Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин

Подождите немного. Документ загружается.

жанру отнести необычную для русской поэзии композиционную

форму. Так, «Сын отечества», перечисляя литературные новинки

1830 г.: «Нищего» Подолинского, «Безумную» Козлова и — рядом

с ними — «Бесприютпую» П. Максимовича, высказывает боязли-

вое сомнение: «Все три Повести писаны стихами; но должно ли

их назвать Поэмами? Не могу решить до тех пор, пока наши

критики не покажут так, чтобы ничего нельзя было сказать

в опровержение, чем отличается Повесть от Поэмы — разумеется

не героической...» (1830, ч. 15, с. 293). «Северная пчела», га-

зета Булгарина, в соответствии с кругом литературных интересов

своего издателя естественно выдвигает вопрос об особенностях

поэмы как повествовательного жанра. Констатируя в современной

литературе, как стихотворной, так и прозаической, господство

«повествовательного рода сочинений», рецензент «Муромских ле-

сов» Вельтмана (-в-) отдает прозаическим романам и повестям

преимущество в «искусстве изобретения»: «Наши стихотворцы

немногим разнятся между собой: чиноначалие между ними опре-

деляется одним искусством изложения, одним уменьем писать

стихи, более или менее гладкие и легкие... Рассказ приятный за-

ставляет нас забывать маловажность рассказываемого... Если,

сверх того, они подарят нас двумя-тремя блестящими описаниями,

то мы довольны и прѳдовольны; все требования наши удовлетво-

рены. ..» (1831, № 134). Кроме «бедности вымысла в основном

происшествии Повести», рецензент подчеркивает «недостаток ха-

рактеров, оригинально изобретенных, верно изображенных, вполне

развитых. Это есть слабая сторона не одного г. Вельтмана, по и

большей части наших Поэтов» (№ 136). В заключение он выска-

зывает сомнение, можно ли называть «повестью в стихах» «про-

изведение, в котором почти ничего нет повествовательного и

которое состоит из разговоров?..». Вывод на этот раз совпадает

с замечаниями «Сына отечества»: «Разделение поэзии на лириче-

скую, эпическую и драматическую пе есть произвольное, выду-

манное каким-нибудь классическим критиком на муку и на беду

Поэтам; а потому, кто смешивает и перепутывает сии роды один

с другим, тот не может оправдаться никакой романтической сво-

бодой» (№ 136). Недостаточную отчетливость в повествовании

усматривает и «Московский телеграф» в «Безумной» Козлова:

«Автор пишет поэму, поневоле вставляет постороннее: северное

сияние, вступление, описания, и за всем тем недостает ни со-

держания, ни его самого...» (1831, ч. 37, с. 102). Разрушение

художественного единства самостоятельными описательными от-

рывками выдвигается также «Московским вестником» по поводу

поэмы Подолинского «Див и Пери» (1827, ч. 4, с. 277): у ре-

цензента возникает опасение, «чтобы роскошь описаний не за-

менила у наших стихотворцев ИСТИННОЙ силы чувствований и

мысли: живописцы, щеголявшие яркостью красок, редко отлича-

лись точностью рисунка...».

Вообще отсутствие простого и привычно гармоничного един-

350

ства, отрывочность и вершинность, поразившие современников

в поэмах Пушкина и Байропа, неоднократно ставятся в вину под-

ражателям Пушкина. Рецензент «Сына отечества» в статье

о «Полтаве» усматривает в этом компознциоппом приеме не

только характерный жанровый признак, по своеобразный новый

шаблон, который в руках подражателей грозит сделаться та-

ким же однообразным, как старая схема: «После Байрона все

почти поэты стали таким образом писать свои поэмы, пли по-

вести, называемые поэмами. Что же из этого выходит? Так, как

прежде скучно было единовременное разделение поэм на песни

и эпохи, как утомительны были эти олицетворения, приступы

с восклицанием пою, описания битв и родословные, так ныне

скучны и единообразны все эти кучи отрывков, которые, как

отломки различных сосудов, и драгоценных и самых обыкновен-

ных, представляются нам в одном мешке под именем поэм!

От единообразия в формах и приемах все новые поэмы кажутся

похожими одна на другую, как запас фраков или жилетов одного

покроя...» (1829, ч. 125, № 15).

