Зеньковский В. История русской философии

Подождите немного. Документ загружается.

ЧАСТЬ

всемирной истории»

113

. Единственное «место»,

котором человек

может проявить личное творчество, есть семья, рождение детей,

—

и Розанов,

как мы уже

видели, всячески стремится раскрыть свя-

щенное значение семьи, рождения детей. Розанов постоянно

ут-

верждает мистическую глубину, присущую семье,

ее

сверхэмпири-

ческую природу («семью нельзя рационально построить», «семья

есть институт существенно иррациональный, мистический»)

114

13. Мы

подходим

чисто философским предпосылкам,

на ко-

торые опирается Розанов.

Все его

мировоззрение, слагавшееся

него

по

поводу «случайных»

тем, с

которыми

его

связывал долг

журналиста,

при

исключительной «правдивости» (часто перехо-

дившей границы «приличия»), оставалось верным

той

изначаль-

ной интуиции, которая легла в основу еще первой

его

книги

«О по-

нимании». Насквозь пронизанная рационализмом, уверенностью

в «рациональной предустановленное™ бытия,

она в то же

время

представляет очень своеобразную мистическую интерпретацию

рационализма. Бытие разумно,

и его

разумность открывается

нашем разуме,

— все

познаваемое заключено

понимании, содер-

жится

в его

формах,

но еще

закрыто.

Эта

«параллельность»

бы-

тия

нашего разума как-то,

по

собственному признанию Розано-

ва

115

предстала ему как

раз

видении

определила самый замысел

его книги

«О

понимании».

Как из

семени развивается растение,

так

из

глубин

ума

развивается

все

знание,

— и

этот образ «семе-

ни»,

легший

основу первой книги, навсегда остался основным

для Розанова.

одной

из

статей

116

он

писал: «Всякое ощущение

беспросветно, темно

для

человека, непроницаемо

своем смысле,

пока

оно не

будет возведено

смыслу чего-то,

уже

ранее присут-

ствовавшего

душе».

«Мы

должны,

—

пишет

тут же

Розанов

линиях трансцендентализма,

—

понимать явления внешней при-

роды,

как

только повторения процессов

состояний своего пер-

вичного сознания».

Но рационализм, чуть-чуть приближающийся

трансценден-

тализму, сейчас

же

истолковывается

Розанова

смысле транс-

цендентального реализма. «Реальность есть нечто высшее, неже-

ли разумность

истина»

117

реализм

тут же

истолковывается

линиях теизма,

— чем

прямо

категорически отвергается пред-

положение

пантеизме Розанова. «Подобно тому, как мыслящему

разуму есть соответствующий

ему

мыслимый

мир, — так и

нрав-

ственному чувству

—

отвечающий

ему

долг,

религиозному

со-

113

1Ыа\,

стр. 126.

114

«Сем. вопрос»,

т. I, стр. 75, 78.

115

Примеч.

письму Страхова

книге «Литературные изгнанники»,

стр. 342—3.

116

«Идея рационального естествознания». Русский вестник,

1892 г.

VIII

стр. 196—7.

117

Литературные очерки

(1899), стр. 39.

444

XIX

ВЕК

зерцанию — созерцаемое им Божество»

. Это не есть случайное

выражение у Розанова, — он всю жизнь жил Богом

119

. Но Роза-

нов глубже других чувствовал божественный свет в космосе, не-

посредственное касание к трансцендентной сфере. Это, однако,

не дает права говорить о пантеизме Розанова — можно лишь ска-

зать, что он стоял на пути к построению софиологической концеп-

ции,

которая по своей интенции (не по фактическому ее выраже-

нию,

— например, у Вл. Соловьева) свободна от пантеизма. Но тем

ярче выступает перед нами мистицизм в мировоззрении Розанова

с его постоянным ощущением того, как за прозрачной поверхнос-

тью «рационализма» начинается сфера трансцендентного.

