Жураковский Г.Е. Очерки по истории античной педагогики

Подождите немного. Документ загружается.

Все это бросает свет на пути, по которым шли в поисках

вершин современного образования представители состоятельной

римской молодежи.

17 лет Цицерон, согласно обычаю и требованиям, должен

был на год поступить на военную службу.

Через год Цицерон был снова в Риме, где возобновил занятия

по старому плану и у старых учителей. Значительно позже, уже

после первых своих успешных процессов, на которых он выступал

как защитник, Цицерон предпринял путешествие в Грецию

(79—77),

где он усиленно работал в риторических и философ-

ских школах

—

в Афинах и на Родосе—над завершением своего

философского образования.

Особенно высоко ценил Цицерон впоследствии свои посещения

Платоновской Академии, говоря что эти посещения дали ему

больше, чем все предыдущие и последующие вместе взятые за-

нятия у риторов.

По возвращении в Рим Цицерон начинает свою блестящую

общественно-политическую карьер^, все решительнее и реши-

тельнее беря курс вправо — по линии ориентации на интересы

наиболее состоятельных групп «всадников».

Выступление против Антония оказывается для него роковым,

и он погибает насильственной смертью.

Педагогические

воззрения. Свой трактат «Об ораторе» Цице-

рон начинает с ряда жалоб на судьбу, на те «полчища непри-

ятностей и свирепейшие бури», которые лишили его возможно-

сти отдаться в жизни его призванию — теоретическим научным

занятиям—и толкнули его в водоворот политической борьбы

Таким заверениям Цицерона, может быть, в смысле само-

обмана и искренним в данную минуту, мы не имеем оснований

верить; наоборот, переворачивая страницы этой бурной и напря-

женной жизни, мы видим настойчивое стремление к власти,

к первенству, к общественному влиянию.

При этом такой «восходящий путь» был вовсе не легок для

Цицерона: хотя формально права провинциальных всадников

и были уравнены со столичными, однако фактически Цицерон

всегда чувствовал на себе косые взгляды знати: его считали выскоч-

кой, parvenu, несмотря на блестящие успехи его земляка Мария.

Это толкало его к «демократической партии», представлявшей

интересы широких всаднических кругов, но путь к власти все

же лежал через налаживание мирных отношений с теми, в руках

которых была эта власть. Цицерон так и не нашел в течение

всей своей жизни устойчивой политической ориентации, отражая

в этом, конечно, больше те внутренние противоречия, которые

как промежуточное сословие переживало провинциальное всад-

ничество, чем отсутствие «непреклонности и суровости», в чем

упрекает его поэт.

Цицерон, De oratore («Об ораторе», перев. Корша, «Филологи-

ческое Обозрение»,, т. IV, 1893, дальнейшие цитаты—по этому переводу).

332

Но отсутствие устойчивого политического credo еще не озна-

чало отсутствия соответствующих политических тенденций, ко-

торые отчетливо выступают в многочисленных сочинениях Ци-

церона, в значительной части дошедших до наших дней.

Ф Исходное значение в данном случае имеет точка зрения Ци-

церона, согласно которой получение политических прав обусло-

вливается прежде всего имущественным положением. Отсюда

следует не только необходимость полного уравнения прав опти-

матов и всадников, но и присоединение к ним в этом смысле иму-

щего населения государства, вплоть до земледельцев и вольно-

отпущенников.

Первою задачей государства является защита прав этих иму-

щих против всего остального населения

. В связи с этим демо-

кратический порядок государственного устройства клеймится

Цицероном как худшая из возможных форм государственной

организации

, а профессии, связанные с физическим трудом,

вызывают с его стороны пренебрежение. В таких условиях на

долю неимущих остаются только «хлеб и зрелища», получение

которых от правителей государства обусловлено полным подчи-

нением воле последних.

Таковы в их исходных моментах во многом неустойчивые

общественно-политические воззрения Цицерона, для уразумения

которых нужно прежде всего иметь в виду нарастание в его эпоху

величайших социальных противоречий (и в частности, развитие

революции рабов),которые и лежат в основе его педагогических

взглядов.

Педагогические взгляды Цицерона, затрагивая целый ряд

отдельных моментов, все же не образуют законченной педаго-

гической системы.

При этом нам прежде всего необходимо выяснить вопрос —

в каком отношении стоят педагогические высказывания Цице-

рона к «греческому наследству»?

