Васильев Л.С. Древний Китай. Том 2. Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Подождите немного. Документ загружается.

нений

проблемы

цзин-тянь

на

рубеже

50-60-х

годов было дано и

мною [18], причем и по сей день я склонен считать именно мое объяс-

нение

наиболее близким к истине.

В китайской историографии за последние десятилетия появилось

также немало работ общего плана, в которых большое место занимает

анализ

общества периода Чуньцю в целом. Не останавливаясь на спо-

рах о том, к какой из марксистско-истматовских формаций

следует

относить это общество , обратим внимание на заслуживающие того

монографические исследования — книги Цзянь Бо-цзаня [116], Чжоу

Гу-чэна [128], Чжао Гуан-сяня [124], Ли Сюэ-цина [215], Фань Вэнь-

ланя

[72а], сборник статей Ян Куаня [142], работы Тун Шу-е [106], Ин

Юн-шэня

[91] и др., специально посвященные анализу хроники, ком-

ментария

к ней, а также описанию периода Чуньцю. Особо

следует

упомянуть серию сборников под редакцией Гу Цзе-гана [86].

В последние годы китайские авторы чаще обращают внимание на

более конкретные и далекие от рассуждений о формациях темы: про-

блема армии [112] и военного налога [110], социального слоя

го-жэнь

[119], личность чжэнского Цзы Чаня [127]. Разумеется, работы подоб-

ного типа встречались и прежде, но

тогда

они терялись в необозримом

океане

марксистско-истматовских рассуждений. Сейчас китайские

авторы

чувствуют

себя в этом смысле намного свободней (см., напри-

мер,

[95; 102]).

Книги

из Тайваня поступают в наши библиотеки не слишком час-

то.

Среди них есть немало серьезных работ, посвященных периоду

Чуньцю, как, например, монография Фэн Ло-луна [109] о восточно-

чжоуском Китае.

Что касается западной синологии, то она уделяла и

уделяет

немало

внимания

изучению периода Чуньцю. Общий обзор ее был дан в пер-

вом томе. Здесь стоит напомнить о самом важном и подробнее сказать

том, что касается проблематики данного тома. Отдавая должное

классическим изданиям А. Кордье [165], Ф.Хирта [197], О. Франке

[188],

В.Эберхарда

[178; 179], А. Масперо [221], Ч. Фитцджеральда

[186], Н.Барнарда [147] и многих

других,

взявших на себя нелегкий

труд

написать книги об истории Китая в целом и тем более о древнем

Китае,

следует

обратить особое внимание на тех, кто долго, много и

плодотворно работал над переводами и исследованиями древних тек-

Рассуждения на эту

тему

в современном Китае постепенно устаревают, хотя

представления о господстве феодализма в императорском Китае остаются [3]. Одним

из

первых, кто еще в 50-х

годах

разрушил представление о существовании в древнем

Китае

рабовладельческой формации, был Э.Эркес [183]. Хоу ВаЙ-лу один из немногих

Китае пытался развивать идею Маркса об «азиатском» способе производства [111].

Как

известно, эти же идеи, в том числе на древнекитайском материале, исследовали

К.А.Виттфогель [247] и Ф.Текеи [239]. См. также [145].

стов (Д.Легг, С.Куврер, Б.Карлгрен и др.), а также на таких мастеров

анализа

древнекитайского общества, как М.Гране. Интересны книги

Р.Уолкера о пол

государстве

иной

системе в Чуньцю [244], Сюй Чжо-

юня

[200] и Э.Хениша о войнах в рамках такой системы [192]. Немало

работ по периоду Чуньцю написано и авторами более молодого

поко-

ления—

М.Льюисом [214], Б.Блэкли [150] и др.

Среди западных работ выделяется изданная в ГДР книга Р.Фель-

бера, специально посвященная ремеслу и торговле в период Чуньцю

[184]. Конечно, и ремесла и торговля в те годы существовали. Но ре-

месленники

и торговцы не были свободными агентами рынка, кото-

рый

в Чуньцю еще не сложился. Примитивный уровень меновой тор-

говли дополнялся торговлей казенной, а развитых товарно-денежных

отношений

вплоть до конца периода Чуньцю практически не было.

