Тревельян Дж. М. История Англии от Чосера до королевы Виктории

Подождите немного. Документ загружается.

мена побои были общеприняты. Однако резкого деления по социальному положению и образу

жизни еще не существовало. Правда, вне гильдий в городе всегда имелось немало необученных

рабочих; их труд плохо оплачивался, и о них никто не заботился. Но в самих гильдиях было много

гармонии и довольства.

Во времена Чосера такое положение начало изменяться. С расширением промышленности и

торговли появилось большое разнообразие занятий и возрастающее неравенство в денежной

оплате труда. Мастер все больше превращался из прежнего «собрата» по ремеслу в

предпринимателя, занятого организацией дела и сбытом товаров. Некоторые ученики сами

делались мастерами, в особенности «если они женились на дочерях своего мастера». Но в массе

ученики могли надеяться сделаться только подмастерьями, и лишь немногие из подмастерьев

могли теперь мечтать о том, чтобы подняться до мастера. По отношению к возросшему числу

рабочих, занятых в ремесле, число мастеров было меньше, чем прежде. Гармония внутри

ремесленной гильдии зиждилась прежде на общности интересов ее членов и на некотором чувстве

социального равенства. Но с каждым годом она уменьшалась. Неравенство между

«работодателем» и «рабочим» становилось более заметным. Увеличивалось также и различие

между богатым мастером-скупщиком и бедным мастером-производителем, который работал с

двумя подмастерьями, изготовляя изделия, покупавшиеся первым.

Таким образом, в городах XIV столетия мы встречаем внутри гильдии не только случайные стачки

за повышение заработной платы, но в некоторых случаях образование постоянных «гильдий

йоменов» для защиты интересов рабочих и для выполнения боевых функций современных тред-

юнионов. В некоторых ремеслах и в некоторых городах эти «гильдии йоменов» охватывали также

мелких мастеров-ремесленников, враждебно настроенных по отношению к разбогатевшим

мастерам, которые совсем перестали заниматься ремеслом и заботились исключительно о сбыте

товаров. В некоторых отраслях промышленности торговец и ремесленник-производитель начали

отделяться друг от друга; торговец присваивал себе контроль над промышленностью, рас-

поряжаясь ремесленной гильдией или привилегированной «Ливери компани». Ремесленник-

производитель — безразлич-

но, подмастерье или мелкий мастер — терял значительную долю своей экономической

независимости и попадал в зависимое положение. Управление городом находилось в руках

крупного купечества.

Эти экономические и социальные перемены, начавшиеся в XIV столетии, продолжались и в

следующую эпоху. Правда, поскольку не было единообразия, всякие обобщения были бы

неизбежно неточными. История каждого ремесла и каждого города имеет свои специфические

отличия. Однако общая тенденция развития промышленности и торговли во время Столетней

войны и войны Алой и Белой розы была именно такой, как она описана выше.

Поэтому во времена Чосера в структуре общества происходили большие перемены.

Крепостничество в манорах исчезало, и для ведения сельского хозяйства и торговли появились

новые классы. Новые учреждения как в деревне, так и в городе были как бы «привиты» к

средневековым. Но в другой огромной области человеческих действий — в религиозно-церковной,

с которой в те времена была связана половина жизни человека и его отношений, — реформы

существующих учреждений задерживались благодаря упорному консерватизму церковных

властей, хотя и здесь также научная мысль и общественное мнение быстро двигались вперед.

Реформа действительно надолго запоздала. Разложение в среде духовенства разоблачалось не

только еретиками-лоллардами, но и ортодоксами и мирянами, Ленглендом, Гоуэ-ром и Чосером не

меньше, чем Уиклифом. «Коррупция», конечно, имела место, но не в этом заключалась суть дела:

она имела место и в прошедшие века, но все же церковь осталась цела и невредима. И во времена

Чосера она была не более «коррумпирована», чем королевская юстиция, и поведение церковной

иерархии было не хуже поведения лордов и их свит. С точки зрения современных моральных норм

была «развращена» большая часть средневековых учреждений. Но, в то время как миряне шли в

ногу со временем, церковь застыла в неподвижности. Отгородившись каменной стеной своих

незыблемых привилегий и неотчуждаемых, все возрастающих богатств, ее руководители не

предпринимали никаких шагов к тому, чтобы заставить замолчать громкие голоса морального

осуждения и прекратить ропот завистливой алчности, которые поднимались со всех сторон против

церкви и

ее владений. Миряне во времена Чосера были не только более критически настроены, но и много

образованнее и поэтому опаснее, чем во времена Ансельма и Бекета, когда духовенство пользовалось

почти полной монополией на ученость. Уиклиф так описывает их тред-юнионистскую политику,

которая, по-видимому, была уже весьма развита: «Люди такого ремесла, как свободные каменщики и

другие, тайно договариваются, чтобы никто из их ремесла не брал в день меньшую плату, чем они

постановят, и чтобы никто из них длительно не делал дополнительных работ, что могло бы помешать

заработкам других рабочих его ремесла, и чтобы никто из них не делал иной (работы), кроме

обтесывания камня, хотя бы он мог добыть поденной работой 20 фунтов своему мастеру, укладывая

камни в стену».

В среде самого духовенства многие были такими же резкими критиками церкви, как и миряне.

