Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты - Тема - Приемы

Подождите немного. Документ загружается.

Победа

Лужина

Шахматы

сравниваются

книгой,

поэзией,

музыкой;

они

символизируют

борьбу

всесильным

гестапо

непосредственно

помогают

герою

выжить

тюрьме;

игра

для

удовольствия

противопоставляется

корыстной

игре

на

победу;

нахальный

любитель

навязывается

играть

гроссмейстером,

не

умеет

проигрывать

по-джентльменски,

похож

на

боксера,

кричит

«Мат!»;

талантливый

шахматист

почти

сходит

ума во

время

игры

приходит

себя

больнице;

наконец,

развязка

держится

на

ошибочном

объявлении

мата,

якобы

поставленного

чемпиону

мира

безвестным

претендентом.

Не

менее

существенны

отличия.

«Шахматной

новелле»

нет и

следов

набоковского

модернизма,

как

отсутствует

притчеобразная краткость

«„Победы"».

Повествование очень растянуто (для

рассказа);

оно

ведется

совершенно традиционным рассказчиком;

ни

сумасшествие героя,

ни

треугольник

'шахматы-искусство-жизнь'

не

порождают соответствующей

повествовательной техники типа двойной экспозиции;

обилие эпизодов

персонажей лишает рассказ символической прозрачности:

Сначала

рассказчик

играет

настырным

любителем;

татем они оба

вместе

другими

любителями

играют

против

бездушного

корыстного

чемпиона;

к ним

присоединяется

гениальный

любитель,

доктор

Б. —

бывший

узник

гестапо

—

сводит

партию

вничью;

после

чего

он

выигрывает

чемпиона

один

на

один;

наконец,

он

сдается

чемпиону,

неправильно

объявив

ему

мат.

Дело даже

не

столько

громоздкости цвейговского сюжета, сколько

структурной

функциональной перестройке, претерпеваемой

им, и

прежде

всего мотивом ошибочного мата,

при

(предположительном) использовании

его на

пути

от

«Защиты»

«Приглашения»

«„Победе"».

Если

Аксенова

читатель

отождествляет себя

гроссмейстером, который воплощает бла-

городное

артистическое начало, является жертвой

СС

(sic!)

замалчивает

ложность

мата,

то в

новелле Цвейга наши симпатии

на

стороне претендента.

Это он

сидел

гестаповской тюрьме

и он же

великодушно

отдает

победу

чемпиону, который, наоборот, публично разоблачает ошибку партнера.

Итак,

ни

отдельные «заимствования»

из

«Защиты»,

«Приглашения»

«Шахматной новеллы»,

ни

даже

их

взаимоналожение

не

исчерпывают

контуров

аксеновского

рассказа. Оригинальность

«„Победы"»

— в

поста-

новке модернистской техники

на

службу некой традиционной

—

(соц)реалистической?

приключенческой?

хемингуэевской?

антитотали-

тарной?

—

борьбе

за

успех. Рассказ кончается переходом

гротескный

план

(подобно «Шинели»

Гоголя

«Приглашению»

Набокова),

но

переход

этот

не

столько отменяет реальность

демонстрирует трагическую несов-

местимость героя

миром, сколько создает, пусть условный, иллюзорный,

иронический,

но

все-таки

хэппи-энд.

Отсюда

обращение набоковского

равенства

(возможно,

не без

влияния Цвейга); если

для

Лужина

Цин-

цинната

единственная реальность

—

иной свет,

здешняя жизнь

—

лишь

его

платоновская

тень,

то

для

Г-М

шахматы

—

символ

часть

реального

мира,

и,

более того, разлитой

в нем

гармонии.

Чтобы

понять

причины

такой трансформации набоковского

«оригинала»,

обратимся

культурному

контексту,

котором создавалась, которому адресовалась

котором

осмыслялась

«„Победа"».

201

А.К.

Жолковский

Интерпретация

3.1.

