Васильев Л.С. Древний Китай. Том 2. Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Подождите немного. Документ загружается.

административно-распределительной системы, как ее в наши дни ча-

ще всего именуют) без каких-либо заметных признаков или пережит-

ков

феодализма. Разумеется, в ситуациях острого кризиса и децентра-

лизации,

когда система

дает

сбой или на время вовсе перестает нор-

мально функционировать, на передний план

могут

выйти элементы

феодальной структуры, усилившиеся в

результате

раздробленности и

междоусобиц, мятежей и восстаний, но, как правило, ненадолго. Ки-

тай в этом смысле

следует

считать едва ли не классическим примером.

Китайская

империя начиная с

Цинь

(III в. до н.э.) не имела ничего

общего с феодализмом (или с «восточным феодализмом»), хотя имен-

но

о нем пишут многие историки КНР (см. [3]).

В отдельных

случаях,

как, например, в доисламской Индии с ее

слабой государственностью, элементы феодализма могли проявляться

чаще и казаться более значимыми. Однако на

деле

взаимоотношения

между

раджами и их подданными всегда строились не столько на

основе вассально-сеньориальной зависимости и тем более рыцарско-

аристократической этики, сколько на принципах привычной для всего

Востока чиновничьей административно-бюрократической иерархии,

т.е. в конечном счете оставались в рамках все той же командно-

распределительной системы, иногда в достаточно мелком масштабе.

поэтому разговоры о феодализме в Индии — это чаще всего при-

вычная

дань истмату, не более того.

Вывод очевиден: феодализм на традиционном Востоке встречается

редко,

существует

недолго и практически всегда имеет немалую спе-

цифику.

Здесь, как правило, административно-чиновничья иерархия

абсолютно преобладает над личной вассально-сеньориальной зависи-

мостью, а простые люди в- любом

случае

являются подданными по

отношению к представителям власти. Тем больший интерес представ-

ляют собой такие исключения, как чжоуский Китай в период Чуньцю.

При

всех

несомненных различиях господствовавший в нем строй

очень похож на средневековый европейский феодализм. Похож, по-

жалуй, больше, чем в самурайско-сёгунской Японии, где центральная

власть была более заметна и играла более важную роль, чем в постор-

дынской

феодальной России с ее жестокими правителями и безмолв-

ными

крепостными.

Словом,

древнекитайский феодализм периода Чуньцю уникален и

уже одним этим весьма ценен для истории. А если принять во внима-

ние,

что весь этот период в мельчайших деталях представлен в источ-

никах,

то значимость его возрастает еще больше.

Касаясь

проблематики тома,

следует

сказать несколько слов о

древнекитайской религии. Этому вопросу было уделено немало вни-

мания

в первом томе, где шла речь о специфике религиозной системы

шанско-чжоуском Китае, об отсутствии пантеона богов, больших

храмов в их честь, высокопочитаемых жрецов, а также тщательно

разработанной, играющей центральную роль в духовной жизни мифо-

логии и тесно связанного с нею, отраженного в письменности герои-

ческого эпоса. Как известно, в связи с объективной потребностью

замены примитивных религиозных представлений с их шаманством

некоей

более развитой религиозной системой в чжоуском Китае сло-

жился гипертрофированно разросшийся ритуальный церемониал, тес-

но

связанный с идеологемой небесного мандата и свойственной ей

сакрализованной

этикой. Со временем эта этика понемногу десакра-

лизовывалась и становилась всеобщей нормой морального стандарта.

Оценке

этого стандарта в томе

будет

уделено немалое внимание:

восьмая и девятая главы работы посвящены особенностям духовной

культуры чжоуского Китая. В последней, десятой главе, являющейся в

определенной мере итоговой, речь пойдет о трансформации Китая на

рубеже

Чуньцю—Чжаньго, обусловленной начавшимся еще в Чуньцю

процессом дефеодализации.

Источники

Источников

по периоду Чуньцю много, включая классические

конфуцианские

каноны («Шуцзин», «Шицзин», «Лицзи», «Чуньцю»).