14. Космоцентризм Розанова имел исключительное влияние на

различных русских мыслителей, — не только близких, но и враж-

дебных ему по духу. То положительное, что неразрывно связано

в диалектике русской мысли с Розановым, есть не проблема пола

и семьи (как ни важно и значительно все то, что в этой области

выдвигал Розанов), а именно его космоцентризм. Не потому ли

склонны считать его пантеистом? Розанов внес свою лепту в бу-

дущую, еще до конца не построенную русскими философами со-

фиологию, которая должна философски осмыслить то, что в жи-

вом религиозном восприятии заключено в Православии с его

космизмом.

Не менее важно

то, что дал Розанов в основной для диалекти-

ки русской философии теме о «секуляризме», о возможности по-

строения системы культуры на основе Церкви. Розанов, как и Ле-

онтьев, исходил все время от христианства, всегда был «около

церковных стен», был, как и Леонтьев, сознательным противником

секуляризованной Европы, но это не помешало ему трагически вы-

разить нерешенность в Церкви самой темы секуляризма. На этом

пути Розанов, не уступая секуляризму, пришел, однако, к такой

острой критике Церкви, какую не мог даже развить секуляризм.

Итог сложного, напряженного творчества Розанова совсем не идет

на пользу секуляризму, он все же по существу является положи-

тельным. Совершенно невозможно отвергать это положительное

влияние самых острых идей Розанова на обновление и возрожде-

ние русских религиозных исканий, — и именно в направлении того,

как религиозно осмыслить и освятить «стихийный» процесс куль-

турного творчества. Проблема церковной культуры не может быть

решена, обходя темы Розанова, обходя его космоцентризм. Даже

больше: русский персонализм, часто слишком накреняющийся

сто-

рону одного этицизма, должен вместить в себя темы Розанова, что-

бы взойти до софиологической его постановки. На этом пути к бу-

118

1Ыа., стр. 42.

119

См. яркие строки в «Уединенном», стр. 117.

445

ЧАСТЬ II

дущей софиологии идейное наследство Розанова является особен-

но ценным.

15. Мы на этом заканчиваем изучение второго периода в исто-

рии русской философии. Мы кое-что пропустили в изучении этого

периода, — мы не коснулись тех отдельных философских произве-

дений, которые все чаще и чаще стали появляться после 60-х годов.

Но общий обзор их нам будет удобнее связать с той главой об «уни-

верситетской философии», которая должна быть отнесена уже к

периоду «систем». С другой стороны, нам следовало бы дать осо-

бый экскурс о философских течениях русской поэзии, но эта тема

требует особой книги.

Мы вплотную подошли к периоду «систем». В сущности, почти

все построения, с которыми мы имели дело в эпоху Александра II,

уже могли бы дать «систему», некоторые (например, П.Л. Лавро-

ва) почти были на пороге создания системы. Если это не имело ме-

ста,

то в силу различных исторических обстоятельств, а не в силу

отсутствия необходимого дарования. Но такова неизбежная «сту-

пенчатость» и в историческом созревании.

ЧАСТЬ

III

ПЕРИОД СИСТЕМ

Глава I

Общие замечания. Владимир Соловьев

1. Период систем, к которому мы ныне переходим, теснейшим

образом связан с философскими построениями, изученными нами

в предыдущих главах. По существу, русская мысль была давно на

«пороге» систем, — и если Чернышевский и Лавров, Михайлов-

ский и Страхов не создали настоящей системы, то причину этого

надо видеть не в недостатке дарования, а в том, что философское

дарование «распылялось», уходило в конкретную жизнь и злобу

дня.