Оксфордские ученые и немалое число приходских священников, вынужденных отдавать собираемую

ими десятину богатым монахам и иностранным прелатам, были сторонниками реформы и даже

мятежниками. Больше того, обе спорящие стороны поносили друг друга с невоздержанностью в

выражениях, обычной для средневекового спора. Нищенствующие монахи нападали на епископов и

светское духовенство, которые отплачивали им с лихвой. В чосеровских «Кентерберийских рассказах»

именно нищенствующий монах и церковный судебный пристав для увеселения компании мирян

открывают мошеннические проделки друг друга: Со всех сторон, как в церкви, так и за ее пределами,

раздавались нападки на различные чины духовенства.

И все же ничего не было сделано. Преобразование церкви не могло совершиться, подобно

преобразованию ма-нора и гильдий, под естественным действием экономических перемен или под

простым давлением общественного мнения. Необходимы были административные и законодательные

реформы. Но не было административных органов, способных их осуществить, за исключением тех,

которые имелись в руках папы и епископов. Папство же, которое так много сделало в предшествующие

века, теперь не только не улучшило положения церкви в Англии, но способствовало его ухудшению.

Папа использовал свои права для поощрения злоупотреблений, обогащавших римскую курию,

хотя все это оскорбляло пробудившуюся совесть строгого века.

Однако и без поддержки папы английские епископы могли бы кое-что сделать. А епископы во времена

Чосера, за малым исключением, были способные, трудолюбивые, весьма почтенные люди. Почему же

в таком случае они не попытались произвести хотя бы какие-нибудь реформы церкви?

Главная причина заключалась в их чрезмерной приверженности к мирским делам. Несмотря на то, что

епископы оплачивались из церковных доходов, они все свои силы отдавали государственной службе.

Вопреки парламентским законам лучшие церковные должности раздавались тайным соглашением

между папой и королем. Папа продвигал на многие высшие должности своих иностранных фаворитов,

но в виде компенсации, как часть сделки, он обычно предоставлял королю назначение епископов.

Таким образом, король оплачивал своих церковных служителей и светских служащих не из

государственных налогов, а за счет епископских доходов. Из 25 человек, которые между 1376 и 1386

годами были епископами в Англии и в Уэльсе, 13 занимали высокие светские государственные

должности, а несколько других играли крупную политическую роль. Одних епископов посылали за

границу в качестве послов в иностранные государства, другие исполняли светские обязанности при

сыновьях короля.

В период нормандских королей вследствие тесной связи, существовавшей между епископатом и

королевским правительственным чиновничеством, варварская страна была богата одаренными и

образованными чиновниками; благодаря своему епископскому авторитету они имели такое влияние,

что могли, действуя в качестве слуг короля, заставить невежественных и грубых баронов подчиняться

им. Но с каждым новым поколением целесообразность системы, некогда столь ценной для страны,

ослабевала. Теперь было много пригодной для королевской службы светской интеллигенции, и одним

из ее представителей был Чосер. Монополия духовенства на несение секретарской службы и занятие

епископами важнейших государственных постов стали возбуждать справедливое недовольство. В

Англии в это время уже имелись интеллигентные и высококвалифицированные юристы и прекрасно

образованные люди, которые могли с

успехом руководить государственными делами величайшей важности. Именно этого типа люди

при Тюдорах заменили и прелатов, и знать как орудие королевского управления. Уже при

последних Плантагенетах были заметны первые признаки такой перемены. Благодаря петиции

палаты общин в 1371 году, направленной против назначения духовенства на высшие

государственные посты, в течение некоторого времени светские лица чередовались с духовными в

должности канцлеров и казначеев государства.

Поглощенные заботами светской службы, епископы обращали мало внимания на жалкое

положение своих епархий. Не было ничего нового в том, что места в приходах оставались

вакантными или замещались опозорившимися служителями церкви, а то и вовсе лицами, не

имеющими духовного звания, к тому же плохо оплачиваемыми. Если папа способствовал продаже

индульгенций и поддельных реликвий, то епископы смотрели на это только как на одну из

законных коммерческих операций; не проявляя чрезмерной щепетильности, они снабжали

продавцов папских индульгенций письмами, рекомендуя их товар населению.

Пренебрежение епископов одной из своих обязанностей — надлежащим контролем над

церковными судами -привело к неблагоприятным последствиям. Что касается завещаний и браков,

которыми тогда ведала церковь, то в этой области церковные суды были не более продажными

или бездеятельными, чем светские судьи и законоведы того времени. Но наиболее специальные

функции епископского суда, касавшиеся религиозных дел, остававшиеся обычно в ведении

архидиакона, вызывали во времена Чосера большие скандалы, как это показывает его «Рассказ

нищенствующего монаха». Дела о проступках, не рассматриваемые светскими судами, в частности

дела о половой распущенности, входили в область церковной юрисдикции. Так как фактически

обычай замены наказания денежным платежом сделался общим явлением, то от этой официально

признанной практики был только один шаг до шантажа грешников в их же собственных домах

чиновниками епископского суда, в особенности «судебными приставами», пользовавшимися

самой дурной славой.

Хотя епископы и пренебрегали многими своим обязанностями, все же они были очень

заинтересованы в некото-

рых церковных делах: боролись за церковные привилегии и церковные вклады со всеми

посягателями и травили еретиков, когда ересь впервые (в 1380 году) серьезно подняла голову в

связи с отказом Уиклифа признать догмат пресуществления во время литургии.