Who

who?

Действие рассказа

происходит

вроде

бы на

символи-

зирующей Жизнь шахматной доске

и в

интертекстуальном литературном

пространстве,

но в то же

время

очевидным

образом

соотнесено

советской

действительностью.

Дело

даже

не в

обилии реалистических деталей внеш-

него

сюжета

(купе, проводник, вагонные шахматы

со

следами

от

стаканов

чая

отстающей байкой, Шахматный

клуб

на

Гоголевском

бульваре...).

Еще

важнее четкая социально-культурная привязка конфликта

и его

участников.

Г.

О.,

как мы

помним,

—

массовый

тип,

вульгарный, агрессивный,

фйзичный.

Кого

он

представляет,

нетрудно

догадаться.

Это

известный

стереотип

советской культуры,

так

называемый «рядовой советский чело-

век», «простой рабочий парень».

Он не

желает признавать ничего тонкого,

интеллигентного, особенного. Именно

он

единственный

раз во

всем

рассказе употребляет слово

«товарищ».

Это наш

советский

мсье

Пьер

—

носитель массовой

культуры,

пословичной мудрости

расхожих мифов

(«все

шахматисты

—

евреи»)

и,

видимо, антисемит

(отсюда

уместность

эсесовцев).

Г-М,

со

своей стороны,

—

вариация

на

тему клишированного образа

советского интеллигента, либерала-западника, художника-индивидуалиста,

поклонника

privacy,

частной собственности (дедушкины вилка

«лирная

шуба»; дача; «золотые запасы»)

мировой

культуры

(французский галстук,

Бах,

Гонконг),

носителя диссидентской, антиколлаборационистской морали

(подлостей

не

совершил),

жертвы

режима

(казнь), «нашего»

Лужина-

Цинцинната-доктора

Б.

И все же

конфликт производит впечатление загадочности,

и как

проецировать

его на

привычные коллизии современной

ему

советской

литературы, будь

то

либеральной

или

ортодоксальной, остается неясным.

Знакомый конфликт

дан в

оригинальном повороте.

каком

же

именно?

И кто же,

наконец,

побеждает?

Надо

сказать,

что

слово, поставленное

заглавии рассказа,

—

одно

из

актуальнейших

советской идеологии.

Ср.:

«Все

для

фронта,

все

для

победы»;

«победа

над

фашистской

Германией»;

«День

Победы»;

автомобиль

«Победа»;

«победа

(победное

шествие)

коммунизма»;

«большая

победа

сил

мира

социализма»

и т. д. и т. п.

Этой официальной установке

на

победу противоположен диссидент-

ский

отказ

от

насилия,

от

принуждения,

от

участия

борьбе

за

власть

и за

положение

истэблишменте, уход

чистую

духовность,

в мир

истины,

не

силы,

христианское приятие креста,

а в

пределе

—

полный

выход

из

игры (вспомним

эпиграф).

Какую

же

позицию занимают Аксенов

его герой,

вернее, между какими позициями совершают они, вольно

или

невольно,

свое амбивалентное

балансирование?

3.2.

Расстановка

сил,.

Чпю

есть победа? Действительно, позиция

занимается где-то посередине

искусно уравновешена

благодаря

богатой

202

Победа

Лужина

технике структурных

неоднозначностей.

Общий

тип

этой

позиции

хорошо

известен

из

христианской, романтической

и, в

русском контексте,

пушкин-

ской

традиции.

Конфликт духа, истины, искусства

и т. п. с

грубой

реальностью

разрешается,

так

сказать,

по

принципу «Богу

богово,

кесарю

кесарево».

Романтическому

мастеру

—

торжество

мире чистой шахмат-

ной

мысли, пошляку

—

вещественные доказательства

мире материальных

стимулов.

