Васильев Л.С. Древний Китай. Том 2. Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Подождите немного. Документ загружается.

более совершенные, пространные и информативные записи, которые

затем легли в основу глав первого слоя «Шуцзина», о чем подробно

было рассказано в первом томе [24, с.

19-20,

231-232

и др.].

По

мере ослабления правящего дома Чжоу функции этих исто-

риографов становились более скромными. Однако есть основания

полагать, что в основном именно их усилиями были созданы те пись-

менные

документы, в первую очередь надписи на изделиях из бронзы,

которые позволяют

хоть

что-то узнать об истории Западного Чжоу и

начала Восточного Чжоу (до появления хроники

«Чуньцю»

с ее под-

робными

комментариями). Судя по легендам о Лао-цзы и апокрифам

Конфуции, который

будто

бы посещал домен, можно предположить,

что в столице чжоуского вана существовал весьма ценный архив, где

хранились многие из записей, создававшихся поколениями трудолю-

бивых историографов.

Практически

едва ли не во

всех

столицах древних государств, во

всяком

случае

наиболее значительных из них, существовали такого

рода архивы. Однако в большинстве случаев хранящиеся в них тексты

либо имели религиозный и мифо-поэтический характер, либо пред-

ставляли собой документы хозяйственной отчетности. Тексты

чжоу-

ского архива в подавляющем своем большинстве были иными. Это

были записи преимущественно исторического и социополитическо-

го характера, как о том свидетельствует, в частности, содержание

«Шуцзина»,

Практика

создания первых глав «Шуцзина», которые писались, что

называется, по горячим следам событий, связанных с крушением Шан

становлением Чжоу, и потому заслуживают наибольшего доверия,

послужила основой для накопления чжоускими историографами опы-

та и мастерства. Как

следует

полагать, то и

другое

не было оконча-

тельно утеряно и их преемниками — несмотря на то, что тем уже мало

чем приходилось писать, так как двор вана играл все меньшую роль

событиях чжоуского Китая, а немалая часть этих событий {полити-

ческие распри

между

уделами, а затем и царствами) вообще, видимо,

оставалась вне поля зрения вана и его окружения.

Естественно, что опыт и мастерство историографов и архивариусов

чжоуского дома были востребованы в подходящий момент, дабы

сконцентрировать усилия специалистов на воссоздании тех лакун

истории,

ликвидация которых помогла бы не только сконструир<

вать полную картину прошлого, но и способствовать формированш

идеологической системы, направленной на интеграцию чжоуског)

Китая.

Задача эта оказалась в конкретных условиях периода Чуньщ

необычайно важной, во многих отношениях первостепенной, осе

бенно,

как уже говорилось, с точки зрения вана и представлж

492

мых им всеми забытых интересов власти центра. В чем тут был

смысл?

Если

в Китае не устная мифологическая традиция была заложена в

основу духовной культуры, если альтернативой ей со времен круше-

ния

шанцев с их исторической амнезией была именно история, то

неудивительно, что авторитет детального описания событий прошло-

го,

исторического прецедента и вообще писаного документа должен

был быть очень высоким. Это была единственная, причем очень весо-

мая

альтернатива мифо-поэтическим преданиям, в которых тоже запе-

чатлеваются именно события прошлого, только в образной, подчас

гротесковой и всегда не слишком достоверной форме. Первые главы

«Шуцзина», авторитет которых в

«Чуньцю»

был достаточно велик (на

сведения из «Шуцзина», как, впрочем, и из «Шицзина», ссылались

многие из исторических деятелей периода Чуньцю), сыграли важную

роль в создании атмосферы доверия к писаным документам, касаю-

щимся

исторического прошлого и его оценки. Поэтому наилучшим

способом для изложения интересов и устремлений власти забытого

всеми центра было бы продолжение именно этой работы.

Но

как следовало вести эту

работу?

