Васильев Л.С. Древний Китай. Том 2. Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Подождите немного. Документ загружается.

Соответственно и социальная организация структурируется таким

образом, чтобы идеально соответствовать реализации военной функ-

ции.

Создаются схемы типа той, что приписана Гуань Чжуну. Прово-

дятся налоговые реформы. Совершенствуется система рекрутского

набора. И главное, все более весомой становится сила. Правда, она

еще считается с нормами ритуального церемониала и этического

стандарта, восходящего к раннечжоускому дз, этой квинтэссенции

небесного мандата. Этика и ритуал формально сохраняют свою выс-

шую ценность. Более того, в условиях специфической религиозной

системы, без церкви и священнослужителей, без божеств и храмов в

их честь (все ограничивалось лишь высшими силами, предками и ду-

хами на алтарях или в

храмах,

в честь которых регулярно приноси-

лись жертвы), святость ритуала и величие этической нормы были воз-

несены особенно высоко. Но это не мешало

тому,

что в реальной жиз-

ни

военная мощь и тесно связанные с нею политический вес и аристо-

кратический гонор знати становились все более заметными. А тот, кто

слаб —

даже

если он увешан сакральными регалиями, — мало заслу-

живал почтения. Это легко проследить на примере взаимоотношений

феодальных властителей

между

собой и их отношения к чжоускому

ваиу.

Речь не о том, что к чжоускому вану некоторые из его подданных

относились без должного почтения, и тем более не о том, что кто-то

не воспринимал его в качестве сакральной персоны, чья высшая

власть санкционирована мандатом Неба. Напротив, все это всегда

принималось во внимание. Но в то же время с ваном можно было

воевать, на торжественном приеме к нему можно было отнестись без

должного почтения, порой ему можно было сделать, пусть

даже

через

посредника, выговор за непомерное стяжательство и т.д. Чжоуский

ван,

особенно во времена расцвета феодальной структуры в период

Чуньцю, не был безусловным повелителем и высокопочитаемым сю-

зереном именно потому, что он был слаб и порой

даже

ничтожен. Его

едва ли можно

даже

называть «первым среди равных», во всяком слу-

чае без оговорок. Он считался таковым, это бесспорно, но в реально-

сти не был им, потому что не имел необходимой для этого военной

силы. Зато именно сила, воинская мощь придавали

чжухоу

и стоящей

ниже их феодальной знати в царствах столь присущие этому сословию

гонор, спесь, стремление к славе и в то же время глубоко осознанное

чувство

собственной социальной значимости, достоинства и чести

аристократа-воина, рыцаря.

352

Честь

рыцаря

и достоинство аристократа

Рыцарских

поединков и тем более дуэлей древний Китай не знал,

во всяком случае, в текстах об этом ничего не сказано. Тем не менее

знатные люди порой мерялись силой и убивали один

другого.

Речь не

схватке в пылу сражения (такие схватки чаще всего не были похожи

на

рыцарские поединки, ибо имели характер коллективной борьбы на

колесницах) и тем более не о коварных убийствах из-за

угла,

с помо-

щью подосланных исполнителей хитро продуманных интриг и загово-

ров.

Имеется в виду открытое столкновение как

результат

конфликта

или

острой обиды,

даже

просто слабо спровоцированной вспышки

гнева. Такое случалось сплошь и рядом. И что характерно: несмотря

на

строгую

иерархическую субординацию, институционализировав-

шиеся

вассально-сюзеренные связи и

даже

служебные обязанности

должностного лица по отношению к правителю, в

случае

неожидан-

ного конфликта и оскорбленного самолюбия на передний план весьма

часто выходили честь и достоинство аристократа. На мой взгляд, это

один

из главных признаков существования развитой феодальной

структуры в обществе, где еще нет сильного централизованного дес-

потического государства (там, где оно хорошо известно, феодализм в

этом смысле несколько ослаблен, — вспомним хотя бы русских фео-

далов времен Ивана Грозного, из которых лишь один Курбский по-

смел бросить вызов царю, да и то лишь только потому, что был для

него недосягаем).