Г-М в

деталях следует классическим рецептам. Налицо

взыска-

тельный

художник,

неоспаривание

глупца,

представляющего толпу,

равнодушное

приятие хвалы,

клеветы,

плевков

обид,

нетребование венца

наград, вплоть

до

иронической

раздачи

последних.

Однако есть

интересные отличия. Прежде всего

— в

балансе сил,

выбранном

автором

из

широкого спектра возможных. Христос способен

творить чудеса

имеет

за

собой «тьмы крылатых легионов» (Пастернак),

но

предпочитает быть распятым властями

толпой.

Пушкина Поэт

уповает

на

посмертное признание, высший

суд и т. п.

Набоковский

Лужин

Цинциннат

сильнее

реальнее своего окружения,

но

иной реальностью.

Доктор

Б. у

Цвейга,

так

сказать, сводит вничью

фашизмом

и с

шахматным

чемпионом. Интеллигент Бабеля стремится претворить силу слова

плот-

скую власть

над

жизнью.

Булгаков толкает своего профессора

Преображенского

на

хирургическую контрреволюцию против толпы

советского

режима,

олицетворяемых Шариковым,

и она

удается;

ср.

также

многочисленные наказания, вершимые

«Мастере

Маргарите»

над

советскими людьми

со

злорадного

соизволения автора. Легко парит

торжествует

над

своим социалистическим окружением

Остап

Бендер

—

благодаря своей эстетической одаренности,

когда

она

оказывается недо-

статочной,

благодаря

(за

неимением

нечистой силы) мелкому жульничест-

ву;

впрочем,

здешнем

мире

борьба

целом кончается ничьей,

а в

иной

мир

(«Заграница

— миф о

загробной

жизни»)

авторы

не

очень верят

героя туда

не

пускают.

Олеши старорежимные интеллигенты Кавалеров

Иван Бабичев могут лишь фантазировать

ораторствовать

терпят

полное фиаско

реальной жизни

почти полное

— в

сфере духа.

Окончательно жалок

Васисуалий

Лоханкин,

не говоря уже о

гнилом

интеллигенте

соцреалистического

канона.

общем, писатель всегда подта-

совывает колоду

соответствии

интересующей

его

темой.

Посмотрим,

как

этом смысле поступает Аксенов

—

какие шансы

на

победу

реальном

мире

дает

он

своему герою.

Разумеется,

Г-М не от

мира

сего

слаб

в нем —

здесь

него шансов

не

больше,

чем у

Кавалерова

против Андрея Бабичева

Володи Макарова.

Он

«хиляк»,

него слабые

губы,

он

стеснителен, держится скромно

оборонительно.

Его

сила

— в

мире

духа,

точнее шахмат,

где,

подобно

Лужину,

ему

легко властвовать. Однако,

поскольку

основное действие

рассказа происходит именно

этом

мире,

причем

(в

отличие

от

набоков-

ского)

этот

мир

символически представляет реальность

целом, постольку

духовная

сила оборачивается реальной.

Он

гроссмейстер,

него

все

данные,

чтобы реально победить,

он

хочет победить

и,

по-видимому,

побеждает.

При

этом, играют

они

один

на

один: хотя

Г. О.

представляет массовый

тип,

203

А.К.

Жолковский

купе

он

представляет

его

один.

Нет ни

толпы,

подбадривающей

Г. О. и

освистывающей

Г-М,

ни

партийного

или

профсоюзного

собрания,

ни,

скажем, тюремщика Родиона, рукоплещущего мсье Пьеру. Рассказчик,

как

мы

помним, предоставляет противникам равные композиционные права

даже тайно

подыгрывает

Г-М.

результате, близкий автору гнилой интел-

лигент-одиночка

одерживает победу

—

происходит осуществление жела-

ний,

почти столь

же

полное,

как в

«Собачьем

сердце».

тому

же, Г-М не так уж

отрешен

от

прелестей этого мира.

конце

концов,

символы

его

духовного аристократизма носят вполне земной

характер.