В данном случае позиции Цицерона вполне определенны:

близкий к греческой культуре с детства, он особенно сроднился с

нею во время путешествия в Грецию, как на то указывалось выше.

Именно во время этой поездки окончательно укрепились его

«греческие симпатии» и содействовали тому, что он стал наиболее

ярким представителем того поколения и тех общественных кругов,

для которых Эллада, говоря словами самого Цицерона в его

речи «За Флакка», стала тою блаженною страной, quae fama,

quae gloria, quae doctrina, quae plurimis artibus, quae etiam imperio

floruit» (которая приобрела большую известность и прослави-

лась науками, многими искусствами и даже своим государствен-

ным строем), откуда проистекали humanitas, doctrina, religio,

fruges, jura, ieges, artes (человечность, наука, религия, нрав-

ственность, право, законы и искусства).

Ц и ц в р о н, Об обязанностях, II, 78.

'Цицерон, О государстве, III, 33.

333

• Известно, что такое же глубокое впечатление произвела Эллада,

, и в частности Афины, и на Горация. В послании к Юлию Флору

(Epist., II, 2) Гораций пишет, что Афины научили его «отличать

прямое от кривого и искать истину в Академической роще».

, Высказывать особое уважение по отношению к Афинам и к дру-

гим старым центрам греческой культуры вообще считалось

издавна признаком «хорошего тона» в прогрессивных кругах

римского общества.

То,

что говорит Плиний Младший своему корреспонденту

Максиму, назначенному правителем в провинцию Ахайя —

является одним ив обычных путей выявления этого «хорошего

тона».

Плиний пишет: «Подумай, ты послан в провинцию Ахайю,

ту подлинную и чистую Грецию, где, как все мы знаем, полу-

чили свое начало гуманность, науки, даже умение разводить

плоды... Окажи благоговение основателям городов — богам и их

воле...

Не упускай из виду того, что тот город, в который ты

вступаешь,называется Афины» и т. д. (Epist., VIII, 24).

Таким образом, благоговение перед греческой культурой

не было случайным у Цицерона: оно пропитывает все его миро-

воззрение и составляет один из основных стержней последнего,

ибо,

как утверждает Цицерон в «Республике» (III, 3, 5), «высшего

совершенства» достигает тот, кто стремится слить в один поток

«национальное благонравие и высшую греческую культуру».

Выдвигая такую точку зрения, Цицерон, конечно, не помыш^

лял о пассивном подчинении этого римского «благонравия» чу-

ждой культуре: дело у него идет именно о сочетании, о союзе,

а не о зависимости, и в этом смысле вся его личность являлась

наглядным примером того, чтб именно разумел он под этим слия-

нием — полное усвоение культурных достижений великого со-

_седа и одновременное сохранение родной почвы под ногами.

Одной из важнейших и ценнейших особенностей греческой

педагогики было безусловно то, что ее наиболее видные пред-

ставители, прежде всего Сократ, но также и Платон и Аристотель,

уделяли существенное внимание установлению теснейшей связи

между психологическими и педагогическими проблемами. Как

известно, принцип самопознания лежал в основе педагогики

Сократа, у Платона же ученье о душе составляло неразрывную

часть его педагогической системы.

В таких условиях и Цицерон, который к тому же как гениаль-

ный оратор-практик не мог не отдавать себе отчета в сложней-

ших изгибах человеческого со знания , должен был уделить по-

четное место в своих выводах психологическим вопросам. Но

именно, будучи общественным деятелем и практиком, Цицерон

не мог защищать отвлеченные обоснования психологических

выводов Платона, что имеет свою параллель в его отношении

к религиозным вопросам. (Дело в том, что во многих своих со-

чинениях, предназначенных для широкого пользования, Цицерон

выступил решительным поборником старых, исконных религиоз-

334

ных традиций *, но лишь только дело доходило до бесед «наедине

с собой», как Цицерон появляется в роли скептика и сурового

критика этих религиозных традиций

. -

;

Согласно психологическим воззрениям Цицерона во второй

книге «Государства» (а также и в трактате «Об обязанностях»

)

душевная

жизнь^

человека образует сложный поток меняющихся \

противоборствующих душевных состояний. Четыре могуществен- ;

