Тревельян Дж. М. История Англии от Чосера до королевы Виктории

Подождите немного. Документ загружается.

сравнительно здоровым и число смертей в нем было меньше числа рождений. Он еще не был

таким перенаселенным, каким сделался в начале XVIII столетия, когда его разросшееся население

стало ютиться в трущобах, все более оторванное от деревни и более нездоровое, хотя чума к этому

времени уже исчезла, уступив место оспе и тифу.

152

Лондон во времена королевы Елизаветы по своим размерам, богатству и мощи был самым

крупным центром королевства. Его влияние в социальном, культурном и политическом

отношениях было велико и обеспечило успех протестантской революции в XVI столетии и

парламентской революции в XVII столетии. Территория лондонского Сити была теперь твердыней

чисто гражданского и торгового общества, которому в его границах не угрожало никакое

соперничающее влияние. Крупные мужские и женские монастыри средневекового Лондона

исчезли, миряне взяли верх и перестраивали свою религию в городских церквах и в собственных

домах по протестантскому или какому-либо другому образцу, в соответствии со своими

желаниями. Ни монархия, ни аристократия не имели никакого оплота в пределах Сити.

Королевская власть расположилась вне Сити, в Уайтхолле и Вестминстере, с одной стороны, и в

Тауэре — с другой. Высшая знать также оставила свои средневековые кварталы в Сити и

перебралась в дома на Стрэнде или в Вестминстере, по соседству с двором и парламентом. Власть

и привилегии мэра и горожан с их грозной милицией создали государство в государстве — чисто

буржуазное общество внутри обширной Англии, которая все еще оставалась монархической и

аристократической. Пример Лондона действовал на всю страну.

Проблема снабжения Лондона продовольствием во времена Тюдоров играла решающую роль в

аграрной политике графств страны; влияние этой проблемы ощущалось — в разной степени —

даже далеко за ее пределами. Продукты питания требовались в столицу в большом количестве для

населения и лучшего качества для столов богачей. Кент с его огороженными полями, уже

называвшийся «садом Англии», был специально лондонским фруктовым садом; он был «богат

яблоками без счета, а также вишнями». Ячмень Восточной Англии, идущий через города,

изготовляющие пиво, вроде Ройстона, удовлетворял ежедневную потребность лондонцев в питье;

между тем Кент и Эссекс учились возделывать хмель для придания вкуса и запаха своему пиву.

Наконец, пшеница и рожь, из которых в Лондоне пекли хлеб, выращивались во всех юго-

восточных графствах.

Таким образом, большой рынок столицы способствовал изменению аграрных методов обработки,

вынуждая об-

153

ЛОНДОН ВРЕМЕН ПОСЛЕДНИХ ТЮДОРОВ И ПЕРВЫХ СТЮАРТОВ

Хокстон ЮКРУГ „ЛОНДОНА

ласти, более пригодные для какой-нибудь особой культуры злаков, специализироваться именно на

ней. Как отметил топограф Норден, «близ Лондона иной тип земледельца, или, вернее, йомена,

который трудится на пустырях джентльменов... и который, имея много корма для скота», продает

жирный скот в Смитфилде, «где он сам запасается тощим скотом. Имеются также и такие,

которые живут перевозкой продуктов для других и с этой целью держат повозки и фургоны и

отвозят в Лондон молоко, муку и другие предметы, извлекая из этого хороший доход». В областях,

так благоприятно расположенных, стимул для огораживания земли был силен.

Кроме Лондона, были и другие рынки для сбыта земледельческой продукции. Немногие города

(если вообще такие были) могли выращивать на «городских полях» все пищевые культуры,

которые им требовались, и обойтись без закупок извне. И даже в деревне, если в одной сельской

области был плохой урожай, можно было закупить через посредников излишек урожая в других

областях, если только по всей Англии не было неурожая, когда (может быть, один раз в

десятилетие) в большом количестве импортировались продукты из-за границы. В нормальные

годы некоторая часть английского зерна экспортировалась. Хантингдоншир, Кембриджшир и

другие области долины реки Уз отправляли большое количество пшеницы через Кинге-Линн и

залив Уош в Шотландию, Норвегию и нидерландские города. В Бристоль и в западные города шли

в большом количестве продукты питания из житницы Центральной Англии, с открытых полей

юго-восточного Уорикшира, из «Фелдона», лежащего между рекой Эйвон и хребтом Эдж-хилл.