Однако все они в определенном смысле второстепенны. Первое и

главное место занимают развернутый и очень подробный коммента-

рий

к летописи

«Чуньцю»

—

«Цзо-чжуань»

[114], а также беллетризо-

ванный

текст «Го юй», представленный в форме повествований и мо-

нологов-советов, а то и обличений [85]. В отличие от «Цзо-чжуань»,

«Го юй» не является комментарием к хронике, хотя

суть

помещенных

нем поучений и суждений так или иначе привязана к какому-либо из

событий, отмеченных в

«Чуньцю»

и откомментированных в «Цзо-

чжуань».

Иногда версии обоих текстов совпадают почти дословно,

иногда заметно расходятся.

Кроме

этих .книг в работе широко использовалась первая из китай-

ских династийных историй — «Шицзи» Сыма

Цяня

[103]. Еще одним

из

текстов, который вносил в наши данные нечто новое либо под-

тверждал их, является хроника

«Чжушу

цзинянь» [132] («Бамбуковые

анналы»). Происхождение хроники, обнаруженной при раскопке мо-

гилы в III в. н.э., не очень

ясно,

как и сомнительна достоверность ее

ранних

дочжоуских глав. Однако исследователи обычно склонны до-

верять сообщениям более поздних глав этой хроники. Это — основу

ные

источники, заслуживающие специального рассмотрения.

Обо

всех

перечисленных источниках уже говорилось в первом то-

ме [24, с. 17-43]. Однако

«Цзо-чжуань»

и «Го юй» нуждаются в более

обстоятельном разборе. Начнем с главного из них — «Цзо-чжуань». В

прошлом веке, в нынешнем и особенно за последние десятилетия этот

текст не раз подвергался специальному анализу, особенно в Китае

(см.,

например, [81; 97; 104; 115; 122; 123]). Переведшие текст на анг-

лийский

Д.Легг,

на французский — С.Куврер также уделили немало

внимания

анализу его происхождения и характеристике. О проблеме

аутентичности текста писал Б.Карлгрен [202; 204].

«Цзо-чжуань»

как

историческому источнику и проблеме его аутентичности посвятил

статью и кандидатскую диссертацию

В.А.Рубин

[62; 64]. За последние

годы появилась

даже

специальная работа о рассказах, собранных в

этом комментарии [180]- Список трудов, посвященных этому тексту,

легко продолжить, и нет сомнений, что и в дальнейшем он

будет

бы-

стрыми темпами расти.

Считается, что автором

«Цзо-чжуань»

был некий Цзо Цю-мин. Но

эта версия не выдержизает критики, ибо Цзо был современником

Конфуция

(«Луньюй»,

V, 25) .

Другого

Цзо Цю-мина в древнекитай-

ских текстах нет, да и сам комментарий, о чем свидетельствуют его

содержание (отдельные фрагменты, особенно сбывшиеся предсказа-

ния)

и проделанный Б.Карлгреном тщательный лингвистический ана-

лиз,

относится не ранее, чем к

рубежу

IV—III вв. до н.э. Как бы то ни

было, но история с авторством текста не ясна, хотя предположений на

этот счет немало

. Одно несомненно: текст комментария аутентичен

сообщаемые им данные в основном (правда, за рядом важных ис-

ключений) подлинны и адекватно отражают те события, о которых

повествуют. Все это недавно еще раз было продемонстрировано при

характеристике

«Цзо-чжуань»

К.В.Васильевым [14, с. 40-50].

Несколько

слов о самом тексте. Это одно из наиболее интересных

содержательных произведений древнекитайской литературы в жан-

ре исторического повествования. Не

будучи

хроникальной летописью,

но

оказавшись тесно к ней привязанным, текст

«Цзо-чжуань»

сочетает

свое прямое предназначение (комментарий к

сухой

и невнятной фразе

«Чуньцю»)

со свободным рассказом о событиях, как-то связанных с

этим

сообщением, а то и вовсе с ним не связанных. Великолепно вла-

дея литературным языком и умело используя законы почти детектив-

" Сознавая нелепость ситуации, современные специалисты по Конфуцию полага-

ют, что здесь имеется в

виду

некий

«другой»

Цзо Цю-мин [59, с. 339]. Но сложность в

том, что никакого

другого

Цзо Цю-мина, который имел бы отношение к тексту «Цзо-

чжуань»,

не было. Во всяком случае, о нем ничего не известно.

