Тревельян Дж. М. История Англии от Чосера до королевы Виктории
Подождите немного. Документ загружается.
УДК 94/99 ББК 63.3-7 Т 66
Серия основана в 2000 году
Перевод с английского А. А. Крушинской и К. Н. Татариновой
Тревельян Дж. М.
66 История Англии от Чосера до королевы Виктории/ Пер. с англ. А. А. Крушинской и К. Н.
Татариновой. - Смоленск: Русич, 2005 — 624 с., ил. — (Популярная историческая библиотека).
ISBN 5-8138-0286-Х
Книга крупного английского историка Дж. М. Треве-льяна (1876-1962) содержит обширный фактический
материал по истории Англии XIV-XIX веков. Автор показывает взаимоотношения различных слоев
общества, большое внимание уделяет описанию разнообразных сторон быта и культуры. Достоинствами
книги являются живой красочный язык, обилие используемых исторических и литературных источников и
разнообразие тем, многие из которых не получили достаточного освещения в исторической литературе.
Издание печатается по книге Дж. М. Тревельяна «Социальная история Англии. Обзор шести столетий от
Чосера до королевы Виктории», подвергшейся незначительному сокращению. Оно представляет интерес не
только для историков, но и широкого круга читателей.
УДК 94/99 ББК 63.3-7
ISBN 5-8138-0286-Х
© Перевод. А. А. Крушинская,
К. Н. Татаринова. © Составление, разработка
и оформление серии.«Русич», 2001
ВВЕДЕНИЕ
Хотя я и пытался довести эту книгу до современности (1941 год), излагая события в. свете
новейших исследований, однако почти вся она была написана до войны. Я тогда имел в виду
охватить социальную историю Англии с времен Древнего Рима и до нашего времени, но отложил
напоследок ту часть ее, которая была бы наиболее трудной для меня: столетия, предшествующие
XIV веку. Война не позволила мне закончить работу, но мне пришла в голову мысль, что главы,
которые я уже написал, излагающие последовательную историю шести столетий, от XIV до XIX,
могут сами по себе представлять интерес для некоторых читателей.
Социальная история может быть определена отрицательно: как история народа, из которой
исключена политическая история. Может быть, трудно исключить политическую историю из
истории любого народа, и особенно английского. Но так как до сих пор слишком много было
написано исторических книг, состоящих из политических анналов, лишь с незначительными
ссылками на социальное окружение, то обратный метод может быть полезен для того, чтобы
восстановить равновесие.
Уже в период моей жизни возникло третье, весьма бурно развивающееся направление —
экономическая история, которая очень помогает серьезному изучению социальной истории,
потому что социальные явления порождаются экономическими условиями почти в такой же
степени, как политические события, в свою очередь, порождаются социальными условиями. Без
социальной истории экономическая история бесплодна и политическая история непонятна.
Но значение социальной истории заключается не только в том, что она составляет необходимое
звено между экономической и политической историей. Она и сама по себе
имеет также определенную ценность и свое особое значение. Ее сфера может быть определена как
повседневная жизнь населения данной страны в прошедшие времена; она охватывает как
общечеловеческие отношения, так и экономические- отношения разных классов друг к другу,
характер семейных отношений, домашний быт, условия труда и отдыха, отношение человека к
природе, культуру каждой эпохи, возникавшую из этих общих условий жизни и принимавшую
непрестанно меняющиеся формы в религии, литературе и музыке, архитектуре, образовании и
мышлении.
«Подумайте обо всем, что заключается в этом одном слове — Прошлое! Какое патетическое,
священное, во всех смыслах поэтическое значение заключается в нем, значение, проявляющееся
тем яснее, чем дальше мы отступаем в глубь времен, чем больше мы проникаем в это Прошлое.
История в конце концов и есть истинная поэзия. А реальность, если ее правильно толковать,
важнее вымысла» (Карлейль).
Именно детальное изучение истории заставляет нас почувствовать, что прошлое было столь же
реально, как и настоящее. Люди полагают, что мы, историки, зарылись в запыленные документы
мертвого прошлого, что мы ничего не можем видеть, кроме
Чуть зримых призраков, закованных в кольчуги, Похожих на речные серые туманы, Что смутно стелются на
дальнем берегу.
Но для нас написанное в этих документах приобретает форму, цвет, движение, страсть, мысль.
Только путем глубокого изучения прошлого мы можем видеть наших предшественников, далеких
и близких; мы видим их со всеми их жизненными привычками, каждого занятым своими повсе-
дневными делами тех давно минувших времен: выезжающим из своего двора для того, чтобы
принести феодальную присягу или голосовать на выборах, или для того, чтобы захватить у соседа
его поместье и опустошить его кладовые или оставить визитную карточку дамам в кринолинах. А
вот и «чисто поле, полное людьми». Из поколения в поколение там можно было наблюдать одну и
ту же картину: пахарь шел за волами, лошадьми или машинами, а его жена целый день хлопотала
в хижине, ожидая его возвращения, чтобы поделиться с ним накопленным за день запасом
новостей.