Но другая половина Уорикшира, лежащая на северо-запад от Эйвона, как отмечают Леленд и

Кемден, была лесистая, с редко рассеянными пастушескими селениями; это был Арденский лес.

Таким образом, извивающийся Эйвон, перекрытый знаменитым Стратфордским мостом с «четыр-

надцатью арочными каменными пролетами», отделял пустынный лес от населенных пахотных

областей. Уроженец этого города, лежащего на берегу реки, мог еще в юношеские годы наблюдать

во время прогулок прекрасную дикую природу на одном берегу реки и наиболее характерные

типы людей — на другом.

156

До XVIII столетия с его высоко капитализированным фермерским хозяйством было невозможно

вырастить столько пшеницы, чтобы прокормить все население страны. Овес, пшеница, рожь,

ячмень — все произрастало в большей или меньшей мере в зависимости от почвы и климата. Овес

преобладал на севере; пшеницу и рожь сеяли во многих частях Англии, за исключением юго-

запада, где ржи было мало. Повсюду изобиловал ячмень, и большая часть его шла на изготовление

пива. На западе, богатом яблоневыми садами, пили сидр, а из груш Вустершира приготовляли

грушевку, которую Кемден осуждал как «поддельное вино, холодное и в то же время вызывающее

брожение в желудке». Во всех частях Англии деревня выращивала различные злаки для

собственного потребления, и ее хлеб часто был смесью различных видов зерна. Фаине Морисон,

хорошо знакомый с главными странами Европы, писал вскоре после смерти Елизаветы:

«Английские земледельцы едят черный ячменный и ржаной хлеб и предпочитают его белому

хлебу, как остающийся дольше в желудке и не так скоро переваривающийся при их работе; но

горожане и дворяне едят больше чистый белый хлеб; в Англии произрастают в изобилии все виды

зерновых. Англичане имеют в изобилии молочные продукты, все сорта мяса, птицы и рыбы и

всякой хорошей снеди. Англичане едят много оленьего мяса: они убивают самцов — летом и

самок — зимой; из их мяса они делают паштет, и этот паштет является лакомством, редко

встречающимся в каком-либо другом королевстве. Да в одном графстве Англии я, пожалуй, видел

больше оленей, чем во всей Европе. Ни в одном королевстве мира нет такого количества голу-

бятен. Точно так же соленая свинина является особым кушанием англичан, неизвестным другим

народам. Английская кухня больше всего славится у других народов разными способами

приготовления жареного мяса».

Этот много странствовавший путешественник хвалит затем нашу баранину и говядину как лучшие

в Европе и нашу ветчину как лучшую, за исключением вестфальской:

«Английские жители [продолжает он] едят кур почти так же часто, как мясо, а гусей они едят в два

сезона: когда они откармливаются на ниве после уборки урожая и когда они подрастают к

празднику Троицы. И хотя считается, что зайцы вызывают меланхолию, все же их едят так же, как

157

оленину, в жареном и вареном виде. У них также очень много кроликов, мясо которых жирное,

нежное и более приятное, чем то, которое я ел в других странах. Германские кролики более

похожи на жареных кошек, чем на английских кроликов».

Мясо и хлеб были главной пищей. Овощей ели мало, и только с мясом; из капусты делали

похлебку. Картофель только что появился на некоторых огородах, но его еще не выращивали,

подобно злакам, на полях. Пуддинг и компоты из фруктов еще не занимали столь значительного

места в питании англичан, как в более поздние столетия, хотя сахар уже получали в умеренных

количествах из средиземноморских стран. Обед — главная трапеза — обычно был в 11 или 12

часов, а ужин — примерно через 5 часов после обеда.

Поскольку английская деревня как в западных областях старого огораживания, так и в районах

«сплошных» открытых полей все еще сама производила свои продукты питания, то основой

английской жизни было натуральное сельское хозяйство. Но, как мы уже видели,

сама,обеспечивающая себя деревня производила шерсть и предметы питания также и для

некоторых специальных внутренних и заграничных рынков. «Промышленные культуры»

начинали также широко входить в употребление: лен рос в некоторых частях Линкольншира; поля

вайды и марены и обширные поля шафрана в Эссексе снабжали красильников сукна, прежде

зависевших от заграничного импорта..

