Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин

Подождите немного. Документ загружается.

Пушкин сам свидетельствует, что поэмы, написанные им в пе-

риод ссылки на юг (обычно называемые «южными поэмами» по

аналогии с «восточными поэмами» Байрона), «отзываются чте-

нием Байрона, от которого я с ума сходил» (ср. с. 28). Соответ-

ственно тема «Байрон и Пушкин» на протяжении целого столетия

была классической темой русской компаративистики. Результаты

этих исследований довольно скудны и бессодержательны. Туман-

ные рассуждения о влиянии личности и мировоззрения Байрона

на личность и мировоззрение Пушкина носили по большей части

произвольный и субъективный характер и содержали, как пола-

гал в ту пору молодой автор, лишь общие места и банальные ис-

тины (ср. с. 22).

Этой господствующей научной традиции необходимо было про-

тивопоставить метод, ставивший целью исследовать влияние ис-

кусства Байрона на искусство молодого Пушкина. Сопоставление

лирических поэм обоих авторов, «восточных поэм» Байрона и

«южных поэм» Пушкина, сравнительный анализ художественных

средств обещал дать прочную основу для объективных научных

выводов (с. 222 и сл.). При этом искусство поэта понималось в ши-

роком смысле: сюда относились не только построение фабулы,

композиция поэмы (фрагментарная, незавершенная, «вершин-

ная», драматиэованная), лирическая декламация как выражение

эмоциональной заинтересованности поэта в судьбе героев (во-

склицательные и вопросительные предложения, повторы и син-

таксический параллелизм, лирические отступления и т. п.) или

строение стиха и строфика. Вопросы тематики, ближе всего сто-

ящие к содержанию поэмы, рассматривались также как средства

художественного выражения (романическая фабула, мотивы и

характеры, типическое в образах героя и его возлюбленной и спо-

собы их характеристики, красочный этнографический фон дейст-

вия). Эти элементы нового искусства составляют как целое си-

стему, которая может считаться типичной для жанра романтиче-

ской поэмы.

Вскоре, однако, обнаружилось, что это сопоставление вскрыло

глубокое различие между искусством Байрона и Пушкина. С са-

мого начала школа Байрона была связана для Пушкина с внут-

ренним сопротивлением и борьбой против учителя, которая

в конце концов должна была привести к окончательному преодо-

лению «байронизма». Именно там, где мы имеем как будто внеш-

нее сходство их произведений, они обнаруживают в особенно оче-

видной форме различие их художественной сущности и стиля.

Путь Пушкина привел его от романтического субъективизма Бай-

рона к классически объективному реалистическому искусству его

позднего творчества. Свидетельство тому в области эпического

жанра — прежде всего «Полтава» и «Евгений Онегин» (который

не рассматривается в настоящей работе), а также позднейшие от-

зывы Пушкина о Байроие как поэте, отличающиеся большой кри-

тической глубиной.

Чтобы подкрепить результаты своего апализа объективными

свидетельствами, автор обратился к высказываниям современной

критики, которые ранее не были использованы в науке, хотя и

получили отражение в библиографии. При этом привлекались все

высказывания, имеющие отношение к предмету, — значительные

и малозначительные, из дружественного и из враждебного лагеря.

Сплошной просмотр литературных журналов 20-х—30-х гг.

XIX в. показал, что художественные особенности нового жанра

«романтической поэмы» в противовес «классической поэме»

XVIII в. представляли для тогдашней русской поэзии и критики

вопрос чрезвычайно актуальный. Можно смело утверждать, что

спор о романтической поэме, которая по праву считается господ-

ствующим жанром русского романтизма, обнаруживает известное

сходство с полемикой вокруг романтической драмы, разгоревшейся

во Франции несколько лет спустя. Новизна поэзии Пушкина, как

и его отношение к Байрону, стояли под знаком этого спора о ро-

мантической и классической поэтике и эстетике (ср. прежде

всего статьи П. А. Вяземского и др.: с. 33—43).

И все же сегодня я вынужден признать, что, выделяя тогда

этот круг вопросов по соображениям методическим, я жертвовал

полнотой и сложностью исторической реальности во имя большей

ясности и последовательности анализа. Свидетельства современ-

ников не оставляют никаких сомнений относительно того, какое

политическое и социальное значение имело восторженное увлече-

ние Байроном среди друзей молодого Пушкина, будущих дека-

бристов. Байрон был для них общепризнанным вождем европей-

ского либерализма в эпоху политической реакции, наследником

идеалов французской революции, певцом и борцом национально-

освободительного движения в Испании, Италии и Греции. Роман-

тический образ героя-индивидуалиста в поэмах Байрона воспри-

нимался его русскими (и западноевропейскими) современниками

и почитателями как выражение моральной, политической и соци-

альной борьбы против господствующего общественного порядка.

