Ямпольский М. Физиология символического. Возвращение Левиафана: Политическая теология, репрезентация власти и конец Старого режима

Подождите немного. Документ загружается.

1 104 М. Ямпольский. Физиология символического. Книга 1

же не обладает подвижной аморфностью, которую она обре-

тет в следующем столетии.

Но если закон — это выражение сущности, то он уже не

является декретом в библейском или в средневековом пони-

мании. Он предписывает поведение не с помощью санкций,

а через понимание сущности. При обсуждении человеческих

законов как законов, основанных на принуждении, Спиноза

вынужден сослаться на «неадекватное» понимание людьми

причин их деятельности. И все же, как замечает Сильвен Зак,

философия Спинозы «проливает свет на условия перехода от

необходимости-принуждения к внутренней необходимости, от

рабства к свободе»

215

У Декарта Бог находится вне протяженности и абсолют-

но отделен от материального мира. У Спинозы любое мате-

риальное тело соучаствует в Боге, но, несмотря на большое

различие их взглядов, в их подходе к закону есть принципи-

альное единство. Оба они (и в этом они являются предста-

вителями своего времени) считают, что закон несубстан-

циален.

Эрнст Кассирер заметил, что вплоть до эпохи Просвеще-

ния проблема справедливости ставилась в платонических тер-

минах. Обсуждалась «природа» справедливости, которая по-

нималась как нечто аналогичное проблеме «прекрасного» или

«добродетельного». Связывание закона с силой делает нере-

левантным вопрос о сущности «справедливого» как таково-

го, о правосудии как об идее. Кассирер пишет:

Нападая по этому поводу на софистское решение, принимая

решение о сохранении сущностного содержания права, то есть

о том, что «есть» право в самом чистом смысле и что оно

означает в самом глубоком смысле, не позволяя ему смеши-

ваться с простой силой, запрещая ему основываться на силе,

Платон ставит фундаментальный вопрос философии

216

По мнению Кассирера, юридический платонизм возродил-

ся в XVII веке у Гуго Гроция, который связал проблему пра-

ва с математикой. Математика же, по мнению Кассирера.

область платоновских идей par excellence. Для Гроция право

и правосудие сродни гармонии и математическим законам

пропорций.

Между тем математика — это не просто, как представля-

ется Кассиреру, область платонических идей, в которой мож-

но найти определение «правосудия», но прежде всего область

отношений. Доказательством того является прямое ассоции-

Часть 1. От символического

тела...

105 1 1

рование закона с силой, в котором Кассирер и Платон упре-

кали софистов. Впрочем, Кассирер признавал факт такого

ассоциирования

217

Без ассоциирования права с силой (правда, не в при-

митивном смысле насилия, а в смысле теологическом и физи-

ческом) закон не мог бы стать выражением отношения, кото-

рым он окончательно становится у Монтескье и политических

мыслителей XVIII века, последовавших за ним. Напомню

знаменитое определение закона, с которого начинается «Дух

законов» Монтескье и в котором мы узнаем многое из об-

суждавшегося нами:

Законы в самом широком значении этого слова суть необхо-

димые отношения, вытекающие из природы вещей; в этом

смысле все, что существует, имеет свои законы: они есть и у

божества, и у мира материального, и у существ сверхчелове-

ческого разума, и у животных, и у человека. <...>

Итак, есть первоначальный разум; законы же

—

это отноше-

ния, существующие между ним и различными существами, и

взаимные отношения этих различных существ.

Бог относится к миру как создатель и охранитель; он творит

по тем же законам, по которым охраняет; он действует по

этим законам, потому что знает их, потому что создал их, и

он создал их, потому что они соответствуют его мудрости и

могуществу.

Непрерывное существование мира, образованного движени-

ем материи и лишенного разума, приводит к заключению, что

все его движения совершаются по неизменным законам...