Каждый из них — смирный и простой человек; в своих по-иссдневных делах он руководствовался
сложным и вечно меняющимся хитросплетением обычаев и законов, обще-стенных и
политических условий, событий внутри страны п -за границей, из которых многие были ему мало
известны и еще менее понятны. Трудность нашей задачи состоит не только в том, чтобы получить
хотя бы смутное представление, которое может дать беглый взгляд, о его духовной личности, но и
восстановить всю сложную ткань условий каждой прошедшей эпохи и посмотреть, как она влияла
на него; попытаться узнать больше в некоторых отношениях, чем тал сам этот живой свидетель
прошлой эпохи, об условиях, окружавших его и направлявших его жизнь.
Таким образом, метод составления этой книги заключается в том, чтобы представить ряд
последовательных картин английской жизни, и первая из них в данной книге — картина времен
жизни Чосера (1340—1400). Выше я уже объяснял, что причина, почему моя книга начинается с
этого ирсмени, — чисто личная и случайная. Но, по существу, это хорошая отправная точка,
потому что во времена Чосера английский народ впервые четко определился как национальная и
культурная единица. Разные народности и диалекты слились воедино. Высший класс — уже не
французы, а класс крестьянства — не англосаксы: все классы теперь состоят из англичан. Англия
уже перестала быть преимущественно преемником внешних влияний. Отныне она сама стала
оказывать влияние. Во времена Чосера, Уиклифа, Уота Гайлера и английских стрелков она
начинает создавать свои собственные, английские, формы в литературе, религии, жономике и
войне. Силы, формирующие Англию, были с тех пор уже не иностранными, а отечественными.
Она больше не обязана своим прогрессом видным церковникам и администраторам, норманнским
идеям феодального мано-ра*, анжуйским королям-законоведам, кавалерии, вооруженной и
обученной по французскому образцу, нищенствующим монахам, пришедшим из латинских стран.
Отныне Англия сама создает свои собственные общественные типы и свои собственные обычаи.
* Манор — феодальное поместье в средневековой Англии. Прим. ред.
Когда во время Столетней войны (1337-1453) «проклятые» (как их называла Жанна д'Арк)
высадились, чтобы покорить Францию, они появились там как иностранные завоеватели и их
успехи были результатом того, что Англия была уже организована как нация и имела
национальное самосознание, тогда как Франция еще не достигла этой стадии развития. И когда эта
попытка добиться победы в конце концов не удалась, Англия осталась как отчужденный остров,
лежащий вдали от берегов континента, и уже более не являлась простым придатком или
продолжением европейского мира.
Правда, в развитии наших ярко выраженных национальных черт не было ничего внезапного. Этот
процесс не начался и не закончился при жизни Чосера. Но в течение тех лет этот принцип был
более действенным и более заметным, чем в течение трех предшествующих столетий, когда
христианская и феодальная цивилизация Европы, включая Англию, была не национальной, а
космополитичной. В Англии эпохи Чосера мы имеем уже нацию.
Глава I
АНГЛИЯ ВРЕМЕН ЧОСЕРА (1340-1400)
О Формирование самостоятельной английской нации. Q Джефри Чосер. Q Появление новых слоев
общества. О Разложение феодального поместья. Q Система открытых полей. О Появление йоменов. Q
Восстание 1381 года. Q Военная система. Q Господские дома и дома крестьян. Q Охота. Q Перемены в
одежде.
В чосеровской Англии мы впервые видим сочетание Современности со средневековьем. Сама
Англия начинает формироваться как самостоятельная нация, а не как простое заморское
продолжение франко-латинской Европы. Произведения самого поэта отмечают величайшее из
всех современных событий — рождение и всеобщее признание нашего языка: саксонские и
французские слова удачно слились наконец в «английский язык», который «все понимают» и ко-
торый поэтому входит в употребление как средство школьного обучения и судопроизводства.
Правда, имелись различные местные диалекты английского языка, не считая совершенно особых
языков: уэльского и корнуоллского. Некоторые классы английского общества владели еще вторым
языком: наиболее образованные из духовенства — латинским, а придворные и люди знатного
происхождения - французским; правда, это уже был не их родной, а иностранный язык, которому
нужно было учиться.