«Байронический» образ безымянного кавказского пленника, как и

Алеко в «Цыганах», не были подсказаны русскому поэту англий-

скими образцами, они выросли из общественных условий предде-

кабристской эпохи и из личного, человеческого опыта самого по-

эта. Исследователь литературы не вправе упускать из виду это

обстоятельство и не вправе объявлять его (как это нередко про-

исходит в наши дни) «иррелѳвантным» для «поэзии как тако-

вой».

Помещенная в качестве приложения к «Байрону и Пушкину»

статья «Пушкин и западные литературы» вносит известные кор-

рективы в трактовку этого вопроса. Здесь сделана попытка рас-

смотреть влияние западных литератур па Пушкина более диффе-

ренцированно, чем это было до сих пор, в частности, в более ши-

рокой связи с творческим становлением поэта и с литературными

и общественными условиями России.

При этом литературные влияния рассматриваются не как ме-

ханические толчки извне; напротив, они предстают как обус-

ловленные внутренними факторами («встречнымитечениями»,как

любил говорить А. Н. Веселовскпй) в эволюции поэта данной на-

циональной литературы и общества. В соответствии с этим образец

подвергается далеко идущей творческой трансформации индиви-

дуального и социального плана, так что различие между образ-

цом и его преобразованием не менее важно для сравнительного

исследования, чем сходство между ними.

Во второй части книги «Байроп и Пушкин» рассматривается

русская «романтическая поэма» после Пушкина, развившаяся

главным образом под его влиянием (а не под непосредственным

влиянием Байрона). Автор дает систематическое описание «массо

вой продукции» этого жанра, пользовавшейся исключительной

популярностью в русской поэзии 20-х—30-х гг. Это описание ста-

вит своей целью рассмотреть поэмы Пушкина, исходя из подра-

жаний ему, чтобы с помощью шаблона выявить типическое в соз-

данном им жанре и тем самым еще раз подчеркнуть жанровые

признаки, особенно бросавшиеся в глаза массовому читателю.

Чтобы сопоставить всю эту продукцию, автору пришлось пред-

принять обширные библиографические разыскания, оказавшиеся

возможными лишь на основе фондов Государственной пуб-

личной библиотеки в Ленинграде, получавшей с момента основа-

ния обязательный экземпляр каждой издаваемой в России

книги.

Просмотру подверглось наряду с многочисленными отдель-

ными изданиями поэм большое число сборников давно забытых

или никогда не читанных поэтов, содержавших либо целые по-

эмы, либо, по тогдашней моде, «фрагменты» поэм. Сплошному

просмотру подверглись и литературные журналы и поэтические

альманахи, довольно многочисленные в пушкинскую эпоху. Уч-

тены были и рецензии (большей частью критические), ибо они

характеризуют литературные вкусы эпохи. Общее число поэм и

фрагментов, учтенных в библиографии, составляет свыше 200 но-

меров.

Поскольку автор ориентировался главным образом на шаблон-

ное и традиционное в массовой поэтической продукции, он созна-

тельно исключил из рассмотрения индивидуально значительные

произведения этого жанра: «Эду» Б. Баратынского (1826), «Мо-

наха» И. Козлова (1825), ученика Жуковского; «Войнаровского»

К. Рылеева, поэму «Див и Пери» (1827) молодого А. Подолин-

ского, написанную в подражание Жуковскому и Томасу Муру.

Исключены были также и поэмы Лермонтова, хотя многие его

юношеские опыты в этой области выросли из шаблонов подража-

телей Пушкина, чтобы затем, в период его творческой зрелости,

уступить место поэмам, которые по своему новому личному и об-

щественному содержанию и новой поэтической форме образуют

второй взлет в развитии этого романтического жанра.

Вообще если говорить об историческом развитии жанра ме-

жду «Кавказским пленником» Пушкина (1821) и годом смерти

Лермонтова (1841), то оно совершалось не столько в низинах мас-

совой литературной продукции, сколько под воздействием художе-

ственной индивидуальности крупных поэтов.