Это

галстук

от

Диора,

загран-поездка

Гонконг (читай:

бендеровское

Рио-де-Жанейро), магнитофонная бобина

(Баха),

и,

наконец;

хотя

фантастические,

но

все-таки золотые жетоны.

каком-то смысле

перед нами

очередной

аксеновский

супермен, любитель

знаток красивой

жизни,

хотя

и в

более духовном, «тихом» варианте,

чем

обычно (ср. Прим.

16).

Совмещение

одном персонаже почти христианской отрешенности

суперменством

—

интересная художественная задача, характерная

для

либеральной

советской литературы 60-х

годов.

3.3.

Добро

кулаками

и в

джинсах. Должно

ли

добро «быть

кулаками»

—

тема знаменитой поэтической дискуссии 60-х годов

(Евту-

шенко

—

Куняев).

другом стихотворении

той

поры (Евтушенко)

дебатируется

— и

решается положительно

—

вопрос, могут

ли

хемингуэ-

еобразные

парни

джинсах (ср.

галстук

от

Диора) стоять

за

правое дело

мира, прогресса

социализма. Аналогичен

message ранних аксеновских

вещей

—

«Коллег»,

«Звездного билета»

и др.

Оригинально разработана

сходная

тема

одном романе

бр.

Стругацких («Обитаемый

остров»).

Там

действует

хрисгоподрбный

герой,

попадающий

прекрасной

будущей

цивили-

зации

мерзкую

феодально-индустриально-тоталитарную

реальность,

сродни

совет-

осой.

Он

совершенен

духом

(проповедует

мир и

любовь)

телом.

Последнее

способно

противостоять

любой

радиации,

потому

герой

ходит

почти голый

— в

каких-то

особенных

плавках

(ср.

набедренную

повязку

Христа),

демонстрируя

идеальный

загар.

Когда

ему

приходится

одному

вступить

драку

десятком

местных

хулиганов,

он

по-йоговски

переключает

внутреннее

ощущение

времени

поочереди

раскидывает

калечит,

но не

убивает,

своих

противников,

движущихся

для

него,

как в

замедленном

кино.

(В

дальнейшем

он

возглавляет

восстание

против

тоталитарных

Неизвестных

Отцов.)

Сцена

самым

неожиданным

образом

совмещает

типичную

драку

из

вестерна

элементами

йоги

евангелия.

эпоху мирной «хрущевской» революции молодежно-либеральная

интеллигенция

искренне надеялась

на

победу

над

догматиками

этом,

а не

ином

мире,

«при жизни этого поколения».

Это

кредо впоследствии

иронически

сформулировал Окуджава

песне «Кабинеты»,

где

вот-вот

ожидается

переход

власти

— в

литературе

— в

руки

Беллы,

Фазиля

других

товарищей

поэта

по

литературному оружию. Причем победа должна

была

наступить легко, сама

по

себе, карьера должна была сделаться путем

не-делания

ее,

путем упования

на

всемогущество подлинных ценностей.

Такова была оптимистическая атмосфера конца 50-х

—

начала 60-х

годов

даже

эпохи

подписанства—уже

после свержения

Хрущева,

когда

горстка

204

Победа

Лужина

«лучших

людей»

полагала,

что их

подписей

достаточно

для

противостояния

режиму.

рассказе этому соответствует настойчивое проведение

мотива

'претворение

бескорыстных эстетических вкусов

идей

реальные успехи

на

доске'.

Борьба если

ведется,

то

сугубо эстетическими, мирными, чистыми

средствами;

мат

наступает

сам по

себе,

«логично,

как

баховская

кода»

3.4. «Американская

мечта».

Разумеется,

все это

лишь одна

сторона

медали.

Рассказ полон иронии. Своего

мата

Г-М не

объявляет,

золотые

жетоны

имеют

фантастическую природу,

так что

концовка звучит

амбива-

лентно.