Что можно и о чем нужно было

писать? И на что в условиях отсутствия необходимой базы хорошо

известных документальных данных можно было опереться? Для нача-

ла обратим внимание на то, каков был

статус

тех историографов, о

которых идет речь. Вообще грамотеи везде и всегда в древнем мире

имели достаточно высокую социальную позицию, хотя бы потому, что

овладение грамотой было делом нелегким и обычно концентрирова-

лось в руках небольшой наследственной группы. В чжоуском Китае,

однако,

статус

их был особенно высок. Историографы, в функции

которых, помимо составления документов и фиксации всего сущест-

венного,

что происходит и говорится, входили мантические обряды,

наблюдение за небом, астрологические и календарные вычисления и

многое

другое,

со всем этим связанное, были персонами высокого

ранга, а их профессиональный долг буквально обязывал их не кривить

душой и сохранять некоторую независимость суждений.

Историографы-шм

обычно вели свои записи адекватно реалиям

и,

более того, в соответствии с понимаемыми ими нормами этики.

Вспомним,

что, когда Чжао Дунь, всесильный цзиньский сановник и в

общем-то весьма приличный,

судя

по текстам, человек, был вынужден

санкционировать

убийство приказавшего уничтожить его Лин-гуна,

историограф обвинил именно его в убийстве (он старший сановник в

царстве и за все отвечает), за что удостоился похвалы Конфуция [103,

гл.39; 71, т. V, с. 170]. Еще более показателен случай с убийством

циского

правителя всесильным сановником Цуй Чжу. В отличие от

493

Чжао Дуня, Цуй Чжу не смирился с записью историографа и казнил

его, а затем и его брата, повторившего запись об убийстве правителя.

только тогда, когда младший брат все той же семьи историографов,

заняв

место казненных, повторил ту же запись, Цуй Чжу был вы-

нужден отступить, да и то, судя по данным «Цзо-чжуань» [114,

25-й год Сян-гуна; 212, т. V, с. 514 и 515], лишь потому, что уже

ехал

заместить казненных братьев историограф из

другого

царства, наме-

ревавшийся исполнить их (и свой) долг.

Ситуация весьма красочная и показательная, так что о ней обычно

не

забывают упомянуть специалисты-синологи, пишущие о древнеки-

тайских

делах.

Она свидетельствует о профессионализме и чувстве

долга историографов. И это, безусловно, является убедительным до-

водом в пользу того, что древним аутентичным записям можно дове-

рять,

пусть не всегда и не во всем. Но как обстояли дела с теми тек-

стами, в которых шла или должна была идти речь о делах давно ми-

нувших дней, о которых мастера документации не имели ровным сче-

том никакого представления? Именно с этой проблемой столкнулись

историографы домена, когда перед ними в период Чуньцю встала

нелегкая задача создать идеологическую конструкцию, которая опи-

ралась бы на исторический прецедент и содержала данные, позво-

ляющие воспеть основы желаемого социополитического порядка.

Ответ на этот вопрос не сразу, но был найден.

Второй слой текста «Шуцзина»:

чжоуские историографы

о глубокой древности

Золотой век древности воспет не одними только китайцами — дос-

таточно вспомнить об античных философах. Однако именно в Китае с

его идеализацией древности теория о совершенстве мироустройства в

далеком прошлом была разработана наиболее полно, причем в очень

яркой,

красочной форме. И сделано было это именно теми безымян-

ными

историографами, о которых только что шла речь, — в основном

чиновниками

из домена чжоуского вана

Теория

небесного мандата, давным-давно известная каждому в

чжоуском Китае, неумолимо требовала оценивать прошлое, опирала

Впрочем, не исключено, что

руку

к этому приложили и некоторые

другие,

напри-]

мер луские, историографы —

ведь

подлинный создатель чжоуского Китая

Чжоу-г

считался основателем этого царства, к

тому

же историописание и архивное

дело

в Лу

всегда

было, причем во многом именно по этой причине, на высоте.