Следует призпать справедливым заключение некоторых крити-

ков этой КНИГИ, полагавших, что внимание к шаблонным сторо-

нам жанра неизбежно должно было отодвинуть на второй илан

художественно п общественно индивидуальное отдельных поэм.

Взглянув на дело с ИНОЙ точки зрения, можно было бы и в этой

массовой продукции обнаружить такие отличительные черты.

Даже «Братья-разбойники» Пушкина (1821—1822), сохранивши-

еся лишь в виде отрывка уничтоженной самим автором большой

поэмы, явно отличаются своей социально окрашенной русской те-

мой от остальных написанных на юге поэм, в число которых онп

включаются главным образом па основании группы романтиче-

ских мотивов. Четко различима продукция отдельных «провин-

циальных гнезд» (пользуясь выражением проф. Н. К. Пикса-

нова). Под флагом романтического «ориентализма» Байроиа и

Пушкина легко было ввести в поэму местный и национальный ма-

териал (как это сделал уже сам Пушкин для Кавказа, Крыма и

Бессарабии). Такая местная продукция представлена в Казаии,

Баку, Одессе, Башкирии, Сибири, казахских или, как тогда гово-

рили, «киргизских» степях. Само собой разумеется, и Украина вне-

сла немалый вклад в национально-исторические реминисценции

в романтическом духе (в том числе «Богдан Хмельницкий»

М. А. Максимовича, 1833 и др.).

Методическая установка работы не позволила осуществить по-

добную дифференциацию. Но обследованный и систематизирован-

ный материал может послужить отправным пунктом для таких

работ.

1969.

Ср. в особенности: Соколов А. Я. Очерки по истории русской поэмы пер-

вой половины XIX века. М., 1955, с. 487—625.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сто лет прошло со смерти Байрона (19 апреля 1824—1924гг.),

и все же к этой годовщине справедливо, быть может, вспомнить,

как мало еще сделано историей литературы для всестороннего изу-

чения вопроса о Байроне. Конечно, много написано за эти сто лет

о личности поэта Байрона, о его мировоззрении, в частности

о «мировой скорби», которая нашла в его личности и мировоззре-

нии своего классического выразителя; однако проблема «байро-

низма» как явления литературного еще ждет своего исследова-

теля — не только у нас, но и на Западе. Правда, не без основания

роль Байрона как писателя оказалась заслоненной религиозной,

моральной, общественной оценкой его личности

читаемого в свете

этой личности поэтического творчества: причина исключительного

влияния Байрона на умы современников, действительно, лежала

вне чисто эстетических мотивов, в той основной проблеме пере-

оценки жизненных ценностей, которую личность Байрона поста-

вила перед современниками. Но если с этой точки зрения сам

Байрон как моральная личность и даже более того — как поэт-

моралист является существенным и симптоматическим явлением

в образовании духовной культуры современного Запада, для на-

уки истории литературы остается по-прежнему задача — иссле-

довать особенности Байрона как художника слова, указать его

место в литературной ЭВОЛЮЦИИ своего времени, его связь с тра-

дициями английской литературы, его влияние на формировку но-

вых художественных устремлений европейского романтизма. В не-

давнее время эту задачу отчетливо наметил проф. Д. К. Петров

в своей рецензии на книгу акад. М. Н. Розанова «Очерк истории

английской литературы XIX века. Часть I. Эпоха Байрона» («Рус-

ская паука и Байрон». — «Анналы», 1923, вып. III). На Западе

в этом смысле мы до сих пор не имеем ни одной значительной

работы, если не считать специальных статей н диссертаций (не-

мецких), посвященных «источникам» произведений Байрона

(Байрон и Поп, Байрон и Оссиан, Байрон и Вордсворт и т. п.).

Настоящее исследование выросло из небольшого экскурса

в книге «Поэтика Байрона», задуманной мною еще в 1917 г.