218

В этом определении, по существу, нет ничего нового,

ничего, что уже не высказывалось бы теологами или фило-

софами до него. Единственно радикально новое тут — это

определение закона как отношения. Луи Альтюссер видит в

этой формулировке Монтескье шаг политической теории в

сторону современных естественных наук, где закон выража-

ет «постоянное отношение между феноменальными перемен-

ными»

219

Движение мысли, идущее от Декарта к Спинозе и Мон-

тескье, а именно ассоциирование закона с силой как отно-

шением, получает наиболее полное выражение в «Феномено-

логии духа» Гегеля. Гегель исходил из того, что всякий объект

был единством двух вещей — вещи-в-себе, то есть идентич-

ности объекта, и вещи-для-других, то есть различия. Объект,

собственно, и конституировался постоянным движением от

1 106 М. Ямпольский. Физиология символического. Книга 1

идентичности к различию и наоборот. Это движение выра-

жает себя в категории «силы», моделью которой для Гегеля

был модный в то время магнетизм. Движение и покой опре-

деляются взаимодействием двух полярных сил. Сила — нечто

невидимое, относящееся к внутренней сущности предмета,

чья реальность задается взаимодействием сил. В каком-то

смысле силы являются внешним выражением внутреннего

состояния объекта, его экстериоризацией

220

(Ausserung):

Эта подлинная сущность вещей определилась теперь таким

образом, что она не есть непосредственно для сознания, а что

это последнее имеет опосредствованное отношение к «внут-

реннему» и в качестве рассудка проникает взором сквозь этот

средний термин игры сил к истинной скрытой основе (Hinter-

grund) вещей. Средний термин, смыкающий оба крайние,

рассудок и «внутреннее», есть развитое бытие силы...

221

Таким образом, «игра сил» порождает явление, но вмес-

те с тем, будучи выражением «внутреннего», сверхчувствен-

ного, игра сил оказывается аналогом игры мысли. Мысль как

бы находит в силе выражение самой себя. Гегель пишет о том,

что видимость (Schein) в игре сил неотделима от явления

(Erscheinung):

Оно [бытие силы] — не только видимость, но и явление, не-

которое целое видимости. Именно это целое как целое, или

всеобщее, и составляет «внутреннее», игру сил как рефлексию

его в себя самого. В нем для сознания предметно установле-

ны сущности восприятия так, как они суть в себе...

222

Отсюда понятный диалектический ход в сторону закона.

Согласно Гегелю, игра сил, видимость производят свою про-

тивоположность в виде истины.

Но сверхчувственное, истинное — незыблемо, неподвиж-

нее не подвержено изменениям. «Внутреннее» определяется

Гегелем как область «"простого всеобщего", в которое син-

тезируется различие. Постоянное движение, противоборство

сил снимаются в неизменности всеобщего, как всеобщего раз-

линия, по-своему представленного уже в видимости. Но с

наибольшей полнотой всеобщее различие представлено в зако-

не, который определяется Гегелем как "постоянный образ

изменчивого явления"»

223

Закон у Гегеля является неизменным выражением игры сил,

отношений, имеющих релятивистский характер. То, что пред-

Часть 1. От символического

тела...

107 1 1

ставляется первой стадией неизменного, сущностного, оказы-

вается лишь результатом выражения игры сил в видимости.

Закон окончательно утверждается как выражение релятивиз-

ма, а не платонизма. Делёз покажет, что закон природы не

предполагает повторения, то есть тавтологической эквивален-

тности, неизменности. «Ошибка "стоиков", — пишет он,

заключалась в том, что они ждали повторения от закона при-

роды. Мудрец должен превратиться в праведника; мечта о

том, чтобы найти закон, который бы сделал повторение воз-

можным, ведет в область морального закона»

224

. Только по-

нятие добра, моральных добродетелей может постулировать

закон, не основанный на отношениях различия. «Человек

долга придумал "доказательство" повторением, он определил,

что именно может быть повторено с точки зрения права»

225

Но, как считает Делёз, даже в рамках нравственного закона,

выраженного в нормах права, повторение невозможно. Для

современного мыслителя закон немыслим вне ситуации из-

менчивости и взаимодействия активных и реактивных сил.

Это отступление в область отношений закона и сил по-

зволяет взглянуть с иной стороны на проблему репрезента-

ции власти. Когда я указывал, что король в XVII веке начи-

нает дистанцироваться от прямого участия в войне, я главным

образом связывал это с угасанием средневекового физичес-

кого символизма. Но у этого дистанцирования есть и иной

аспект. Вернемся к вопросу об участии монарха в войне.