Указания на «отрывочность» возвращаются в рецензиях не-

однократно. Так, «МОСКОВСКИЙ вестник» пишет об «Андрее Пере-

яславском» А. Бестужева: «Содержание... очень несвязно; это

просто ряд неясных картин, нескладно приклеенных одна к дру-

гой» (1828, ч. 9, с. 299). И в конце разбора: «В Андр. П. иногда

приметен пиитический талант, но чаще отсутствует связь логиче-

ская» (с. 304). В рецензии на «Опыты» А. Шишкова «Москов-

ский телеграф» отмечает: «Повесть Ермак состоит из десяти от-

рывистых описаний, вероятно, потому, что Цыганы Пушкина так

написаны. Но у Пушкина Цыгапы составляют прекрасное целое;

у г-па Шишкова не только отрывки не представляют ничего

связного, но в них не видите пи Ермака, пи человека...» (1828,

ч. 21, с. 376). Так же иронически отмечает «Северная пчела»

«подражания Пушкину» в сборнике Шишкова: «отрывки из по-

эмы: Лонской и повесть: Ермак, написанная отрывками» (1828,

№ 134). В неодобрительной рецензии на поэму бар. Розена «Дева

семи ангелов» рецензент «Галатеи» обращает внимание на не-

ожиданный перерыв повествования: «За сим следует романтиче-

ский переход,— пишет он, — сочинитель прямо переводит свою

Героиню в тюрьму» (1829, ч. 5, с. 189).

Ироническое отношение критики вызывают «отрывки» в жур-

налах и альманахах. Сравнительно добродушно замечание «Се-

верной пчелы» об альманахе «Полярная звезда на 1826 г.»: «От-

рывки из пяти новых, не переводных поэм (всех отрывков из

Поэм в нынешней Полярной звезде — девять) доказывают, что

никогда еще стихотворная часть Полярной Звезды не была так

богата не числом, а достоинством» (1825, № 40). Более резкий

отзыв помещен там же о «Северных цветах па 1830 г.»: «Разби-

рать все стихотворения, из коих большая часть урывки и от-

рывки, невозможно за недостатком места и чтоб не наскучить чп-

351

тателю единообразными фразами...» (1830, № 5). По поводу дра-

матической передолкп В. Олина «Корсер» (1827), «заимствован-

ной иа английской поэмы лорда Бейрона», «Московский теле-

граф» делает выпад против неспособных подражателей, которые,

«облекшись в броню Романтизма», обирают кругом Байрона,

склеивают карикатурные стишки по подобию звучных стихов

Пушкина или Баратынского и потом швыряют в читателей ро-

мантической поэмой, трагедией, драмойі Большею частью СИИ

творенья ограничиваются у нас отрывками, которые мелькают

в журналах, а преимущественно в альманахах. Оно и легче: бу-

дет, не будет что-нибудь полное, а между тем творец небывалого

творенья имеет случай описать восхождение или захожденье

солнца, чьп-нибудь мечты, свои мысли о чем-нибудь, какую-ни-

будь ссору, драку; и в несвязности отрывка сослаться, что поэма

еще не кончена...» (1828, ч. 20, с. 225). В качестве пародии на

популярные альманахи 20^х гг. «Московский телеграф» печатает

«Отрывки из нового альманаха: Литературное зеркало» (1830,

ч. 31, «Новый живописец общества и литературы», № 2, с. 26 и

сл.). В предисловии сообщается: «Наша Русская Литература до-

ныне состоит из отрывков; по крайней мере главное содержание

оной составляют отрывки литературы французской, немецкой,

английской и пр., и пр. Сочинения новых наших поэтов (не го-

воря о немногих исключениях) суть сборники отрывков из Бай-

рона, Гете, Ламартина, Делавиня, Шиллера и пр. Мы любим жур-

налы и альманахи не потому ли, что это сборники отрывков?

Наконец, без всяких фигур, наша словесность завалена отрыв-

ками из поэм, комедий, опер, трагедий, драм, которые вполне но

существуют и никогда не будут существовать...». Уже в первом

номере пародийного альманаха напечатан «Отрывок из поэмы:

Курбский» {с. 31), приведенный выше (ср. с. 319).