Такая специализация для удовлетворения рынка требовала огораживания и индивидуальных

методов земледельческой обработки. Новые распашки лесных, болотистых местностей и пустырей

теперь всегда обносились изгородью и обрабатывались индивидуально. Площадь открытых полей

и общинных пастбищ не увеличивалась, в то время как общая площадь обрабатываемых земель

возрастала. Хотя площадь запустелых открытых полей уменьшилась лишь незначительно, но

относительно она составляла в королевстве гораздо меньшую часть сельскохозяйственных земель

по сравнению с ее прежним удельным весом.

Именно области низин с глинистой почвой производили излишек зерна для внутреннего и

заграничного рынков. Овцы, руно которых скупалось у торговцев шерстью и служило сырьем для

суконной промышленности, паслись на

158

тощих гористых пастбищах, чередующихся на нашем острове с глинистыми долинами. Меловые

холмы и нагорные равнины - Чилтерн, Дорсетские высоты, остров Уайт, Кот-суолд, горные

хребты Линкольна и Норфолка и обширные вересковые заросли севера - всегда обеспечивали

страну лучшей шерстью. Иностранные и отечественные путешественники по тюдоровской Англии

поражались стадам, пасшимся на таких холмах; каждое стадо было столь крупным и их было так

много, как ни в одной другой стране Европы. В менее плодородных частях Англии овцы часто

были очень истощенными и чуть ли не умирали с голоду, но шерсть их считалась самой ценной во

всем мире благодаря определенным качествам, зависящим каким-то образом от той почвы, на

которой овцы паслись.

Возросший спрос на овец и на крупный рогатый скот во времена Тюдоров являлся, как мы видели,

причиной некоторых в высшей степени непопулярных огораживаний пахотных глинистых земель

для использования их в качестве пастбищ. Овцы в долинах были жирнее, но их шерсть была менее

добротной, чем у тощих овец на гористых землях. Тем не менее новые низменные пастбища имели

свою ценность: хотя шерсть пасущихся на них овец была менее тонкой, спрос на грубую шерсть

также возрастал, а возросшее количество баранины и говядины полностью потреблялось этим

счастливым и гостеприимным поколением, плотоядность которого удивляла иностранцев,

привыкших более к мучной пище. В царствование Елизаветы центральные области по-прежнему

дополняли растительную пищу мясной посредством разведения овец и рогатого скота. Регби

«изобиловал бойнями», Лестершир и Нортгемптоншир славились своими ярмарками рогатого

скота. Благодаря огромному количеству рогатого скота в стране кожевенная промышленность

была полностью обеспечена сырьем-: южные англичане носили обувь на коже и презирали

деревянные башмаки, которые носили иностранцы, хотя на севере, где население было более

бережливым, многие носили деревянные башмаки, а шотландские парни и девушки ходили

босыми.

Разведение лошадей не отставало от все возрастающего спроса на них. Все чаще стали запрягать

лошадь вместо вола в повозку и в плуг, и рост общего благосостояния страны повышал спрос на

верховых лошадей, как мы в хорошие

159

годы предъявляем больший спрос на автомашины. Во многих частях Йоркшира и на торфяных

болотах беспокойной шотландской границы разведение лошадей и рогатого скота было важнее,

чем овцеводство, которое стало преобладающим здесь лишь позднее, в более спокойные времена.

Не овец, а рогатый скот угоняли пограничные разбойники во время своих полуночных набегов.

Хотя овцы и рогатый скот разводились теперь в Англии в большом количестве, но по нашим

современным нормам они были малы и тощи, пока их порода не улучшилась в XVIII столетии.

Дело в том, что тогда еще не были найдены правильные способы их кормления в зимнее время.

Система открытых полей, все еще преобладавшая в одной половине страны, не обеспечивала

сельское хозяйство ни помещениями для скота, ни подножным кормом.

Один район Англии — обширная болотистая область, тянувшаяся от Линкольна до Кембриджа и

от Кинге-Линна до Питерборо, — все еще представлял собой обособленный мир. Уже в последние

годы царствования Елизаветы были проекты, обсуждавшиеся в парламенте, об осушении боло-

тистой местности Фен, подобно тому, как голландцы осушили свою Голландию и превратили свои

покрытые водой и тростником пустыри в богатые пашни и пастбища. Но большой проект

осуществился позднее, когда появились капиталы для таких предприятий, что произошло во

времена Стюартов — в южной половине болот, и во времена Ганно-веров — на севере. Между тем

обитатели этой местности продолжали селиться возле болотистых берегов и на бесчисленных

островах, покрытых тиной и илом, ведя жизнь амфибий и приспособляя свои традиционные

занятия к сменяющимся сезонам года.