494

на

нормативы этического стандарта, который создавался и постепенно

развивался на протяжении ряда столетий эпохи Чжоу. Те, в чьих руках

находились какие-то сведения о прошлом и кто составлял претендую-

щие

на истинность документы, остававшиеся в наследство потомкам,

стремились более

других

следовать этому стандарту, как о том только

что говорилось в связи с описанием поведения историографов в ряде

царств периода Чуньцю. Однако реально следовать признанному —

по

крайней мере в профессиональном

цехе

грамотеев-историогра-

фов

— принципу высокой этической нормы было возможно лишь

тогда,

когда речь заходила о современных проблемах, т.е. о событиях,

хорошо известных почти всем. А как было, как могло и должно было

быть в тех

случаях,

когда имелась в виду древность, тем более доста-

точно отдаленная?

Для воспитанных в рамках определенной традиции и хорошо зна-

комых с этическими нормами теории небесного мандата историографов

было совершенно ясным, что глубокое прошлое должно было сущест-

вовать, а его представители действовать по нормативам тех же стан-

дартов. Это означает, что профессионалы-историографы должны были

хорошо понимать значимость и влияние исторического прецедента в

обществе, в котором они жили, т.е. среди рационалистически мыс-

ливших чжоусцев, у которых этическая норма и строгий ритуальный

церемониал ценились — во всяком

случае

формально — выше всего.

Отсюда

следует,

что каждый из них отчетливо сознавал, в каком

духе

следует

интерпретировать неясные реминисценции о далеком про-

шлом и какое огромное дидактическое воздействие на современников

тем более на потомков может и должна оказать такая интерпретация.

Вопрос был лишь в том, где взять необходимые исторические факты.

Речь,

разумеется, не идет о сознательном искажении истории, тем

более об искусственной фабрикации фактов. Такое, если оно

случа-

лось, было делом более позднего, предханьского и ханьского времени,

когда создавались систематизированные трактаты. Задача исто-

риографов периода Чуньцю была иной — они должны были бережно

старательно собирать все те крупицы обрывистых полулегендарных

сведений, сохранившиеся еще в памяти различных племенных групп,

вошедших в состав чжоуского Китая, с тем, чтобы на этой крайне

невнятной

основе создать цельное и непротиворечивое историческое

полотно.

При этом созданный ими вариант исторического процесса

должен был полностью укладываться в рамки теории небесного ман-

дата

не только потому, что они были энтузиастами этой теории и свя-

то верили в нее, но главным образом из-за того, что никакой

другой

они

не знали и

даже

не представляли себе, что альтернатива в

прин-

ципе

возможна.

495

Где брали или могли получить

требуемую

им информацию, пусть

даже

весьма невнятную, те, на кого легла в период Чуньцю неблаго-

дарная задача сочинять рассказы о далеком прошлом? Частично, если

речь шла не об очень отдаленных временах, они могли рассчитывать

на

письменные документы, в первую очередь на фрагментарные запи-

си

(имеются в виду надписи на шанских и раннечжоуских изделиях из

бронзы).

Но более всего — на сбереженные устной традицией преда-

ния,

включая существовавшие

где-то

на периферии духовной жизни

чжоуской аристократии мифы. Не исключено также, что в распоряже-

нии

историофафов периода Чуньцю были и такие архивные докумен-

ты, о которых мы не знаем и которые до наших дней не сохранились,

хотя и явно существовали, — наподобие тех, что легли в основу ком-

ментариев к хронике

«Чуньцю».

Однако нет сомнений в том, что при-

менительно к древности, тем более весьма отдаленной, они явно не

могли быть в обилии, если существовали вообще. Не

следует

забы-

вать, что первые шаги древнекитайской письменности пока что вос-

ходят

лишь к аньянской фазе Шан (XIII в. до

н.э.).