Споры по поводу авторства и времени написания

«Цзо-чжуань»

продолжаются,

особенно среди историков КНР (см., в частности, [104]).

ного жанра, неизвестный автор (авторы?) комментария вскрывает

мотивы действий различных персон, описывает их характеры, замыс-

лы и поступки. Исторические деятели давно минувших дней под его

кистью оживают. В тексте мы то и дело сталкиваемся с мощной

энер-

гией властолюбцев и интриганов, которые стремятся к цели, круша

все, что стоит на пути. А рядом — люди скромные и добропорядоч-

ные,

готовые не только уступить свое, но и посторониться, чтобы не

навредить

другому.

Психология характеров перекликается с четкой

логикой

поступков, создавая сложную мозаику политической жизни

общества, раздираемого страстями властолюбцев и умиротворяемого

сдержанностью людей доброжелательных и мягких. Одни шагают к

цели через трупы, в том числе самых близких своих родственников.

Другие, сохраняя достоинство,

уступают

свое место тем, кто ради

захвата того, что принадлежит не ему, готов на все.

В шанско-чжоуской древнекитайской

культуре

не было героиче-

ского эпоса с его великими битвами с участием богов и героев. «Цзо-

чжуань»

— достойная и

даже

величественная замена этого эпоса.

хотя в его повествованиях нет ни богов, ни героев (немногие упо-

минания

о древних божествах или

мудрецах,

представляющих собой в

тексте скорей мумию, нежели что-либо живое и тем более яркое, кра-

сочное,

интересное, не в счет), панораму, нарисованную автором ком-

ментария

«Чуньцю»,

смело можно назвать эпической. Таков ее раз-

мах, такова сила оказываемого ею впечатления.

Именно

благодаря

«Цзо-чжуань»

оживает безликий текст хроники

«Чуньцю»

и мы видим живую историю чжоуского Китая VIII—V вв. до

н.э.

Причем не просто фрагментарные сообщения о событиях, что

чаще всего можно встретить на страницах древних летописей, но не-

прерывный

и многогранный исторический процесс, включающий в

себя сотни активно действующих и несхожих

друг

другом

людей.

Уже много говорилось об уникальности периода истории, который

излагается в данном томе. Стоит еще и еще раз напомнить, что уни-

кальность эта стала возможной прежде всего и главным образом бла-

годаря тексту «Цзо-чжуань»

Второй развернутый текст, как-то привязанный к летописи Конфу-

ция,

— это «Fo юй». И по размаху кисти неизвестного автора, и по

количеству сообщаемых сведений, и по стилю (порой достаточно

нудному) этот текст не идет ни в какое сравнение с «Цзо-чжуань».

Однако,

содержа беллетризованные рассказы примерно о тех же со-

бытиях и людях и в нравоучительном тоне повествуя о внутренних

Комментарий

«Цзо-чжуань»

— весьма емкая книга. И

следует

выразить огромную

признательность Э.Фрэзеру и Д.Локкарту за то, что они создали полный индекс ее анг-

лийского перевода, сделанного Д.Леггом [ 189], что очень облегчает работу над текстом.

пружинах, толкавших того либо иного из важных исторических пер-

сон

к действиям, порой весьма неблаговидным, «Го юй» является

ценным

дополнением к «Цзо-чжуань».

В отличие от «Цзо-чжуань», «Го юй» переведен на английский и

французский

лишь частично [193; 194; 201],

тогда

как на русском в

переводе В.С.Таскина он сравнительно недавно был опубликован

полностью [29]. Формально книга, как упоминалось, не является ком-

ментарием к летописи

«Чуньцю»

и состоит из 21 главы, посвященных

событиям в разных царствах чжоуского Китая периода Чуньцю . Од-

нако

фактически она очень тесно привязана к этой летописи, а многие

ее сюжеты и повествования являются вариантами (чаще всего блед-

ными)

того, о чем идет речь в «Цзо-чжуань». Иногда ее называют

«внешним» комментарием к летописи, в отличие от внутреннего —

«Цзо-чжуань». Буквально книга переводится как «Речи царств» (так

озаглавлена она и в русском переводе). Но правильней было бы ее

назвать «Повествованием о

царствах»

или «Речами в царствах».