«Верхняя, северная часть Кембриджшира [пишет Кем-ден] вся состоит из речных островков,

которые в продолжение всего лета имеют восхитительный зеленый вид, а зимой почти все

затапливаются водой, и все пространство вокруг, насколько хватает глаз, некоторым образом

напоминает собой море. Жители этого края, а также всей остальной части болотистой местности

представляют собой особый тип людей (весьма гармонировавший с природой этого края) с гру-

быми, некультурными нравами, враждебных ко всем другим, которых они называют «горными

людьми»; обычно они хо-

160

дят на особых ходулях и все занимаются скотоводством, рыболовством и охотой. Вся эта

местность в зимнее время, а иногда и большую часть всего года лежит под водой рек Уз, Грент

(Кем), Нэн, Уэленд, Глин, Уитем, так что становится недоступной из-за отсутствия удобных

проходов. Там, где жители поддерживают в порядке свои каналы, страна изобилует богатыми

пастбищами и сеном, которое они скашивают в достаточном количестве для собственных нужд, а

пожнивные остатки травы сжигают в ноябре, чтобы получить еще более густую траву. В это время

года можно увидать изумительную картину, когда вся болотистая страна охвачена ярким

пламенем. Кроме того, эти места дают большое количество торфа и осоки для топлива и большое

количество тростника, используемого в качестве кровельного материала. Бузина, а также другие

водяные кустарники, в особенности ива, растут или в диком состоянии, или посажены по берегам

рек для укрепления берегов в целях защиты от разлива; эти кусты часто обрезают, но они опять

разрастаются с многочисленными побегами. Из них здесь делают корзины».

Охота на дичь для рынка была весьма развитым промыслом жителей заболоченной области. Дикие

утки и гуси попадались сразу сотнями, их загоняли или приманивали в длинные сети — западни.

Рента во многих случаях выплачивалась определенным количеством угрей, которые насчи-

тывались тысячами.

Может быть, можно усомниться, что жители болотистой области имели такие «грубые и

некультурные нравы», как об этом говорили Кемдену «горные люди». Во всяком случае, только на

том основании, что люди в Фенах ездили на лодках, занимаясь рыболовством, охотой на дичь и

срезанием тростника, было бы ошибочно предполагать,

как делали многие авторы, что эти люди

были более «непослушны» закону, чем земледельцы, развозившие свое зерно по сухой земле.

Недавние исследования показали, что в Фенах в течение всего средневековья, начиная от времени

«Книги Страшного суда» и позднее, прекрасно соблюдались все законы и обычаи манориальной

системы; что рента и натуральные повинности регулярно уплачивались крупным монастырям, а

после их упразднения — их преемникам; что самые сложные законы и правила о разделе

собственности и рыболовных правах строго соблюдались жителями болоти-

Зак. 2864

161

стых местностей; что наиболее хорошо разработанная система дамб и насыпей и «водостоков»

поддерживалась искусным упорным трудом, в противном случае большие водные пути сделались

бы несудоходными и Линкольн, Линн, Бостон, Уисбич, Кембридж, Сент-Айвс, Питерборо и более

мелкие города этой области потеряли бы большую часть своей торговли и средств связи. «Почти

каждая река и ее берега в заболоченной области, — пишет профессор Дерби, — имели кого-

нибудь, кто нес ответственность за них». Короче говоря, эта область до ее мелиорации путем

крупных дренажных работ во времена Стюартов и Ганноверов была действительно земноводным

районом, но со своеобразной высокоспециализированной экономической системой хозяйства.

На фоне этой дикой природы в течение столетий, подобно ковчегу над водами, возвышался собор

на острове Или; издалека были видны две его башни и длинные блестящие крыши. Возле него

находился дворец, где епископ содержал свой двор. Епископ еще пользовался остатками власти,

которой обладали его средневековые предшественники в так называемом «пфальцграфстве»

острова Или. Но фактически Реформация ослабила независимость и власть духовенства. Теперь

государство держало церковь под своим контролем, иногда с надменным пренебрежением к ее ду-

ховным интересам. Королева Елизавета заставила епископа Кокса передать его усадьбу Или-

Плейс в Холборне (Лондон) с ее знаменитыми фруктовыми садами ее фавориту Кристоферу

Хэттону. А когда Кокс умер, она в интересах короны сохраняла епископский престол вакантным в

течение 18 лет. Но все же в те времена, когда на острове Или был епископ, он являлся главным

правителем заболоченной области до тех пор, пока сначала Оливер Кромвель, а затем герцоги

Бедфордские, осушавшие болота, не приобрели в этом районе большего влияния, чем епископ.