В чем достоинство аристократа проявлялось и как оно реализовы-

валось? Бывало очень по-разному. Вспомним сунского Хуа Ду, кото-

рый

как бы мимоходом убил своего правителя только за то, что тот

попытался вступиться за

сы-ма

Куна, чья жена полюбилась всемогу-

щему главному министру. Насколько можно судить по тексту, прави-

тель был оскорблен и унижен тем, что его министр, пусть

даже

всемо-

17ЩИЙ

его родственник, самолично решает

судьбу

другого

министра.

Возник

конфликт, результатом которого была, надо полагать, откры-

тая ссора, сопровождавшаяся гневными обвинениями и угрозами и

завершившаяся хладнокровным убийством. Министр убил правителя

пригласил на его место

другого

из числа легитимных наследников.

Думаю, что это как раз тот случай, когда можно говорить о спровоци-

рованной

вспышке гнева со стороны сильного. В данном и многих

аналогичных случаях речь шла не о том, чье достоинство пострадало

больше, а о том, кто, имея власть и силу, мог успешно постоять за

себя,

даже

если его обидчиком был сам правитель.

12 — 766 353

Вспомним вэйского Сянь-гуна, который в 559 г. до н.э. неосторож-

но

обидел

двух

своих влиятельных сановников, пригласив их вроде

бы на обед, но отправившись с ними на

охоту.

Сановники, оказавшись

неподходящем для охоты костюме и не получив ожидаемого приема

за обеденным столом, оскорбились. Результатом этого оскорбления

было изгнание из царства Вэй Сянь-гуна, проведшего на чужбине

почти 12 лет. В данном

случае

перед нами открытое противостояние

правителя и его оскорбленных сановников, завершившееся в пользу

тех, на чьей стороне, надо полагать, была реальная сила.

Еще более показателен уже упоминавшийся эпизод из сунской

истории.

В 682 г. до н.э. сунский Минь-гун играл в шахматы (или

какую-то

похожую

игру, рассчитанную на двоих партнеров) с санов-

ником

Ванем, которого незадолго перед тем вызволил из луского пле-

на.

Репликой о том, что вызволением из плена (выкупом?) Вань что-то

потерял в глазах правителя, переставшего его уважать, сановник был

оскорблен до крайней степени. Он схватил игровую доску и,

будучи

наделен огромной силой, убил ею правителя, а за ним и престарелого

Хуа Ду, и еще одного из придворных, после чего бежал в

Чэнь,

откуда

позже был выдан в Сун. Дело кончилось тем, что сунцы разорвали

силача на части.

Согласимся, что в приведенных случаях оскорбления не были

смертельными. В обществе с институционализованными взаимоотно-

шениями

(в том же Китае времен империи) ни одному из нижестоя-

щих и в голову не пришло бы обидеться на высокопоставленного на-

чальника за что-либо подобное. Но в феодальной структуре, со свой-

ственной

ей децентрализацией и развитой военной функцией, с при-

вычкой

аристократа-вой на хвататься за оружие и не прощать ни уни-

жения,

ни оскорбления, такого рода реакции считались адекватными,

нормальными.

Кто силен, тот и прав, причем этот принцип позволяет

бросить открытый вызов

тому,

кто стоит выше тебя на иерархической

лестнице,

кто считается твоим господином в системе вассально-

сеньориальных связей. И иерархия и

служба

сюзерену важны,

даже

очень важны. Они в некотором смысле составляют

суть

феодализма

как

генеральной системы социально-политических связей,

могут

даже

считаться фундаментом всей структуры. Но... при одном обязательном

условии — если не задета честь аристократа, не унижено его достоин-

ство. Если это условие не соблюдено, оскорбленные честь и достоин-

ство выходят на первый план. Честь аристократа превыше всего.