Разумеется, сам автор лучше

других

это осознавал. Он обратил вни-

мание

на крайне замедленные темпы приватизации и развития реме-

сел и торговли в городах и не нашел заметных следов наемного

труда,

долговой кабалы, аренды и многих иных явлений, связанных с пере-

численными

и сопутствующих им [184, с. 173-180]. К сожалению, в

его монографии недостаточно внимания обращено на то, почему в

Чуньцю оказались неразвитыми ремесло и торговля. Есть и

другие

серьезные исследования по древнекитайской экономике [100; 108].

В отечественном китаеведении изучение периода Чуньцю — осо-

бенно

за последние годы — приобрело заметный размах. Прежде все-

го,

были опубликованы заново сделанные обстоятельные переводы

переизданы некоторые старые. Свой огромный вклад внесли

А.А.Штукин [74], Ю.К.Щуцкий [75], Р.В.Вяткин [71], В.С.Таскин [29].

Среди исследований, посвященных этому историческому периоду,

выделяются работы К.В.Васильева [6; 8; 11; 12; 13; 14] и

В.А.Рубина

[62; 63; 65; 66; 67; 67а]. Между этими авторами велась заочная дис-

куссия по ряду интересных вопросов,

будь

то проблема демократии

или

статус

го-жэнъ.

Надо заметить, что, поскольку

В.А.Рубин

умер

довольно давно, он не мог активно включиться в дискуссию и разви-

вать свою аргументацию. Мой уважаемый однофамилец и коллега,

его оппонент, —- тоже, увы, недавно скончавшийся, — вел дискуссию,

учитывая это, в крайне деликатной форме, что вообще было ему

свойственно.

Мне остается лишь добавить, что моя точка зрения на

поднятые в дискуссии проблемы близка к позиции К.Васильева (см,

[21]).

М.В.Крюков в книге о формах социальной организации древних

китайцев

[49] и в написанной с коллегами работе об этногенезе ки-

тайцев [50] приводит немало интересных материалов, имеющих от-

ношение

к периоду Чуньцю. Другие современные отечественные ки-

таеведы поднимают в своих работах некоторые отдельные конкретные

проблемы. О ритуальных коммуникациях в чжоуском Китае писал

В.М.Крюков [48], принципе символических наказаний — С.Кучера

[51;

52], о хронике

«Чуньцю»

и ее данных — Д.Деопик

[31-33]

А.Карапетьянц [41; 42], о методике гаданий — С.Зинин [38].

Немало работ посвящено специфике древнекитайской религии.

трудах

вековой давности встречались попытки

утверждать,

что на

раннем этапе своего цивилизационного развития китайцам была из-

вестна монотеистическая концепция верховного божества [146, с. 26].

Подобного рода трактовка Шанди, о котором уже шла речь в первом

томе, явно неприемлема. Неудивительно, что позже о монотеизме

древних китайцев перестали писать. Зато проблема мифов [76; 77;

152; 219] и вообще реально существовавшей древнекитайской рели-

гии [160; 196; 220; 227; 230; 231; 236; 246] интересовала многих. По-

жалуй, наиболее интересной

следует

считать публикацию о том, что в

древнекитайской религии вообще не было божества Шанди [181].

Главный интерес этой недавно обнаруженной мною публикации в

том, что в ней одновременно и параллельно со мной поставлена и

сходно решена одна и та же проблема .

В связи с мифами, религией и Шанди стоит сказать несколько слов

Конфуции, о котором

будет

идти речь в конце тома. За последние

годы в нашей стране, да и во всем мире заметно усилился интерес к

этому древнему мыслителю, жившему в конце периода Чуньцю. Выше

нем уже немало было сказано. Здесь я

хотел

бы лишь заметить, что

при

цитировании изречений мудреца и трактовке его личности в рабо-

те использовались

едва

ли не все доступные мне работы, прежде всего

переводы [212, т. 1; 243; 245; 211; 61; 34, т. 1; 28; 68; 185]. Среди них

стоит выделить публикации Л.С.Переломова [58, 59].

Важно напомнить читателю, что разбивка

«Луньюя»

по главам и

параграфам (здесь

между

специалистами нередко встречаются не-

большие расхождения) сделана в томе на основе той, что впервые

была предложена еще в прошлом веке в сочинении

Д.Легга

[212], где

был дан английский перевод этого канона.