Ироническая

амбивалентность

вообще

характерна

для

Аксенова.

Так,

самом

рассказе

есть

место,

где

подчеркнуто иронически дана

молодежная

романтика

типа ранней

аксеновской:

«Гроссмейстер

понял,

что в

этот

весенний

зеленый вечер

одних

только юношеских мифов

ему

не

хватит.

Все это

верно,

мире

бродят

сланные

дурачки

—

юнги

Билли,

ковбои

Гарри,

красавицы Мери

Нелли,

бригантина подымает

паруса,

но

наступает

момент,

когда

вы

чувствуете

опасную

реальную близость черного коня

на

поле

Ь4».

Иронические

вариации

на

собственные

темы

есть

и в

других

вещах

Аксенова.

Например,

«Затоваренной бочкотаре» (1968 г.), «рафинированный интеллигент

Дрожжинин»,

с его

полным

незнанием

жизни

полным

знанием

Халигалии,

где он

никогда

не

был,

с ею

безукоризненным

англичанством

(выражающимся

трубке,

щеточке

усов, двух твидовых костюмах

и т. п.) и

«подспудными надеждами

на

дворянское

происхождение»,

выглядит пародией

на

Г-М.

Тем

более, что, подобно

Г-М

с его

диоровским

галстуком,

он

полон горделивой скромности: «мало

кто

догадывался,

практически никто

не

догадывался,

что

сухощавый джентльмен

строгой серой (коричневой) тройке

<...>».

При

этом

Дрожжинину

противостоят

сразу

три

Г.О.-подобных

персонажа.

Это, во-первых, «военный

моряк

Шустиков

Глеб», поклонник легендарною римлянина

Муния

Сцеволы,

понимающий преданность Науке

как

битву

Лженаукой

и ее

империалистическими

прихвостнями,

«агрессивные

хавальники»

которых

он

вместе

Муцием

Сцеволой

сует горящую руку (опять рука

—

вспомним

татуированные

кулаки

Г.

О.).

Во-вторых,

это

милейший

Володька

Телескопов, который

отличие

от

Дрожжинина

реально

был в

Халигалии,

даже вступал

«платонические» связи

тамошними красотками («когда теряли контроль

над

собой»).

в-третьих,

нестрашный доброхот-доносчик старик

Моченкин

(ср.

эсесовцев

«Победе»).

Таким

образом,

«Затоваренная

бочкотара»

как бы

воспроизводит ситуа-

цию

«„Победы"»,

подавая

ее в

менее

конфликтном,

сказочно-

ироническом

ключе.

Еще

одна

красноречивая

параллель

—

совсем

коротенький

малоиз-

вестный

рассказ

«Мечта

таксиста»

(«Литературная

газета»,

авг.

1970

г.).

Его

герой мечтает когда-нибудь прокатить,

может

быть,

до

самых Сочей,

сказочно

богатого

«Ваню-золотишника»

—

рабочего-контрабандиста

золотых

(!)

приисков.

И вот он,

наконец, встречает его, только

тот не при

деньгах,

вконец обтрепан

беспомощен. Таксист возит

его на

свой счет, кормит, поит, «укладывает

на

главную

койку»

и,

наконец,

так

формулирует свою мечту: «Ведь

мне

<...>

от

него

никаких

205

А.К.

Жолковский

бешеных

денег

не

нужно <...>

Мне

важно,

чтоб

он

был,

Ваня-мой-:юлотишник,

чтоб

существовал

природе».

Невольно

вспоминаются такие афоризмы Остапа Бендера, как:

«Я

вижу,

вы

бескорыстно любите

деньги»;

«Я

идейный борец

за

денежные

знаки»;

«Нет

тех

маленьких золотых кружочков,

кои я так

люблю»;

и т. п.