ные силы влекут человека по пути совращения и гибели: 1) вспыль- |

чивость, легкая возбуждаемость, гнев; 2) жадность; 3) похотли! \

вые побуждения; 4) отсутствие душевной ясности. В результате I

воздействия первой силы человек теряет критерий справедливого /

и нередко жажда мщения влечет его на пути несправедливых по-

ступков и стремления к мщению, часто необоснованному. В итоге

воздействия второй силы человека охватывает стремление к обо-

гащению в ущерб другим возвышенным побуждениям. Третья

сила поднимает со дна души темные инстинкты и стремления'

к низменным удовольствиям, наконец, последняя страсть лишает

человека душевной бодрости и веры в жизнь.

Если бы душевные силы человека ограничивались только

этими стремлениями, его конечная гибель была бы неизбежна.

На счастье, однако, человек наделен всепобеждающим разумом,

который и ведет его по пути добродетели. При этом важнее всего

в первую очередь проявление благоразумия, откуда проистекают

и справедливость, и чувство законности, и другие положительные

свойства человеческого сознания.

Рисуя себе таким образом полноту жизни человеческого со-

знания, Цицерон не стремится, однако, к нивеллировке челове-

ческих способностей и подчеркивает, что только наличие их

(в соединении с внешними данными) может в итоге соответствую-

щей подготовки дать совершенного оратора.

В трактате Цицерона «Об ораторе» мы читаем: «Первое и важ-

нейшее условие для оратора есть природное дарование... Ведь

для этого необходима особенного рода подвижность ума и сообра-

жения, которая сообщала бы изобретению остроту, развитию

и украшению —обилие, запоминанию — верность и прочность.

Сверх того, если бы кто-нибудь подумал, что эти свойства можно

приобрести посредством науки (а это ошибочно, потому что и то

уж хорошо, если наука успеет разбудить или хоть расшевелить

их зародыши, а вложить их и даровать наука ни в коем случае

не может, так как все это дары природы), то что скажет он о тех

преимуществах, которые уже, конечно, рождаются на свет с са-

Цицерон, De -legibus, II, 8, 21, 12, 31 и др.

Ц и ц е р о н, De natura deorum, III, 2.

По сохранившимся отрывкам следует признать, что наиболее полное

изложение своих психологических взглядов Цицерон дал в последних кни-

гах (IV, V и VI) «Государства». К сожалению, состояние этих отрывков та-

ково,

что о многом приходится скорее догадываться, чем судить непосред-

ственно.

Некоторые данные по этому же вопросу можно найти в «De legibus»

(«О законах»).

335

мим человеком, каковы свободный язык, звучный голос, сильные

легкие, крепкое сложение, известный склад и очертание всего

лица и тела? Я говорю это не в том смысле, чтобы наука не могла

несколько обтесать того или другого, так как я очень хорошо

знаю,

что при помощи ученья можно то, что хорошо, еще улуч-

шить и то, что неотложно, все-таки как-нибудь обделать и испра-

вить;

но у иных до такой степени тяжел язык или голос так фаль-

шив,

или выражение лица и телодвижения так нескладны и грубы,

что если бы даже они отличались при этом способностями и зна-

нием дела, все-таки им нельзя было бы попасть в число ораторов.

Напротив, иные так целесообразно устроены во всех этих отно-

шениях, так щедро одарены природой, что кажется будто они не

случайно родились, а нарочно созданы для этого каким-нибудь

богом»

На основе указанных психологических предпосылок (анали-

зировать которые не входит в нашу вадачу и относительно которых

представляется достаточным подчеркнуть, что одною из важней-

ших задач образовательного процесса по Цицерону является

именно всемерное содействие образовательными средствами по-

беде «разума» над противоборствующими побуждениями сознания)

Цицерон строит свое учение о системе образования, в котором он

значительно отходит от своих греческих учителей, и именно по

тому вопросу государственного и частного образования, который

объединял таких различных в столь многом другом представи-

телей греческой педагогической мысли, как Платон, Ксенофонт,

Аристотель и др. По этому поводу любопытно припомнить нейо-

торые мысли, которые Цицерон высказывает в своем сочинении

«Об обязанностях» («De officiis, I, 17).

Отношение к семье Цицерона является обусловленным рим-

скою историческою традицией, поскольку речь идет о семье

господствующих классов.