Сколько философского раздумья и подлинного философско-

го творчества уходило, например, в публицистику! Самый смелый

и оригинальный из названных выше мыслителей Н.К. Михайлов-

ский, хотя и оставил немало ценных философских статей и этю-

дов,

но в основном его вдохновении он целиком, со всей присущей

ему страстью отдавался журнальной работе, писанию критичес-

ких статей и т. п. Эта обремененность русской мысли проблемами

текущей жизни не задавила, конечно, целиком ее и даже отрази-

лась положительно в ее истории, — так как в сокровищницу рус-

ской мысли вносились живые вдохновения от самой жизни, выд-

вигались темы не отвлеченного, а конкретного характера. В силу

этого философская мысль в изученную уже нами эпоху не просто

коснулась всех существенных тем философии, но коснулась их с

той глубиной и напряженностью, которые почти постоянно отли-

чают односторонние установки. Но именно поэтому перед рус-

ской мыслью уже давно встала задача органического синтеза все-

го,

что было высказано в отдельных построениях предыдущих

мыслителей, — но синтеза именно в форме «системы». А это зна-

чит, что прежде всего нужно было найти надлежащую базу, — то

общее основание, которое могло бы послужить фундаментом для

воздвигаемого здания. Не новые идеи нужны были, а органичес-

кое связывание того, что уже было высказано. Для русской мысли

наступила, таким образом, пора систем: материалы были уже го-

товы, основным являлся только вопрос, какое здание может быть

воздвигнуто из этих материалов.

29 Зеньковский В. В.

449

ЧАСТЬ III

Такова формальная диалектика тех построений, к которым мы

ныне переходим, — их можно правильно оценить, вскрыть их ис-

торическую связь с предыдущей эпохой, только исходя из того, что

задача системы была не в новом понимании тем, а в их претворении

в целостную систему. Два основных течения определяют собой даль-

нейшие пути русской философии: одно течение (сравнительно бо-

лее слабо представленное в русской мысли) ищет исходную базу в

гносеологии — в анализе познания, в установлении тех основных

принципов, которые должны дать фундамент для всей системы.

К этой группе надо отнести, прежде всего, кантианские течения в

русской философии — русский критицизм, ярче всех представлен-

ный

Александром Введенским, — а затем русский позитивизм (в точ-

ном смысле этого слова), выразителем которого был более других

Лесевич. Гораздо более многочисленными и творчески гораздо бо-

лее богатыми и влиятельными были те течения, которые исходили

не от гносеологии (хотя бы и отводили ей известное место), а от

той или иной общей интуиции действительности. Это не анти-

гносеологизм, даже не внегносеологизм, это уже знакомая, очень

типичная установка онтологизма: в этих течениях важны основ-

ные интуиции бытия, живая связь с бытием, а не гносеологические

идеи. Сюда одинаково войдет и Вл. Соловьев с его интуицией «по-

ложительного всеединства»,

Лосский с его восприятием мира, как

«органического целого», и С. Булгаков с его софиологическими

построениями, — не упоминая о других крупных мыслителях —

спиритуалистах. Но сюда же относим мы и русских материалистов

(Ленина и современных последователей «диалектического матери-

ализма»).

Спиритуализм и материализм — таковы противополож-

ные онтологические интуиции в русской философии рассматрива-

емого периода, — ив резком противостоянии их друг другу — ключ

к пониманию той внутренней борьбы в русской мысли, для преодо-

ления и гармонизации которой еще, видимо, не пришла пора.

2. Если мы от формальной диалектики русских философских

учений, к изучению которых мы ныне переходим, обратимся

внут-

ренней диалектике их, то тут картина окажется сложнее, чем это

можно было ожидать. Если в 60-х годах наиболее типичным было

то,

что мы называли «полупозитивизмом» (сочетание позитивизма

и идеалистической этики), то эта «половинчатость» почти совер-

шенно исчезает в период систем. Происходит более четкая и по-

следовательная поляризация философской мысли. Незаконное со-

единение этицизма (свободного и автономного) с позитивизмом

становится уже трудно удерживаемым, секулярные тенденции вы-

ражаются более отчетливо, как более отчетливо выступает и со-

знательная и систематическая борьба с секуляризмом. На одной

стороне мы находим поэтому торжествующий секуляризм, на дру-

гой стороне — решительное возвращение к религиозной филосо-

450

ПЕРИОД СИСТЕМ

фии. «Чистая» философия, независимая (в положительном или от-

рицательном смысле) от религиозной сферы, находит тоже своих

представителей, но их совсем мало: это преимущественно защит-

ники трансцендентализма в той или иной его форме.