Кроме заболоченной низменности Фены, еще две области Англии — Уэльс и Северная

Пограничная область — отличались своей экономической и социальной структурой от остальной

Англии эпохи Елизаветы. Но обе эти области постепенно воспринимали общий для всей страны

образ жизни, причем Уэльс за последнее время быстрее двинулся вперед по пути, ведущему к

современной жизни.

В течение всего средневековья Уэльс был центром во-

162

енных и социальных конфликтов между жившими на гребнях холмов дикими валлийцами,

заботливо сохранявшими свой древний родовой образ жизни, и лордами Пограничных областей —

яркими представителями английского феодализма, жившими в замках, расположенных вдоль

долин. Во время войн Роз лорды Пограничных областей устремились на восток страны, пытаясь

сыграть ведущую роль в династических спорах, разгоревшихся в это время в Англии, которые, к

счастью, завершились тем, что была уничтожена независимая власть этих лордов. К концу XV

столетия их главные замки и поместья перешли в королевские руки.

Это обстоятельство создало благоприятную возможность для союза Уэльса с Англией под эгидой

королевской власти при условии, что он будет установлен без обид и оскорблений национального

чувства и традиций валлийцев, не забывших, как жестоко были попраны политикой Тюдоров

чувства ирландцев. К счастью, в Уэльсе сложились более благоприятные обстоятельства. Не было

религиозной розни, отделявшей старых обитателей Уэльса от англичан, и поэтому не было

стремления «колонизовать» суверенный Уэльс путем грабежа земель туземцев. По

благоприятному стечению обстоятельств победа при Босуорт-Филде возвела на трон Англии

династию валлийцев, сделав тем самым верность Тюдорам национальной гордостью всех

валлийцев.

При этих счастливых возможностях Генрих VIII завершил законодательное, парламентское и

административное объединение двух стран. На суверенный Уэльс были распространены

английская система графств, положение о мировых судьях и кодекс английских законов;

руководящая часть дворянства Уэльса была польщена тем, что получила возможность посылать

своих графов в парламент в Вестминстер. Совет Уэльса — орган монархической власти, анало-

гичный Звездной палате и Северному совету, — успешно поддерживал порядок в течение

длительного периода перехода от старого к новому. Феодальные отношения в долинах исчезли

вместе с исчезновением института лордов Пограничных областей, и племенной строй в гористых

местностях теперь также исчез без каких-либо насильственных конфликтов, какими

ознаменовался через два столетия его конец в шотландской Горной области. В царствование

Елизаветы Уэльс находился в процессе его превращения в часть Анг-

163

лии. Структура государственного управления и в значительной степени форма общественных

отношений были уже перестроены по английскому образцу. Но Уэльс сохранил свой родной язык,

свою поэзию и музыку, он сохранил также свои духовные традиции.

Валлийское дворянство — смесь прежних племенных вождей, прежних лордов Пограничных

областей и «новых людей», типа, так хорошо известного в эту эпоху, — было очень довольно

правлением Тюдоров, которое давало их классу в Уэльсе те же преимущества, что и в Англии.

Некоторые из них уже накопили большие поместья в силу недавно введенных английских

земельных законов, и в последующие годы эти владения разрослись до огромных размеров. Но в

царствование Елизаветы и несколько позднее имелся также и многочисленный класс валлийского

дворянства — людей с меньшим достатком и меньшими притязаниями. Генерал-майор Берри

рапортовал Оливеру Кромвелю из Уэльса: «Вы можете скорее найти 50 джентльменов со 100

фунтами дохода в год, чем 5 джентльменов с 500 фунтами дохода». Многие из них, как и

соответствующий класс мелких сквайров в Англии, процветали во времена Тюдоров и ранних

Стюартов и совсем исчезли в течение XVIII столетия, и Уэльс превратился в страну крупных

поместий.