Таким образом, мы можем понять, что для Цицерона не может

существовать противоположения частного и государственного

воспитания: семья—ячейка государства, она существует для

государства, с ним неразрывно связана. Организуя воспитание,

она это делает для государства и под его естественным контролем,

поскольку обширные права самого «отца семейства» являются как

бы

исходящими от государства, санкционируемыми этим последним.

Именно поэтому, хотя Цицерон и является последовательным

защитником идеи домашнего, а не государственного воспитания,

он находит необходимым выражать свое удивление по поводу

того равнодушия, с каким современное ему государство относится

к вопросам образования

; его точка врения, таким образом,

1 Цицерон, De oratore, I, XXV, 113—115.

Не лишне попутно заметить, что признание различия способностей тол-

кает Цицерона (по образцу Аристотеля, с которым его вообще связывает

множество нитей) на оправдание социальных различий, в частности, на оправ-

дание рабства (см. третью книгу «De republica»).

Цицерон, De republica, IV, 3.

336

вполне примиряется со стремлениями подчинить волю отдельной

личности конечным государственным требованиям

Принимая во внимание эту точку зрения Цицерона, мы можем

понять, что при всем своем уважении к Платону он должен был

выступить решительным противником его проектов огосудар-

ствовления воспитания, причем совершенно очевидно, что кри-

тика Цицерона должна была итти именно с «государственной»

точки зрения — подчеркивания того, что Платон по существу

разрушает основы государства, уничтожая в принципе его основ-

ную исходную ячейку — семью

Итак, Цицерон, защищая принципы семейного воспитания,

в то же время, в качестве конечных целей последнего, выдвигает

подготовку прежде всего деятелей не в сфере частной, но обще-

ственной жизни — крупных государственных чиновников и ора-

торов, причем оба эти пути тесно переплетаются в его толко-

вании

При этом совершенно естественно, что центр своего внимания

Цицерон все же переносит на последний путь — подготовки

оратора. Говоря об этом пути, прежде всего нужно отметить,

что выдвигаемый Цицероном «идеал оратора» в полной м^ре

совпадал с классовыми и политическими установками всадни-

ческих кругов.

Эпоха конца республики характеризуется напряженной клас-

совой борьбой, протекающей в своеобразных формах. В после-

дующую историческую эпоху значение живого слова в обще-

ственной жизни начнет быстро падать, изучаемый же период

является завершительным в жи^ни римского общества, когда

это слово сохраняло еще некоторое значение

Цицерон, De republica, I, 4.

Ввиду крайней неполноты уцелевших до нашего времени отрывков

соответствующих страниц трактата Цицерона «О государстве», в данном

случае приходится опираться на свидетельства одного из позднейших интер-

претаторов Цицерона, христианского писателя III в. Лактанция (имеется

в виду сочинение Лактанция «Epitome institutionum libri septem»

и другие работы. См. Е. V о

1 е t, Lactance, «La Grande Encyclopedic»,

т. XXI, 727). Попутно можно отметить, что фактический упадок общественно-

го воспитания в Элладе времен Цицерона, который, конечно, был хорошо

известен последнему, — не мог не направлять с своей стороны его выводов

в определенном направлении. На этот счет мы имеем указания самого Цице-

рона («De oratore» II, 55, De offic. I, 35, «De republica», 4).

Ц и ц е р о н, De republica, V, 3. В данном случае необыкновенно

отчетливо выступает различие точек зрения на конечные цели образования

Цицерона и Платона. Эти цели в интерпретации последнего были совер-

шенно чужды Цицерону. В своем трактате «Об ораторе» (кн. I, XI) Цицерон,

однако, посвящает Платону целую страницу своих замечаний, стараясь свя-

зать понятия «философ» и «оратор» и причисляя к последней категории

также и самого Платона. В этом, конечно, обнаруживается, что даже ему,

одному из наиболее проникнутых духом «эллинизма» римлян, по сути очень

далеки конечные установки философии Платона и пути их реализации.

Может быть, никто лучше Руссо не выразил взаимоотношения красно-

речия Цицерона и Демосфена: «Увлеченный мужественным красноречием

Демосфена, мой воспитанник скажет: «это оратор», но читая Цицерона, он

скажет: «это адвокат». («Эмиль», IV, стр. 466).