Так или иначе, но это резкое противопоставление последова-

тельного секуляризма столь же последовательной защите религи-

озного понимания мира является завершением основной поляриза-

ции,

шедшей в русской мысли уже с

XVIII

в., то есть со времени

падения церковного мировоззрения. Секуляризм, который начался

в России в

XVII

в. и оторвал государственное сознание от церков-

но-политической идеологии, врезался в самую глубину мысли и

духовных исканий, — и основная тема секуляризма (разрыв с Цер-

ковью) доминирует поэтому в дальнейшем над русской мыслью.

Разумеется, она определяет лишь линию развития и не оттесняет

вовсе разнообразных «содержаний», притекающих к сознанию из

разных сфер культуры и требующих «гармонического» сочетания

с основной темой мысли и совести. Доминирующая сила секуляриз-

ма вносит в страстную и творческую работу духа именно лишь оп-

ределяющую линию развития. И оттого основные, часто тайные, но

нередко и осознаваемые двигатели русского философского твор-

чества даны в этой именно живой, тревожной, можно сказать навя-

занной (всей традицией русской духовной жизни) теме: с Церко-

вью или без нее, против нее?

Так, по существу, было у тех мыслителей, которых мы до сих

пор изучали, так остается и дальше. Философской «нейтрально-

сти» в этом все не законченном споре русского духа с самим собой

мы не находим ни у кого, точнее сказать «почти ни у кого». Может

быть, один Л.М. Лопатин сумел в своих писаниях остаться (более

или менее!) на линии философской «нейтральности», но его нежная

дружба с Влад. Соловьевым

, полупризнания в его статьях и речах,

посвященных Соловьеву, позволяют утверждать, что в его фило-

софской «нейтральности» — больше академической «корректнос-

ти»,

чем подлинного равнодушия к теме секуляризма. Что касается

«левого крыла» русской философии, то его видимое равнодушие к

религиозной теме сменилось со времени Октябрьской революции

таким буйствующим и островоинствующим атеизмом, что думать о

«равнодушии» к теме секуляризма здесь не приходится. Стоит, на-

оборот, немного двинуться «вправо» от русского позитивизма, как

властительная сила религиозной темы начинает проявляться во все

возрастающей степени, заканчиваясь у Влад. Соловьева, Флорен-

ского,

Булгакова и других — горячо исповедуемым замыслом рас-

крытия христианской истины в «форме» философии... Изучение

См. воспоминания К. Ельцовой. «Сны нездешние», Современные Записки, т.

XXVIII

(1926 г.).

29* 451

ЧАСТЬ

III

отдельных мыслителей и их творчества покажет это

полной ясно-

стью.

В целях ясности изложения мы не держимся чисто хронологи-

ческой канвы, но все ж делим обзор всего «периода систем» на две

части — относя первую к XIX в., вторую — к XX в. Владимир Соло-

вьев,

скончавшийся как раз на пороге XX в.

(31

авг. 1900 г.), символи-

чески отделяет и себя и

собою тех, кого главные создания созрели

еще в XIX в., от тех, чье творчество развернулось преимущественно

в XX веке.

хорошо сознаю искусственность этого распределения

на две группы мыслителей, которыми мы заняты в этом томе, но на-

деюсь, что этим достигается действительный выигрыш в ясности и

диалектической связности в нашем изложении.

Мы начинаем

изучения Влад. Соловьева — поистине наиболее

яркого

влиятельного философа

изучаемом ныне «периоде систем».

3. Обратимся сначала

биографии Вл. Соловьева

. Владимир

Сергеевич Соловьев

(1853—1900)

родился

семье знаменитого ис-

торика, профессора Московского университета СМ. Соловьева. По

отцу В.С. Соловьев принадлежал к духовному званию (его дед был

священником в Москве), по матери происходил из старинного ук-

раинского рода. Семья Соловьевых была многочисленна —

ней

было девять детей

. Семья жила дружной жизнью, но в ней царила

«суровая и набожная атмосфера »

, —

ив

ней будущий философ

долго оставался погруженным в детские мечты и грезы.

Странным ребенком

был

я тогда,

Странные сны

видал*...