Как

бы то ни было, но определенная документальная база для ра-

боты над составлением глав о событиях как далекого, так и не слиш-

ком

отдаленного, но мало известного прошлого в распоряжении исто-

риографов была. Разумеется, таких данных было больше о недавнем

времени и гораздо меньше — о более отдаленном. Но именно в этом

случае

на помощь должны были приходить предания, как свои,

чжоу-

ские,

так и иных племенных фупп, живших по соседству с чжоуским

Китаем

или

даже

уже включенных в его состав. Известно, например,

что представители некоторых таких групп еще в начале Чжоу получи-

ли

от вана

уделы

[103, гл. 4; 71, т. I, с. 188], так что их прошлые пле-

менные

предводители или легендарные родоначальники с сохранив-

шимися

в памяти потомков именами и деяниями вполне могли занять

создаваемой заново исторической

схеме

свое весьма значительное

место.

Стоит напомнить в этой связи, что существовали и данные, позже

собранные в хронике

«Чжушу

цзинянь» [132]. В том, что касается

глубокой древности, это были в основном легендарные предания,

причем достаточно позднего времени. Но о

других

источниках приме-

нительно к дописьменной дошанской эпохе всерьез говорить не при-

ходится. А сам факт, что в

«Чжушу

цзинянь» все-таки была представ-

лена в кратких записях история многих дошанских правителей (о

текст включены рассказы о шести

«императорах»

до Юя и о семна-

дцати правителях династии Ся, начиная с Юя), деяния которых сопро-

вождаются порой любопытными конкретными деталями и эпизодами,

свидетельствует в пользу существования такого рода преданий.

496

Как

могли и должны были историографы использовать имевшиеся

у них данные, в первую очередь мифы и легендарные предания сосе-

дей (своих их у чжоусцев было крайне мало) (см. [24, с 211 и ел.])?

В обществе, где цветистая мифо-поэтическая вязь не ценится и

даже

как

бы подвергается сомнению, а рационалистически осмысленный

исторический

прецедент (те же круги-циклы, связанные со сменой

небесного мандата, с переходом власти от одной династии к

другой)

не

только почитается, но и служит определенным дидактическим це-

лям,

главной задачей было превращение любого мифологического

сюжета во фрагмент исторического процесса. Для опытных масте-

ров чжоуского историописания с их явственно этико-прагматическим

отношением

к жизни выполнение такой задачи было лишь делом тех-

ники.

Вот эту-то высокую технику и продемонстрировали профессио-

нальные мастера историописания. Именно в

результате

такого рода

работы, на которую ушли

труды

не одного поколения специалистов, и

были составлены главы второго слоя «Шуцзина».

Главы эти различаются и по характеру, и по информативности, и

по

их идеологической значимости и дидактической нагрузке. Однако

них есть и нечто общее, позволяющее объединить их в одну

группу,

группу вторичных по сути своей материалов. В чем она, эта вторич-

ность? В том, что все главы созданы как бы по единому рецепту. Так,

например,

в тех из них, где составители возвращались к

рубежу

Шан—Чжоу

и пытались добавить к уже хорошо известным деталям

важных событий некоторые новые штрихи (глава «Пань Гэн» о пере-

селении

шанцев, «Вэй цзы» — о пьянстве потерявших дэ шанцев,

«Си-бо гань ли» — о предостережении добродетельного советника

последнему шанскому правителю, «My ши» — о знаменитой решаю-

щей

битве при Муе), равно как и в еще более отдаленной по времени

главе «Тан ши», повествующей о добродетельном Чэн Тане, покон-

чившем с династией Ся, за основу повествования взята генеральная

ннриорная

идея, которая вписана в более или менее правдоподобный

исторический

контекст.