Происхождение этой книги столь же неясно, как и «Цзо-чжуань».

Иногда

даже

ее приписывают кисти того же мифического Цзо Цю-

мина

[201, с. 12]. Но это явная нелепость.

Иной

стиль, иная подача

материала,

другие

версии одних и тех же событий — все это несо-

мненно

свидетельствует, что у этой книги был иной автор, хотя также

неизвестно,

кто именно [195, с. 36-38]. Но несомненно то, что, как и

«Цзо-чжуань», написана она примерно на

рубеже

IV—III вв. до н.э.,

быть может,

даже

несколько позже.

Другое

дело, на каких данных

основывались авторы обоих комментариев.

Выше уже шла речь о том, что в период создания летописи «Чунь-

цю» в ряде царств чжоуского Китая писались аналогичные хроники,

не

дошедшие до наших дней. Есть весомые основания предположить,

что во

всех

этих хрониках фиксировались одни и те же важнейшие

для всего Чжунго, а подчас для всей Поднебесной, события. Вероятно,

помимо

этого в каждой из них было и немало сообщений о мелких

событиях в отдельных царствах, где велась данная запись. Все это

имело определенное значение, когда последующие поколения разби-

рали старые архивы и выбирали из них сведения о наиболее извест-

ных и важных событиях во

всех

царствах, о наиболее интересных

либо чем-то проявивших себя людях эпохи Чуньцю.

Поскольку

хроника, освященная именем Конфуция, на

рубеже

IV-

III

вв. до н.э. уже одним этим резко выделялась на фоне остальных, то

Не совсем понятен

принцип

композиции

книги.

Справедливо, что царству

Цзинь

посвящено

девять глав, но

неясно,

почему о крупном и влиятельном Ци идет речь лишь

одной из них. Некоторые важные царства — Сун, Вэй, не говоря уже о менее значи-

тельном

Чэнь,

вообще оказались обойденными автором.

легко представить, что новые авторы искали во

всех

старых архивах

то,

что помогло бы им понять и объяснить неясные записи именно

)той

хроники. Логично предположить, что многие не дошедшие до

нас

хроники

других

царств в

результате

такого рода долголетней и

тщательной архивной работы вошли в несколько переделанном виде в

«Цзо-чжуань»

и «Го юй». Отсюда и обилие интересных сюжетов,

пусть описанных в разных комментариях с различных точек зрения и

выступающих в форме конкурирующих версий. Важно обратить вни-

мание

и еще на одно очень существенное обстоятельство. Отбирая

материал в хрониках

двух-

и трехвековой давности, авторы заново

создававшихся комментариев активно использовали метод интерпо-

ляций,

т.е. они задним числом вносили в свои комментарии сведения,

которые стали известны лишь столетиями позже.

Особенно это касается многочисленных

«сбывшихся»

предсказа-

ний

и предостережений, на которых держатся многие самые интерес-

ные

фабулы их рассказов. Вполне вероятно, что это относится и к

рассуждениям об инь-ян и пяти первоэлементах (иногда их оказывает-

ся

шесть), а также к некоторым другим типологически еще незрелым,

но

уже вполне определенным философским, космологическим, онто-

логическим и иным конструкциям.

Примерно

так же обстояло дело и со всем тем, что так или иначе

затрагивало Конфуция, чье великое имя и вклад в создание

«Чуньцю»

считались базовыми. Комментаторы задним числом в обилии вставля-

ли

в текст ремарки от имени Конфуция, его оценки событий, нередко

сделанные

будто

бы

тогда,

когда Учитель был еще в подростковом

возрасте. Мало того, политические интересы и страсти сторонников

различных соперничающих школ побуждали последователей конфу-

цианства (к числу наиболее ревностных из них относились и авторы

комментариев) возвеличивать фигуру Конфуция и усиливать его роль

значение хотя бы в управлении тем скромным царством Лу, где он в

основном

жил и действовал.

