудожественному стилю, но прежде всего тем.патрио-

тическим тенденциям, которые были заложены как в ее сюжете,

так и в его трактовке.

Почетное место рядом с Вергилием занимал Гораций, изучае-

мый наизусть и постоянно цитируемый

. Бюсты этих двух основ-

ных школьных писателей, как только что указывалось, обычно

украшали помещения латинских школ подобно тому, как бюст

Гомера был неизменной принадлежностью греческих граммати-

ческих пшол.

Наряду с этими главными авторами изучались и dii minores

(Лукан, Стаций и др.). При всей второстепенности этих авторов —

с точки зрения повышенных художественных требований — их

В связи с этим следует припомнить одно очень любопытное место т

Горация, в котором поэт описывает благодетельное влияние поэзии на раз-

вивающееся Сознание ребенка:

Os tenerum pueri balbumque poeta figurat,

Torquet ab obscenis jam nunc sermonibus aurem,

Mox etiam pectus praeceptis format amicis,

Asperitatis et invidiae corrector et irae,-

Recte facta referet, orientia tempora notis

Instruit exemplis...

(Поэт формирует нежные лепечущие уста ребенка; с раннего возраста

ои отвращает его ухо от грубых речей; образовывает его сердце дружелюб-

ным учением, смягчает его характер, укрощает в нем вависть и гнев, расска-

вывает ему о подвигах и указывает подрастающим поколениям на примеры

великих людей...)

(Послание к Августу, II, I, 126).

23*

865

благонамеренные и патриотические тенденции повели к тому, что

они еще при собственной жизни попали в число школьных

«классиков»

Впрочем, такое привилегированное положение для них нэ

было долговечным. Уже в первой половине II в. эти авторы вместе

с рядом других новых писателей берутся под сомнение в смысле

своей идеологической г-ыдержанности, соответствующей требова-

ниям господствующих классов. Для новых, пришедших к власти

общественных кругов казалось очень важным установить из-

вестную преемственность с теми памятниками культуры прош-

лого,

которые возникли в годы героического подъема Рима —

в целях укрепления собственных классовых позиций. Из

дальних углов были вытащены свитки Эниия, Нэвия, Плав-

та и других, казалось бы, уже полузабытых авторов. От

этого потопа уцелели только немногие новые писатели, и преж-

де всего Вергилий, слава которого, пройдя через все раннее

средневековье, вспыхнула ярким блеском в «Божественной

Комедии» Данте.

Таким образом, с точки зрения «объема» следует признать

литературоведческую «программу» грамматических школ в доста-

точной мере обширной. Однако, если попытаться перейти с этой

точки зрения объема на точку зрения качественного рассмотре-

ния изучаемого материала, то в данном случае приходится отме-

тить его крайнюю ограниченность, узость, оторванность от самых

элементарных требований практической жизни, что отмечалось

уже современниками, например Сенекой. Ратуя ва построение

всего изучаемого материала грамматических школ на основах

в первую очередь стоической этики Сенека так иронически опи-

сывает материал занятий грамматических школ:

«Мне кажется совершенно неинтересным исследовать, кто был

старше, Гомер или Гезиод, отчего так скоро состарилась Гекуба,

хотя она была моложе Елены, или определять возраст Патрокла

и Ахилла. Неужели полезнее изучать, где блуждал Одиссей,

чем заботиться о том, чтобы не заблуждаться самому. Грамма-

тики не ленятся исследовать вопрос, где скитался Одиссей, между

Италией и Сицилией или за пределами известного нам мира, ибо,

казалось бы, нельзя блуждать так долго в столь тесном простран-

стве...

К чему разбирать вопрос, нарушила Пенелопа супружескую

верность или сдержала свое слово, или, наконец, подозревала, что

тот, кого она видела, и есть Одиссей, еще раньше, чем узнала это»

Светоний в гл. XVI своего сочинения «De. illustribus grammaticis»

называет грамматика Квинта Цецилия как первого, введшего в свою грам-

матическую школу чтение и изучение сочинений Вергилия и других новых

для того времени поэтов («Primus dicitur (Qv. Gaecilius) latine ex tempore

disputasse primusque Vergilium et alios poetas novos praelegere coepisse»).

Сенека, Epist., XXXVIII (К). Ср. в этом же письме далее: «Грам-

матик Дидим написал четыре тысячи книг. Мне жаль его: сколько прихо-

дилось ему читать лишнего. В этих книгах разбираются вопросы о родине

Гомера, о том, кто в действительности была мать Энея, какая страсть преоб-

ладала в Анакреоне, пьянство или сладострастие, была ли Сапфо публичной

356

Таков или приблизительно таков был в своей весьма значи-

тельной части литературный материал, изучаемый в граммати-

ческих школах. В соответствии с характером этого материала

общее представление об историческом развитии литературы

должно было намечаться в грамматических школах — и это

мы можем теоретически утверждать — в крайне примитивных

формах.