Еще больше эта особенность составления текстов второго слоя

проявилась в тех

главах,

где шла речь о событиях очень отдаленного

прошлого, достоверных сведений о котором не было и

даже

не могло

быть. Если о добродетельном шанском Чэн Тане было известно по

крайней

мере то, что такой правитель действительно существовал и

что с него велся счет шанским ванам (придумать остальное — осуж-

дение развратного правителя Ся и объяснение, почему воля Неба и

Шанди

побудили его, Чэн Тана, выступить против Ся, — было не

столь уж сложно; главное — выразить основную идею), то о более

ранних

исторических периодах не было известно и этого. Единствен-

497

ной

возможностью в таких условиях, как о том уже шла речь, было

обратиться к мифам — тем самым, которые не пользовались уважени-

ем,

но все же существовали

где-то

на задворках духовной культуры

Чжоу, в основном в мифо-поэтической традиции их союзников.

Эти мифы в общем-то хорошо известны. В ханьское время, когда

Китай

стал империей и в его рамках были слиты воедино все племен-

ные

группы с их традициями и, в частности, преданиями, эти мифы

были записаны, (см. [76]). Сравнивая их с теми повествованиями, о

которых идет речь, можно легко заметить, в каком направлении и как

шла работа. Главное, что считали необходимым сделать мастера исто-

риописания

времен Чуньцю, была демифологизация и историзация

(эвгемеризация) мифа, т.е. очищение его от героики, волшебства, по-

этичности

и т.п. Сделать это в условиях господствующего прагматич-

ного мировоззрения было очень несложно, и именно эта нехитрая

работа была проделана прежде всего. Продемонстрируем ее на не-

скольких примерах.

Так,

из сохранившихся древнекитайских мифов можно узнать, что

у великого Яо на ступенях каменной лестницы росло волшебное дере-

во,

на котором в первую половину месяца ежедневно вырастало по

стручку-ветке, а во второй они по одному опадали, так что, взглянув

на

дерево, можно было определить, какой нынче день месяца. У ведав-

шего судебными делами Гао Яо был волшебный баран, который напа-

дал только на виновного, а Юй был рожден из чрева своего отца Гуня и

сам как-то раз превратился в медведя, чем очень напугал жену [76,

с. 151, 211, 220}. Ничего подобного в

главах

«Шуцзина» о Яо, Шуне и

Юе нет. Там перед нами — мудрые правители, отличающиеся талантом

добродетелями и заботящиеся о процветании государства и общества.

Но

очистить древние предания от мифо-поэтических излишеств

было лишь началом работы. Основная задача сводилась к

тому,

что-

бы,

заполучив за счет подобного рода псевдоисторических ухищрений

некий

конкретный материал, умело обработать его, соединив с други-

ми

аналогичными текстами в некое связное целое. Но и это было еще

не

все. Речь ведь не о бесстрастной хронике вроде

«Чжушу

цзинянь».

Целое,

о котором идет речь, должно было являть собой описание гар-

моничного

линейно-циклического исторического процесса, который

призван

был вписаться в концепцию циклов-кругов небесного манда-

та и тем подтвердить генеральную идею, ради которой, собственно, и

велась вся эта нелегкая и долгая работа.

Стоит заметить, что при этом составители текстов должны были

учитывать и нюансы. Так, они хорошо знали, что система наследова-

ния

в древности,

даже

в Шан, не вполне соответствовала той, что ус-

тановилась в конце Шан и была заимствована чжоусцами (имеется в

498

виду переход трона от отца к сыну). В заимствованных ими преданиях

наверняка

были варианты, в том числе характерное для ранних об-

ществ избрание лидеров на основе принципа меритократии. И это

тоже необходимо было

учесть

и отразить в создававшейся теории

исторического процесса.

Нельзя

сказать, чтобы все удалось сделать, что называется, без

сучка и задоринки. Некоторые из древних легендарных «императо-

ров»

почему-то не были включены в созданную в

результате

всей этой

работы

схему

исторического процесса и практически повисли в воз-

духе.