Именно

этим можно объяснить появление в

«Цзо-чжуань»

расска-

зов о военных подвигах Учителя и о его решительных действиях

острых политических конфликтах

между

царствами — действиях,

пугающих жестокостью палаческих замашек. Нет сомнений, что все

подобные ремарки и вставки — явные интерполяции, преследовавшие

цель изменить облик философа-моралиста, превратив его в жесткого

администратора

чуть

ли не легистского толка, стремящегося убийст-

вами запугать людей. На

рубеже

IV—III вв. до н.э. в этом направлении

пытались действовать многие, начиная со знаменитого конфуцианца

Сюнь-цзы,

стремившегося придать доктрине Конфуция больше воин-

ственного напора и тем выиграть историческое сражение с легизмом.

Именно

Сюнь-цзы, как известно, выдумал историю о казни Конфуци-

ем некоего

шао-чжэна

Мао за то, что он своими недозволенными

речами смущал молодежь.

О существовании такого Мао никто до Сюнь-цзы и не знал, как и о

кровожадных наклонностях Учителя. В каноническом тексте

«Лунь-

юя», где изложена практически вся его доктрина, он всегда делал упор

на

доброту,

справедливость и убеждение словом (не топором!), чем и

прославился. Удивительно, сколь слабо значило в те годы подлинное

слово

«Луньюя»,

если многие, включая Сыма

Цяня,

поверили в реаль-

ность выдуманных эпизодов с

шао-чжэном

и палаческими приказами

Конфуция.

Не очень верится и в то, что Конфуций, по словам Сыма

Цяня,

считал главным достижением своей жизни

«Чуньцю»

[103,

гл. 47; 71, т. VI, с. 149]. Здесь явно влияние высокой оценки этой хро-

ники

Мэн-цзы. Видимо, когда Сыма

Цянь

писал свои знаменитые

многотомные «Записи историка», он не сумел как

следует

разобраться

в том, чем истинно славен Конфуций, чему в рассказах о нем стоит

верить, а что — явные политические спекуляции.

Сочинение Сыма

Цяня

— один из важных наших источников по

периоду Чуньцю. Подавляющее большинство собранных им сведений

заслуживает безусловного доверия, особенно те, что касаются истории

чжоуских царств и княжеств в эти столетия. Однако в ряде случаев

достоверность сообщаемых им данных не столь очевидна, как в «Цзо-

чжуань»

или «Го юе». Особенно это касается материалов его гл. 47 о

Конфуции.

И дело вовсе не в том, что Сыма

Цянь

писал свои тома мно-

го позже, чем его только что упоминавшиеся предшественники, авторы

комментариев, хотя это и сыграло свою роль. Гораздо важнее, что к мо-

менту написания

труда

Сыма

Цяня

многое в древнем Китае изменилось.

Исчезла феодальная раздробленность с ее аристократизмом и ста-

рой рыцарского типа знатью, с постоянными интригами, заговорами и

внутренней борьбой. Ушли в прошлое — во многом благодаря Кон-

фуцию, его ученикам и последователям — вопиющие нарушения мо-

ральных норм, а на смену этому пришли достаточно строгие принци-

пы

конфуцианской этики. Неудивительно, что совершенно преобра-

зился и облик Великого Учителя, обросший огромным количеством

апокрифов

и анекдотов, целью которых было преувеличить значи-

мость и приукрасить роль Конфуция в годы его жизни. Чтобы такой

человек — да без высокой должности?! Такого не могло быть! И поя-

вилась версия о том, что Конфуций был в Лу

чуть

ли не министром,

что действовал он решительно и без колебаний казнил

всех,

кто что-

нибудь не так сказал или просто показал со сцены.

Все эти и многие

другие

аналогичные материалы попали в напи-

санную Сыма Цянем

главу

о Конфуции. Хотя, если внимательно про-

читать канон

«Луньюй»,

где собраны его изречения, любой увидит,

что Учитель был совсем не таким, каким он предстает у Сыма

Цяня.

Словом,

данные Сыма

Цяня

во всем том, что касается Конфуция, его

жизни

и деятельности, имеют много меньшую весомость по сравне-

нию

с тем, что сообщают

«Цзо-чжуань»

и «Го юй» (хотя и в них, как

только что упоминалось, задним числом вставлено немало интерполя-

ций).