Основной эпизод всякой войны — битва, которая тради-

ционно понималась как своего рода поединок, выражающий

волю Бога. Поэтому участие монарха в битве было необхо-

димостью. Избранник Бога был центральной фигурой такой

космической ордалии.

Понимание закона как отношения, а монарха как живого

закона, lex animata, меняет отношение к поединку и к битве.

Кульминации критика поединка как юридической процедуры

достигает у Монтескье. Монтескье возвращается к поединку

многократно, утверждая, что превращение поединка в форму

правосудия было едва ли не главной причиной упадка закон-

ности в Средние века и забвения римского права

226

По мере постепенного дистанцирования Людовика XIV от

участия в битве и утраты битвой качества поединка-ордалии

усиливался интерес суверена к инженерному искусству, в

частности к строительству фортификаций. Война преврати-

лась к XVII веку в бесконечную цепочку осад и взятия крепо-

стей. Искусство военных инженеров во Франции получило

особое развитие начиная с XVI века. Имена таких теорети-

1 108 М. Ямпольский. Физиология символического. Книга 1

ков фортификации, как Бериль де ла Трей, Эррар де Буа-де-

Дюк, Антуан де Билль, были широко известны. Их форти-

фикационные теории во многом носили абстрактный харак-

тер и опирались на постулаты геометрии. В 1645 году граф

де Паган (Comte de Pagan) опубликовал ставший знаменитым

трактат о фортификациях, в котором развил геометрические

идеи своих предшественников. Де Паган — математик, автор

ряда трудов по астрономии — типичный представитель новой

науки и техники. Но самым знаменитым из всех был преем-

ник де Пагана, получивший в 1703 году звание маршала

Франции, Себастьен Лепретр де Вобан.

Вобан был активно действующим строителем и военным

(он провел 53 осады, участвовал в 140 битвах, построил 33 но-

вых крепости и перестроил 100), но главная особенность его

пребывания при дворе Людовика XIV состояла в том, что он

превратил искусство фортификации в странное версальское

зрелище. Он построил десятки изумительно выполненных

моделей фортификаций, которые затем стали одной из дос-

топримечательностей Лувра. Король приказал поместить их

в большой галерее Лувра, окружил их секретностью и разре-

шал их рассматривать только сугубо доверенным лицам.

Модели Вобана позволяли перейти от непосредственно-

го участия в сражении к рассматриванию фортификаций как

объекта любопытства, целиком предстоящего обращенному на

него сверху взгляду монарха. Вобан развил в себе удивитель-

ную особенность воображать Францию как некую геометри-

ческую фигуру, обозримую с высоты, и уговаривал Людови-

ка создать единую фортификационную сеть страны, которая

бы сделала ее единой несокрушимой крепостью. В связи с

этими фантазиями Вобан развил понятие так называемого pre

саггё, то есть квадрата, в который должна быть превращена

Франция для ее максимально успешной защиты. В связи с

этим Вобан рекомендовал королю отказаться от тех завоева-

ний, которые не вписывались в квадрат

227

gee фортификационные системы Вобана (их известно три)

строятся на принципе вписывания любого населенного пун-

кта или земельного участка в желательно правильный мно-

гоугольник, по отношению к которому и велись все дальней-

шие расчеты. Многоугольники, углы которых представляли

бастионы, а грани — соединяющие их куртины, по внешней

стороне обстраивались бесконечно разрастающимися геомет-

рическими фигурами теналей, равелинов, горнверков и т.д.

Вобан определял это разрастание как «оборонительное раз-

растание» (proliferation defensive). Жоан де Жан так описы-

Маршал Вобан. Фортификационная линия.

Из книги «Трактат об обороне населенных пунктов»

Маршал Вобан. План фортификаций в Ате.