Но это были издержки, которыми можно было пренебречь,

Главное— схема была создана. И какая! Если бы великий Чжоу-гун

знал

ее, как легко было бы ему развивать свой постулат о небесном

мандате и тем доказывать свою правоту! Впрочем, насколько можно

судить, Чжоу-гун не испытывал недостатка в аргументах и не путался

именах. Он излагал основную

суть

теории. Дополнить ее именами и

связать в единую

схему

линейно-цикличного исторического процесса

как

раз и было делом чжоуских историографов. Неизвестно, когда они

взялись

за работу и когда ее кончили. Имеющиеся данные заставляют

предположить, что все было сделано

между

IX и VI вв. до н.э. В итоге

были созданы главы второго слоя «Шуцзина», в которых нашли свое

место как великие Яо, Шунь и Юй, так и многие другие, о которых

ничего не знали ни шанцы, ни чжоусцы в начале Чжоу.

Но

главное все-таки не в именах и

даже

не в том, что усилиями по-

колений

мастеров-историографов были написаны тексты, позволив-

шие

ликвидировать лакуны и представить потомкам стройную

схему

исторического процесса, причем не

голую

краткую

схему,

которой

некогда вынужденно оперировал Чжоу-гун, а историческое полотно,

достаточно полно насыщенное интересными и

даже

кажущимися мно-

гим правдоподобными деталями. Все это было важно,

даже

очень

важно.

Но важнее всего оказалось то, что читатели могли теперь на-

глядно представить себе, что же такое это самое дэ, благодаря кото-

рому лучшие получали Поднебесную. Или, иначе, как конкретно дол-

жен выглядеть тот самый этический стандарт, над формулировкой

требований к которому столь долго трудились многие, особенно в

домене вана.

Обратимся теперь к основным главам текста второго слоя «Шу-

цзина» — к тем, в которых содержатся данные о созданных усилиями

историографов времен Чуньцю периодах древнейшей истории Китая.

этих глав начинается существующий ныне канонический текст

«Шуцзина». Отставляя в сторону третью

главу,

«Да Юй мо», которая

ныне

не включается специалистами в число аутентичных глав «Шу-

цчина», о чем специально было сказано в первом томе (см. [24, с. 18-

499

] 9]), обратимся к главам <сЯо дянь» (1), «Шунь дянь» (2 — в переводе

Б.Карлгрена обе главы объединены, см. [208]), а также

«Гао

Яо мо»

(4) и «И (и) Цзи» (5 — в переводе Б.Карлгрена главы 4 и 5 объедине-

ны

в одну). Текст их невелик — едва полтора десятка страниц в рус-

ском

переводе. Но емкость его поражает. Воспроизведем его макси-

мально подробно, ибо почти каждая деталь общей картины имеет свой

смысл.

Первая

глава начинается с характеристики «императора» Яо. Он

умен и совершенен, искренен и очень способен, образован и скромен.

Обладая такими качествами, он оказывал огромное влияние на дру-

гих, Сначала благодаря своим достоинствам он сумел сплотить воеди-

но

девять

кп&нов-цзу

близких родственников, затем окружавший их

народ

(бай-син,

т.е. сто фамилий) и, наконец, весь мир

{вань-бан,

10 тысяч государств), причем все жили в гармонии и согласии. Затем

он

приступил к обустройству взаимоотношений людей с окружающей

средой. Поручив своим помощникам следить за Небом и светилами,

он

определил сезоны

года.

Послав помощников на восток, юг, север и

запад, он четко установил весну, когда все живое должно размножать-

ся,

лето, т.е. время горячих работ, осень, когда положено отдыхать, и

зиму, когда следовало утепляться. Далее Яо установил число дней в

году

и создал календарь с дополнительным месяцем.

Следующей его задачей было найти себе преемника. Он отверг

своего сына, заявив, что тот

глуп

и сварлив, отказался еще от несколь-

ких предложенных ему кандидатов, отметив при этом их вздорность,

агрессивность или убедившись в их неспособности управлять Подне-

бесной после нескольких лет испытаний. Наконец, проведя на троне

70 лет, он нашел себе преемника в лице Шуня. Услышав, что тот сын

слепого и бестолкового человека, к тому же мачеха его лжива, а брат

Сян

коварен и при всем том сам Шунь полон сыновней почтительно-

сти сяо, стремится к гармонии в семье и никому не причиняет зла, Яо

решил испытать его. Он дал ему в жены

двух

своих дочерей, велев им

быть почтительными в

повой

семье.