Й этой книге я ставил себе задачу связать поэтическое творчество

Байрона с английской литературной традицией, определившей

его развитие, и указать генезис главнейших литературных жан-

ров, обновленных и видоизмененных в поэзии Байропа. Посколь-

ку я искал исторического объяснения приемов творчества Бай-

рона, па первый план, естественно, выдвигались более ранние его

произведения, особенно отчетливо связанные с исторической тра-

дицией. Сюда относятся следующие основные темы: юношеская

лирика Байрона и ее истоки в английской ПОЭЗИИ XVIII в., в са-

тире Попа, элегии Грея и лирической прозе «Оссиана»; «Чайльд

Гарольд» в связи с описательной поэмой XVIII в., восходящей

к «Врѳмепам года» Томсона, и др.; наконец, так называемые

«восточные поэмы», связанные, с точки зрения композиции, с ли-

рической поэмой Кольриджа и Вальтера Скотта, более ранними

опытами Макферсона и возрождением баллады, а в тематической

своей стороне — со «страшными романами» Уолпола, г-жи Рад-

клифф и Льюиса, уже создавшими в своих недрах хорошо зна-

комый нам тип «байронического» героя. Основные положения

этой работы были изложены мной в предисловии к книге «Драмы

Байрона» (изд. «Всемирной литературы», Пб.-М., 1922, с. 37—

54, «Байрон как художник»). Первая часть работы, посвященная

юношеской лирике Байрона и ее традициям, была заслушана

в виде доклада в Неофилологическом обществе при Петроград-

ском университете в апреле 1919 г.

Собирание материала для задуманной книги очень скоро на-

толкнулось на существенные трудности. Вопросы литературной

традиции требуют широкого изучения массовой литературы эпохи.

Предположим, что мы установили влияние элегии Грея на юпо-

шескую лирику Байрона или вместе с Мёбиусом (Möbius Hans.

The gothic Romance. Leipzig, 1902) признали зависимость опре-

деленной сцены в «Гяуре» от романа г-жи Радклифф «Италья-

нец» (1797): связь эта станет понятной только в том случае, если

рядом с фактом индивидуального общения Байрона с Греем или

Радклифф будет поставлен более широкий факт — принадлежно-

сти произведений Байрона к распространенной литературной

традиции, в данном случае, например, к традиции английской

элегии XVIII в., или его поэтических типов к популярному типу

«романического злодея». Богатые книгохранилища Петербурга и

Москвы не могли в этом смысле предоставить в мое распоряжение

исчерпывающий материал. Пришлось отложить завершение на-

чатой работы до более благоприятного времени.

Не имея возможности работать в научных библиотеках За-

пада, русский романо-германист должен естественно вернуться

к тем основным темам литературного общения России и Запада,

разработка которых в РОССИИ ПО справедливости лежит па рома-

по-гермапистах. Уже первоначально задуманный экскурс о байро-

нических темах Пушкина в общем плане книги, посвященной

«поэтике Байропа», имел задачей осветить художественные проб-

лемы байронизма на материале, более доступном русскому чита-

телю по языку; вместе с тем сравнение работы Байрона и Пуш-

кина над однпаковым пли сходным заданием должно было помочь

уразумению индивидуальных особенностей каждого из них.

С отпадением других глав моей книги эта глава, посвященная

русскому поэту, из небольшого экскурса сделалась цент-

ральной темой. Вместе с тем на первом плане исследования

оказалась старинная проблема «литературного влияния», по-

требовавшая существенного пересмотра методологических пред-

посылок таких работ: в дальнейшем «влияние» понимается

исключительно в смысле традиции поэтических приемов. Весной

1919 г. я имел возможность сообщить в заседании Пушкинского

общества при Петроградском университете, в последний раз

собравшегося под председательством покойного проф. С. А. Вен-

герова, основные положения моей работы, посвященной

«байроническим поэмам Пушкина» (вопросам композиции и

стиля).

По сравнению с этим первоначальным очерком первая часть

настоящей книги подверглась значительным расширениям. Пре-

жде всего мне казалось существенным ввести в рассмотрение во-

просы поэтической «тематики». Формальный анализ художест-

венного произведения, ограничивающий себя исключительно во-

просами композиции и словесного стиля, всегда будет казаться

«формалистическим» и внешним по отношению к смысловой зна-

чительности так называемого «содержания». Художественно-ис-

торический метод в том случае докажет свою применимость не

только к чистой лирике, но также к «тематическим» жанрам (как

поэма, роман, драма), если он сумеет подойти к самому «содер-

жанию» с художественной точки зрения, рассматривая его как

«поэтическую тему». В частности, вопрос о темах становится осо-

бенно значительным при обсуждении проблемы литературного

влияния. Предпринятая здесь попытка наметить некоторые при-

емы тематического раэбора существенно затруднялась недостат-

ком специальных методологических работ по этому вопросу, так

как приходилось одновременно с конкретным изучением Байрона

и Пушкина ставить самый вопрос о приемах такого изучения.

