Часть 2. Театр разума: по ту сторону подражания 3 1 1
происходит полное растворение индивида в сообществе и пол-
ное его отчуждение в коллективе. Этот момент абсолютного
отчуждения в сообществе издевательски представлен как сово-
купление, он описывается Садом как оргазм, petite mort (ма-
лая смерть), которая может состояться только через слияние с
«сообществом» жертв, переживающих окончательное «отчуж-
дение» в смерти. Вспомним, что Руссо сам готов был признать
возможность отчуждения жизни в общественном договоре.
«Жизнь — не только дар природы, но и обусловленный дар
Государства», — писал он. Иными словами, человек отчуждает
в пользу общества не только свободу, чтобы получить ее в
преображенном виде, но и жизнь, которую он получает назад
как дар Государства (если, конечно, считать государство выра-
зителем сообщества
584
). Альтюссер так суммирует парадоксаль-
ную сущность абсолютного самоотчуждения Руссо: «...тоталь-
ное отчуждение незаконно и невообразимо из-за противоречия
в терминах: оно "несовместимо с человеческой природой"»
585
.
Но это значит, что полное слияние человека с сообществом
может состояться только в момент преодоления человеческой
природы, в момент смерти
586
.
Нетрудно заметить, что машина Минского очень похожа
на зеркальную призму Леонардо, разобранную Лежандром.
Напомню, что зеркальный многогранник у Леонардо до бес-
конечности умножал отражение человека, наглядно демон-
стрируя превращение индивида в символическое понятие
человечества. У Сада зеркала, окружающие колонны, также
бесконечно умножают отражения гибнущих женщин. Их лиц
не видно, а потому они также сливаются в некий обобщен-
ный образ человеческого рода. Единственно, что различает-
ся в отражениях, это способы смерти и аппараты убийства.
Машина Минского построена так, что в множащихся зеркаль-
ных отражениях удушение как бы сливается со смертью от
пули или от кинжала. Если считать машину Минского таким
же аппаратом по производству «символического», как и зер-
кальный многогранник Леонардо, то и она производит из
единичных изображений общие понятия, принадлежащие
«дискурсу». В данном случае таким понятием будет «смерть»,
абстракция, никогда до конца не совпадающая с каждой
индивидуальной смертью, будь то от пули или от петли.
Террор, как и машина Минского, производит тот же сим-
волический сдвиг от реальности к дискурсивности. Собствен-
но, сам Минский в центре этой машины — зритель, которо-
му дано увидеть рождение понятия смерти, — ничто. И
действительно, Минский в своей оптической машине, по су-
ществу, ничего не видит, его собственный пароксизм, ум-