Несомненно, многие прихожане добросовестно и относительно хорошо обслуживались людьми,

подобными чосеровскому «бедному священнику» (единственный тип духовенства, к которому

поэт, по-видимому, чувствовал симпатию и уважение), но значительная часть церковных приходов

в бенефициях, пожертвованных мирянами, раздавалась людям, совсем не имеющим

священнического сана, или просто мирянам. И слишком уж часто церковь принадлежала

монастырю или богатому священнику-абсентеисту и совместителю, а фактически обслуживалась

плохо оплачиваемым невежественным священником, служившим только обедню и понимавшим

латинские слова, которые он бормотал, нисколько не лучше, чем его слушатели. Другие при-

ходские священники могли бы хорошо исполнять свои обязанности, но в поисках более свободной

и интересной жизни и дополнительных денежных доходов уходили из своих приходов в Лондон,

Оксфорд или поступали в дом какого-нибудь крупного магната. Приходский священник редко был

ректором, часто он не был даже викарием; обычно это был капеллан или клирик, мизерно

оплачиваемый за исполнение обязанностей, которыми пренебрегал священник, получивший

бенефиций.

Вследствие этого поучения и проповеди в английской деревне не имели большого значения,

поскольку это касалось приходского священника, хотя обедню он служил регулярно. Но этот

пробел в значительной степени восполнялся нищенствующим монахом-проповедником во время

его регулярных посещений, странствующим продавцом папских индульгенций, с его сумкой,

«полной индульгенций, прибывших из Рима совсем горячими», уиклифовскими еретическими

миссионерами и агитаторами Джона Болла с их проповедью христианской демократии.

Безразлично, будем ли мы смотреть на этих проповедников, вторгающихся «на чужое поле», как

на сеющих плевела в пшеницу или как на обогащающих урожай господень, они сыграли большую

роль в религиозной и умственной жизни страны. Они распрост-

раняли новые взгляды и мысли, последние учения и новости текущего дня, донося их до отдаленных

крестьянских домов и хижин, жители которых никогда не покидали своих мест и не умели прочесть ни

одного слова. Эти разносчики религии непрерывно двигались — пешком и на лошади — по

извилистым грязным дорогам и зеленым тропинкам Англии. И к этой странствующей братии нужно

прибавить более светски настроенных менестрелей, скоморохов, фигляров, нищих и всякого рода

шарлатанов, а. также странников «по святым местам» и странников по мирским делам. «Все путники

исполняли роль «микробов», как их назвал историк Жюссеран, заражая оседлую часть населения

идеями о новом веке и о более обширном мире. Они же подготовляли переход от средневековья к

Новому времени.

В самой церкви царил приходский священник, совершавший литургию, посещавшуюся по

воскресеньям большею частью жителей его деревни. Церковь была центром средневековой

религиозной жизни. Крестьянин посещал ее каждое воскресенье, и хотя он не мог следить за

латинскими словами, но хорошие, благородные чувства пробуждались в глубине его души, когда он,

коленопреклоненный, переворачивал молитвенник и слушал знакомые, но все еще таинственные для

него слова. Он видел вокруг себя на стенах фрески со сценами из Священного Писания и из Жития

святых; а на куполе — Страшный суд, изображенный в ярких красках: с одной стороны, рай, готовый

принять праведника, с другой — пылающий ад с палачами дьявола, терзающими обнаженные души.

Страх перед адом был самым сильным средством, которым беспощадно пользовались все проповедни-

ки и исповедники для обогащения церкви и для. приведения грешников к раскаянию. Правоверные

отправляли еретиков, а еретики — епископов в вечно горящее пламя, но обе стороны держались одного

мнения, что в аду едва ли хватит места, ибо там «целая бездна нищенствующих монахов».

Нищенствующий монах

Крестьянин знал некоторые изречения Христа и события из его жизни и из жизни святых, а также

многие рассказы из Библии, как, например, про Адама и Еву, про Ноев ковчег, про мудрость Соломона

и его жен, про судьбу Иезавели, Иеффая и его дочерей, «которых он очень любил». Все это и многое

другое с многочисленными своеобразными прикрасами он узнавал из «божественных песнопений» и

из'чувствительных и занимательных проповедей нищенствующих монахов. Крестьянин никогда не

видел Библии на английском языке, но даже если бы он ее увидел, то не смог бы прочесть. Английский

крестьянин не знал ничего похожего на общие молитвы или на чтение Библии в семейном кругу. Но

религия и разговоры о ней окружали его жизнь. Крест с распятием Христа часто находился перед его

глазами, и он хорошо помнил предание о распятии.

Исповедь была принудительной обязанностью, обычно у приходского священника, но очень часто и у

назойливого нищенствующего монаха, который легче давал отпущение и во многих случаях,

возможно, более умело, а часто (как утверждали все) более корыстно: за хорошее угощение или за

другие блага.

О нищенствующих монахах можно сказать гораздо больше, чем сказано здесь. Они были «слишком

плохи» для того, чтобы их благословлять, и слишком хороши для того, чтобы их проклинать. Черные

нищенствующие монахи св. Доминика и еще больше серые нищенствующие монахи кроткого св.