Параллель

эта

вполне

законна, особенно если учесть сказанное выше

Гонконге,

alias

Рио-де-Жанейро

—

«хрустальной мечте»

детства

Остапа Бендера, аксенов-

скую

игру

советскими

иными клише

1а

Ильф

Петров,

кратковременное

гроссмейстерство.

Остапа

и,

главное, роль

его

образа

формировании

неофициальной

идеологии ряда поколений советской интел-

лигенции.

Остроумный миллионер-одиночка,

на

которого навалился класс-

гегемон,

по

сути дела,

был

гиперболизированным представителем интересов

нормальной человеческой личности, попавшей

под

пресс советского

режима.

За

мировой тоской великого комбинатора

по

белым штанам

Рио-де-Жанейро скрывалось простое желание доступа, даже

для

не-членов

профсоюза,

тарелке супа, кружке пива

автомобильным запчастям

— и

свободы зубоскалить

без

ограничений.

Вот

почему

мечта таксиста

Ване-золотишнике

звучит

такой

трогательной,

хотя

иронической,

серьезностью.

Хрустальная

мечта Аксенова

его/нашего

поколения

— это

некий

'идеальный

материализм',

'чистый

капитализм",

'духовная«любовь

импортным

шмоткам',

надежда

на

'магическую

способность принципа

материальной заинтересованности привести

торжеству

добра,

справедливости

всеобщего счастья.

«„Победе"»

этот

'американский'

идеал выражен

особой тонкостью.

Равновесие

между

возможными противоположными прочтениями

парадокса хорошо выверено.

Кто

такой

Г-М —

нервная художественная

натура

или

трусливый приспособленец

потребитель красивой жизни?

Аскет,

сосредоточенный

на

скрытых духовных

ценностях,

или

высоко-

мерный представитель советской элиты? Мотивировка

модернистских

приемов

или

супермен

человеческим лицом? Вторые

члены

этих

пар

неизбежно роднят

Г-М с его

оппонентом

— Г. О. Это

наводит

на

мысль,

что

где-то

на

абстрактном уровне Аксенова занимает некий единый

архигерой

—

идеалист

крепкий парень одновременно, рафинированный

интеллигент,

он же

военный моряк,

—

черты которого по-разному

распределяются

между

персонажами реальных произведений.

Оригинальное воплощение одного

из

вариантов этой сквозной темы

делает

рассмотренную нами изящную миниатюру 1965

года

подлинной победой

автора

— без

кавычек

преувеличений.

А.К.Жолковский

(1986)

Ill

МЕСТО

ОКНА

ПОЭТИЧЕСКОМ МИРЕ

ПАСТЕРНАКА

стихотворение,

точно

через

окно

комнату,

врывались

улицы

свет

воздух,

шум

жизни,

вещи,

сущности.

Предметы

внешнего

мира,

предметы

обихода,

имена

существительные,

теснясь

наседая,

завладевали

строчками,

вы-

тесняя

юн

менее

определенные

части речи.

Борис

Паапернак

Введение

1.1.

Если

задаться

вопросом,

какой позе естественнее всего

представить

себе

фигуру

поэта,

возникающую

из

стихов Пастернака,

на

каком фоне следовало

бы

написать

его

идеальный портрет,

каких

декорациях развертывается «действие»

его

стихотворений

и его

собственное

творчество,

то

одним

из

наиболее

удачных

был бы,

наверно, ответ:

окна.

Приведенные

эпиграфе слова

(из

«Доктора Живаго») относятся

Пушкину,

но в

сущности

это

поэтический автопортрет Пастернака: Имен-

но

для

него характерны перечисления

предметов

внешнего мира

обихода,

существующих

для

него

«на

равной ноге»

вступающих

контакт друг

другом; именно Пастернак любит изображать различные ситуации контакта

улицы

комнаты, среди которых одной

из

самых выигрышных является

картина света

воздуха, шума жизни, вещей, сущностей, врывающихся

комнату через окно.