—

писал впоследствии

себе Вл. Соловьев. Эти «странные сны» ни-

когда не теряли власти над его душой, — в духовном складе Вл. Со-

ловьева «царство мистических грез» действительно всегда зани-

мало

не

малое место. Во всяком случае, сам Соловьев относит первое

видение «Софии» — уже к девятому году жизни. Придавать этому

видению, как и всем «странным снам», решающее значение

ду-

ховной жизни Вл. Соловьева (как это делает, например, К.В. Мо-

Биография Вл. Соловьева довольно недурно разработана. Важнее всего капитальное иссле-

дование

СМ. Лу к ь я н о в а: О

Вл. Соловьеве

его молодые годы,

т.

I—III,

Петроград

1918—1921;

В.Л.

В е л и ч к о. Вл.

Соловьев. Жизнь

творения,

1904; СМ.

Соловьев (племянник

Вл. Соловьева)

—

биография

Вл.С в

издании стихотворений

В.С (7-е

изд.,

1921 г., стр.

1—58);

Прекрасно рассказана биография В.С. также

книге К.В. Мочульского.

В. С.

Соловьев (Париж,

1936).

См.

еще Воспоминания сестры Вл.С

М.С

Безобразовой (Минувшие годы,

1908, № 5);

К. Ельцовой (сестры

Л.М.

Лопатина) Совр. Записки,

т. XXVIII (1926 г.). См.

также

Э.Л. Радлов.

В.С.

Соловьев. Жизнь

учение. Петербург

1913;

Флоровский. Новые книги

В. Соловьеве, Известия Одес. Библ. Общ.,

1912;

Флоровский. Молодые годы

В.

Соловьева,

Путь,

№ 9 (1928 г.).

Дальнейшую биографию

см. в

сборнике «Влад. Соловьев», издание «Пути»,

Москва

1911 г. и в

книге ЗггетооикЬо^:^. Зоклае^

ег

зоп

оеиуге

те85^ап^^ие.

51га$5Ьоиг§ 1935.

См. у

Ельцовой, Совр. Зап.

XXVIII,

стр.

228.

СМ.

Соловьев. Биография

В.

Соловьева (Стихотворения,

7-е

изд., стр.

3).

452

ПЕРИОД СИСТЕМ

чульский

) было бы, конечно, преувеличением, которое не может

быть оправдано, но и игнорировать этот факт тоже не приходится

при изучении загадочной

натуры Вл. Соловьева.

11-ти лет Вл. Соловьев поступает

гимназию, которую он окон-

чил 18-ти лет. Гимназические годы Соловьева имели решающее зна-

чение

формировании его личности:

за

это время он от детской

религиозности перешел

атеизму, очень страстному

бурному. Уже

в 13 лет у него начался период сомнений; по словам самого Соловь-

ева, он «в возрасте

от 14

до

лет прошел через различные фазы

теоретического отрицания». «Совестно вспомнить даже, — писал

он через несколько лет, — какие глупые кощунства я тогда говорил

и делал»

. Близкий друг (с юности) В.С. Соловьева, известный фи-

лософ Л.М. Лопатин пишет

нем: «Была пора в его жизни, начи-

ная

15 лет, когда он был совершенным материалистом... Я никогда

потом не встречал материалиста, столь страстно убежденного. Это

был типический нигилист 60-х годов».

Но в эти юные годы начинается и отрезвление и возвращение к

вере.

По свидетельству того ж Лопатина, в

лет Соловьев знако-

мится со Спинозой, который стал «первой философской любовью»

В.

Соловьева

и имел, несомненно, глубокое влияние на него имен-

но своей религиозной стороной, о чем так хорошо свидетельствует

сам Соловьев

статье

Спинозе (т.

IX).

Справедливо также и то,

что от Спинозы Соловьев взял не только живое чувство реальнос-

ти Бога, но и яркое «переживание духовного всеединства мира»,

по верному замечанию Мочульского

от Спинозы же идет и гно-

сеологическая трихотомия

Соловьева (три вида познания — эм-

пирическое, рациональное и мистическое).

Духовный перелом, раз начавшись, стал развиваться очень бы-

стро и решительно. Он приходится как раз на студенческие годы

Соловьева

(1869—1874),

из которых первых три года Соловьев про-

вел на естественном факультете, который бросил не окончив. Пе-

рейдя на историко-филологический факультет, Соловьев в течение

одного года подготовляется

государственному экзамену, како-

вой и сдает

в 1873 г.