Франциска являлись в Англии в XIII веке действительной силой в распространении христианства по

заветам Евангелия, а в XIV веке они выносили на своих плечах большую часть миссионерской работы

церкви. Они по-прежнему были умелыми проповедниками и пробудили большой интерес к проповеди.

Неграмотный народ в эпоху умственного пробуждения все больше и больше требовал живого слова, и

лишь в редких случаях местный приходский священник мог удовлетворить эти запросы.

Таким образом, во времена Чосера нищенствующие монахи все еще задавали тон. Отчасти из

подражания, отчасти из соперничества последователи Уиклифа уделяли большое внимание народным

проповедям. Если впоследствии протестанты придавали большее значение кафедре пропо-

ведника, чем алтарю, то тем самым они только продолжили движение, начатое нищенствующими

монахами.

Если ортодоксальное светское духовенство нападало на них за то, что их проповеди были

переполнены пустыми, малопоучительными рассказами для привлечения толпы, то эти нападки

отчасти объясняются тем, что в этих проповедях бичевались пороки духовенства: бездеятельность

епископов, монахов и приходского духовенства и продажность архидиакона и его церковных

«судебных приставов». В первую пору деятельности Уиклифа нищенствующие монахи были его

союзниками против «зажиточного духовенства», и только после того как Уиклиф выступил со

своей ересью догмата о пресуществлении, нищенствующие монахи сделались его злейшими

врагами. В теории они в противоположность монастырской братии жили подаяниями верующих,

не имели собственности и проповедовали учение об евангельской бедности, столь близкое учению

св. Франциска. Но на практике они уже накопили огромные богатства и ценности, которые

хранили в своих роскошных монастырях. Уиклиф одобрял их теорию и осуждал их практику. Если

искать корни некоторых характерных черт английского пуританства - его аскетизм, его борьбу с

грехами, его строгое соблюдение праздников, его страх перед адом, нападки на епископов и на

богатое духовенство, его нетерпимость к противникам, его страстные и душераздирающие

проповеди, склонность к елейным чувствам и к лицемерию, обращение к бедному с проповедью

равенства, - то их можно найти в средневековой церкви и, особенно, в деятельности

нищенствующих монахов. И не только в их деятельности: клирик Ленгленд был

предшественником Беньяна, и Уиклиф мог бы узнать, что его идеалы священства осуществлены

Латимером и Уэсли*. Те ученые, которые за последнее время - и притом особенно тщательно -

изучали проповеди и другую религиозную литературу XIV века в прозе и в поэзии, больше всех

возражают «против принятия средневековой религии какой-нибудь одной современной религи-

* Уэсли Джон (1703-1791) - англиканский священник, основавший методистскую церковь, выделившуюся из

англиканской. — Прим. ред.

озной партией или против полного ее отрицания какой-либо другой, потому что средневековая

церковь - родоначальница всех наших религий и, как сказал сам Чосер:

Нет нового обличил, которое не было бы старым. С другой стороны, в позднейшем английском

протестантизме были элементы совсем не средневековые. Культ семьи и освящение семейных

отношений и деловой жизни религией являются уже позднейшими наслоениями в протестантизме.

Им не было места в средневековых идеалах или в действительности; средневековые идеалы

проистекали из более чистых аскетических и далеких от всего мирского источников раннего

христианства, которые, хотя действительность крайне редко соответствовала им, тем не менее гос-

подствовали в теории.

В то время как враги нищенствующих монахов осуждали их за то, что они делали слишком много,

слишком назойливо вторгались в область, где у них не было узаконенного места, монастырскую

братию обвиняли, наоборот, в том, что она делала слишком мало. Пламя религиозного энтузиазма

и свет учености в монастырях, которые некогда обеспечивали Англию мудрым руководством,

теперь лишь тускло мерцали. Король уже не посылал больше за каким-нибудь святым аббатом для

того, чтобы просить его «пожалеть страну» и сменить управление своей обителью на управление

большой епархией. Кентерберийский монастырь уже не мог больше соперничать с Парижским

университетом ученостью и философией: главным источником возвышенной мысли и

просветительным центром страны теперь стал Оксфорд, и главной умственной и влиятельной

силой там были нищенствующие монахи и светское духовенство. Монахи уже не принимали

участия в политике, как это было во время войн между баронами. Хроники все еще составлялись в

монастырях, но они лишь продолжали литературную традицию предшествующего века, в то время

как мирянин Фруассар вырабатывал новый метод изложения истории. В XIII веке Матвей

Парижский из Сент-Олбанского монастыря был действительно крупнейшим историком, тогда как

составители монастырских хроник чосеровского времени, даже самых лучших из них - таких, как

хроника Уолсингэ-ма, - не были способны осознать относительное значение событий или оценить

значение того, что происходило за

пределами монастырской ограды. Мысли монаха были ограничены исключительно интересами его

монастыря. Вся жизнь монаха протекала на монастырском дворе, за исключением того времени, когда

его отправляли собирать ренту с отдельных монастырских поместий или сопровождать аббата при его

выездах на охоту или при случайных поездках в Лондон. В монастыре он проводил время в кругу

монастырской братии, интересы которой были столь же ограниченны, как и его собственные. Поэтому

нет ничего удивительного, что монахи оказали такое упорное сопротивление требованиям городского

населения и крестьян, для которых при изменившихся условиях местные привилегии аббатств