Несколько

слов о «Бамбуковых анналах»

(«Чжушу

цзинянь»). Не-

обычность находки связок бамбуковых планок с хроникальными за-

писями

(они были обнаружены в 279 г. н.э., как уже упоминалось, при

раскопках гробницы одного из правителей большого царства Вэй ,

умершего в 295 г. до н.э.) сама по себе не слишком удивительна. Та-

кое

встречалось в ханьском Китае — достаточно напомнить о текстах,

будто

бы обнаруженных в стене развалившегося дома Конфуция.

Бамбуковые планки с текстом, восходящим к легендарному Хуанди,

были помещены в императорскую библиотеку и стали изучаться. Ис-

тория

текста остается неясной, но

существует

достаточно оснований

для сомнений по поводу достоверности сообщаемых им данных. Пре-

жде всего это касается первой части хроники.

Дело вовсе не в том, что эта часть, посвященная древним леген-

дарным императорам, начиная с Хуанди, Яо, Шуня, Юя и всей дина-

стии Ся, несколько отличается от соответствующих глав так называе-

мого второго слоя «Шуцзина» (примерно

VIII—VI

вв. до

н.э.),

где дано

описание

героических деяний тех же (кроме Хуанди) императоров.

Оба варианта — лишь разночтения легендарных преданий общего

типа [25]. Существенней обратить внимание на то, что в

«Чжушу

цзи-

нянь» сделана попытка наполнить конкретным содержанием всю до-

шанскую и раннешанскую историк), дать краткое летописное описа-

ние

деяний каждого из правителей. В «Шуцзине» рассказывалось о том,

что именно сделали великие древние мудрецы. «Бамбуковые анналы»

пытаются привязать все эти легендарные деяния к каким-то точным

датам, годам правления того или иного из дошанских и раннешанских

правителей.

Неясно,

откуда брались эти явно нереальные хроникаль-

ные

сведения, особенно если принять во внимание, сколь поздно в

чжоуском Китае поняли важность точной хронологии и стали на офи-

Здесь впервые вводится различное обозначение для древнего (малого) царства

Вэй,

о котором постоянно

будет

идти речь в последующих

главах

и которое располага-

лось на древних шанских землях

чуть

к северу от Хуанхэ, просуществовало много

веков,

практически до конца Чжоу, хотя его реальный

статус

в период Чжаньго посто-

янно

снижался [103, гл.37; 71, т. V, с.

111-122],

и нового (большого) царства Вэй,

писавшегося

другим

иероглифом и возникшего лишь в V в. до н.э., после распада царства

Цзинь

на три части [103, гл. 44; 71, т. VI, с. 80-97]. Далее

всюду

любое упоминание о

царстве Вэй

будет,

если нет соответствующей оговорки, касаться только малого Вэй.

циальном

государственном уровне вести отсчет годов царствования

всех

правителей. И потому неудивительно, что долгие века специали-

сты не воспринимали данные хроники

«Чжушу

цзинянь» всерьез.

Д.Легг,

первым переведший текст хроники на английский, обратил

внимание,

что характер ее сильно меняется после 769 г. до н.э., со

времен чжоуского Пин-вана, когда летопись перестает претендовать

на

то, что она являет собой историю некоей империи, и становится

хроникой

царства

Цзинь,

а после развала Цзинь — большого Вэй [212,

т. Ill, Prolegomena, с. 178]. Это очень важный вывод, позволяющий

предположить, что первая часть хроники

была

лишь вариантом того

исторического предания о Яо, Шуне и Юе, которое легло в основу

глав второго слоя «Шуцзина». Вариант этот отличался тем, что был

разбит на царствования и давал некоторые, неизвестно откуда взятые,

сведения о каждом правителе вплоть до чжоуского Ли-вана.

Откуда чжоуские историографы, которые, видимо, писали хронику

«Чжушу

цзинянь» параллельно с главами второго слоя «Шуцзина» в

те же

VIII—VI

вв. до н.э., брали столь конкретные данные, с указанием

годов и событии, остается неясным. И верить им ни а коем

случае

нельзя.