Следующий учебный год

(с

осени

1873 г.

по

лето

1874)

Соловьев проводит в Московской духовной академии.

В течение этих пяти лет Соловьев очень много занимается филосо-

фией,

также специальным изучением религиозно-философской

Мочульский. Ор. ск., стр.

14—-15.

«Во всей русской литературе, — отмечает Мочульский (1Ыс1., стр. 7), — нет личности более

загадочной; его можно сравнить только

Гоголем».

Письма В.С. Соловьева (1911 г.). Т.

III,

стр.

74.

Л. М. Лопатин. Философское мировоззрение В.С. Соловьева (Философские характери-

стики и речи), 1911, стр. 123.

Статья В.С. Соловьева (В защиту философии Спинозы). Соч. (Изд. «Просвещение»),

т. IX, стр.

Мочульский. Ор. ск., стр. 27.

453

ЧАСТЬ III

литературы, — ив это время сложились первые основы его буду-

щей системы. Кандидатское сочинение Соловьева в переработан-

ном виде

было напечатано в журнале «Православное обозрение»

за 1873 г. под названием «Мифологический процесс в древнем язы-

честве» (см. Сочинения, т. I). Уже к этому времени Соловьев стал

страстным

пламенным последователем христианского учения (что

не помешало ему испытывать очень сильное влияние Шопенгауэ-

ра — см. об этом дальше); у Соловьева начинают уже в это время

формироваться грандиозные планы. В 1874 г. он публикует магис-

терскую свою диссертацию под заглавием «Кризис западной фи-

лософии. Против позитивистов»; защита ее состоялась в Петер-

бургском университете. Молодому ученому был всего 21 год, но

его солидная эрудиция, глубокая вера в свои идеи и замыслы, вдох-

новенная, почти пророческая речь на диспуте, — все это сразу снис-

кало ему славу. Любопытно, что известный историк Бестужев-Рю-

мин заявил после диспута: «Россию можно поздравить с гениальным

человеком». Уже в начале следующего года Соловьев стал читать

лекции

Московском университете

на Высших женских курсах, —

а летом он испросил себе командировку для научных занятий в Ан-

глию,

куда и уехал летом 1875 г.

В эти годы умственные интересы Соловьева сосредоточивались

не на философии в точном смысле слова, а на мистической литера-

туре,

которую он пристально изучал и раньше, а в Лондоне всецело

отдался ее изучению. Но уже через несколько месяцев он неожи-

данно покидает Лондон

едет

Египет. Официальным поводом для

этой поездки, остающейся и ныне достаточно загадочной

, была

необходимость изучить некоторые материалы в Египте. Конечно,

это так же мало правдоподобно, как и сообщение Соловьева одно-

му приятелю, что на спиритическом сеансе (Соловьев в эти годы

очень интересовался спиритизмом) духи сообщили ему о существо-

вании в Египте тайного Каббалистического общества (в Лондоне

Соловьев, между прочим, усиленно занимался изучением Каббалы,

о значении которой в религиозно-философском творчестве Соло-

вьева мы будем еще иметь случай говорить). Сам Соловьев в извест-

ном стихотворении «Три свидания» объясняет свою внезапную

поездку в Египет «таинственным зовом Софии». О «видениях»

Соловьева мы скажем несколько позднее и сейчас не будем вхо-

дить в эту запутанную тему; так или иначе, Соловьев в разгаре за-

нятий

Британском музее неожиданно бросает Лондон, едет

Каир

на «таинственное свидание» (которое, судя по рассказу Соловье-

ва,

состоялось— см. «Три свидания»

). Через несколько месяцев

О некоторой спорности этого см. у Лукьянова, т.1, стр. 149.

См. о ней подробнее всего у Лукьянова, т. III.

Решительную достоверность видения ярче всего выдвигает Мочульский в своей работе

о Соловьеве (см. также биографию В.С, составленную СМ. Соловьевым).

454