сделались оскорбительными и притеснительными. Во всех отношениях мир двигался вперед, а

монастырская жизнь оставалась неподвижной. Только в Йоркшире и на севере монастыри были

популярны среди населения Вплоть до времени их закрытия. Монахи в Англии времен Чосера не

отказывались ни от каких мирских благ, были хорошо обеспечены, вели в монастыре жизнь, полную

комфорта, или, переодевшись в светскую одежду, разъезжали по стране, охотясь за дичью или при-

сматривая за своими поместьями. Монастырских монахов было не так много, вряд ли больше пяти

тысяч, как показал подсчет, сделанный при упразднении монастырей во времена Генриха VIII. Они уже

не занимались ручным трудом, как это делали их предшественники, и содержали целые армии слу-

жителей для поддержания повседневного твердо установленного порядка в своих огромных поместьях,

часто занимавших много акров земли, как, например, в Бери Сент-Эдмундсе и Абингдоне. Обязанности

самих монахов состояли в том, чтобы молиться и служить обедни за своих живых и мертвых покро-

вителей и основателей монастырей. Они занимались раздачей денежных подаяний и остатков пищи

беднякам; они оказывали широкое гостеприимство посетителям, многие из которых были богатыми и

требовательными гостями. Богатого посетителя кормили за столом аббата или настоятеля, тогда как

простым странникам давали пристанище в монастырской гостинице. Родственники основателей

монастыря, влиятельная знать и дворяне предъявляли свои права в качестве гостей, чиновников и

должностных лиц монастырей, потребляя значительную долю их богатств; вместе с тем и сами монахи,

в особенности аббаты и настоятели, тратили на себя очень много.

К этому времени монастыри накопили огромные богатства: завещанные им земли, десятины, церкви,

драгоценности; к тому же они пользовались правом назначать на церковные должности. Всего этого

было достаточно, чтобы монастырская братия превратилась в ленивых трутней, живущих за счет

обедневшего королевства. Палата общин установила, что третья часть богатств Англии была

сосредоточена в руках церкви, причем большая часть церковных богатств принадлежала черному

духовенству. Но несмотря на это, монахи постоянно находились в затруднительном финансовом

положении — иногда из-за своей фанатической приверженности к роскошным архитектурным соору-

жениям, к расширению и украшению своего аббатства и своих церквей, иногда из-за своей полнейшей

бесхозяйственности. Хотя были соборные монастыри, такие, как Кентер-берийский, которые- по-

прежнему хорошо вели финансовые дела и умело управляли своими широко разбросанными

манориальными владениями.

«Черная смерть» так же тяжело ударила по монастырскому землевладельцу, как и по светскому.

Итальянские и английские ростовщики, появившиеся после изгнания евреев, брали такие же высокие

проценты и видели в монахах богатый источник наживы.

Прежде домениальные земли монастырских маноров, находившиеся в непосредственном

распоряжении должностных лиц самого аббатства, часто были прекрасным примером управления

поместьем и улучшения обработки земли не только на овцеводческих пастбищах Йоркширских долин,

но и в смешанных пахотных и пастбищных районах на юге Англии. Но в XIV и XV веках

домениальные земли аббатства все чаще и чаще сдавались в долгосрочную аренду мирянам, которые

или сами их обрабатывали, или сдавали в субаренду. Этим и другими путями задолго до окончатель-

ного закрытия монастырей начался контроль мирян над монастырскими богатствами и использование

их.

Временами в монастырях происходили скандалы, и ортодокс Гоуэр, так же как и Уиклиф, был убежден

в том, что монахи не целомудренны. Но если принять во внимание низкий моральный уровень всех

классов того времени и особые трудности в положении безбрачного духовенства, то нет причины

считать, что в этом отношении монастыри были

особенно плохи. Конечно, исчез аскетический порыв прежних веков, и монахи уже не отличались

строгой приверженностью своим правилам. Всякий монах, давший обет, жил роскошно по сравнению с

общим уровнем жизни того времени и очень любил хорошо поесть. Прежние ограничения в принятии

мясной пищи теперь сделались менее строгими. Монахи любили разные виды спорта под открытым

небом, но их любили и другие. Не о греховности, а о бесполезности монаха говорили больше всего.

Самое плохое, что мог о нем сказать Ленгленд, это то, что за пределами монастыря он:

По улицам всадником рыскал подчас,

То в обществе дам он любил верховодить,

То ловчим скакал из манора в манор,

Словно лорд со сворой собак по пятам. Теперь реформаторы церкви, обманутые папой и епископами,

начали возлагать все свои надежды уже на королевскую власть. Парламент стал требовать отобрания

крупных вкладов у церкви, которая поглотила так много земли на протяжении бесчисленных

поколений жертвователей и не отдала обратно ни одного акра. Но еще не пришло то время, когда

наконец все осознали, что светская власть могла бы располагать вкладами, завещанными церкви.

Всемогущество короля в парламенте еще не сделалось конституционной доктриной. Двоевластие —

церкви и государства, конво-каций* и парламента - все еще представляло фактическое равновесие сил

английского общества.