Чосер, проводивший долгие часы в придворных кругах, был блестящим знатоком культуры
средневековой Франции; поэтому, создавая для грядущих поколений образцы новой английской
поэзии, он придал им форму и размер, заимствованные из Франции и Италии, где он бывал не-
сколько раз по государственным делам. Тем не менее Чосер внес новую английскую ноту. Именно
он в «Кентерберийс-ких рассказах» впервые наиболее полно выразил то «английское чувство
юмора», на четверть циническое и на три четверти добродушное, которого не найти у Данте,
Петрарки или в «Романе о розе» и даже у Боккаччо или у Фруассара,
Другие характерные черты новорожденной нации нашли свое выражение в ленглендовской
религиозной аллегории о Петре Пахаре*. Хотя Ленгленд также был ученым и поэтому большую
часть своей жизни провел в Лондоне, как уроженец Мальверна, он пользовался формой стиха, до
сих пор еще принятой в Западной Англии, — аллитерационным белым стихом, заимствованным
из англосаксонской поэзии. Эта местная английская форма скоро должна была вообще уступить
место чосеровскому рифмованному стиху, но дух «Видения о Петре Пахаре» продолжал жить в
религиозной строгости наших предков, в их непрестанном негодовании по поводу неправедных
дел ближних, а иногда и в сокрушении о своих собственных грехах. Английский пуританизм
много старше, чем Реформация, и два «мечтателя» — автор «Видения о Петре Пахаре» и Джон
Беньян** — больше похожи друг на друга творческим воображением и чувствованием, чем любые
другие два писателя, разделенные тремя столетиями.
В то время как Ленгленд и Гоуэр***, не впадая в ересь, скорбели о развращенности
средневекового общества и религии, обращаясь не столько вперед, к иному будущему, сколько
назад, к идеалам прошлого, Уиклиф**** уже вы-
* Поэма Ленглеида «Видение о Петре Пахаре» отражала настроения английского крестьянства XIV века. Петр
Пахарь — символ крестьянина-труженика. - Прим. ред.
** Беньян Джон (1628-1688) - проповедник, автор аллегорических произведений «Путешествие пилигрима»,
«Духовная война». — Прим. ред.
*** Гоуэр Джон (ок. 1330-1408) - современник Чосера, автор ряда литературных произведений. — Прим. ред.
**** Уиклиф Джон (ок. 1330-1384) - английский священник, один из предшественников Реформации. Выступал
против папской власти, требовал секуляризации земель церкви, отрицал некоторые таинства и обряды. — Прим.
ред.
ковывал свою докрасна раскаленную программу реформ; большая часть из них была много
позднее осуществлена английским антиклерикализмом и английским протестантизмом. Частью
этой программы была «Библия для всех» на новом, общедоступном английском языке.
Одновременно Джон Болл* в средневековых выражениях задавал самый современный вопрос:
Когда Адам пахал, а Ева пряла,
Кто дворянином был тогда?
В экономической области средневековье начало также уступать место новому, и в Англии стали
появляться социальные классы, характерные для нее. Требование, выдвинутое восставшими
крестьянами, чтобы все англичане были свободными, не является чем-то необычным сегодня, но
тогда это было новостью и подрывало основу существующего социального порядка. Те рабочие,
которые уже пользовались этим благом свободы, вели постоянную борьбу в форме стачек за
повышение заработной платы по принятому в современной Англии методу. Больше того, хозяева,
против которых эти стачки были направлены, были преимущественно не прежними феодальными
лордами, а новым средним классом землевладельцев-арендаторов, предпринимателей и купцов.
Наша суконная промышленность, которой судьбой было предназначено обогатить и перестроить
английское общество, уже в царствование Эдуарда III начала быстро прибирать к рукам
отечественную шерсть, предназначавшуюся для иностранного рынка. И государство уже делало
время от времени попытки объединить интересы соперничавших между собой средневековых
городов общей политикой протекционизма и регулирования всей торговли страны.
Для осуществления этой политики на морях, окружающих Англию, нужно было постоянно
держать морской флот; и характерно, что вновь отчеканенная золотая монета Эдуарда III
изображает его в доспехах и с короной на голове, стоящим на корабле.
Национальное самосознание начинает уничтожать местное чувство преданности своему
господину и строгое деле-
* Болл Джон (7-1381) - английский народный проповедник, последователь Уиклифа. Один из вождей восстания
1381 года под руководством Уота Тайлера. Казнен. - Прим. ред.
ние на классы, которыми отличалось космополитическое общество феодальной эпохи. Поэтому во
время Столетней войны, предпринятой для ограбления Франции, король и знать поддерживались новой
силой — сторонниками демократического джингоизма* современного типа, пришедшего на смену
феодальному государству и феодальному способу ведения войны. Под Креси и Азенкуром этот
«отважный йомен»** — стрелок из лука — на поле битвы находится в первых рядах своих
сротечественников, сражаясь бок о бок со спешенными рыцарями и знатью Англии и превращая
своими стрелами устаревшее французское рыцарство в беспорядочную груду людей и лошадей.
Учреждение мировых судей — назначение королем местных сельских дворян для управления соседней
округой от его имени — явилось шагом, означавшим отказ от системы наследственных феодальных
юрисдикции. Но вместе с тем оно явилось и противовесом другому движению — движению за
бюрократическую королевскую централизацию власти: оно признавало целесообразность
существования и использования в интересах короля местных связей и влияний — компромисс,
показательный для будущего развития английского общества, не похожего на развитие других стран.