22 Г. Е. Журакоаскцй

337

Обладая лично в совершенстве искусством «могучего слова»,

Цицерон вполне естественно рассматривал тип общественного

оратора как нечто наиболее важное из всего того, к чему в его

время может стремиться высшая школа.

При этом самый облик «оратора» рисуется Цицерону в согла-

сии с образовательными установками его класса и его эпохи.

В начале своего трактата «Об ораторе» Цицерон решительно

полемизирует со своим адресатом Квинтом по вопросу о том,

на какой общеобразовательной базе должно строиться овладение

ораторским искусством, и формулирует разногласие таким об-

разом:

«При наших рассуждениях ты нередко расходишься со мной

в том, что,по моему убеждению, красноречие основано на таком

умственном развитии, которое может быть лишь у людей с вые*

шим научным образованием, тогда как ты ставишь его совершенно

независимо от основательности сведений и видишь в нем плод

известной природной способности и упражнения».

Несколько далее (XI, 64) Цицерон дает такое определение

оратора: «Если кто хочет иметь определение понятия оратора,

обнимающее все его способности, то, по моему мнению, оратором,

достойным такого многозначительного названия, будет тот, кто

любой представившийся ему вопрос, который требует развития

посредством слова, сумеет изложить с пониманием дела, стройно,

изящно, без всяких помех> со стороны памяти и, кроме того,

о соблюдением известного достоинства при исполнении».

Такие требования к оратору дают повод Цицерону точнее

определить круг его образования, совпадающий с кругом обра-

зования, намечаемым им для государственного деятеля.

В основе этого образования должна лежать философия в ан-

тичном, широком смысле этого слова.

Охватить философию в целом — конечно, не под силу любому

оратору. Отсюда следуют практические советы Цицерона (XV, 68):

«Так как философия разделяется на три части — о тайнах при-

роды, о законах строгого мышления и о жизни и характерах,

то мой совет оратору

—

две первые оставить в стороне и принести

в жертву нашей неспособности; но если мы не удержим за собой

третью, которая всегда принадлежит оратору, то мы не оставим

оратору окончательно никакой возможности обнаружить свое

величие. Поэтому отдел о жизни и характерах оратор должен

изучать весь с одинаковым

тщанием;

все прочее, чего он не изучит,

он,

все-таки, когда понадобится, сумеет передать в изящном

изложении, если ему доставят в руки необходимые данные».

Итак, Цицерон требует от «оратора» специально юридиче-

ского и общего гуманитарного образования.

-В этих границах требования Цицерона представляются весьма

значительными.

В особенности Цицерон настаивает на усвоении философ-

ского наследия Аристотеля, а также на глубоком изучении этики,

устанавливая ее тесную связь с риторикой (конечно, исключи-

338

тельно в теоретическом, «внеисторическом», «внеклассовом» аспек-

те).

На общефилософской базе строится и специально юриди-

ческое образование, а также и образование историческое; при

этом история рассматривается с точки зрения обильной сокровищ-

ницу примеров, которые может использовать оратор в своей

практической деятельности.

Все дисциплины, выпадающие из круга описанного «гумани-

тарного» образования, Цицерон относит к области специального

знания. Между прочим, туда же попадает и ма/ематика.

Так, в своих «Тускуланских беседах» (Disput Tuscul. I, 5)

Цицерон решительно ставит римлян в пример грекам и просла-

вляет первых за то, что они не увлекаются умозрениями в области

математики и других дисциплин и при своих занятиях исключи-

тельно руководятся критерием непосредственной практической

пользы.

Во многих отношениях Цицерон является прямым пред-

шественником Квинтилиана, на что последний сам прямо ука-

зывает. Что же касается позднейшего времени, то, начиная

с эпохи Возрождения, Цицерон приобрел не только прочное

право гражданства в школах, как образцовый оратор-классик,

но и оказал существенное влияние на теоретическую педагогику

(Э.

С. Пикколомини, М. Веджио и др.), что и дало, между прочим,

как известно, повод Эразму'Роттердамскому в своем диалоге

«Ciceronianus» зло осмеять исключительное увлечение Цицероном

его современников.