В одной большой области служения человечеству церковь в эпоху Чосера не была ни упадочной, ни

косной. Непрерывная, но неуклонно развивающаяся традиция церковной архитектуры все еще шла по

своему величественному пути, воздвигая в Англии целый лес каменных зданий; ни современность, ни

античность не могли с ней соперничать. Развитие английской архитектуры - соборов, аббатств и

приходских церквей — с небольшим перерывом, вызванным «черной смертью», шло вперед по пути от

«декоративного» и «пламенеющего» стиля к «перпендикулярному». Глав-

ной особенностью этой архитектуры была ажурная обработка каменных украшений и большие

размеры окон, обрамленных наличниками в виде каменных колонн. Архидиаконы при своих объездах

обычно не одобряли старинную, в своем роде совершенную нормандскую церковку, «как слишком

маленькую и темную». В новых церквах свет уже больше не вкрадывается, а вливается широким

потоком через цветное стекло, секрет изготовления которого теперь утерян еще более безвозвратно,

чем тайна архитектуры. Несомненно, средневековая церковь сделалась чрезмерно богатой, несом-

ненно, ее соперничающие руководители и корпорации были порочны, преисполнены гордости, любви

к роскоши и пропитаны узким «сословным духом», но если бы церковь оставалась бедной, согласно

евангельским заветам, как того хотели св. Франциск и Уиклиф, то никогда не были бы выстроены

наши соборы и аббатства с таким совершенным великолепием для того, чтобы из века в век молчаливо

восхвалять Бога, давая ряду сменяющихся поколений самое чистое и самое возвышенное наслаждение,

какое только может дать зрительное восприятие.

Часть служителей средневековой церкви, наименее дисциплинированная, почти лишенная

«корпоративного духа», принадлежала к той армии священников, деканов и клириков, принявших сан,

которые не получили бенефициев; они были рассеяны по всей стране и, занимая самые разнообразные

должности, часто оставались без всякого церковного надзора, кроме надзора своих светских

нанимателей. В большинстве случаев они несли обязанности, которые в наше время исполняются

светскими лицами. Они были clerks* (в обоих смыслах этого слова): одни составляли бумаги и вели

счетоводство у дельцов, купцов, землевладельцев или у должностных лиц, другие исполняли

церковные обязанности частных капелланов в замке или в господском доме или «священников при

часовне» и жили на сборы с мирян за совершение заупокойных служб." Многие скитались, переходя с

одной работы на другую; у них развивалась привычка к

* Конвокации — провинциальные собрания английского духовенства; решали вопросы церковной жизни. —

Прим. ред.

* Слово «clerk» в английском языке имеет два значения: 1) клирик, духовное лицо; 2) клерк, чиновник, служащий.

— Прим. ред.

безделью и к преступлениям, что в конце концов делало их «непригодными» для какого-нибудь

настоящего дела.

Клерки в торговых домах, в юридических или в государственных канцеляриях исполняли

обязанности, полезные для общества; они были не лучше и не хуже других. Учитывая, что они

были так слабо связаны с церковью, может быть, их несчастьем было то, что они вообще при-

надлежали к духовенству. Считалось, что клирики, за исключением принадлежащих к низшему

духовному сану, не должны вступать в брак*, а между тем многим жилось бы лучше, если бы у

них была жена и домашний очаг.

В литературе того времени клирик часто является героем любовных интриг. Больше того, когда

клирики совершали преступление — кражи или убийства, — они могли искать защиты у церкви и

таким образом избежать кары строгого королевского суда, отбыв легкое наказание церковного

суда. Не удивительно, что «преступные клирики» часто пользовались дурной репутацией и

порочили церковь, с которой были так слабо связаны.

Уже имелись значительные возможности для обучения клириков чтению, письму и латинскому

языку. От трехсот до четырехсот средних классических школ было рассеяно по всей Англии,

правда, большая часть из них была очень небольшими учебными заведениями. Обычно они

находились в ведении монастырей или соборов, госпиталей, гильдий или часовен; «учителя»,

которых назначали их руководители, принадлежали к белому духовенству. Способные мальчики

незнатного рода благодаря таким школам возвышались, делались клириками и священниками -

потому что служение в церкви все еще было завидной карьерой, наиболее доступной для

бедняков. Но для обучения народных

* Фактически многие священники, включая приходских, были женаты. Такие браки были незаконны и

недействительны, но их не расторгали до возбуждения дела. Другие жили в незаконном сожительстве более или

менее длительного характера. Большая часть английского духовенства всегда протестовала против правила о

безбрачии духовенства, постепенно введенного на Британских островах после нормандского завоевания. Борьба

против этого правила продолжалась вплоть до Реформации, принесшей победу противникам безбрачия. — Прим.

авт.

масс грамоте никаких попыток не делалось вплоть до XVIII века, когда начали открывать

бесплатные школы для бедных детей.

В 1382 году Уильям Уикхэм, стремясь улучшить образо-. вание духовенства, основал беспримерно

роскошную среднюю классическую школу, сделавшуюся в позднейшую эпоху образцом для

учреждений подобного рода, таких, например, как школа в Итоне. «Сыновья знати и влиятельных

людей» должны были составлять только часть всех учеников. Это позволило историку наших

средневековых школ назвать их «зародышем системы общественных школ».

Уже были основаны два старейших английских университета, но между ними еще не было

соперничества, потому что Кембридж только в XV—XVI веках приобрел национальное,

общегосударственное значение.