Основную часть валлийского населения составляли не землевладельцы, а мелкие держатели —

земледельцы. Крупные хозяйства коммерческого типа не получили в Уэльсе такого широкого

распространения, как в Англии. Но, с другой стороны, земельные участки не делились и не

дробились так чрезмерно, как у несчастного крестьянства Ирландии. Здоровая основа

современного общества Уэльса покоилась на небольших фермерских держаниях крестьянского и

семейного типа, которые были малы, но не слишком, и вполне достаточны для того, чтобы

поддерживать у фермеров чувство собственного достоинства. Их отношение к землевладельцам,

которые брали на себя заботу о повышении плодородности почвы и о ремонте, было похоже

скорее на отношения в системе английского сельского хозяйства, чем на менее счастливые отно-

шения обедневших держателей к эксплуатирующим их землевладельцам в Ирландии или горной

Шотландии.

Уничтожение монастырей в Уэльсе было произведено такими же путями и вызвало те же

социальные последствия,

164

что и в Англии. Здесь не было восстания против этой меры, подобно Северному восстанию, так

называемому «Благодатному паломничеству». Высший класс Уэльса считал Реформацию

выгодной для себя, а крестьянство по своему невежеству приняло ее равнодушно. Если они не

понимали «Книги Общих молитв» и Библии на чуждом им английском языке, то они также не

понимали и латинской мессы. Поэтому религия их не затрагивала. В начале царствования

Елизаветы валлийское крестьянство находилось в состоянии духовной косности и пренебрегало

образованием, однако это, разумеется, совмещалось со всем хорошим, что было в деревенской

жизни, и со старыми традициями, которые вскоре были нарушены некоторым посторонним вли-

янием. Что это было за влияние? Миссионеры-иезуиты, которые могли бы поднять здесь

девственную целину, предоставили Уэльс самому себе. Наконец в последние десятилетия

царствования Елизаветы государственная церковь начала исполнять свои обязанности и

опубликовала перевод Библии и «Книги Общих молитв» на валлийский (кимрский) язык. Этим

были заложены основы для народного валлийского протестантства и для великих

просветительных и религиозных движений XVIII столетия.

В период династии Тюдоров жизнь в северной части Англии (к северу от Трента) имела свои

характерные особенности. Постоянные волнения в Пограничных шотландских областях; нищета

целого края, исключая долины с суконной промышленностью и каменноугольные округа; большое

влияние старых феодальных верноподданнических чувств и притязаний; большая популярность

монастырей и старой религии — все это отличало ее от жизни населения других частей Англии в

царствование Генриха VIII и, в меньшей степени, в царствование Елизаветы.

В ранние годы царствования Генриха VIII в Пограничных областях все еще правили воинственные

роды, в особенности Перси и Невилли, которых возглавляли графы Нортамберленда и

Уэстморленда. У вооруженных земледельцев этих пастушеских графств воинственный дух личной

независимости соединялся с верностью наследственным вождям, которые руководили ими не

только в войнах против случайных набегов шотландцев и частых угонов скота, но иногда и против

самого правительства Тюдоров. Мятеж

165

северян («Благодатное паломничество») в 1536 году был предпринят в защиту монастырей, а

также в защиту квазифеодальной власти аристократических семейств Пограничных областей

против захватнического натиска новой монархии. При подавлении этого мятежа Генрих

воспользовался благоприятным случаем сокрушить феодализм и расширить королевскую власть,

управляя Йоркширом и пограничными графствами через королевских наместников в Погранич-

ных областях, то есть через лиц, власть которых основывалась на полномочиях, предоставленных

им королем, а не на их наследственных правах. Большая часть установленных Генрихом порядков

сохранилась, особенно в Йоркшире. Но Нортамберленд и Камберленд редко бывали

действительно спокойны. Политика Генриха XIII и Эдуарда VI была безрассудно враждебной по

отношению к Шотландии, и случайные войны и постоянные столкновения между этими двумя

народами поддерживали беспокойное состояние в пограничных графствах. В царствование Марии

воскресло влияние римско-католической церкви и вместе с ним восстановилась власть фамилии

Перси, которая была ранее сломлена Генрихом VIII.

Таким образом, к моменту восшествия на трон Елизаветы на севере страны еще не закончилась

борьба между старой и новой религией, между королевской властью и властью феодалов. Таково

было положение вещей в наиболее культурных частях Пограничных областей, в приморских

равнинах Нортамберленда на востоке и в Камберленде на западе. Между ними лежала Средняя

Пограничная область, болота и холмы Чевиота, где в районе Ридсдейла и Порт-Тайна сохранились

пережитки мало упорядоченного законом общества, организация которого была еще прими-

тивной. В этих разбойничьих долинах, отрезанных от окружающих более культурных стран

бездорожными областями, покрытыми полевицей, вереском и мхом, обитали кланы, обращавшие

мало внимания на королевские грамоты и даже на феодальную власть Перси, Невиллей и Дакров.