Обширный материал может быть извлечен из журнальных ре-

цензий конца 20-х и начала 30-х гг. по вопросу о превращении

жанровых особенностей «южных поэм» в однообразный литера-

турный шаблон. По поводу «Киргизского пленника» Муравьева,

одного из самых близких подражаний «учителю», «Московский

телеграф» дает как бы общую схему отношения молодых поэтов

к вдохновившему их источнику. «Начитавшись сочинений Пуш-

кина, затвердивши множество стихов его, поэты берутся за перья,

придумывают что-нибудь похожее на сюжеты Пушкина и —

далее не умеют и не смеют идти. Выбравши героя, похожего на

лицо, уже представленное Пушкиным, они замечают, каким об-

разом Пушкин представил это лицо, а потом своего героя пред-

ставляют так же. Далее рассматривают они, как расположены

части поэм Пушкина, как разделяются у него строфы, где вво-

дятся песни, как рифмуют стихи его, принимаются сколь воз-

можно ближе копировать все ими замеченное, и — публика полу-

чает поэмуі Так, кажется, составлен Евгений Вельский, Любовь

в тюрьме, Ермак, etc. etc». И горячий защитник романтических

352

доктрин восклицает с горечью: «Неужели Пушкину не должно

Г>ыли нисать легкими, прелестными стихами, не надо было вво-

дить романтической поэмы в Русскую Литературу, боясь, что за

ними потащится длинный ряд копеистов литературных» (МТ,

1828, ч. 21, с. 51С—517).

Сообщая читателям о появлении новой романтической поэмы,

«Грсбенского казака» А. Шидловского, рецензент «Северной

пчелы» изображает психологические условия распространения

романтической моды: «Сколько есть теперь у нас на Руси моло-

дых людей с горячей головой, со способностями более или менее

ограниченными, сколько есть юношей, одаренных музыкальным

слухом и досугом, которые, пленяясь звучными стихами Пуш-

кина, Козлова и Подолинского и славою их, сознавая в себе лю-

бовь к Поэзии, может быть, и прямую, за поэтическое дарова-

ние, начинают писать и печатать, Аллах ведает чтоі.. По всему

видно, что автор „Грсбенского казака", начитавшись Кавк. Пл.

и Поэтов школы Пушкина при подошве самых Кавказов, бродя по

живописным берегам Тавриды и имея досуг, написал... не умеем

нересказать читателям, что написал Автор Грсбенского казака...»

(СП, 1831, № 243—244). Тот же журнал дает дружеский совет

подающему надежды молодому автору поэмы «Чека» Алексееву

«не увлекаться в подражание и хорошим отечественным Поэтам

(что несколько заметно в Г. Алексееве), как то: Пушкину и Бара-

тынскому» (СП, 1829, № 46). Еще более суровый совет пришлось

прочесть и «Галатее» самому Подолиискому но поводу «Нищего»:

«Мы иопросили бы его не увлекаться духом времени, оставить

предметы, которые начинают уже надоедать читателям». Высказы-

вается пожелание, чтобы Подолинский «подарил пас образцовым

переводом, который верно пережил бы все маленькие Русские поэ-

мы, сшитые по выкройке Байроновых поэм...» (1830, ч. 13, с. 123).

Для Ореста Сомова подражания Пушкину являются неволь-

ными пародиями: «Кстати, о пародиях: в прошлом году досталось

от них не одному покойнику Виргилию, ио и живому Пушкину,

ибо как пазвать, если не пародиями поэм Пушкина, следующие

стихотворные произведения: Евгений Вельский, Признание на

тридцатом году жизни, Киргизский пленник, Любовь в тюрьме,

Разбойник и пр., и пр.? Назвав их подражаниями, не выразишь

настоящего качества сих песнопений, ибо в них часто пародиро-

ваны стихи Пушкина, т. е. нлн исковерканы, или взяты целиком

и вставлены не у места. Но пусть бы это были чистые пародии:

тогда, встретя в новом, юмористическом виде мечты и чувствова-

ния поэта, может быть, посмеялись бы и мы, и сам Пушкин, а то

совсем не в шутку так называемые подражатели его без зазрения

совести живятся его вымыслами, описаниями, созданными им ха-

рактерами и собственными его стихами. Вся разница в этих под-

ражаниях та, что один лучше, другой хуже пншет стихи, один

следит за Пушкиным издали, другой без отдыха гонится аа ним

по пятам. Неужели подражание может до того затмевать ум и

23 В. М. Жирмунский

353

понятие, что показывает чужое своим?» («Обзор Российской Сло-

весности за 1828 г.» — СЦ, 1829, с. 53—54).