Из книги «Трактат об обороне населенных пунктов»

1 110 М. Ямпольский. Физиология символического. Книга 1

вает свойства вобановских фортификаций (особенно его позд-

ней, «третьей системы»):

Вобановские планы и чертежи в каком-то смысле кажутся

«живыми» потому, что, как и произведения искусства барок-

ко, они основаны на умножении элементов. Однако, в отли-

чие от барочного художника, который умножал так называе-

мые природные или растительные элементы, Вобан взял

геометрические фрагменты и размножил их. В результате его

чертежи вызывают чувство тревоги, как если бы безжизнен-

ное ожило в них, а геометрия сошла с ума. Его крепости

—

огромные неорганические монстры, вызывающие все большее

беспокойство по мере того, как наблюдатель изучает их

228

Бесконечно нарастающие слои оборонительных сооруже-

ний на чертежах и в моделях Вобана являются дистанциру-

ющими механизмами. Они создают непреодолимое препят-

ствие между двумя армиями, они работают против контакта,

но предполагают идеальную сферу обзора (именно идеальная

сфера обзора и соответственно обстрела была недосягаема до

геометрических штудий де Пагана и Вобана).

Но главное, модель Вобана была диаграммой отношения

сил и выражением ньютоновской vis insita — силы, которая

сдерживается и сдерживает, контролируется и контролирует

и, конечно, находится в состоянии напряженной потенциаль-

ности. В этом смысле модели Вобана — это, как ни странно

звучит, — геометрические модели закона, в котором напря-

жение potentia позволяет существовать государству как некой

предустановленной в соответствии с законом гармонии.

Марен, со ссылкой на Паскаля, считает контролируемую

силу, сдерживаемую власть законностью или правосудием.

Правосудие — это, конечно, результат превращения грубой

физической силы в дискурс, в текст, в закон, то есть, по

выражению Марена, «в смысл»: сила

стала субъектом дискурса, она произвела речь, она перешла

в знаки. Такова истинная «нулевая отметка» силы: немое

насилие вдруг превратилось в смысл, не теряя при этом сво-

его танатократического характера. Сила в своем стремлении

к бесконечному господству вне собственной сферы (тела,

внешние действия), составляющей существо тиранической

силы, завладевает знаками, языком, дискурсом. Присваивая

себе язык, сила отражается в дискурсе, репрезентируется в

знаках. Она конвертируется в смысл

229

Часть 1. От символического тела...

1 1 1

Действительно, чистое насилие войны, которая всегда

считалась областью беспредельного суверенного насилия, в

теории фортификаций и в том, что можно назвать в самом

широком смысле слова «фортификационным дискурсом»,

преобразуется в науку, в ее наиболее абстрактную и всеоб-

щую область — геометрию. При этом сама эта геометрия стро-

ится таким образом, что она «гасит в себе» лишенное вербали-

зуемого смысла насилие атаки, которая захлебывается в

бесконечной сложности разрастающихся оборонительных сло-

ев. Фортификации Вобана по-своему переводят прямое на-

силие войны в репрезентацию, в дискурс. Марен заметил, что

воины, в том числе и в свите монарха, призваны «обозначать

или вызывать в памяти "изначальное" насилие силы» (de

signifier ou de rappeler la violence «originaire» de la force)

230

. Эта

формула интересна тем, что отделяет насилие от силы, с ко-

торой оно первоначально связано на войне. Фортификации —

это выражение силы, переставшей быть насилием. Дискурс

законности оказывается манифестацией того же духа, духа

репрезентации. При этом диаграммы Вобана становятся чи-

стыми диаграммами власти, не нуждающейся в персонифи-

кации, то есть в фигуре монарха. Монарх теперь дистанци-

рован от фортификаций, он взирает на них извне, никак с

ними не соотносясь (подобно Богу Декарта).

Власть в проектах Вобана представлена в виде геометри-

ческих фигур, занимавших особое место в философском про-

екте Декарта и, так или иначе, обнаруживаемых у Гоббса,

Спинозы и других политических теоретиков этого времени.