Вот характерный в этом смысле инцидент, который произошел в

царстве Чжэн в 605 г. до н.э. Двое сановников были приглашены на

прием

к правителю. К

обеду

подавали присланную с юга

черепаху,

редкое лакомство. Один из пришедших не получил приглашения от-

354

ведать редкое блюдо. Смертельно оскорбленный, он вынудил и своего

спутника отомстить правителю — убить его [114, 4-й год Сюань-гуна;

212, т. V, с. 295 и 296]. Такая вроде бы мелочь расценивалась

как

смертельная обида, смываемая только кровью. По подсчетам

М.Льюиса, из 35 случаев убийства правителей и 21 случая их изгна-

ния,

зафиксированных в «Цзо-чжуань», значительная часть были ре-

зультатом отмщения за оскорбление [214, с. 40]. Иногда мщение при-

нимало

и более значительный характер. Классический пример — ре-

ванш,

который взял цзиньский Ци Кэ у оскорбившего его циского

правителя в

ходе

одной из самых крупных в истории периода Чуныдю

войны

589 г. до н.э., о чем уже не раз упоминалось.

Вообще в феодальных войнах — в отличие от всяких иных — важ-

ную роль играет личный момент: оскорбленная гордость, уязвленное

тщеславие, жажда мщения. Разумеется, этот личный момент всегда

как-то

связан с общезначимыми конфликтами, но он значим и сам по

себе. Вспомним, как в 537 г. до н.э. чуский Лин-ван, считая Цзинь

своим соперником и потенциальным врагом (что вполне соответство-

вало реальности), решил отрубить ноги Фань Сюань-цзы и кастриро-

вать Шу Сяна, т.е. нанести увечья

двум

самым влиятельным цзинь-

ским

сановникам, намеревавшимся посетить Чу с официальным визи-

том. Советники отговорили Лин-вана от этого рокового, по их мне-

нию,

шага, объяснив ему, что такого рода оскорбление означает вой-

ну, что за двумя упомянутыми сановниками стоят 10 цзиньских

сяней

с 900 боевыми колесницами, не говоря уже об остальных 40 цзинь-

ских

сянях

с 4 тыс. колесниц [114, 5-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 602

605].

Советники

хорошо знали, о чем говорили.

Ведь

само царство Чу

полустолетием раньше, в 594 г. до н.э., спровоцировало войну с сун-

цами

как раз тем, что направило своего посла через территорию Сун,

не

испросив на то разрешения. Сунцы справедливо расценили этот

демарш как преднамеренное оскорбление и казнили чуского посла,

что

тогда

резонно было воспринято в Чу как тяжкое оскорбление и

вызвало ту самую жестокую войну с осадой столицы, во время кото-

рой

сунцы, по словам источников, «обменивались детьми и поедали

их» и которую сумел прекратить после удачно проведенных перегово-

ров сунский Хуа Юань.

Словом,

для феодальных войн времен Чуньцю была характерна

твердая норма: оскорбление смывается кровью, за оскорблением сле-

дует

жестокое отмщение. Это отмщение считалось чем-то вроде зако-

номерной

расплаты за нарушение кодекса чести, который распростра-

нялся

как на отношения

между

государствами, так и на взаимоотно-

шения

между

аристократами. Наиболее влиятельные из них (о чем

12-

355

источники

рассказывают прежде всего) представляли феодальные

дома, сопоставимые с государственными образованиями или уже яв-

лявшиеся

ими. О кодексе чести чжоуского аристократа подробно ска-

зано

в специальных позднечжоуских сводках типа «Или», где идет

речь о нормах поведения благородного

мужа,

И хотя там нет реко-

мендаций

по части отмщения за оскорбления, из текста явствует, что

достоинство аристократа стоит многого, не уронить его — едва ли не

главное в жизни.

Именно

оскорбленное достоинство побудило цзиньского Цин

Чжэна

сделать свой роковой выбор и наказать унизившего его прави-

теля. То же самое можно сказать о колесничем сунского Хуа Юаня,

из-за

унижения достоинства которого его патрон попал в плен к

чжэнцам.