В чосеровские времена интеллектуальным центром Англии был Оксфорд, и здесь, в Оксфорде,

влияние Уиклифа было велико до тех нор, пока он и его последователи не были изгнаны или пока

их не заставили замолчать (1382 год) вследствие вмешательства короля и епископов в свободную

жизнь университета.

Если бы оксфордские ученые были объединены, то посягательство на привилегии Оксфорда было

бы более трудным. Но там уже давно среди ученых имелись две партии — белого и черного

духовенства; первая встала на сторону Уиклифа, вторая от него отвернулась.

Черное духовенство составляли монастырская братия и нищенствующие монахи; у них было

несколько крупных монастырей, связанных с Оксфордским университетом. В предыдущем

столетии научной мыслью руководили нищенствующие монахи. Среди них были такие крупные

мыслители, как Гроссетет, Роджер Бэкон и Дуне Скотт, и они все еще имели в Оксфорде большую

силу.

Белое духовенство смотрело на себя как на действительных представителей университета; это

были такие священники, как Уиклиф, или деканы или клирики низшего сана. Прежде всего они

были учеными, а затем уже церковными служителями. И они были такими же ревнителями свобод

своего университета, какими были горожане, защищавшие свободы своего города. Они всегда

были настороже по отношению к вмешательству папы и епископа, к королевским

приказам, а также к требованиям и привилегиям города. Права университета защищались от

любого посягательства ватагами буйных студентов, которые заполняли неопрятные общежития

Оксфорда и по первому же. призыву сбегались со всех сторон, чтобы угрожать расправой

епископскому посланцу, с криками изгонять королевских чиновников, с дубинами и острыми

орудиями врезаться в толпу, поддерживающую мэра города против ректора университета.

Горожане и академическое население Оксфорда пускали в ход кинжалы, мечи и даже луки и

стрелы в решающих сражениях на Хай-стрит. В 1355 году горожане предприняли настоящее

избиение клириков и студентов; оставшиеся в живых в панике бежали из Оксфорда; университет

был закрыт до той поры, пока в это дело не вмешался король, принявший меры для защиты

ученых и наказания виновных. В Кембридже в 1381 году во время восстания горожане

уничтожили грамоты и университетские архивы. - До того времени, пока система колледжей не

развилась настолько, чтобы выполнить свое назначение, средневековый студент был буйным,

распущенным, не признающим никаких законов. Он был очень беден, часто очень мало занимался

из-за отсутствия книг и контроля над ним и покидал университет, не получив ученой степени. Но

многие студенты горели желанием учиться или, во всяком случае, жаждали ученых споров.

Некоторым было всего лишь 14 лет, но возраст большинства приближался чаще к возрасту сту-

дентов Нового времени. Многие были еще мирянами, но почти все намеревались стать если не

священниками, то, по крайней мере, клириками. Несомненно, что приобретенные в Оксфорде и

Кембридже привычки способствовали выработке в дальнейшей жизни у многих клириков

своевольного и несдержанного характера. Университетские власти, подражая неразумным

мероприятиям церковных властей и государства, запрещали молодежи, находящейся в их ведении,

физические упражнения, но не прилагали усилий к тому, чтобы удержать ее от кабачков и

публичных домов; некоторые из среды молодежи бродяжничали по стране в разбойни-

чьих.шайках.

Но Англия нашла средство против этих зол. Система колледжей, хотя она и зародилась в Париже,

сделалась в конце концов единственной в своем роде особенностью двух

английских университетов. В конце XIII века в Оксфорде было основано несколько колледжей, в

Кембридже—Питерхауз. Но в первые годы деятельности Уиклифа система колледжей являлась

исключением, и можно сомневаться в том, что из трех тысяч оксфордцев (исключая монахов и нищен-

ствующую братию) хотя бы сотня студентов подчинялась какой-нибудь дисциплине. Но еще до смерти

Уиклифа Уильям Уикхэм основал свой великолепный Нью-колледж с его квадратными зданиями и с

«сотней клириков». Следуя такому образцу, английская система колледжей быстро развивалась в

течение двух ближайших столетий, когда появлялись одно за другим все новые и новые учебные

заведения.

Нью-колледж в Оксфорде

Спрос на колледжи и готовность основателей идти навстречу этой потребности были вызваны

религиозным спором. Сторонники существующих церковных порядков (ортодоксы) стремились

отдать своих сыновей — духовных руководителей будущего поколения — под надежную охрану

таких учреждений и ученых, которые предохранили бы их от уиклифовской ереси, бушевавшей в

общежитиях и

гостиницах, где скученно жили студенты, обсуждавшие с развязностью и безответственностью пылкой

юности все дела, связанные с небесами и с землей. Но и помимо всех соображений чисто религиозного

порядка, родители и практичные люди сознавали преимущества академических домов (колледжей),

которые ограждали молодого человека от физических и моральных опасностей, возможно, таких же

крупных, как и умственные заблуждения Уиклифа. Система колледжей пустила корни в Англии и

расцвела здесь, как нигде. По-видимому, в этот период использование доходов колледжей было

эффективным гораздо чаще, чем использование монастырских финансов.

Таким образом, в XV столетии, когда насильственное подавление свободы обсуждения религиозных и

церковных вопросов на сотню лет нанесло серьезный ущерб интеллектуальной мощи английских

университетов, быстрое распространение колледжей и их системы способствовало повышению

нравственности и дисциплины и повышению культуры академической жизни. В этом отношении

последующие поколения англичан в большом долгу перед Оксфордом и Кембриджем позднего

средневековья.