И действительно, единственной приверженностью воинов этих диких областей была их

лояльность по отношению к их собственным кланам. Семейные чувства сильнее, чем что-либо

другое, побуждали их защищать преступников и пренебрегать законом. Похищенная

собственность в разбойничьих до-

166

линах не могла быть найдена и возвращена, потому что каждый совершивший набег был под

бдительной защитой своего мстительного воинственного племени. Небольшие семьи прибегали к

покровительству Чарлтонов, которые отвечали за Норт-Тайн. Вожди кланов - Холлы, Риды,

Хедлейсы, Флетчеры из Ридсдейла, Чарлтоны, Додды, Робсоны и Мельбурны из Норт-Тайндейла

— были реальными политическими силами в этом обществе, которое не знало никакой другой

организации. Сбор налогов королевская власть поручала вождям клана,

Королевские уполномоченные в отчетах 1542 и 1550 годов о положении Пограничных областей

подсчитали, что в этих двух «непослушных» долинах имелось 1500 вооруженных и боеспособных

людей. Бесплодная земля не могла обеспечить достаточно питания их семьям, и они, подобно

шотландским горцам, добывали дополнительное пропитание набегами на стада рогатого скота

своих богатых соседей в приморских долинах на востоке и на западе. Они были в тесном союзе с

разбойниками шотландского Лидде-дейла, где был такой же общественный строй. Разбойники

обеих стран, в случаях когда ограбленные ими устраивали опасный «скандал», могли перейти

границу и спокойно оставаться там до тех пор, пока не минует опасность. Обычно ни один

английский чиновник не осмеливался преследовать разбойников даже в Норт-Тайне или Риде, и

еще меньше в Лиддедейле. Разбойничьи крепости, построенные из дубовых бревен, покрытых

дерном для защиты от огня, были скрыты в неприступных диких местах, среди предательских

болот, заросших мхом, через которые не мог пробраться ни один чужак. Уполномоченные Генриха

VIII не рискнули предложить своему владыке принять на себя расходы по завоеванию и занятию

Норт-Тайна и Рида; они предлагали только лучшую систему охраны и защиты от набегов и более

крупные отряды воинов, укрывающихся в замках Хар-ботля и Чипчейза (на окраинах областей,

где закон был бессилен), чтобы отражать постоянные набеги на долины.

Таково было общество, во многом сходное между собой, по обеим сторонам Пограничных

областей, создавшее народную поэзию Пограничных баллад, передаваемых устно из поколения в

поколение. Многие стансы приняли форму, известную нам со времен Елизаветы и шотландской

167

королевы Марии. В этих балладах, почти всегда трагических, описывались случаи жизни и

смерти, ставшие в этих областях повседневным явлением. Грубые творения мрачного севера, они

коренным образом отличались от песен и поэзии более мягкой Англии времен Шекспира. В

песнях и балладах Южной Англии влюбленных всегда ожидала прекрасная судьба — «жить

счастливо навеки». Но принятие на себя роли влюбленного в Пограничной балладе было без-

рассудным предприятием. Ни отец, ни мать, ни брат, ни соперник не проявят жалости, пока не

будет уже слишком поздно. Подобно гомеровским грекам, жители Пограничных областей были

варварски жестокими людьми, убивавшими друг друга, как дикие звери, но безупречными, когда

дело касалось чувства гордости, чести и суровой верности долгу; они были природными поэтами-

самородками (каких более уже нет), способными выражать в сильных словах неумолимую судьбу

мужчин и женщин и вызвать сожаление по поводу жестокостей, которые они тем не менее сами

постоянно причиняли друг другу.