В 1991 г. в выпускаемом Институтом востоковедения РАН ежегодном малоти-

ражном издании материалов конференции

«Общество

государство

в Китае» (вып. 22)

была опубликована моя статья «О Шанди (шан-ди)», в которой обосновывалась та же

идея [23]

Суть

ее в том, что у шанцев не существовало высшего божества Шанди, а

были просто ди или

шан-ди

(т.е. жившие

наверху,

на Небе, те же ди). Я был, естествен-

но,

очень удовлетворен, когда прочитал

статью

Р.Эно о том же (Шанди— сводный

термин).

С начала Чжоу — это говорит и Р.Эно — ситуация изменилась, а созданный

чжоусцами заново Шанди был приравнен к Небу. Эту точку зрения я отразил и в пер-

вом томе данной работы [24, с. 228 и ел.].

Геополитическая

ситуация

в Китае

периода

Чуньцю

Теперь

следует

обратить внимание на то, какое место на геогрф-

ческой

карте занимал чжоуский Китай в период Чуньцю и что пред-

ставляло собой его так называемое варварское окружение. Или, ины-

ми

словами, насколько он был излучающим культурное влияние

цен-

тром цивилизации и в какой степени сам спорадически впитывал

дос-

тигавшие его культурные ценности и новации. Эта проблема всегда

была болезненной для китайских исследователей, склонных чрезмер-

но

преувеличивать все свое и недолюбливать что-либо объявившееся

Китае

чужое

. Щадя эти чувства, с некоторой легкостью относились

упомянутой проблеме и западные синологи, о чем свидетельствует

дискуссия на поднятую мною [18] тему внешних воздействий на

кон-

ференции

в Беркли в 1978 г. (куда меня даже не потрудились пригла-

сить).

Материалы конференции были отражены в первых номерах

журнала

«Early

China» и в сборнике статей «The

Origins

of Chinese

Civilization», опубликованном по свежим следам этой дискуссии

Д.Китли

[209]. В этом сборнике К.Йеттмар с

чужих

слов решительно

осудил меня за попытки «находить западные элементы в составе

ки-

тайского неолита» [209, с. 222].

Надо

сказать, что мои оппоненты в своем благородном порыве

«очистить»

истоки китайской цивилизации от всего некитайшго

были заведомо неправы. Они просто не хотели обратить внимание

на

все то, что было сделано наукой, обнаружившей бесспорные влияния

заимствования (см., например, [162; 222; 149]), видимо, наивно

по-

лагая, что подобного рода исследования устарели, особенно в свете

новых открытий китайской археологии. Конечно, археологи немало

сделали для пересмотра устаревших представлений о китайской древ-

Я должен напомнить читателю, что, когда более двадцати лет назад вышла JW

моя

монография «Проблемы генезиса китайской цивилизации» [18], где ставились ли

вопросы применительно к ранней истории (Шан) и особенно неолитической в

даже

более древней китайской предыстории, у меня было очень мало сторонников, причем

далеко не только в Китае. В конце 80-х годов в Китае, где уже вовсю шли реформы

многие устоявшиеся взгляды пересматривались, был издан перевод моей книги,

снаб-

женный

предисловием,

суть

которого сводилась к

тому,

что к моим построенш

на

тему

о внешних воздействиях на Китай

следует

относиться с осторожностью и недове-

рием.

Я был в тот момент в командировке в Китае и пытался оправдаться в ядрнале

«Каогу»

хотя бы тем, что никто в Китае до сих пор не в состоянии объяснить,

как

когда шанские правители познакомились с одомашненными вне Китая лошадьми,

запряженными

боевую

колесницу, сделанную до мелочей по ближневосточно-кщю-

европейской

модели. Но никто не захотел разговаривать со мной на эту

«скользкую»

тему,

а журнал печатать

статью

отказался.

ности.

Но отнюдь не

всех.