И, действительно, в условиях охарактеризованной быстрой

смены литературных вкусов, художественных симпатий и эстети-

ческих оценок не была даже в самом простом смысле установлена

хотя бы до некоторой степени общая, признанная хотя бы боль-

шинством, схема развития литературы как греческой, так и ла-

тинской. Даже Гомер, эта основа античной культуры — тракто-

вался самым различным образом, причем и разнообразие и самый

характер этих трактовок говорят нам о довольно низком уровне

исторических представлений даже в первые века Империи.

Интересное в этом отношении свидетельство мы находим

снова-таки у Сенеки:

«Хочешь ли убедиться в том, до какой степени далеки учителя

свободных художеств от обучения добродетели? Обрати внимание

хотя бы на то, до какой степени не схожи между собой их уроки;

а между тем должно бы существовать сходство между лицами,

учащими одному и тому же. Если они, например, учат, что Гомер

был философом, то при помощи этих же своих доказательств

они отрицают

это.

В самом деле, то уверяют они, что он был стоиком

и учил, что выше всего добродетель, что следует умерщвлять

страсти и не отказываться от праведной жизни даже ценой бес-

смертия, то выставляют они Гомера эпикурейцем, прославляющим

мирное состояние общества, проводящего жизнь среди пиров

и пения, то перипатетиком, учащим о различных родах блага,

то академиком (скептиком), отрицающим достоверность всего.

Очевидно, что ничего из этого нет в том, кому приписывается все

это сразу. Ибо одно исключает другое»

Однако в условиях этого историко-литературного примити-

визма и быстрой смены литературных симпатий основа обучения

в грамматических школах оставалась неизменной: образование,

даваемое в них, было прежде всего литературным образованием

и только сквозь призму этого литературного образования, которое

так соответствовало вкусам господствующих групп данной эпохи,

когда, по выражению Ювенала, в той римской вале, где поэты

выступали со своими произведениями, колонны потрескались

от декламаций

, давались некоторые сведения и из других обла-

стей знания под видом комментариев тех или иных литератур-

ных текстов, сообщались сведения из области философии, приро-

доведения, истории — нередко во внешней форме гекзаметров.

женщиной, и многие другие вещи, о которых лучше было бы забыть, если

ты и знал».

е н е к a, Epist., LXXXVIII (К.).

в е н а л, Сатиры, I, 13.

357

В таких условиях лишь элементы астрономии и отчасти мате-

матики сохраняли в процессе занятий более самостоятельное

значение.

Классовый состав учащихся, их возраст и уровень их под-

готовки были в грамматических школах иными, чем в ludus,

и это находило свое отражение также и в несколько ином поло-

жении педагогического персонала в первых сравнительно с по-

следними.

Правда, нередко здесь дело идет не о коренном различии

по существу, а об оттенках, но в некоторых случаях и оттенки

имеют свое значение. Так, например, у нас имеются свидетель-

ства в переписке Плиния Младшего (62—114), говорящие о серьез-

ных заботах, проявляемых родителями как в области органи-

зации возможно лучших грамматических школ, так и относи-

тельно приглашения дельных учителей-грамматиков для частного

обучения в семье.

В письме к знаменитому историку Тациту Плиний просит

его помочь ему в важном деле: оказывается, жители родины

Плиния

—

города Комы — до сего времени не имели хорошей

школы и должны были посылать свою молодежь учиться в Ме-

диоланум (Милан); Плиний побудил своих богатых сограждан

приступить к организации школы у себя, в Коме, и пожертвовал

на это дело треть той суммы, которая была необходима для начала

занятий

; новая школа должна была удовлетворять не только

потребностям имущего населения Комы, но и других соседних

городов; в таких условиях вопрос о подборе преподавателей

имел особо важное значение; и вот Плиний пишет Тациту: «Пору-

чаю тебе и ввиду важности дела прошу тебя найти среди большого

числа учителей, которые собираются у тебя как поклонники

твоего таланта, таких, к которым мы могли бы обратиться с нашим

предложением» (Epist., VI, 13).

В письме к своему знакомому Маврицию, обратившемуся

к Плинию с просьбой подыскать учителя для его племянников,

Плиний сообщает, что он выполнит возложенное на него пору-

чение, хотя это выполнение и связано с рядом неприятностей

и даже враждебными столкновениями с конкурирующими между

собой учителями (Epist., II, 18).

Это последнее свидетельство Плиния не лишне сравнить с дру-

гим, которое мы находим у Марциала в одной из его эпиграмм,

где речь идет о некоем Лупе (V, 56, 1—2):

Сдатьтго какому учителю сына

Долго с ваботой ты, Луп, вопрошаешь...