Неподдельное раздражение звучит в рецензии «Русского инва-

лида» на «Бесприютную» Прова Максимовича: «Часто самые

прекрасные вещи бывают причиною великих зол. В пример сему

прелестные произведения нашего славного поэта А. С. Пушкина:

они породили толпу несчастных подражателей или, правильнее

сказать, смертных охотников писать, и на беду нашу — стихами.

Как врачи угощают больных своих горькими микстурами, давая

через час или через два по ложке, так бесприютные стихотворцы на-

чали подчевать нас повестями в стихах и поэмами. Что месяц, то но-

вая книжечка; что педеля, го новейшее произведение. Музы их так

плодовиты! Нищий г. Николая Фомина собрал с публики милосты-

ню; Разбойник Петра Машкова, безжалостно убивая время своих чи-

тателей, выучил нас долготерпению. Каждая из сих жалких книжек

приправлена стихами Жуковского, Пушкина, Баратынского, пери-

фразированными и изуродованными...» (ЛПРИ, 1831, № 113).

Разбор отдельных подражательных поэм обычно устанавли-

вает их зависимость от пушкинских образцов в шаблонных мо-

тивах и композиционных приемах. Так, в особенности, в «Киргиз-

ском пленнике» Муравьева «Северная пчела» встречает нового

«пленника» ироническим приветствием: «Давно ли мы извещали

нашу публику о появлении Белой Шали, вытканной (хотя и не

па одном станке) в подражание Черной Шали? Давно ли высту-

пил на белый свет Евгений Вельский, тезка Евгения Онегина, и

был встречен по платью, а провожен по уму? Вот еще Киргиз-

ский Пленник, которому век бы не бывать в плену у Киргизцев,

если бы Кавказский Пленник не попался в кандалы к Горцам —

и в переделку к рифмотворцам...» (1828, № 94). Критик «Мо-

сковского вестника» вскрывает в поэме Муравьева шаблонные

композиционные мотивы: «Повесть также начинается описанием

Киргизов: есть и песня Киргизская; есть битва с Казаками; есть

пленник Федор; есть и воспомнпанин; есть Киргизка; есть лю-

бовь. . . все так: но конец — не тот. Русский не любил Черке-

шенки; Федор влюбился в Баяну; они убежали оба — и веселым

пиром да за свадебку» (1828, ч. 10, с. 170). Сходный отзыв читаем

в «Московском телеграфе»: «Все точно так, как у Пушкина —

так же сидят, говорят и поют песню Киргизы, как Черкесы; так же

Пленник горюет; так же видится и объясняется с девой и пр.

и пр.» И он остроумно отмечает: «Федор говорит Киргизке: „О,

дева гор\", забыв, что Киргизы живут в степи» (1828, т. 11, с. 520).

О другом «Пленнике» — Родивановского — повторяются почти

те же замечания: «Г. Родивановскпй, прельщенный красотами

творений славного нашего поэта А. С. Пушкина, а в особенности

его поэмой Кавказский Пленник, решился произвести нечто по-

добное. . . Тут вместо Черкешеики вы найдете юную Гречанку,

прекрасную подругу Русского, и довольное число подобных похи-

щений как нз Пушкина, так и из других Поэтов. . .». «Герой „по-

354

мчался к берегам Дуная" сражаться с врагами отечества и, бел

сомнения, попал в плен, ибо без того не был бы плеппиком и но-

вого Пленника не было бы на нашем Парнасе...». «...Сюжет,

конечно, самый не новый н не затейливый. . .» (СП, 1832, № 166).

Из группы «Кавказского пленника» одповременно с поэмой

Муравьева появилась «Пещера Кудеяра» Степанова (1828). От-

рывки пз обширной рецензии «Московского телеграфа» приве-

дены были выше; здесь интересно отметить воспроизведенную

рецензентом шаблонную схему развития традиционного сюжета:

«Ночь; Волга уснула; тихо: плывут разбойники и (как без песнп?)