Следы влияния Цицерона можно заметить у многих клас-

сиков педагогики XVII и даже XVIII в. (Коменский, Роллен

и т. д.), но анализ этого вопроса, отчасти уже затронутого Зе-

линским и другими, требует специального монографического

рассмотрения

В недавнее время (1932 г.) вопрос о влиянии античной педагогики

(в частности, Цицерона) на педагогику средних веков (до XVI в.) довольно

обстоятельно пересмотрен I. Dobson в специальном разделе: «The middle

ages and after» (стр. 157—180) его неоднократно цитируемой книги.

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА РИМСКОЙ ПЕДАГОГИКИ

I—II

ВЕКОВ

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДОМАШНЕГО ВОСПИТАНИЯ

Х> итоге сложных исторических явлений времени, предше-

ствующего установлению принципата, римское общество в импера-

торскую эпоху образовало сословную пирамиду, построенную

на широком рабском основании, с вершиной, занимаемою сосло-

виями сенаторов и всадников.

Вновь возникшая императорская власть прежде всего стреми-

лась укрепить свое положение, установив тесные отношения

с представителями высшего сословия сенаторов.

Одним из путей установления таких отношений был новый

обычай воспитания непосредственно при дворе детей наиболее

знатных фамилий, а также и представителей иностранных владе-

тельных особ.

Среди напряженной борьбы за императорский трон, частых

государственных переворотов, конечно, невозможно допустить,

что на протяжении всего изучаемого нами периода это воспи-

тание всегда сохраняло устойчивый характер и единые внешние

формы.

В то же время-не следует расценивать его слишком низко:

в отдельные исторические периоды, особенно в уоловиях неко-

торого, хотя бы и временного затишья распрей, отдельные пред-

ставители придворного мира получали образование, стоящее

на уровне самых высоких требований своего времени. Наиболее

яркий пример этого, .конечно, Марк Аврелий.

Недаром на первой странице своих знаменитых размышлений

«Наедине с собой», он пишет: «Прадеду (Катилию Северу) я обя-

340

ан тем, что не посещал публичных школ, пользовался услугами

прекрасных учителей на дому и понял, что на это не следует ща-

дить средств»

(между прочим, тут уместно вспомнить, что Марк

Аврелий так сроднился с греческим языком, что свои интимные

8аписки, какими являются «Наедине с собой», вел на греческом

языке).

В какой мере, впрочем, такое воспитание при дворе находи-

лось в связи с совокупностью очень сложных обстоятельств —

показывает ближайшее будущее, когда собственный сын Марка

Аврелия — Коммод, несмотря на пример отца, представлял собой

тип не только глубоко развращенного человека, но и невежды

в элементарном смысле.

Переходя к домашнему воспитанию, необходимо отметить,

что его характер зависел, конечно, прежде всего от того места,

которое занимала семья на сословной лестнице римского обще-

ства, строимой на базе соответствующего классового расслое-

ния.

При этом нужно иметь в виду, что наши сведения, как это ес-

тественно можно ожидать, относятся в первую очередь к жизни

высшего общества — сенаторского сословия и наиболее состоя-

тельных групп всадников.

В условиях жизни этого высшего общества нам прежде всего

следует подчеркнуть дальнейшее расширение прав женщин.

Процесс этого расширения прав, начавшийся еще в прошлом

периоде истории республиканского Рима, как мы видели выше,

в новых императорских условиях привел к предоставлению жен-

щинам права распоряжения своим приданым, внесенным в дом

мужа, к допущению женщин на публичные собрания, в театры

и т. д.

Таким образом, ребенок в римской семье не встречал та-

кого резкого противоположения двух миров — мира отца и мира

матери, как это было в Афинах классической эпохи.

Произведения великих латинских поэтов (Марциал, Юве-

нал и др.) полны гневных нападок на семейный уклад изучае-

мого времени. Многие из этих нападок справедливы: тлетворное

влияние рабовладельческих форм жизни уже в это время сказы-

вается на семейных отношениях высшего общества. Косвенным

доказательством широко распространенной распущенности явля-

ются, конечно, бесчисленные разводы, о которых у нас имеются

прямые современные свидетельства.

Возникает вопрос, как в таких условиях могло быть и было

действительно организовано домашнее воспитание в семьях выс-

шего общества?

Совершенно очевидно, что обычно дети в условиях дошколь-

ного воспитания (по римскому обозначению infantia — детство,

которому противополагался отроческий школьный период жиз-

М а р к Аврелий, Наедине с собой, изд. Сабашникова, кн. 1,

914,

стр. 5.

341