Все эти сдвиги — экономические, социальные и национальные — отражены в работе парламента, по
своему происхождению специфически средневекового института, но уже стоявшего на пути
превращения в институт современный. Это уже не только совет крупнейшей знати, духовенства, судей
и светских слуг короля, собравшихся для того, чтобы давать королю советы или предъявлять ему
требования. Палата общин уже приобретает известное влияние. Вполне возможно, что в вопросах
высшей политики члены палаты общин были лишь пешками в игре соперничающих
* Джингоизм — крайний шовинизм. Этот термин стал употребляться в Великобритании в последней трети XIX века. —
Прим. ред.
** Термин «йомен» обозначал любой тип деревенского жителя среднего класса, обычно землевладельца, но иногда
слугу или вооруженного рыцаря из свиты крупного магната. Представление, что йомен должен быть свободным
держателем, владельцем своей собственной земли, действительно весьма позднего происхождения. - Прим. авт.
10
дворцовых партий, но в то же время они самостоятельно провозглашают экономическую политику
новых средних слоев города и деревни, нередко довольно эгоистичную; они выражают народный гнев
за неумелое ведение войны — сухопутной и морской; они непрестанно требуют лучшего порядка и
строгого суда в стране, что, однако, будет достигнуто только при Тюдорах.
Таким образом, обращаясь к веку Чосера, мы слышим многие голоса, звучание которых отнюдь не
чуждо и нашему современному уху. Правда, мы склонны думать, что понимаем больше, чем это есть
на самом деле. Дело в том, что половина мыслей и действий наших предков все еще диктовалась
сложными предпосылками — интеллектуальными, этическими и социальными, — точное значение
которых в настоящее время понятно только ученым-медиевистам.
Из всех перемен, происходивших во времена Чосера, наиболее важной было разложение манора.
Крестьянская аренда и денежная заработная плата все более и более вытесняли обработку домена
лорда крепостным трудом, начиная, таким образом, постепенное преобразование английской деревни-
общины полукрепостных в индивидуалистическое общество, в котором все были свободны, по крайней
мере юридически, и где денежные отношения заменили обычное право. Эта огромная перемена
сломала застывшие формы феодального мира и освободила подвижные силы капитала, труда и личной
инициативы, которые с течением времени сделали жизнь в городе и в деревне более богатой и
разнообразной; она открыла новые возможности для торговли и промышленного производства, равно
как и для сельского хозяйства.
Для того чтобы понять значение этой перемены, необходимо дать краткое описание той старой
системы, которая подверглась постепенному вытеснению.
Наиболее характерным — но ни в коем случае не единственным способом — обработки земли
средневековой Англии была система «открытых полей». Она существовала во всей Центральной
Англии, от острова Уайта до Йоркской долины. Суть ее заключалась в том, что деревенские общины
обрабатывают неогороженные поля по принципу наделов, состоящих из полос. Каждый земледелец
имел определенное количество полос пахотной земли, площадью в акр или в пол-акра каждая. Его
длинные узкие полосы не были
11
расположены смежно, компактным участком, что потребовало бы расхода на обведение
изгородью; они были разбросаны по «открытым полям» между полосами его соседей.
И до сих пор можно отчетливо видеть очертания многих таких «полос», вспаханных
земледельцами в саксонскую эпоху, в средние века и при Тюдорах и Стюартах. Одной из
особенностей современного английского ландшафта являются сохранившиеся на- пастбищных
землях, которые некогда были пахотными полями, следы «гряд и борозд». Длинные приподнятые
выпуклые «гряды», или «земли», были отделены канавами или бороздами, проведенными плугом
для отвода воды. Часто, хотя и не всегда, такая выпуклая «гряда», столь ясно различимая и сейчас,
представляла собой полосу, которую в далекие времена держал и обрабатывал крестьянин-
земледелец; он имел и обрабатывал, кроме того, много других полос на других участках
«открытых полей». В большинстве случаев полосы отделялись одна от другой не поросшими
травой межами, а открытыми широкими бороздами, сделанными плугом.
Полосы, или «земли», не отделялись одна от другой изгородью. Все обширное «открытое поле»
обносилось, если это требовалось, переносным плетнем, но не огораживалось постоянной
изгородью. Одной деревне могли принадлежать два, три или более таких больших пахотных
«полей», поделенных между земледельцами. Одно из полей оставлялось под паром, а другие
засевались.
Сенокосы использовались по такому же принципу. И луга, и пахотные земли после уборки сена и
снятия урожая использовались как открытое общинное пастбище, причем каждый имел право
пользоваться этими пастбищами в соответствии с принятыми деревенской общиной в целом
нормами и правилами так, чтобы соблюдалась справедливость в отношении каждого члена
общины.
Эта система обработки, введенная первыми англосаксонскими поселенцами, сохранилась вплоть
до огораживаний новейшего времени. Она была экономически целесообразной до той поры, пока
перед каждым земледельцем стояла задача производить продукты питания для своей семьи, а не
для рынка. Она сочетала преимущества индивидуального труда и общественного регулирования;
сберегала расходы на обнесение изгородью; наделяла каждого земледельца по спра-
12
ведливости - одной долей на хорошем участке, другой - на худшем; объединяла деревенское
население как общину и давала даже самому бедному землю и право голоса в установлении того
порядка землепользования, которого должна была придерживаться вся деревня в течение
предстоящего года.