Вторая глава «Шуцзина» начинается с описания первых шагов

Шуня,

после того как он с честью выдержал испытание. Будучи муд-

рым и совершенным, искренним и почтительным, Шунь начал с того,

что определил пять правил взаимоотношений в семье (забота отца,

внимание

матери, покровительство старшего и уважительность млад-

шего брата, почтительность сына). Отвечая за общее состояние дел в

Поднебесной,

он был на высоте. Принимая визиты с четырех сторон

света, он заботился о том, чтобы все четверо ворот его столицы вы-

глядели внушительно. Будучи послан в далекие горные районы, он не

дал ветрам и дождям сбить себя с пути.

500

Увидев и оценив это, престарелый Яо заметил, что три

года

испы-

таний

доказали пригодность Шуня быть правителем, и

уступил

ему

свой трон. Шунь сначала

хотел

было смиренно отклонить это предло-

жение,

но затем принял торжественное отречение Яо в храме Вэнь-цзу

(Совершенных предков). Став во главе Поднебесной, Шунь прежде

всего установил с помощью нефритовых приборов движение семи

светил (солнце, луна и пять планет), затем принес

жертву

Шанди,

шестерым почитаемым (смысл неясен; возможно, это были шесть

сторон света, включая верх и низ, или шесть проявлений сил природы,

может быть, имелись в виду шесть перосубстанций, лю-фу), а также

горам, рекам и всем

духам.

После этого он учредил пять рангов владе-

тельной знати (имеются в виду титулы гун, хоу, бо, цзы и нань),

уста-

новил

даты визитов и всем явившимся властителям раздал их регалии.

Во 2-м месяце он лично

объехал

феодальные владения на востоке,

достиг священной горы Тайшань, где принес жертвы (ван) горам и

рекам и, дав аудиенцию местным властителям, привел в соответствие

календарное исчисление, унифицировал меры, установил пять видов

ритуального церемониала и характер приносимых даров. В 5-м месяце

он

объехал

владения на юге, совершив аналогичный жертвенный

обряд, в 8-м — западные владения, а в 11-м — северные. Когда он

вернулся, то принес в

жертву

быка в храме своих предков. Каждые

пять

лет он один раз выезжал с инспекцией сам, и четырежды ему

наносили

визиты правители владений, докладывавшие о своих

делах

получавшие вознаграждение (колесницы и одеяния) в соответствии

с их успехами.

Шунь

разделил Поднебесную на 12 провинций, установив алтари

на

возвышенных местах, а также

углубил

реки. Он составил кодекс

наказаний

и определил пять основных их видов (клеймение, отрезание

носа

или ступней, кастрация и казнь). Кроме того, чиновники могли

наказывать виновных кнутом, в школах — хлыстом; существовали и

штрафы.

Случайно оступившихся можно было простить, упорство-

вавших следовало сурово наказывать. Для примера сам Шунь наказал

четверых виновных, и все подчинились ему (признали установленные

им

правила поведения).

После

28 лет правления Шуня

умер

Яо, и все в Поднебесной три

года

были в трауре, приглушали музыку. Шунь отправился в храм

Совершенных предков и обратился к руководителям 12 провинций,

призвав их быть великодушными к отдаленным и добрыми к ближ-

ним,

поддерживать способных и достойных —

тогда

варвары подчи-

нятся

им. Он также предложил им выдвинуть из своего числа тех, на

кого он мог бы положиться. Прежде всего было названо имя

сы-куна

Юя,

которому Шунь поручил регулировать воды и земли. Юй побла-

501