Унижение достоинства аристократа было нетерпимым и

тогда,

когда дело касалось не его персоны, но его, скажем, честного

слова. Вспомним историю с малолетними детьми цзиньского

Сянь-

гуна, одного из которых тот

хотел

сделать своим наследником, отдав

его на попечение сановника Сюнь Си. Сюнь Си поклялся исполнить

волю Сянь-гуна, но не сумел уберечь сначала одного мальчика, а за-

тем и второго. Когда второй из опекаемых им детей был

убит,

он, не

желая вынести позора, покончил с собой. Впрочем, Сюнь Си был,

судя

по всему, человеком преклонного возраста и не мог отстоять свое

достоинство иначе. В большинстве же случаев аристократы решали

такого рода проблемы в смертельных

схватках.

В тех

случаях,

когда оскорбленные не успевали поквитаться со

своими

обидчиками по той простой причине, что те умирали до того,

могло произойти осквернение трупа. Как известно, первый в исто-

рии

Китая поступок такого рода был совершен еще победоносным

У-ваном, отрубившим голову обгоревшего трупа его врага, шанского

Чжоу

Синя.

Такого рода акция — правда, с отрубанием не головы, а

ног, — была повторена в период Чуньцю. В Ци в 609 г. до н.э. это

проделал сам правитель, И-гун

(«отрубатель

ног»), который таким

образом наказал отца своего колесничего. По словам Сыма

Цяня,

506 г. до н.э., после разгрома чуской армии и захвата столицы Чу ус-

кими

войсками, одним из руководителей которых был бежавший из

Чу У Цзы-сюй, победители осквернили могилу чуского Пин-вана (по

некоторым данным, сам У Цзы-сюй нанес по

трупу

триста

ударов

плетью [71, т. V, с. 290, примеч. 84]). Можно напомнить и о том, как

был выкопан и выставлен на позор на базарной площади труп циского

Цуи Чжу, виновного в смерти Чжуан-гуна, которого одновременно с

почестями перезахоронили.

Ритуальное осквернение трупа обидчика было продолжением все

той же практики отмщения по принципу «кровь за кровь, смерть за

смерть». Однако мстили, как правило, именно

тому,

кто тебя оскор-

бил.

Столь характерное для более поздних периодов китайской истории

уничтожение всей семьи и родни виновного в оскорблении в Чуньцю

еще не практиковалось или, во всяком случае, практиковалось редко,

лишь

в крайних случаях (например, когда уничтожались мальчики,

легитимные претенденты на трон). Интересен в этом смысле один из

эпизодов,

помещенный в

«Цзо-чжуань»

[114, 6-й год Вэнь-гуна; 212,

т. V, с. 243 и 245]. Суть его сводится к

тому,

что один из оскорбленных

аристократов (он был публично наказан цзиньским командующим ар-

мией) оказался в следующей ситуации: оскорбивший его вынужден был

бежать к

дисцам,

а на долю обиженного выпало сопроводить семью

бежавшего к тем же

дисцам.

На вопрос, почему бы ему не уничтожить

эту семью, оскорбленный аристократ заметил, что

существует

норма

(он

сослался на специальную книгу), согласно которой семья не отве-

чает за вину ее главы. Похоже, что такого рода норма действительно

была частью кодекса чести феодальной знати в период Чуньцю.

Нормы

аристократической чести едва ли в то время уже были ко-

дифицированы,

так что ссылки на специальную книгу здесь явный

анахронизм, т.е. более поздняя вставка. Быть может, следовало бы

говорить скорее о неписаных нормах. Но и они, насколько об этом

позволяют судить данные источников, были в период Чуньцю еще не

очень четко фиксированы.

Лучше

всегс это можно видеть на примере

важного для феодальной структуры принципа отношений

между

гос-

подином

и слугой, сюзереном и вассалом, правителем и подданным.