На эту демократию крестьян-земледельцев было наложено тяжелое бремя феодальной власти и
юридических прав лорда манора. По отношению друг к другу крестьяне-земледельцы были
самоуправляющейся общиной, но по отношению к лорду манора они являлись крепостнымиб*.
Они не имели по закону права бросать свои держания: они были приписаны к земле. Они обязаны
были молоть свое зерно на мельнице лорда. Без его согласия они не могли женить и выдавать
замуж своих детей. Сверх того по определенным дням в году от них требовалось выполнение
полевых повинностей; в эти дни они должны были работать не на своей земле, а на земле лорда и
по приказам его бейлифа**. В некоторых деревнях лорду принадлежало много полос в большом
общинном поле, но в большинстве случаев у него была также своя собственная домениальная
земля в одном компактном участке.
Эта система крепостного держания с твердо установленными «барщинными днями» для работы на
домене лорда прочно держалась по всей Англии. Нормандские законоведы сделали для всей
Англии феодальный манориальный закон более или менее единообразным. В нормандский период
и при первых Плантагенетах типичная деревня представляла собой общество, состоящее из лорда
манора или его должностных лиц, с одной стороны, и его крепостных крестьян - с другой.
Свободных крестьян было мало, и обычно они жили далеко друг от друга.
Но, стремясь воспроизвести подлинную картину средневекового сельского хозяйства в Англии,
никогда нельзя забывать об овцеводстве и о пастухах. Наш остров производил лучшую в Европе
шерсть и в течение нескольких столетий снабжал фламандские и итальянские ткацкие станки
сырьем, без которого нельзя было обойтись при производ-
* Т. е. вилланами. — Прим. ред.
** Бейлиф — управляющий имением феодала. — Прим. ред.
13
стве высокосортного сукна. Англия была тогда единственным в Европе поставщиком такого
сырья.
Мешок с шерстью, на котором сидел английский лорд-канцлер в палате лордов, служил символом,
ибо шерсть была подлинным богатством короля и его подданных — богатых и бедных,
духовенства и мирян, — так как давала им и деньги, помимо продуктов питания, даруемых землей
и используемых для собственного потребления. Не только в областях с ясно выраженным
пастбищным характером - в огромных Йоркширских долинах, на возвышенностях Котсуолда, на
холмах Суссекса и на зеленых илистых островках болотистых местностей, — но и в обычных
пахотных хозяйствах разводились в изобилии овцы. Не только крупные-феодалы — овцеводы,
епископы и аббаты — с их стадами, насчитывавшими тысячи и десятки тысяч голов, которых
пасли профессиональные пастухи, но и крестьяне обычных маноров сами вели торговлю шерстью
и часто в совокупности имели больше овец, чем их кормилось на домениальной земле лорда.
Жизненный путь Чосера примерно совпадает с годами, когда разложение мажэриальный системы
шло наиболее быстрым темпом и наиболее болезненно. Но эти перемены завершились лишь много
лет спустя после смерти Чосера, а начались они задолго до его рождения. Уже начиная с ХП века
лорды многих маноров установили обычай заменять денежными платежами принудительные
барщинные работы на до-мениальных землях. Однако это в глазах закона не делало кре-постных
свободными; они по-прежнему были обязаны исполнять другие крепостные повинности, и даже
если бы лорд захотел возобновить свои притязания, он мог бы снова восстановить их обязанность
отрабатывать определенные дни на его земле. Между тем из года в год опыт показал бейлифу, что
домен лучше обрабатывался наемными рабочими, работавшими круглый год, чем подневольными
крепостными, оторванными от работы на их собственных участках и работавшими лишь по таким
барщинным дням, какие по обычаю манора были назначены для лорда. Общее усиление и точное
определение сеньориальных требований характерно для XIII века, в особенности в некоторых
церковных поместьях.
Одной из причин «феодальной реакции» являлся быстрый рост населения в XIII веке и вызванный
этим земель-
14
ный голод. По мере того как число вилланских семей увеличивалось, число полос, приходящихся
в открытом поле на одного земледельца, уменьшалось. Крайняя нужда населения в средствах к
существованию и конкуренция жаждущих получить землю для ее обработки позволили бейлифу
лорда ставить вилланам более жесткие условия и снова заставлять их нести полевую барщину на
господской земле или принуждать их к более строгому ее выполнению.
Поэтому с наступлением XIV века позиция лордов маноров была сильна. Но затем обстановка
коренным образом изменилась. В царствование Эдуарда II рост населения замедлился, и снова
вошло в обычай заменять полевую отработку денежной рентой; бедствие «черной смерти» (1348—
1349) ускорило начавшуюся перемену.