поют песню разбойническую; ведут плепника: „Давно ли жизнью

молодой он расцветал в стране одной..."». В эпилоге «поэт опи-

сывает, как он сам бродил по берегам Волги и думал о Кудеяре.

Нельзя же этого но описать: так Пушкин оканчивает Бахчиса-

райский Фонтан» (1828, ч. 24, с. 348). В том же «Московском те-

леграфе» указываются источники «Разбойника» П. Машкова,

относящегося все к тому же 1828 г.: «Поэма Машкова взята от-

части из „Братьев Разбойников", отчасти из „Кавказского Плен-

ника". Разбойники — таков обычай — поют песню, как Черкесы;

разговоры и описание того, что видит пленник (с. 12, 13), спи-

саны у Пушкина» (1828, ч. 21, с. 521). Поэма того же П. Маш-

кова «Могила на берегах Маджоре» вызывает столь же справед-

ливое замечание «Северной пчелы»: «Автор, к сожалению, слиш-

ком рабски подражает некоторым современным Русским Поэтам,

и где прямо у них пе выписывает, там подражает не очень счаст-

ливо...» (1828, № 114). «Московский телеграф» более точно ука-

зывает своеобразное применение композиционных мотивов пуш-

кинских поэм, отмеченное нами в своем месте: «Забавно, что ска-

занное Пушкиным о Марии, о забавах жен Гирея, об утоплении

Черкешенки г-н Машков соединил в одной особе, и эта особа —

монахиня!» (1829, ч. XXIX, с. 253). Наконец, жестокие обвине-

ния в подражании Пушкину должен был выдержать Ал. Шишков

2-й по поводу «Лопского» и «Ермака» («Опыты», 1828). «Поме-

щенные (здесь) стихотворения, — пишет «Северная пчела», — со-

стоят из подражаний Пушкину (таковы отрывок из поэмы: Дон-

ской и повесть: Ермак, написанная отрывками)... Пушкину под-

ражал сочинитель Опытов не только в целом, но и в частях, ибо

стихи его — осколок стихов певца „Кавказского Пленника" и

„Бахчисарайского фонтана"» (1828, № 134). «Московский теле-

граф», отметивший уже в «Восточной лютне» (1824) «неслыхан-

ные подражания Пушкину» (1825, т. 1, с. 86), не менее строго

осуждает «Опыты»: «Отрывок из поэмы: Лонской ничто иное,

как слепок с описаппя Кавказа, сделанного Пушкиным в Кавказ-

ском Пленнике: тут найдете и Чеченскую песню, потому что

у Пушкина есть песня Черкесская»... (1828, ч. XXI, с. 378).

Композиция «Ермака» неудачно повторяет «Цыган», а героиня —

«татарка, которая с письма Татьяны и слов Черкешенки в Кав-

казском Пленнике списала письмо к Ермаку...» (с. 379).

23*

355

Гораздо реже встречаются указапия на другие источники.

«НИЩИЙ» ПОДОЛИНСКОГО был отвергнут более ИЛИ менее едино-

душно, как подражание «Шильонскому узнику» Байрона—Жуков-

ского. Ср. «Московский вестник» (1830, ч. 2, с. 259) : «Вот содер-

жание повести, но Шильонский узник Байрона и Жуковского

стоит на такой высоте, к которой приблизиться трудно, п так

знаком читателям, что они, отдавая справедливость таланту ав-

тора, не могут не быть взыскательными; это сравнение очень не-

выгодно. ..». Более сурово — в «Галатее»: «Нпщий... не оправдал

наших ожиданий... Это есть ничто иное, как подражание Шиль-

онскому Узнику, но подражание не удачное...» (Г, ч. XIII,

с. 120). Особенно жестоко — в «Вестнике Европы», где разбор

«Нищего» примыкает к полемике, открытой Надеждиным по

поводу «Борского»: «Все —взято папрокаті Все — до пптки чу-

жое! .. Форма, в которой заблагорассудилось ему (автору) пред-

ставить эту назидательную сцену из летописей злодеяний, занята

из Шилъонского Узника Байропова, так прекрасно усвоенного

нашей Словесности бесцепным Жуковским. Но его богатое поети-

ческою гармониею платье — как не в пору злополучному Ни-

щему\..г (BE, 1830, ч. 2, с. 131). В «семейные драмы»

критика правильно помещает «Отшельника» Кобылина вместо

с «Нищим» и «Чернецом». Ср. в «Севернойпчеле» (1831,№ 183):

«Повесть сия есть подражание Чернецу Козлова и, следовательно,

Гяуру Байрона, Нищему Подолинского и бог знает еще чему...».