С другой стороны, могло возникнуть сомнение, в какой мере

вообще предложенное мной решение проблемы влияния с по-

мощью сравнительного стилистического анализа произведений

Байрона и Пушкина имело право претендовать на реальную исто-

рическую значимость: иными словами, какова объективная влия-

тельность в процессе художественно-исторической эволюции тех

элементов стиля, которые устанавливаются современной наукой

при анализе художественного произведения? Здесь на помощь

такому анализу явился материал современных Пушкину крити-

ческих отзывов. Собранный в многочисленных библиографиче-

ских пособиях, он до сих пор не подвергался критической обра-

ботке с этой точки зрения. Между тем рецензии современников

оказались глубоко иоучительиыми: они показывают, что те фор-

мальные особенности, которые были установлены нами и процессе

анализа поэм Байроиа и Пушкина, действительно ощущались со-

временниками как новшества, были предметом горячих споров

между поклонниками старины и новизиы и оказали свое «влия-

ние». Вообще современная Пушкину литературная критика по

остроте «формального анализа» может нередко соперничать с на-

укой XX в.

Привлечение материала, почерпнутого из отзывов современни-

ков Пушкина, полезное как вспомогательный метод, пе является,

однако, в составе работы самоцелью и нн в коем случае не дол-

жно подсказывать научному анализу готовые выводы. Совпаде-

ние отдаленных исторических эпох и различных авторов в их

суждениях о художественно-историческом факте объясняется одно-

значностью смысла произведепия искусства, которая не уничто-

жается тем, что в различные эпохи воспринимаются и выдвига-

ются па первый план неодинаковые аспекты в его составе. Прав-

да, среди современных историков литературы довольно широким

распространением пользуется мнение, что художественное произ-

ведение не существует как внеположный нашему сознанию пред-

мет, что оно имеет реальность только как процесс в творческом

сознании поэта и в воспринимающем сознании его читателей

(особенно отчетливо в книге Б. М. Энгельгардта «А. Н. Веселов-

ский». Пг., 1924; ср. с. 44 и сл.). С этой точки зрения, конечно,

критические отзывы современников если не авторитетнее, то во

всяком случае интереснее для науки, чем попытки так называ-

емого «объективного» анализа, предпринятые в наши дни, так как

служат материалом для истории восприятия художественного про-

изведепия в меняющемся сознании многочисленных поколений

его читателей. От такого психологизма в истории литературы

н считаю своевременным решительно отмежеваться. Всякое ху-

дожественное произведение имеет для меня как бы особого рода

идеальное бытие, вполне самостоятельное и независимое от субъ-

ективных процессов в сознании творящего и воспринимающего.

Именно это особое бытие художественного произведения н явля-

ется объективным предметом научного анализа, в котором мы

сами так же авторитетны, как современники поэта, если будем

стараться изучать предмет, стоящий перед нами, — произведение

искусства, а пе свои собственные душевпые переживания по по-

воду этого предмета. Это вполне понятно в искусствах изобрази-

тельных: изучая архитектуру готического храма, его стиль, мы

пзучаем данность абсолютно независимую и качественно различ-

ную от процессов, протекающих в сознании творца-архитектора

и воспринимающего зрителя. Но и в процессе восприятия музыки

Бетховена (ИЛИ при чтении стихотворения) мы различаем в со-

знании воспринимающего две стороны: во-нервых, субъективную

сферу, «свои» переживания по поводу этой музыки, во-вторых,

объективную данность, самую музыку как переживаемый пред-

2 В. м. Жирмунский <7

Met, качественно отличный от процесса переживания. Таким об-

разом, и наука о муаыке ИЛИ О ПОЭЗИИ изучает не творящего п

не воспринимающего, а объективно данные этой науке эстетиче-

ские объекты — произведения искусства. В этом смысле я считал бы

методологически более правильным занимать позицию так назы-

ваемого «наивного реализма», чем вдаваться в крайности того на-

ивного психологизма и субъективизма, который сохранился до сих

пор в пауке о литературе, как своеобразный пережиток философ-

ского безвременья нашего недавнего прошлого.