И об этом уже шла речь в первом томе —

достаточно еще раз напомнить о запряженной одомашненными вне

Китая

лошадьми боевой колеснице индоевропейского типа в аньян-

ских царских гробницах [24, с. 149 и ел.]. Можно добавить к этому

факты календарно-астрономического тождества

между

западноазиат-

скими

(вавилонскими) расчетами и шанскими нормативными исчис-

лениями,

связанными с жертвоприношениями . Но все это долго не

замечалось, а отношение к проблеме культурных заимствований в

70-х

годах

было достаточно негативным, причем и в китайской, и в

западной, и в отечественной синологии. Здесь царило трогательное

единство мнений.

моему глубокому удовлетворению, за прошедшие с тех пор бо-

лее двадцати лет ситуация изменилась. Сначала в 1980 г. в журнале

«Early

China» (№ 15) появилась интереснейшая статья В.Мэра,

суть

которой сводилась к

тому,

что ирано-зороастрийское влияние в сфере

духовной (речь о магах и обозначавшем их китайском термине) и ин-

доевропейское в том, что касается боевой колесницы с одомашнен-

ными

на Ближнем Востоке лошадьми,

могут

быть прослежены в Ки-

тае с аньянского времени [217]. В доказательство Мэр опубликовал

несколько изображений лиц кавказоидного расового облика из числа

найденных в Китае в

результате

раскопок [217, с. 29, 32]. У меня ни-

когда не было сомнений в том, что колесница с лошадьми появилась в

шанском Китае извне, но вот проблема иранских магов меня несколь-

ко

смущает. По-моему, появись они в то далекое время, многое в сис-

теме ранних религиозных представлений шанско-чжоуского Китая

выглядело бы иначе — если эти маги, разумеется, были подлинно

зороастрийскими, а не их отдаленными и гораздо более примитивны-

ми

во

всех

отношениях предшественниками, напоминавшими обыч-

ных шаманов, чего Мэр почему-то не допускает [217, с. 35 и др.]

Опубликованные в 1980 г. Мэром данные особенно ценны тем, что

они

проливают некоторый свет на проблему происхождения шанской

цивилизации

и прибавляют вес всему

тому,

что говорилось по этому

Писавший

об этом К.Ябуути [249, с. 91 и ел,] полагал, что это тождество могло

быть

результатом как

влияний,

так и параллельного развития. Но сам факт существо-

вания

так называемых Метоновых

циклов

{семь вставных месяцев за 19 лет) в шан-

ском

Китае бесспорен и свидетельствует (вкупе с многим остальным) скорее о

влияни-

ях,

нежели об упорной работе самих шанцев в этом

направлении,

о которой нет явных

свидетельств.

Как бы испугавшись своей смелости и, видимо, не забыв о дискуссии в

Беркли,

В.Мэр

этой

же статье вроде бы

извинился

за свои выводы и в противовес им стал

настаивать

на том, что

влияние

шло и в

противоположном

направлении,

что, в частно-

сти,

китайский

шелк

был известен Европе чуть ли не в те же отдаленные времена (в

XVI в. до н.э. [217, с. 44]), что, на мой взгляд,

крайне

сомнительно.

поводу раньше. Известно, например, что подобные идеи о некоем

иранском влиянии на чжоуский Китай достаточно давно уже выска-

зывал

Цэнь

Чжун-мянь [120, с.

60-62

и др.], правда применительно в

основном к южному царству Чу. Индоевропейское (индо-ирано-

тохарское) влияние на Китай в принципе признавалось специалистами

достаточно давно. Одними из первых об этом сказали еще в начале

века А.Конради и А.Соссюр [162; 228]. Позже о том же, правда, в

очень осторожной форме, писал известный специалист по истории

науки в Китае Д.Нидэм [43, с. 218].

После 1980 г. прошло два десятка лет, и тот же В.Мэр недавно

опубликовал еще ряд работ, подтверждающих его предположения.

Речь идет о

результатах

археологических раскопок в бассейне Тарима

(Восточный Туркестан, ныне

Синьцзян),

где были обнаружены хоро-

шо сохранившиеся в

сухом

песке мумии древних индоевропейцев.

Датируемые примерно

2000

г. до н.э., эти индоевропейцы были, ви-

димо, предками тохаров, а может быть и ирано-зороастрийцев (см.

[155; 218]).

Эта находка может считаться сенсацией. Она способна в дальней-

шем помочь окончательному решению проблемы генезиса шанской

цивилизации.