Как же отразилось на социальном и экономическом положении средней английской деревни это
бедствие, в результате которого меньше чем за два года вымерла третья часть, а возможно, и
половина всего населения королевства? Ясно, что крестьяне, оставшиеся в живых, теперь
получили возможность диктовать свои условия лорду и его бейлифу. Недавний земельный голод
теперь сменился недостатком рабочих рук. Ценность пахотных участков упала, а цена на рабочие
руки резко пошла вверх. Лорд манора не был в состоянии обрабатывать свою домениальную
землю силами крепостных, ибо число их сократилось, и в то же время большое число наделов —
полос на открытых полях — вновь вернулось в его руки, так как семьи, возделывавшие и
обрабатывавшие их, умерли от чумы.
Затруднительное положение лорда создавало благоприятные возможности для крестьян. Число
полос в открытом поле, которое держал один хозяин, возросло благодаря слиянию осиротевших
наделов; вилланы-возделыватели этих более крупных единиц фактически превратились в йоменов,
представителей среднего класса, пользующихся наемным трудом. Естественно, что именно они
больше всех восставали против своего крепостного положения и против домогательств бейлифа,
требовавшего, чтобы они по-прежнему лично отрабатывали барщинные дни на домене лорда. Од-
новременно с этим свободные безземельные рабочие при общем недостатке рабочих рук могли
требовать или от бей-
15
Ели лишь теплое или совсем горячее, чтобы
не простудить себе желудка.
Рабочего можно нанимать только за высокую плату —
иначе он станет браниться
И оплакивать то время, когда он сделался рабочим;
А затем проклинать короля, а также и весь его совет
За то, что они принуждают исполнять законы, которые
угнетают рабочих.
Но оставим пока безземельного рабочего, имеющего на обед, по крайней мере иногда, горячее
мясо или возмущенно ворчащего из-за холодной свиной грудинки или затхлой капусты; вернемся
снова к крестьянину-земледельцу, держателю полос в открытом поле. Как же шла его борьба за
свободу в те годы, когда Чосер, достигший среднего возраста, растолстел и благоденствовал при
дворе короля-мальчика Ричарда?
Борьба за свободу вела к спорадическим актам насилия, подготовившим почву для восстания 1381
года. Введение к одному статуту, утвержденному парламентом 1377 года, показательно. Лорды
маноров, «а также люди св. церкви и другие» жалуются, что вилланы в их поместьях «объявляют
себя вполне и совершенно свободными от всех видов крепостных повинностей, причитающихся
как с них лично, так и с их держаний, и заявляют, что они не потерпят наложения какого-либо
ареста на их имущество или другого судебного акта, который был бы совершен над ними; они
даже грозят убить или искалечить должностных лиц своих лордов и, что еще хуже, собираются на
больших дорогах и договариваются на таких собраниях, что каждый будет помогать другому
силой оказывать сопротивление своим лордам».
Если учесть, что в сельских местностях такое положение длилось годами, то становится яснее и
смысл поразительных событий 1381 года. В деревнях, в ста милях от Лондона, и во многих более
отдаленных округах, на западе и к северу, союзы рабочих для сопротивления парламентским
законам, фиксирующим заработную плату, и союзы вилланов для сопротивления манориальному
обычаю научили целые деревни, как бороться с правящим классом путем пассивного и активного
сопротивления. Социальное недовольство не ограничивалось деревней. В рыночных городках,
находившихся под властью больших аббатств — таких, как
18
Сент-Олбанс и Бери Сент-Эдмунде, — не только крепостные, но и горожане вели непрестанную
борьбу с монахами, которые не признавали городских привилегий, охотно продававшихся
королями городам, которым посчастливилось вырасти на королевской земле.
Английские мятежники не были, подобно участникам французской Жакерии, голодающими
людьми, доведенными отчаянием до насилия. Их положение быстро улучшалось как в смысле
богатства, так и в отношении независимости, но недостаточно быстро, чтобы удовлетворить их
новые стремления. Многие из них, вооруженные и обученные в рядах народной милиции,
обладали воинской дисциплиной и самоуважением. В рядах восставших можно было встретить
немало знаменитых английских лучников. В лесах скрывались грозные союзники движения —
отряды Робин Гуда, состоявшие из лиц, поставленных вне закона; крестьяне, которых правосудие
высшего класса загнало в леса; профессиональные браконьеры; разорившиеся люди; преступники
и отставные солдаты— участники французской войны.
Все эти разнообразные грозные элементы социального восстания были возбуждены пропагандой
христианской демократии, требовавшей свободы и справедливости для бедняков во имя господа
Бога. Таковы были проповеди Джона Болла, множества странствующих священников и нищен-
ствующих монахов. И приходский священник, сам принадлежащий обычно к тому же классу, что
и виллан-держатель, часто сочувствовал его стремлению к свободе. Идейное содержание этого
движения было христианским и в большинстве случаев не порывало с господствующей церковью,
хотя в восстании принимали участие и некоторые из уикли-фовских проповедников-лоллардов. Но
мятежники, независимо от того, были ли они сторонниками господствующей церкви или
еретиками, потеряли всякое уважение к привилегиям богатого духовенства, к «кесарскому
духовенству» -союзнику высшего класса в его противодействии требованиям бедняка. Богатые
монастыри, прелаты или светские люди, получавшие десятину с прихода и морившие голодом
приходского священника, были одинаково ненавистны и этому священнику, и его прихожанам.