В таком виде первая часть этой книги была закончена вес-

ной 1922 г. Методологическое введение (гл. I) было тогда же

напечатано в «Пушкинском сборнике», посвященном памяти

проф. С. А. Венгерова; кроме того, небольшое извлечение появи-

лось в журнале «Литературная мысль» (1923, № 2) под заглавием

«Вокруг „Кавказского пленника" Пушкина». Работа о русской

романтической поэме, образующая вторую, часть книги, была

предпринята из тех же соображений, как и изучение современных

критических отзывов о Пушкине. И здесь предстояло обнару-

жить историческую действенность тех элементов байронической

формы, усвоенных в творчестве Пушкина, которые были уста-

новлены в процессе стилистического анализа пушкинских поэм.

Желание дать исчерпывающую характеристику литературного ма-

териала, оказавшегося неожиданно исключительно богатым, и на

этот раз превратило небольшой экскурс в самостоятельную часть

исследования. Для представителя истории западных литератур,

впервые разрабатывающего специальную историческую тему в об-

ласти литературы русской, не могло не показаться удивительным

то обстоятельство, что в этой области до сих пор было сделано

так мало, хотя бы в смысле простой регистрации того огромного

литературного материала, который лежит за пределами немного-

численных изученных вершин. Думаю, что не ошибусь, если

скажу, что для истории новой русской литературы очередная за-

дача — описательные монографии, посвященные отдельным лите-

ратурным жанрам и построенные на основании более или мепѳе

полной библиографии

той

массовой литературы, которая так сущест-

венна для исчерпывающей истории литературных жанров. В настоя-

щее время, когда организуются различные коллективные исследова-

тельские работы по литературе, было бы прежде всего необхо-

димо подвинуть эту работу — определения подлинной наличности

новой русской литературы и распределения ее по жанровым при-

знакам. За последнее время интерес к массовой литературе в рус-

ской науке несомненно растет, и уже достигнуты некоторые ин-

тересные и неожиданные результаты, главным образом в области

русской журнальной беллетристики 30-х и 40-х гг., вокруг Го-

голя, «натуральной школы» и молодого Достоевского (я имею

в виду статьи на эту тему В. В. Виноградова и интересную ра-

боту Цейтлина «Повести о бедном чиновнике Достоевского»,

М., 1923). Однако следует указать, что изучение массовой лите-

ратуры приобретает смысл только в тех случаях, когда оно свя-

зано с исчерпывающей регистрацией всего материала; извлече-

ние и демонстрация отдельных примеров, хотя бы очень эффект-

ных и убедительных, не имеет значения в вопросах, в которых

по существу поставленной задачи приходится, отвлекаясь от ин-

дивидуального, улавливать распространение некоторой общей

тенденции.

Таким образом, в законченном своем виде книга эта осущест-

вляет задачу, в значительной мере отступающую от первоначаль-

ного плана. Она дает историю литературного жанра лирической

(или романтической) поэмы, пересаженного на русскую почву

индивидуальным усилием Пушкина в осуществление назревшей

потребности в новом поэтической искусстве; распространение но-

вого жанра среди многочисленных подражателей Пушкина и пре-

вращение его в литературный шаблон в этом процессе «нисхож-

дения» завершает рассмотрение литературной истории «байрони-

ческих поэм». В центре стоят проблемы литературного «влияния»,

«традиции», истории «жанра», но не в обобщающем теоретиче-

ском освещении, а на конкретном историческом примере.

Поскольку зарождение нового жанра фактически обусловлено инди-

видуальным взаимоотношением Байрона-учителя и Пушкппа-уче-

ника, сравнение «восточных» и «южных» поэм неизбежно пере-

ходит в характеристику индивидуального поэтического искусства

Байрона и Пушкина.

Выпуская в свет работу, которая в различных своих стадиях

занимала меня в течение шести лет, я не могу не выразить глу-

бокой признательности всем тем лицам, которые поддерживали

меня в это время своим советом и вниманием. В особенности

я считаю себя обязанным глубокоуважаемым учителям моим

проф. Ф. А. Брауну и проф. Д. К. Петрову, с которыми я неодно-

кратно обсуждал замысел книги, посвященной поэтике Байрона,

пользуясь при этом их авторитетными и дружескими указаниями.

Библиографическая работа над русским материалом, потребовав-

шая просмотра очень большого числа книг, сделалась возможной

только благодаря самоотверженной помощи, оказанной мне слу-

жащими Русского отделения Российской публичной библиотеки, и

просвещенной поддержке заведующего отделением В. И. Саитова,

которому я приношу глубокую благодарность.

В. Ж.

14. I. 1924.