И еще один важный момент: находка свидетельствует о

длительном сосуществовании индоевропейцев и шанцев, а может

быть и чжоусцев, а также о культурном взаимодействии протоиранцев

древних китайцев

Что касается китайского влияния на прототохаров и тохаров, то о

нем пока мало что можно сказать. Раскопки лишь приоткрывают заве-

су над неведомым. Но обратное влияние достаточно заметно, хотя

многие предпочитают его не видеть или по крайней мере не придавать

ему серьезного значения.

это весьма существенно для понимания очень многих вещей,

особенно из сферы духовной культуры позднечжоуского времени.

Лично мне представляется, что влияние, пусть едва ощутимое и лишь

спорадически себя проявлявшее, действительно существовало. Оно

было растянуто во времени, в веках, и потому результаты его были

разными.

Сначала — загадочные шанские боевые колесницы с ло-

шадьми, много позже — развитые натурфилософские и онтологиче-

ские философские теории, связанные с противостоянием Света и

Тьмы либо с авестийскими шестью первосубстанциями (земля, вода,

огонь, металл, дерево, скот) (см. [35, с. 339; 36, с.

90-101]),

появление

которых в Китае

следует

датировать не ранее чем серединой первого

Сенсация, о которой идет речь, была поддержана в 1995 г. в специальной статье,

где ставилась проблема внешних влияний в связи с анализом культур

Цицзя

и Эрлитоу

[186а].

тысячелетия до н.э. Заслуживает внимания и еще одно интересное

наблюдение, сделанное известным археологом Л.С.Клейном. У доис-

ламских иранцев, по его данным, цвет траура был белым, что нехарак-

терно для ближневосточных культур, но зато хорошо известно в Китае

с достаточно древних времен. Смысл феномена Клейн объясняет так:

смерть черна и белое в ритуале снимает черноту [44, с. 79]. Идея рез-

кого противостояния Света и Тьмы проявляет себя здесь весьма на-

глядно и снова ставит вопрос о связи древних китайцев с древними

иранцами

(протоиранцами?).

Контакты

между

шанцами, чжоусцами и индоевропейцами, таким

образом, имели место вне всяких сомнений. Они подтверждаются не

только феноменом боевой колесницы, но и археологическими факта-

ми

близости к Китаю восточных индоевропейцев. Кроме сенсацион-

ных недавних находок в бассейне Тарима специалисты давно уже

имели в виду и иные возможные связи. Речь идет об археологической

культуре

андроновцев, несших черты протоиранцев [44, с. 82}, или об

изученных Э.Паллиблэнком

тохарах,

живших в районе современного

Восточного Туркестана [225].

Близость

бассейна Тарима к бассейну

Хуанхэ

очевидна. Может

встать вопрос о пути спорадических контактов. В принципе они дос-

таточно известны и понятны — только через северо-западный пус-

тынно-степной

путь, тот самый, что впоследствии был вполне благо-

устроен и получил наименование Великого шелкового. Этот путь

прежде всего открывал

дорогу

внешним воздействиям мировой куль-

туры

на Китай. Иногда такое воздействие имело характер резкого

рывка. Это можно сказать о возникновении аньянского очага бронзо-

вой

культуры (Шан) или о проникновении в конце периода Чуньцю в

Китай

металлургии железа, причем в весьма зрелом и развитом ее

виде. Но помимо радикальных рывков, кардинально изменявших ци-

вилизационный

потенциал протокитайцев и шанцев, бывали и доста-

точно частые контакты китайской цивилизации с ее многочисленными

северными соседями, подавляющее большинство которых (хотя они,

как

правило, были гораздо более отсталыми по сравнению с чжоусца-

ми) служили просто передатчиками новаций.

Для Китая эти контакты далеко не всегда были безболезненными,

особенно

после того, как дом Чжоу при последних западночжоуских

правителях стал ослабевать, а с перемещением на восток Пин-вана и

вовсе пришел в упадок. Как сообщается в

«Чжушу

цзинянь» [212,

т. Ill, Prolegomena, с.