Несмотря на обострение в журнальной критике проблемы

байронизма, поставленной по поводу Пушкина и Козлова, рецсп

зентам лишь в редких случаях приходится по поводу второсте-

пенных и третьестепенных подражателей восходить пепосредст

венно к первоисточнику, Байрону. Так, в резко отрицательной

рецензии на анонимную «Любовь в тюрьме» «Московский вест-

ник» ставит в вину неизвестному автору, что все в его поэме

«взято» из Байрона — «имена лиц: Гюльнара и Омар (?), сцены

на Востоке, герой в тюрьме, избавление его» (1828, ч. 8, с. 437).

Чаще вспоминают Байрона по поводу также анонимного «Доро-

шенка». Так, в «Московском телеграфе»: «Открыть ли тайну?

Поэт не создал своего Дорошенко: он прочитал Байронова Гяура,

и — явился Дорошенко. Вообще в этой поэме беспрерывно встре-

чаются старые знакомые. Начало взято из Абидосской невесты,

затем следует Мицкевичев сонет, потом идет Байронов гяур»

(1831, ч. 37, с. 532). Или в «Литературной газете» (1831, т. 3,

с. 174): Дорошенко — «какой-то слабый сколок героев поздней-

ших, героев Байроповских...».

Таким образом, отзывы современпой журпальной критики

подтверждают еще раз, что Байрон для авторов романтических

поэм был всецело заслонен его русским последователем Пушки

ным: от Пушкина, а не от Байрона идет самостоятельное разви-

тие русской романтической поэмНі

ПУШКИН

И ЗАПАДНЫЕ ЛИТЕРАТУРЫ

Пушкин — создатель русской национальной литературы. Корни

его творчества — в русской исторической действительности,

в творческих силах русского народа. Но национальное развитие

России проходило не изолированно, оно было теснейшим обра-

зом связано с общеевропейским развитием; русская литература

развивалась как часть мпровон литературы. Поэтому Пушкин

как русский пациопальпып поэт является в то же время активным

участником литературной жизни Запада; его творческий путь

связан одиовремеино и с общеевропейским и русским литератур-

ным развитием.

Вопрос о «западных влияниях» в творчестве Пушкина ста-

вился неоднократно. Зарегистрировано огромное количество част-

ных фактов, далеко не всегда имеющих одинаково существен-

ное значение. В прошлом было сделано несколько попыток дать

обозрение вопроса в целом (в юбилейных статьях Н. Стороженко

1880 г., Л. Кнрпичпикова 1887 г., Л. Веселовского 1899 г.,

Н. Дашкевича и И. Созоновича 1900 г.), которые по нынешнему

состоянию пушкиноведения должны быть признаны устарелыми.

БОЛЬШИНСТВО работ, написанных па эту тему, страдает общим

недостатком, который далеко не изжит и советским пушкиноведе-

нием: за регистрацией отдельных сопоставлений забывают о прин-

ципиальной стороне вопроса, ради которого должно предприни-

маться подобное исследование. Между тем всякое творческое со-

прикосновение писателя с литературным наследием прошлого и

окружающей его литературной современностью, засвидетельство-

ванное хотя бы формальным совпадением илп «заимствованием»,

есть факт идеологический, а следовательно — социально зпачи-

мый, в основе которого лежит не случайное биографическое воз-

действие, более или менее механическое, одного писателя на па-

мять или воображение другого, а более общие закономерности

исторического характера, в частности для международных лите-

ратурных взаимодействий — единство исторического процесса

в целом, общность путей развития литературы русской с другими

европейскими литературами, сопровождаемая обычными в истори-

359