В текстах отчетливо выделяются две противоположные модели та-

кого рода взаимоотношений, причем каждая из них опирается на свою

систему аргументов. Первая модель — верность до гроба, полная пре-

данность и надежность. Цзиньский Сюнь Си покончил с собой, когда

понял,

что не в состоянии сдержать слова, данного правителю. Когда

594 г. до н.э. в осажденную чусцами столицу Сун был направлен

посол из Цзинь с призывом держаться, он был перехвачен. Как уже

говорилось, чусцы обещали ему большую взятку за то, чтобы он из-

менил

текст послания на противоположный. Сначала решительно

отказавшись, поСол затем согласился и благодаря этому попал в город.

Но

передал осажденным первый вариант. Схватив посла на обратном

Пути, чуский правитель предъявил ему свои претензии, на которые тот

ответил, что верен своему

долгу

и готов умереть. Тронутые столь глу-

бокой

верностью

долгу

слуги

и вассала, чусцы отпустили посла [114,

15-й годСюань-гуна;212, т. V, с.

325-326

и 327-328].

Вторая модель — готовность служить новому господину столь же

старательно, как служил старому, оставленному либо преданному. Эта

модель представлена прежде всего Гуань Чжуном, который при изме-

357

нившихся обстоятельствах с легкостью покинул прежнего патрона и

пошел на

службу

к его

брату

и сопернику цискому

Хуань-гуну.

Мож-

но

привести немало аналогичных примеров. Достаточно напомнить о

том евнухе, который сначала преследовал цзиньского Чжун Эра,

отру-

бив ему рукав одежды в момент бегства, а затем напросился к нему на

прием,

дабы предупредить о заговоре. Отвечая на упреки Чжун Эра,

уже ставшего Вэнь-гуном,

евнух

оправдывался тем, что верно служил

своему господину раньше, верно

будет

служить Вэнь-гуну и теперь.

Разумеется,

следует

разделять те случаи, когда

слуга

потерял старого

господина и ищет нового, от тех, когда он предал патрона и пошел на

службу

другому.

Но дело в конечном счете не в этом. Гораздо суще-

ственней обратить внимание на то, что единой модели еще нет, стан-

дарт

приемлемого обществом поведения только складывается, причем

очень сложных и подчас драматически противоречивых ситуациях.

Есть сакрально-ритуальные экспектации, которым должны удовлетво-

рять все. Но в их рамках пока еще широкий простор для вариантов. На

практике

это означало, что формально этическая норма, лежащая в

фундаменте сакрализованного ритуального церемониала, всеми при-

знается и почитается,

тогда

как в калейдоскопе ежедневно меняющих-

ся

политических событий эта же норма трактуется весьма широко, в

зависимости от множества привходящих обстоятельств. Заговоры и

убийства в высших эшелонах власти не всегда осуждаются в текстах,

нередко для них источники находят убедительные объяснения и оп-

равдания.

И это понятно: на исторической

арене

чжоуского

Китая

периода Чуньцю

действуют

очень разные люди в очень неустоявших-

ся

условиях, судить их огулом, руководствуясь жестким, единым для

всех

стандартом достойного поведения, просто невозможно.

Отказавшись от этого, авторы более позднего времени (когда мно-

гое из упомянутого стандарта поведения уже устоялось и могло бы

служить жестким критерием) оказали нам неоценимую

услугу,

пред-

ставив чжоуских аристократов и их окружение именно такими,

каки-

ми

они были, с минимумом нравоучительных сентенций. Таким обра-

зом,

из текстов видно, что не некий стандарт, а живое

чувство

внут-

реннего достоинства и сословной чести побуждало чжоуских аристо-

кратов вести себя именно так, а не иначе. Разумеется, в выборе модуса

поведения играли роль и особенности характера, и сила внутренних

импульсов, включая стремление к власти,

богатству,

славе,

жажду

утоления любовной страсти, и, наконец, просто случай, порой

даже

интуиция.

Это, в частности, хорошо заметно и на примере поведения

воинов-аристократов в

ходе

боевой схватки.