156-157],

могущественный чжоуский Сюань-ван

то и дело воевал с

жунами

цянами

и нередко терпел от них пораже-

ния,

а его сын Ю-ван был

убит

цюань-жунами,

которых пригласил в

Чжоу оскорбленный правителем тесть Ю-вана. После перемещения

Пин-вана

в Лои геополитическая ситуация чжоуского Китая сущест-

иенно

изменилась. Пин-ван обрел в районе Лои незначительный по

размерам и

доходам

домен, а его обширные земли на востоке занял

циньский

правитель, сразу же соорудивший там свой алтарь шэ как

символ его новой территории. Как уже упоминалось в первом томе, он

вел успешные войны с

жуноми

во имя своего утверждения на полу-

ченных землях и разместил столицу на р.Вэй [212, т. Ill, Prolegomena,

с.

158-159].

результате

чжоуский ван оказался в центре той части бассейна

Хуанхэ, которая издревле была населена шанцами, а затем стала ос-

ваиваться направленными в отдаленные гарнизоны чжоускими вла-

дельцами уделов. Эта часть стала именоваться Чжунго (Срединные

государства). Она отличалась от окружавших ее земель компактным,

однородным и цивилизованным населением, ставшим таковым за

несколько

веков существования Западного Чжоу. Шанско-чжоуская

цивилизационная

норма, включавшая

культуру

быта и ритуального

церемониала, грамотность и элементы образованности у формирую-

щейся

аристократии, а также развитие производственной деятельно-

сти,

вела к интенсивному этническому сближению с чжоусцами более

отсталых мигрировавших сюда и постепенно подвергавшихся триба-

лизации

соседних племен, представленных прежде всего вождями и

близкими

к ним лицами.

Трудно судить о том, насколько население Чжунго в языковом или

хотя бы диалектном плане отличалось от своих соседей. Неясно так-

же, как быстро адаптировались к чжоуским реалиям, включая язык,

проникавшие

в Чжунго варварские протогосударственные образова-

ния.

По-видимому, особых проблем здесь не было, во всяком

случае

пределах Чжунго. Из данных «Мэн-цзы» [101, ШБ, VI, 1] складывается

впечатление, что диалектные несходства отличали население Чжунго

от южных государств (Чу). Но были ли они значительными? По всей

вероятности, не очень, ибо Конфуций, беседуя с чусцами, явно не нуж-

дался в переводчиках. Из современных исследований вытекает, что

наиболее существенные языково-диалектные различия проходили меж-

ду восточными

(В'ОСИОВНОМ

В рамках Чжунго) и западными (вне Чжунго)

территориями [70, с. 44]. Давая подробное описание диалектных раз-

личий,

специалисты упоминают и об областях контактов китайского

населения

с некитайским. Всего таких областей на карте представлено

три:

одна на юге (она нас интересует сравнительно мало, ибо там жили

основном отсталые аборигенные племена из тех впоследствии почти

без следа ассимилированных китайцами групп, которых в древности

обычно именовали

мань

или и),

другая

— в районе Ордоса и к северу

от него, где жили кочевые племена, имевшие постоянные интенсив-

ные

контакты с соседями вдоль степного пояса Евразии, и третья —

на

далеких западных окраинах, в районе современного Восточного

Туркестана, где жили индоевропейцы-тохары [50, с. 243].

Таким

образом, когда говорится об ираноязычных заимствованиях,

следует

принимать во внимание археологическую

культуру

андронов-

цев и тохаров, о которых специалистам, к слову, известно пока еще

очень немного . Связи

между

тохарским (прототохарским) анклавом

китайцами бассейна

Хуанхэ

не могли быть слишком частыми и тес-

ными

на

рубеже

И-1 тысячелетий до н.э., да и много позже. Кроме

того, раннечжоуский Китай не был еще готов к восприятию зороаст-

рийской

мудрости, да и сама эта

культура

в том виде, как она сложи-

лась позже, скорей всего, еще не сформировалась. Существовал лишь

сам канал, по которому связи могли осуществляться. Этот канал для

получения информации, касающейся важных элементов духовной

культуры, был наиважнейшим, если не единственным (от андроновцев

шанцы

чжоусцы

едва ли могли получить многое — слишком велика

была разница в культуре; примерно то же можно сказать и о взаимо-

отношениях

кочевников севера с китайцами в позднечжоуское и хань-

ское,

тем более послеханьское время).