(Cui trades, Lupe, filium magistro,

Quaeris sollicitus diu rogasque).

Мы не имеем сведений о том, каким образом были собраны остальные

средства на школу. Некоторый свет на это бросает, впрочем, любопытное

замечание Плиния в другом его письме (Epist., IV, 13): «Право приглашения

учителей — замечает Плиний — следует оставить за родителями и, побу-

див их составлять с этой целью складчину, таким образом и принуждать

их ваботиться о своих потребностях».

353

Выше, в иной связи мы рассматривали судьбу старого Орбилия,

вводящую нас в бытовые подробности жизни грамматика I в.

до и. э.

Для изучаемой нами эпохи мы также имеем возможность

остановиться на конкретных образах, один из которых знакомит

нас с преуспевающим грамматиком дней правления императора

Августа — Веррием Флакком, а другой вызывает в нашей па-

мяти того много испытавшего в жизни Палемона, который при-

влек внимание великого сатирика I в. н. э. Ювенала, посвятив-

шего описанию его злоключений часть своей седьмой сатиры

и тем самым обеспечившим ему бессмертие, чему также содей-

ствовало то, что Светоний в не раз упоминаемом труде «De gram-

maticis et rhetoribus» (23) счел нужным остановиться на нем.

Веррий Флакк является видным латинским грамматиком

первых лет существования Империи. Мы не знаем точно дат его

рождения и смерти, одно, во всяком случае, остается бесспор-

ным: Веррий Флакк умер в годы правления Тиберия (14—37) в

глубокой старости. На протяжении ряда лет он был руководителем

хорошо по тому времени устроенной грамматической школы,

в основу ванятий которой был положен принцип живого соревно-

вания между учащимися. Из ряда выходящее богатство школы

при этом выявляется в факте выдачи призов исключительной

ценности тем ученикам, которые опережали своих товарищей:

такими призами являлись большие редкие книги, стоимость

каждой ив которых по современным расценкам равнялась, ко-

нечно, стоимости большой библиотеки.

Император Август выбрал Веррия Флакка в качестве воспи-

тателя своих внуков Гая и Люция, но Веррий Флакк отказался

расстаться со своими учениками. Тогда император перевел во

дворец школу Веррия в полном ее составе, поставив знамени-

тому грамматику лишь одно условие — не увеличивать впредь

числа учеников в школе. Для того, чтобы компенсировать Веррия

за это ограничение, Август назначил ему ежегодную пенсию

в сумме 100 тыс. сестерций в год. До нас-дошли не только назва-

ния, по крайней мере некоторых из теоретических работ Веррия,

но также и кое-какие его фрагменты. На форуме одного из го-

родов Лациума — Пренесты (ныне Палестрины) долго сохраня-

лись уцелевшие в обломках мраморные доски, на которых был

начертан составленный Веррием календарь под названием «Fastes

Praenestini», который позже использовал Овидий для своих

«Fastes». Предметом позднейших переработок послужил также

ученый трактат Веррия «О значении слов» («De verborum signi-

ficatu»). Кроме этих работ, древние авторы часто ссылаются и на

другие исследования Веррия: биографию Катона, ряд историче-

ских работ и переписку, от которых, впрочем, ничего не осталось.

Античные писатели (между прочим, Плиний Старший) нередко

отмечают большую эрудицию Веррия и во многом от него зависят.

Гораздо менее блестящей и менее научно плодотворной была

жизнь Квинта Ремия Палемона, одного из наставников и руково-

359

дителей Квннтилиана. Первая половина этой жизни весьма на-

поминает тот жизненный путь, по которому было суждено пройти

многим учителям грамматических школ. Он родился в рабской

семье на севере Италии, в молодости работал в ткацкой мастер-

ской, а позже на него были возложены обязанности «педагога»,

в числе которых было также и сопровождение в школу сына

хозяина. Согласно обычаю, перешедшему в Италию из Греции,

педагог должен был присутствовать ежедневно на занятиях в ожи-

дании своего «воспитанника». Это дало возможность Палемону

быстро усвоить всю школьную премудрость и господствующие

методы работы с учениками. Далее, вероятно, в результате успеш-

ной работы со своим воспитанником, когда последнему уже не

нужны были услуги «педагога», Палемон получил свободу и в ско-

ром времени открыл в Риме собственную грамматическую школу.

Если до этого момента жизненная дорога Палемона была типичной

для многих учителей грамматических школ, то в дальнейшем он

выделяется из их рядов своими крупными успехами на педагоги-

ческом поле. К числу этих успехов следует также отнести соста-

вление им, вероятно, первой латинской грамматики, послужив-

шей первоисточником для подобных же работ последующих

авторов. Хотя эта работа Палемона не дошла до нас, но на нее

имеется ряд прямых ссылок у древних писателей (Плиний Стар-

ший, Ювенал и др.).