Как

мы знаем, на поле брани с правителями случалось всякое: их

захватывали в плен либо преследовали, а порой, как то было с цзинь-

358

ским

Ци Чжи, перед ними галантно расшаркивались их противники. И

хотя поступок Ци Чжи был в конечном счете официально осужден и

расценен

чуть

ли не как предательство, сам факт красноречив. В том,

что этот высокопоставленный военачальник не был предателем, со-

мневаться не приходится. Он стал жертвой политической интриги, в

коде которой обвинение в предательстве было лишь удобным предло-

гом, не более того. Но то обстоятельство, что его поведение на поле

боя

оказалось поводом для подобного рода обвинения,

дает

основание

считать, что при всей неустоявшейся еще системе стандартов рыцар-

ской

этики галантное расшаркивание на поле боя было все же некоей

экстравагантностью, чреватой политическими осложнениями. Иными

словами, стандарта в его окончательном виде еще не было, но он уже

формировался.

Правда, он так и не успел окончательно сложиться до

того, как феодальная

структура

Чуньцю стала быстрыми темпами

дефеодализироваться. Неудивительно поэтому, что в своем завершен-

ном

виде строго институционализировавшиеся стандарты аристокра-

тического поведения были составлены уже задним числом в форме

трактатов «Или»,

«Лицзи»

«Чжоули».

Они были призваны возвели-

чить и воспеть как мифическую

«имперскую»

древность, так и реаль-

но

существовавшие нормы взаимоотношений феодальной знати в

чжоуском Китае, особенно в период Чуньцю.

Аристократия как сословие воинов

(офицерский корпус)

Как

свидетельствуют источники, в войнах принимали участие не

только молодая поросль аристократических кланов — «сыновья и

младшие братья», но и все представители феодальной знати, кроме

старых и больных. Старшие в силу своего возраста и тесно связанного

с ним

статуса

(должностная и возрастная выслуга) воевали на более

иысоких постах,

тогда

как молодые составляли основную массу офи-

церского корпуса" Как выглядел офицерский корпус в чжоуских цар-

ствах

периода Чуньцю?

Высшие генеральские должности в армиях и их группировках

(когда речь шла о нескольких армиях или о коалиции армий разных

царств, принимавших участие в кампании) занимали сановники-1/ины,

которые в мирное время составляли ближайшее окружение правите-

пей

и находились на должности министров, в том числе и министров,

ответственных за организацию военного дела (сы-ма). Впрочем, стоит

обратить внимание на то, что,

будучи

формально ответственными за

военную функцию царства,

сы-ма,

как правило, не были ни главными

специалистами в военных

делах,

ни старшими среди генералов. Это

не

исключалось, но обычно руководящую роль в военной кампании

играли те из

цинов,

кто занимал должность главного министра. Или

иначе — кто был главней в гражданской администрации, тот и отве-

чал за ведение войны. Эта особенность лишний раз подчеркивает, что

все аристократы, вся правящая знать были прежде всего воинами,

тогда

как

сы-ма

лишь ведали военными ведомствами, т.е. отвечали за

постоянную готовность к войне.

Все старшие офицеры в армии были

дафу.

Трудно сказать о них

что-либо более точное. Судя по источникам, все командиры колесниц

были

дафу

и к этому же разряду относились те, кто находился в эки-

паже правителя, равно как и некоторые командующие войсками. Не-

ясно,

принадлежали ли к этому разряду все «младшие братья и сыно-

вья», которые начинали свою воинскую карьеру, не имея ни

заслуг,

ни

должной выслуги. А ведь именно из них комплектовались экипажи

боевых колесниц

дафу,

выступавших в качестве старших офицеров.

Если

принять все сказанное во внимание, можно предположить,

что число

дафу

в средних по размеру царствах едва ли превышало

несколько

сотен, а в крупных — несколько тысяч. Это вполне прием-

лемое число как для старших офицеров в большой армии, так и для

аристократов сравнительно высокого ранга. Не исключено, что мои

подсчеты завышены и не все командиры колесниц принадлежали к

этому разряду, а многие из них были лишь своего рода кандидатами в

дафу.