книге «Сестра

моя

жизнь» слово окно стоит

на

21-ом

месте

по

частоте

(в

«Камне» Мандельштама

— на

32-ом

месте)

(Левин, 1966:

200-1).

Но

помимо окна

как

такового,

стихотворениях Пастернака фигурируют:

оконг^е,

оконный

переплет,

оконная

амбразура,

оконница,

ряды

окон,

подоконник,

фортка,

форточка, форточные

петельки,

форточная рама,

оконная

рама,

просто

рама

рамы,

рамы

фрамуг, ставни, оконные

створы,

створки, стекло, стекла,

г^ветное

стекло

(то

есть,

витраж),

стекла балконные, балкон, жалюзи, портьера, занавеска, кисея, газ, гардина,

маркиза,

штора, шторка

(в

вагоне).

20?

А.К.

Жолковский

Иначе

говоря,

'окно'

как

вещь,

излюбленная

Пастернаком, встречается

еще

чаще,

чем

слово

окно, являющееся

лишь

одним

из

способов ввести

эту

вещь

текст.

строфах, открывающих стихотворение «Август», окно

—-

композиционный центр пейзажа, располагающегося

по обе

стороны

от

него:

Как

обещало,

не

обманывая,

Проникло солнце

утром

рано

Косою полосой

шафрановою

занавеси

до

дивана.

Оно

покрыло

жаркой

охрою

Соседний лес,

дома

поселка,

Мою

постель, подушку мокрую

край стены

за

книжной полкой.

Однако

на

словесном уровне окно представлено здесь разве только

словом занавесь.

других

случаях,

присутствуя

как

вещь, окно

или его

составные части вообще никак

не

упоминаются

тексте

угадываются

по

контексту

(Войду,

сниму пальто,

опомнюсь,/Огнями

улиц

озарюсь;

Когда

мы

ночью

лампу

жжем/И

листья,

как

салфетки,

метим,

<...>;

и т.

п.).

Внимание

окну пронизывает

не

только стихотворения Пастернака,

но

другие жанры. Сказанное

Пушкине

это,

так

сказать, литературный

(авто)

портрет.

пьесе «Слепая красавица» сцена бунта

построена

как

вторжение разбойных крестьян

господский

дом

через окно

—

символ

рушащейся социальной перегородки (красноречива ремарка: «Граница

между

домом

улицей

стирается»)

Вспомним также любовное описание

кабинета

окном

во

всю

стену

варыкинском доме

как

идеального

места

для

творчества

Комментируя эпиграф,

мы

указали,

каком отношении картина окна

представляется выигрышной

точки зрения излюбленных

поэтических

сюжетов

Пастернака. Нашей

задачей

будет детальное выяснение

и де-

монстрация того,

как

работает

окно

Пастернака, какими своими свойст-

вами

сторонами

оно

участвует

воплощении

его

поэтической мысли,

какие аспекты этой мысли

отводят

окну столь важное

место

ряду других

любимых образов

и в

каком отношении

этим образам находится образ

окна.

Для

того, чтобы ответить

на

эти

вопросы,

нам

придется воспользо-

ваться понятиями «готового предмета»

«поэтического

мира».

1.2. Понятие готового предмета, намеченное

специальной статье

(Жолковский

1967),

основано

на

представлении

вещах

конкретных

ситуациях

как о

своего

рода

словах языка искусства.

«Путешествии

Лапуту»

Гулливер

описывает проект языковой реформы, направленной

на

то,

чтобы сберечь время

легкие собеседников:

•:

«Так

как

слова суть только

названий

вещей,

то

<...> гораздо удобнее носить

при

себе

веши,

необходимые

для

выражения

наших мыслей

желаний <...> Другим великим

преимуществом

этого

изобретения

является

то, что им

можно

пользоваться

как

всемирным языком <...>

Единственным

неудобством является

то

обстоятельство,

что

210

Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты - Тема - Приемы - Текст

Подождите немного. Документ загружается.