В юго-восточной части Англии — в главном районе
19
восстания — монастыри были в особенности непопулярны и очень сильно пострадали от насилия
восставших. Настоятель аббатства Бери Сент-Эдмундс был убит своими крепостными. В Лондоне
сторонники Уота Тайлера обезглавили архиепископа Кентерберийского на Тауэр-Хилле, потому
что как лорд-канцлер государства он был представителем непопулярного правительства. В
отместку за это воинственный епископ Нориджский лично предводительствовал войсками,
которые подавляли восстание в Восточной Англии. Таким образом, уравнительные и
консервативные элементы, которые всегда уживались в лоне христианской церкви, на некоторое
время оказались в открытой войне друг с другом.
Поводом для восстания послужил сбор непопулярного подушного налога. В Эссексе и Кенте
агрессивная корыстная администрация своими действиями вызвала местные бунты, которые
послужили сигналом для восстания по всей стране (не менее чем в двадцати восьми графствах).
Народные вожаки повсюду разносили весть о том, что «Джон Болл прозвонил в ваш колокол».
Восстали полувооруженные крестьяне и горожане, предводительствуемые иногда приходским
священником, иногда старыми лучниками, а кое-где симпатизирующим движению сельским
дворянством (джен-' три). Они вторгались в манориальные усадьбы и аббатства, насильственно
добивались требуемых ими прав, сжигали ненавистные грамоты и манориальные списки. Было
совершено несколько убийств; дворяне бежали из своих домов и прятались в гуще лесов, откуда
только что вышли банды, состоявшие из лиц, поставленных вне закона.
Затем наступило самое замечательное событие в нашей долгой истории: взятие Лондона.
Крестьянские массы призывались к походу на столицу, где у народных вожаков были союзники.
Лондонская чернь и часть олдерменов открыли крестьянской армии ворота Лондона. Паника
среди правящего класса была настолько велика, что мятежникам сдалась неприступная
королевская крепость Тауэр, подобно тому, как в 1789 году сдалась Бастилия. Ненавистные мя-
тежникам лица были умерщвлены, включая и кроткого архиепископа Седбери, голову которого
выставили напоказ над Лондонским мостом. Особенно ненавистны восставшим были законоведы.
Ремесленники учинили резню своих иностранных соперников по ремеслу.
20
Дело законности и порядка было проиграно из-за трусости правительства; но вскоре закон и
порядок были восстановлены отчасти решительными действиями, а отчасти и обманом. Король-
мальчик Ричард II, которого повсюду мятежники объявляли своим сторонником, встретил
лондонскую армию восставших на Майл-Энде и утвердил замену всех крепостных повинностей
денежным платежом в размере 4 пенсов с акра и амнистировал всех мятежников. Тридцать
клерков были засажены за работу по составлению грамот об освобождении и о прощении королем
всех провинностей жителям каждой деревни и каждого манора, а также более общих грамот для
каждого графства. После этой крупной уступки, которая удовлетворила большую часть
восставших, оказалось возможным безжалостно расправиться с наиболее непокорными. Уот
Тайлер был убит в Смитфилде в присутствии толпы, которую он возглавлял. После этого
решительного удара, нанесенного мэром Уолвортом, к господствующему классу вернулась
смелость; были собраны войска, которые подавили восстания в Лондоне и в сельских местностях и
наказали их участников с жестокой строгостью. Освободительные грамоты, уже сыгравшие свою
роль, были отменены парламентом как выданные под давлением.
Восстание явилось крупным событием, и его история бросает яркий свет на английский народ того
времени. Историки не могут решить вопрос, помогло ли оно движению за освобождение от
крепостничества или задержало его, поскольку и после 1381 года движение продолжало распро-
страняться почти таким же темпом; как и до него. Но то умонастроение, которое побудило к
восстанию, явилось одной из главных причин, почему в Англии крепостничество пришло к своему
концу не так, как на континенте.
В нашей стране личная свобода раньше сделалась всеобщим достоянием, и, пожалуй, именно это
является одной из причин идеологической приверженности англичан к самому слову «свобода».
Но многие из крепостных получили эту свободу ценой своего обезземеливания, и все
возрастающее богатство страны сопровождалось все большим неравенством в доходах.
Феодальный манор под властью лорда был общиной крепостных всех одинаково бедных, но почти
всех с правами на землю, к которой, они были прикреплены; земля была связана с ними так же,
как они с землей. Современная де-
21
ревня, деревня сквайра [помещика], стала обществом богатых крестьян, деревенских
ремесленников, но безземельных рабочих, непрерывно уходивших в города. Переход от одной
формы общества к другой был длительным процессом, продолжавшимся несколько веков — от
XII до XIV.