В этом

случае

их количество

даже

в наиболее крупных царствах

могло не превышать

двух-трех

тысяч, а в средних исчисляться двумя-

тремя сотнями. Однако при любом варианте

дафу

— это именно

старшие офицеры. Кроме них в армии и в среде чжоуской аристокра-

тии,

профессиональных воинов были и офицеры более низких раз-

рядов.

Это означает, что состав офицерского корпуса в царствах чжоуско-

го Китая в период расцвета феодализма был довольно сложным. Если

верхние его эшелоны комплектовались за счет

цинов

дафу,

т.е. выс-

шей

знати, то остальные вербовались из более низких слоев той же

аристократии. Что представляли собой эти слои, не вполне

ясно.

Вспомним эпизод с вознаграждением экипажа цзиньского Сянь-гуна.

Он

свидетельствует о том, что оба получивших

уделы

военачальника

момент их возведения в разряд владетельной знати (цинов) не обла-

дали статусом

дафу.

Можно предположить, что они все же имели

достаточно высокий

статус

и победа помогла им завоевать право счи-

таться

дафу,

т.е. обрести де-юре ранг и должность, соответствовавшие

аристократам этого разряда. Это означает, что существовала какая-то

весьма многочисленная группа знати, не включенная в разряд

дафу

не

имевшая необходимой для этого достаточно высокой должности, а

также права на регулярный, соответствовавший этой должности и

рангу

доход,

пусть хотя бы в форме служебного владения (кормления)

или

должностного оклада.

Такая

группа, точнее, очень значительный слой феодальной знати в

чжоуском Китае фиксируется источниками. Это так называемые ши,

служивые, о которых уже не раз упоминалось. Однако очень трудно

определить, кто такие ши. И не только потому, что

статус

их со вре-

менем изменялся, причем весьма существенно, а потому, что сам тер-

мин

ши весьма емкий и полисемантичный. Он обозначал различные

социальные и

даже

профессиональные слои и группы. Поэтому важно

разобраться в том, что представляли собой ши в период Чуньцю.

В шанско-западночжоуской древности, когда еще не существовало

понятия

дафу

а термин цин служил для обозначения влиятельных

сановников,

знак ши почти не встречался. В специальном словаре

Б.Карлгрена зафиксированы два случая применения этого знака —

один

в иньских гадательных костях и

другой

— в раннечжоуской над-

писи

на бронзе. Однако в обоих случаях смысл знака недостаточно

ясен

[205, с. 382-383, № 970]. Г.Крил, тщательно изучавший запад-

ночжоуские источники, уверенно

утверждает,

что если в надписях на

раннечжоуской бронзе и встречался термин ши, то только в смысле

«мужчина»

и обычно рядом со знаком нюй «женщина» (или с упоми-

нанием

о скоте — в случае, если речь идет о пленниках и трофеях,

взятых, скажем, у хуайских и). Иными словами, в западночжоуском

(равно

как и шанском) Китае не было социального слоя, именовавше-

гося термином ши [174, с. 331-332].

Г.Крилом трудно спорить. Едва ли в синологии XX в. был уче-

ный,

более тщательно и всесторонне исследовавший западночжоуское

общество, чем он. Однако сам Крил, анализируя использованные им

:шпадночжоуские источники, фиксирует две главы «Шуцзина», «До

ши» и «До фан», в которых знак ши используется в качестве обоб-

щающего термина для обозначения тех шанских и нешанских (фан)

чиновников-воинов,

которые после подавления мятежа были переме-

щены

на новые места, в частности в район строительства чжоуской

столицы Лои [137, т. IV, с.

567-574

611-622;

174, с. 447-453]. И хотя

главы, о которых идет речь, написаны, быть может, не в начале За-

падного Чжоу, сам факт использования знака ши в качестве сводно-

обобщающего термина (пусть для обозначения иньцев) опровергает

Случай с Сюань-ваном, который

будто

бы дал предводителю племенной группы

нома

Цинь ранг

дафу,

о чем упомянуто в первом томе работы, можно оставить на

совести Сыма

Цяня

[24, с. 310].

361