Следует

также иметь в

виду,

что и западночжоуское время, и пери-

од Чуньцю с его весьма специфической религиозно-духовной

культу-

рой

не создавали подходящие условия для заимствований в сфере

философской

дискурсии, которая была весьма развита в протоиран-

ском

зороастризме. В X-VI вв. до н.э. вся внутренняя энергия китай-

ского населения и особенно его активной верхней части, чжоуской

аристократии,

уходила

на политические столкновения

друг

с другом,

большинство которых имело характер интриг и междоусобиц.

Процесс

увеличения числа внутриполитических конфликтов с на-

чала Чжоу шел по нарастающей. Владельцы

уделов

понемногу укреп-

лялись

в пожалованных им территориях и вели активные войны с

соседями, в

результате

одни

уделы

уничтожались, а

другие

усилива-

лись за их счет. К началу периода Чуньцю на политической арене

Чжунго осталось только два крупных царства (на востоке — Ци, на

западе —

Цзинь),

с десяток-полтора средних, включая домен вана, и

несколько

десятков мелких. Позже в многочисленных сводно-систе-

матических

главах

различных древнекитайских сочинений сложился

определенный геополитический стереотип. Речь о том, как выглядел

будто

бы чжоуский Китай в древности.

Представлялась схема — в частности, в одной из самых поздних

глав «Шуцзина» «Юй

гун»

— в виде системы зон, концентрических

См. исследования Э.Паллиблэнка [225] и новейшие публикации В.Мэра [217], о

которых

уже шла речь.

квадратов (земля графически в Китае воспринималась в виде квадра-

та,

тогда

как небо — в виде круга). Центральное место в

схеме

зани-

мали царства и княжества средней части бассейна Хуанхэ, т.е. Чжун-

10. Конечно, фактически все они

никак

не являли собой нечто, похо-

жее на квадрат. Но дело ведь не в точности линий, а в идее. Чжунго —

центральная и древнейшая цивилизованная часть Поднебесной с наи-

более развитым хозяйством и многочисленным населением. Следую-

щая

зона, охватывающая Чжунго извне, тоже

никак

не напоминала по

своим очертаниям квадрат. Это зона близких к Чжунго полуварвар-

ских государственных образований, самыми крупными из которых

были

Цинь

на западе и Чу на юге.

Государственные образования второй зоны были в достаточно вы-

годном положении, ибо имели возможность за счет постоянных кон-

тактов с Чжунго сравнительно быстро развиваться, чем они и пользо-

вались. Их полуварварский

статус

при этом никогда их не тяготил, а

правитель Чу время от времени

даже

бравировал им, открыто называя

себя варваром и с легкостью присваивая себе

титул

вана, на что в те

времена никто никогда бы не осмелился. В самом конце периода

Чуньцю дали знать о себе еще два сильных южных государства — У и

Юэ.

Нет смысла рассуждать о том, входили ли они по

схеме

«Шуцзина» во

вторую

или третью зону, но стоит заметить, что бурный

спурт позволил им выйти в своем развитии вперед и начать активно

вмешиваться не только в дела южного Чу, но и всего Чжунго.

Сколько

государственных образований существовало в период

Чуньцю хотя бы в пределах только главных

двух

зон, никто не знает.

Есть данные о том, что около сотни их было так или иначе аннексиро-

вано

сильнейшими и выжившими. Как бы то ни было, но из материа-

лов «Цзо-чжуань», «Го юя» и «Шицзи» (да и

«Чжушу

цзинянь») выте-

кает, что в основном в Чуньцю активно действовало не более

двух-

трех

десятков крупных и средних царств, да еще примерно сотня хотя

бы раз упомянутых мелких протогосударственных варварских образо-

ваний,

которые в подавляющем своем большинстве как раз и были

(вместе с некоторыми неназванными) аннексированы.

Особо

следует

сказать об этих многочисленных небольших полу-

варварских протогосударственных образованиях. Вполне возможно,

что одни из них со временем приходили на смену другим, разбитым,

уничтоженным или аннексированным. Геополитическая ситуация не

только в рамках

двух

больших зон, но и внутри центральной, Чжунго,

складывалась на протяжении большей части Чжоу, включая период

Чуньцю, таким образом, что

между

хорошо заселенными территория-

ми

основных царств и княжеств сохранялось немало

пустых

неосво-

енных земель, а большинство протогосударственных образований