Но одна очень важная отрасль знания нашла себе отчий дом, которого не имела ни в Оксфорде, ни в

Кембридже. Светские юристы, разрабатывающие обычное право и руководившие в королевских судах,

учредили для себя Судебное подворье между Лондоном и Вестминстером, где велось преподавание

права, отличающееся от права церковного суда. Мейтленд так описал это учреждение:

«Это были корпорации юристов, имевшие нечто общее с клубом, колледжем и тред-юнионом. Они

приобретали гостиницы или странноприимные дома — то есть дома в городах, которые принадлежали

ранее крупным дворянам: например, гостиницу графа Линкольнского. Дом и церковь рыцарей-

тамплиеров также перешли в их руки... Старшие юристы и их помощники, которые входили в

корпорацию, пользовались исключительным правом ведения дел в судах».

Эти юристы, разрабатывавшие общее право, были первыми светскими учеными и как таковые имели

большое значение для развития страны.

Глава III

АНГЛИЯ ВРЕМЕН КЭКСТОНА

Q Перемены в Англии в XV веке. О Войны Роз (1455—1485). О Общественные беспорядки. Q Сельское общество.

О Взгляды на брак. Q Женские монастыри. Q Среднее образование. О Университеты. О Литература. Q Печат-

ная машина Кэкстона. Q Города. Q Торговые компании. Q Производство сукна. О Развлечения. О Театр.

В настоящее время трудно даже представить себе, насколько медленно происходили изменения до

эпохи изобретений. После социальных смут и волнений умов в Англии XIV века можно было ожидать,

что произойдет нечто значительное и потрясающее. Однако XV век оказался определенно

консервативным во многих сторонах быта и мышления. Если бы дух Чосера посетил Англию во

времена Кэкстона (1422—1491), то он нашел бы очень немногое, что поразило бы его. Быть может, он

был бы изумлен только тем, что из всех нападок на церковь ничего не вышло. Проезжая по знакомой

плохой проезжей дороге, все еще осаждаемой разбойниками, пересекая глубокие ручьи и реки вброд и

по ветхим мостам, он увидел бы крестьян с волами, обрабатывающих те же самые полосы на больших

открытых полях; и только если бы он посетил манориальную курию*, он узнал бы, что крепостных

крестьян осталось очень мало. Путники, похожие на тех, которых он знал так хорошо, приветствовали

бы его и теперь: столь же много-

* Мемориальная курия — собрание крестьян, держащих землю у владельца данного манора. — Прим. ред.

3 Зак. 2864

численные и веселые пилигримы, как и те, с которыми он ехал в Кентербери; нищенствующие

монахи, церковные судебные приставы, продавцы папских индульгенций, ведущие все ту же

старую игру с простым народом; купцы, охраняющие свои караваны нагруженных лошадей;

дворяне и духовные лица с соколами и с гончими; вооруженные свиты лордов на конях, с луками

и копьями, направляющиеся по таким же сомнительным поручениям, как и в те времена, когда

вооруженные слуги Джона Гонта держали в страхе всю сельскую округу. Из их разговоров о

войне Алой и Белой розы и о битвах, происходивших на английской земле, он мог бы понять, что

беспорядок в стране даже увеличился по сравнению с его временем, но характер и причины

дурного управления были все те же: терроризирование честных людей слугами магнатов,

продажность и вымогательства королевских судов и даже самого Тайного совета. Из разговоров

своих спутников наш Чосер-призрак скоро понял бы, что битва при Азенкуре возродила в умах его

современников идеи, впервые привитые после Креси — когда он был еще мальчиком, — что один

англичанин может справиться в бою с тремя иностранцами и что настоящее занятие и

времяпрепровождение англичан состоит в тоМ, чтобы управлять Францией и грабить ее. Поэтому

собственные английские социальные болезни оставались, как всегда, неизлеченными. После

Азенкура успех Англии во Франции оказался столь же непрочным, как и после Креси; армии,

набранные частными лицами, вытесненные обратно через Ла-Манш, снова стали вооруженными

свитами магнатов и по-прежнему вносили беспорядок в мирную жизнь страны. Дух Чосера мог бы

заметить, что с его времени большая часть наших городов не выросла, а некоторые даже

уменьшились. Но Лондон и Бристоль расцвели, и возле них вырастали все новые пригороды. В

городах и в деревнях строили великолепные новые церкви, ратуши и часовни, а также изящно

расширяли старые церкви. Все они были построены из камня в вычурном и витиеватом стиле, и

этот стиль показался бы Чосеру «новой манерой», так же, как и кирпичные здания, которые можно

и теперь еще видеть в восточных графствах: господские усадьбы, дома с порталами,

кембриджские колледжи, такие, как Квин-колледж, и дворцы знати, подобные Таттерс-холлу —

сооружению башен-

ного типа, построенному из красного кирпича, - и, наконец, Кингс-колледж в Итоне*.

В портовых городах бородатые матросы, весьма схожие с неким «моряком», давно описанным

Чосером, рассказывали об опасностях, о торговле и о бурях в Ла-Манше и в Бискайском заливе, об

удачах английских пиратов, которые захватывали товары на испанских галерах, на генуэзских