Известно, что в начале нашего века Ван Го-вэй попытался как-

то исправить положение, составив свой вариант текста хроники [79],

который

в ряде важных позиций был поддержан Б.Карлгреном [206,

с.

115-116;

207, с. 202]. Однако и после этого многие специалисты

продолжали относиться к тексту с сомнением, особенно к ранней его

части, не поддающейся проверке. В специальном исследовании, по-

священном

«Чжушу

цзинянь», А.Дембницкий еще в 1956 г. писал, что

только к сообщениям о событиях после XIV в. до н.э. можно отно-

ситься с доверием [175, с. 51]. Эту точку зрения с осторожностью и

некоторыми

поправками недавно поддержали Д.Нивисон [223] и

Э.Шонесси

[232; 233], Шонесси, например, считает, что хронологией

текста можно пользоваться только с чжоуского У-вана, т.е. с конца

XI в. до н.э. [232, с. 33].

В итоге мы вправе прийти к выводу, что материалы

«Чжушу

цзи-

нянь»

могут

— во всяком случае, применительно к периоду Чунь-

цю — послужить еще одним источником, который вкупе с остальны-

ми

способен дать дополнительные сведения об интересующих нас

проблемах. Все остальные источники, начиная с

«Луньюя»

(а также

«Или»,

«Чжоули»

и «Лицзи»), уже достаточно подробно рассмотрены

первом томе и в особых разъяснениях не нуждаются. Напомню, что

«Чжоули»

перевел на французский Э.Био [148],

«Лицзи»

— С.Куврер

[171] (на английский — Д.Легг). Они же (Легг и Куврер) перевели

«Шицзин» и «Шуцзин» [168; 170; 212, тт. III и IV]. Стоит также заме-

тить, что работа над изучением источников (например, проблемы

происхождения

линий

трех

граммах

«Ицзина»)

продолжается

(см.

[234]).

Историография

Исследований,

посвященных периоду Чуньцю, очень много. Прак-

тически все специалисты, занимавшиеся чжоуским Китаем, уделяли и

продолжают уделять этому периоду огромное внимание. В некотором

смысле Чуньцю — центральная часть, стержень чжоуской истории,

так

что обойти его было бы просто невозможно, не говоря уже о том,

что именно этот исторический период насыщен интереснейшими ма-

териалами многих источников. Интерпретация этого исторического

периода в работах специалистов различных стран весьма неодинакова.

Это связано как с жестким вмешательством догматического марксиз-

ма и отражающего его требования истмата, так и с многими иными

конкретными

обстоятельствами.

Оставим в стороне споры, связанные с требованиями истмата, ко-

торые дорого обошлись специалистам — чего стоят напоминающие

сизифов

труд

попытки главы исторической школы КНР Го Мо-жо и

его многочисленных сотрудников и вынужденных сторонников дока-

зать, что практически весь период Чуньцю

следует

относить к рабо-

владельческой формации (см. [26; 27]). Вспомним лишь нескончае-

мую дискуссию о том, существовала ли в чжоуском Китае описанная

Мэн-цзы

[101, IIIA, III,

13-19;

212, т. II, с.

119-121]

система

цзин-тянь.

Эта дискуссия и связанные с ней работы об аграрных отношениях в

чжоуском Китае вообще и в период Чуньцю в частности долгое время

находились в центре внимания китайских историков, как до образова-

ния

КНР, так и после. Среди значительных работ на указанную

тему

необходимо упомянуть сочинения Ли Ши-хэна [92],

Чэнь

Бо-ина [134]

Вань Го-дина [82], а также огромное количество специальных

статей .

В большинстве статей система

цзин-тянъ

в той либо иной мере

увязывалась с аграрным строем чжоуского Китая, и прежде всего пе-

риода Чуньцю, о котором были более или менее достоверные свиде-

тельства. Справедливости ради заметим, что обычно схема Мэн-цзы о

цзин-тянъ

не воспринималась специалистами в чистом виде. Вариан-

тов ее понимания было предложено огромное количество. На русском

была издана книга, посвященная этой проблеме [45]. Одно из объяс-

См., в

частности,

работы участников дискуссии [80; 83; 93а; 99; 105; 107; 113;

118;121;125;130;

1351 и др.