События восстания 1381 года напоминают нам, как плоха была в Англии того времени охрана
порядка и как нетверд был меч правосудия. Убийства, насилия, внезапные нападения, разбой со
взломом были повседневными явлениями. Лорд, мельник, крестьянин — каждый должен был сам
охранять свою семью, свое имущество и свою жизнь. «Королевский мир» никогда не был
особенно прочным, но, вероятно, он был более прочным в царствование Эдуарда I и, возможно,
даже при Генрихе II. Хотя Столетняя война и обогатила отдельных лиц награбленными
ценностями и выкупами, полученными с Франции, и увеличила роскошь при дворе и в замке, но
для страны в целом она была проклятием. Она усугубила беспорядок и насилие в стране, поставив
крупных военачальников и их вооруженные свиты вне контроля королевской власти.
Король был бессилен бороться с крупной знатью, потому что его военные силы состояли из
контингентов, находящихся в распоряжении самой знати. Его армия состояла не из его
телохранителей и не из регулярных войск, а из многочисленных небольших отрядов лучников и
других воинов, которые набирались из рыцарей и профессиональных бойцов-волонтеров,
продававших свои услуги правительству на больший или меньший срок, и оплачивались графами
и баронами. Такие войска могли быть хороши для войны с Францией и могли сплотиться для
защиты трона во время таких событий, как крестьянское восстание, когда всем высшим классам
угрожала общая опасность. Но вряд ли можно было пользоваться ими для подавления своих
собратьев или для ареста нанимателей, чьи гербы они носили на своих ливреях и чьи монеты
звенели в их карманах. Правда, однажды в 1378 году палата общин потребовала, чтобы в районы
восстания была послана специальная комиссия для восстановления порядка. Но эта комиссия
опять-таки состояла из крупных лордов и их вооруженных слуг, которые вскоре оказались даже
еще более нетерпимыми, чем те нарушители закона, которых они должны были усмирять. В
22
следующем же году палата общин потребовала, чтобы комиссия была отозвана обратно, так как
подданные короля попали в «рабство к названным сеньорам, членам комиссии и их вооруженным
свитам».
Королевские чиновники действительно были властолюбивыми лордами, пользующимися именем
короля для своего обогащения. Их злоупотребления отчасти являлись результатом
несостоятельности правительства. Король не мог изменить военную систему, потому что не мог
нанять людей, которые заняли бы место вооруженных слуг феодальной знати. Нередко он должен
был принимать помощь лордов для войны с Францией на их собственных условиях.
Однако от отсутствия полиции крестьянин выигрывал столько же, сколько и терял. Ни виллан,
добивающийся свободы, ни свободный рабочий, непрестанно восстающий против «статута о
рабочих», не были в таком фактическом подчинении у своих хозяев, «вышестоящих людей», в
каком в XIX веке оказался сельскохозяйственный рабочий в деревенском округе, хорошо
охраняемом полицией, когда у неимущего отняли лук и дубину и еще не вооружили его правом
голоса. В XIV веке, когда от каждого ожидали, что он сам себя отстоит палкой или кулаком,
стрелой или ножом, не так-то легко было запугать союз стойких крестьян.
Военная система, существовавшая в Англии во время Столетней войны, укрепила не столько
власть самого короля, сколько положение некоторых слоев его подданных. В то время как
английские армии, вторгшиеся во Францию, были собраны королем путем договора с лордами и
джентри о военной службе их вооруженных слуг, защита внутри страны обеспечивалась народной
милицией, Английский лучник
23
принудительно набранной из простого народа. И эта рекрутируемая милиция была так хорошо
вооружена и вымуштрована, что шотландцы, вторгавшиеся в пределы Англии в отсутствие короля
и его «нобилитета», воевавших во Франции, часто должны были раскаиваться в своей дерзости.
Хороший стрелок-йомен не был выдумкой Шекспира, заимствованной из прошлого; это было
неприятной для французов и шотландцев действительностью.
Секрет этого превосходства в воинском мастерстве, монопольными обладателями которого в
Европе были английские лучники, заключается в том, что «англичанин не держал свою левую
руку неподвижно и не натягивал тетиву правой, но, наоборот, держа правую руку в неподвижном
состоянии на тетиве, он всей силой своего корпуса давил на дугу своего лука. Отсюда, вероятно,
появилась фраза «изгибание лука» и французское «натягивание» такового». Именно это имел в
виду Латимер, когда писал, как рано его выучили «натягивать лук не усилиями своих рук, как это
делают другие народы, но напряжением своего корпуса». Этому искусству нелегко было
научиться.
В большинство английских графств рассылались приказы короля, но очень часто от их
исполнения уклонялись или им не повиновались. Убийцы и воры, если только они не были на
службе у какого-нибудь крупного лорда, очень часто вынуждены были убегать в леса или