Декарт приписывает фигурам особую промежуточную роль в

переходе от чувственных ощущений к абстракциям. Он опи-

сывает, каким образом тела отпечатываются в наших ощуще-

ниях «посредством претерпевания, тем же самым способом,

каким воск воспринимает фигуру от печати»

231

. Фигура — это

выражение протяженности тела, игнорирующее его матери-

альность. Вместе с формой тела в нас отпечатывается, как в

воске, его фигура, то есть чистое выражение протяженнос-

ти, которое Декарт рекомендует не смешивать с материаль-

ностью. В фигуре уже заключено некое несходство с физи-

ческим телом, образом которого она является. Как замечает

по этому поводу Жан-Люк Марион,

...отнюдь не разрушая восприятия, несходство ощущения ско-

рее делает его мыслимым; вульгарный парадокс (вещи не

похожи на то, чем они являются) сейчас же удваивается вто-

112 М. Ямпольский. Физиология символического. Книга 1

рым парадоксом: несходство само обеспечивает правильное

познание

232

Фигуры — это элемент истинного, содержащийся в ощу-

щении. Декарт объясняет, каким образом происходит очище-

ние истинного от ложного, данного в ощущении:

...в то время, как внешнее чувство возбуждается объектом,

фигура, какую оно воспринимает, передается некой другой

части тела, которая называется общим чувством. <...> общее

чувство выполняет также роль печати, запечатлевая в фанта-

зии или воображении, как в воске, эти фигуры или идеи,

приходящие от внешних чувств чистыми и бестелесными...

233

Теория общего чувства (sensus communis) позаимствова-

на Декартом у Аристотеля, но чувство это, в отличие от Ари-

стотеля, имеет не столько суммирующее свойство, сколько

именно очищает фигуру от материальности. Фигура вписывает

материальное в интеллигибельное.

В конце концов, как показывает Декарт, фигуры очища-

ются и начинают выражать «отношения между сущностями»,

которые «должны быть сведены к двум главным, а именно к

порядку или к мере»

234

. Фигуры представляются Декарту вы-

разителями фундаментальных отношений, потому что поря-

док и есть система отношений, в которой «одни части соот-

носятся с другими сами по себе, а не через посредство чего-то

третьего, как это бывает с мерами»

235

Чертежи Вобана — это чистые фигуры, в которых запечат-

лены отношения сил. Именно в этом смысле они являются

репрезентацией власти как закона, понимаемого именно как

вечное выражение отношения переменных сил

236

Церемониал: Majeste vs Dignitas

Модель фортификации распространяется на различные аспек-

ты семиосферы (если использовать термин Ю.М. Лотмана)

абсолютистского общества. Повсюду наблюдается затухание

насилия и спонтанного проявления физической силы, повсю-

ду взаимосвязанные метафорические куртины и бастионы

гасят несвязанную энергию, превращая ее в неподвижную

диаграмму скованных сил. Норберт Элиас пишет о взаимной

нейтрализации сил в придворном обществе, где взаимозави-

симость подданных приводит к тому, что они по преимуще-

ству действуют друг против друга, нейтрализуя силовой по-

тенциал каждого из них

237

К тому же каждый из придворных

«сверху» контролируется монархом, в свою очередь подавля-

ющим любую энергетическую спонтанность, затянутую в

корсет этикета. Элиас видит в господствующем художествен-

ном стиле эпохи ту же тенденцию угасания силы:

Точное, холодное и ясное структурирование, тщательный

расчет эффекта и престижа, отсутствие какого бы то ни было

непросчитанного украшения, неконтролируемого эмоциональ-

ного разряда

—

все это проявляется здесь

238

Эта ситуация с неизбежностью сказывается на теле коро-

ля, которое утрачивает энергию символического и становит-

ся репрезентативным телом, вписанным в социальную струк-

туру, как в идеальную фортификацию Вобана. Жан-Мари

Апостолидес пишет:

Король больше не находится среди своего народа, но репре-

зентирован ему; к нему больше нельзя приблизиться, можно

лишь вступить в контакт с администрацией, которая, произ-

водит и контролирует его образ

239

Апостолидес считает, что результатом такого тотального

дистанцирования образа монарха от людей становится посте-

пенное его обездвиживание, отражающееся в художественной

системе эпохи:

Повсюду провозглашаются правила, которые обездвиживают

творчество

—

в литературе, в живописи, в производстве го-