Эти достижения Палемона сами по себе должны были вызвать

неприязнь и зависть со стороны грамматиков, особенно более

«благородного» происхождения, чем Палемон. И вот мы видим,

что его имя опутывается клубком росказней и сплетен, в которых

иногда нелегко разобраться современному историку. Что не-

которые, по крайней мере, из этих сообщений являются вздором,

видно хотя бы из того, что Палемона обвиняли в колдовстве,

объясняя этим тайну его педагогических успехов. Оснований

для различных обвинений стало еще больше, когда предприимчи-

вый вольноотпущенник широко занялся и разными коммерческими

предприятиями, не оставляя в то же время своей весьма скудно

оплачиваемой педагогической работы.

Условия этой работы, как это мы сейчас увидим, и нашли свое

отражение в одной из сатир Ювенала.

Оцениваемая сравнительно судьба Палемона говорит об отно-

сительно редком благоприятном повороте обстоятельств в жизни

грамматика, выразившегося, по крайней мере, как и в судьбе

Орбилия, в факте общественного признания его заслуг и зависти

к нему со стороны многих, что тоже в некоторых случаях может

рассматриваться как «доказательство от противного» наличия

тех же заслуг.

Однако и в данном случае, как и в доле Орбилия, — обще-

ственное признание не повело за собой материального благопо-

лучия^ в этих общих моментах судьбы двух старых грамматиков,

конечно, следует видеть нечто большее, чем простое совпа-

дение.

360

Попутно уместно вспомнить свидетельства Ювенала, дока-

зывающие, что те относительно лучшие условия, в которых

пребывали грамматики сравнительно с учителями в начальных

школах — при использовании иных критериев приобретали иное

освещение.

Ювенал говорит, что плата грамматикам выплачивалась один

раз в год и равнялась тому, что получал за один день своей ра-

боты «победитель из цирка» и что в условиях выплаты даже такого

ничтожного вознаграждения нередко были злоупотребления,

еще более снижающие фактический заработок учителя. Поло-

жение последнего усложнялось теми нелепыми приемами, к ко-

торым прибегали родители, часто сами круглые невежды,

с целью проверки работы учителя.

И все это приходилось лично переносить «ученому Палемону».

В таких условиях возникает вопрос: что же дала Палемону

его педагогическая известность? Выходит, как будто, что он может

благодарить судьбу за то, что его ученики не обходятся с ним

так, как они ведут себя по отношению к другому грамматику^

РуфУ) У которого, однако, тоже нет недостатка в учености:

Ныне же ученики колотят Руфа,

Руфа, которого все Цицероном — аллобрагом звали.

Кто же Целаду

отдаст, Палемону ученому столько,

Сколько их труд заслужил грамматика. А ведь ив этой

Мелочи (плата у них куда чем у риторов меньше)

Кой-что откуоит на долю свою и дядька безмозглый,

И выдающий урежет себе. Палемон, уступи же,

Платы убыток стерпи, подобно тому торгашу, что

Продешевит простыни, одеяла дешевле уступит —

Лишь бы совсем не пропала работа твоя среди ночи,

Труд спозаранку, когда и не проснулись мастеровые,

Те,

что шерсть начинают прясти кривыми гребнями;

Лишь бы совсем не пропало, чего ты нанюхался в лампах

Учеников, когда по ночам казался Гораций

Вовсе бесцветным и копотью весь покрывался Вергилий

А для получки твоей ведь еще у трибунов дознанье

Нужно

. Вот так и блюди суровой науки обычай,

Ибо учителя доля — языком в совершенстве владея,

Помнить историю всю, а авторов литературных

Знать, как свои пять пальцев, всегда и ежели спросят,

Хоть по дороге в купальню иль в баню, кто у Анхиза

Мамкой была, как мачеху звали Анхемола, откуда

Родом она, — скажи; да сколько лет было Адесту,

Сколько мехов сицилийских вин подарил он фригийцам.

Пусть, мол, наставник оформит рукой еще мягкий характер,

Лепит из воска лицо, как скульптор; пусть своей школе

Будет отцом, чтобы питомцы его не шалили позорно,

Не предавались порокам; легко ль эа руками мальчишек

Всех уследить, когда, наблудив, убегают глазами.

вает»

Сведений об этой грамматике у нас нет.

По переводу Фета

—

«Редко однако, расчет без разбора трибуна бы-

». Мы не принимаем комментариев Фета к этому и предшествующие

Стихам, данных при его переводе «Сатир» Ювенала.

361