В царствование Елизаветы политические отношения с Шотландией значительно и непрерывно

улучшались, потому что у властей обеих стран был теперь общий интерес -защита Реформации от

ее врагов внутри страны и за границей. Пограничные войны между Шотландией и Англией пре-

кратились, и угон скота в пограничной полосе стал, по крайней мере, более редким явлением. Но

английские разбойники из Ридсдейла и Норт-Тайна продолжали набеги на деревни своих более

культурных соотечественников. В середине царствования Елизаветы Кемден, изучая древности, не

смог посетить Хаузстедс у Римской стены «из страха перед пограничными шотландскими

разбойниками», которые силой заняли эту область. И Грэхемы из Незерби-клана постоянно

опустошали земли своих камберлендских соседей. Обложение данью и похищение мужчин и

женщин из их домов с целью вымогательства выкупа за них были обычными явлениями в те

времена, вплоть до конца царствования Елизаветы.

Но хотя разбой продолжался, феодальная власть Перси, Невиллей и Дакров была совершенно

уничтожена после подавления их восстания в 1570 году. После этого решающего события в

Нортамберленде и Камберленде правила знать, лояльная по отношению к правительству.

168

В начале царствования Елизаветы в приходских церквах на расстоянии 30 миль от границы

служили еще обедню под покровительством католической аристократии и дворянства. Но

протестантизм делал успехи среди народа с помощью таких миссионеров, как Бернар Гильпин,

«апостол севера». Чем сильнее становилась королевская власть, тем ревностнее епископы

Карлайла работали над постепенным введением церковного униформизма. Но воинственные

землепашцы этих «наезднических» областей не принадлежали к числу людей, которых можно

было принудить силой или легко склонить к религии или к чему-нибудь другому. Таким образом,

перемены совершались медленно.

До конца царствования Елизаветы многие земледельцы Камберленда и Нортамберленда несли за

право пользования земельными участками военную службу по охране границы по призыву

королевских наместников Пограничных областей; эти лихие наездники севера — на службе ли у

правительства или у разбойничьих кланов — носили кожаные куртки и стальные шлемы, были

вооружены пиками и луком или пистолетами и ездили на крепконогих лошадях местной породы,

которые хорошо знали дорогу через мшистые болота.

После объединения Англии и Шотландии под властью Якова I (1603) стало возможным

сотрудничество между двумя властями по ту и другую сторону границы, что позволило наконец

подавить разбойников и водворить королевский мир в самом центре разбойничьих долин. «Вилл

Говард из Ноу-орта», хотя и католический нонконформист, верно служил королю Якову в

качестве его наместника в Западной Пограничной области. Он с собаками-ищейками охотился за

Грэхемами и другими разбойничьими кланами, преследуя их вплоть до их логовищ. Норт-Тайн и

Ридсдейл были постепенно подчинены закону. В первые годы XVII столетия дворяне из

Нортамберленда впервые стали строить вместо прежних четырехугольных башен и замков

господские дома, как жилища, обеспечивающие им безопасность.

Странно то, что варварская архаическая жизнь Пограничных областей, какой она все еще была во

времена королевы Елизаветы, тесно переплеталась с жизнью наиболее передовых областей

каменноугольной промышленности, развивающейся в нижнем течении Тайна и в Восточном

Дареме.

169

Добыча угля на поверхности началась еще до римского завоевания; но теперь разработка шахт стала

глубже, и труд рабочих на них начал приближаться к работе шахтера наших дней. Ньюкасл — центр

крупного предприятия по перевозкам лондонского «морского угля» — являлся единственным своеоб-

разным пунктом соприкосновения феодального мира Перси, с его племенным бытом разбойников, и

угольной торговли, в основном мало отличающейся от современной. Повсюду к югу от все еще

неспокойных Пограничных областей с их мрачными каменными замками и четырехугольными

башнями Англия в царствование Елизаветы становилась преимущественно страной манориальных

особняков, поразительно отличавшихся друг от друга размерами, материалом и архитектурным стилем

и свидетельствующих о мире и экономическом преуспевании своего времени; своим восхитительным

расположением и красотой они как бы говорили о торжестве человеческой жизни на земле. Богатство и

сила, а с ними и руководящая роль в архитектуре перешли от князей церкви к дворянству. Великая

эпоха церковного строительства, господствовавшего в течение стольких столетий, окончилась. Новая

религия была скорее религией Библии, проповеди и псалмов, чем религией священного храма; к тому

времени в стране было уже достаточно прекрасных церквей для удовлетворения религиозных

потребностей протестантской Англии.

Елизаветинская архитектура сочетала в себе строгие черты готики и классицизма, другими словами —

элементы старой английской и итальянской архитектуры. В первые годы царствования Елизаветы

более обычной была асимметричная и причудливая готика, в особенности при перестройке старых

укрепленных господских домов в более мирные роскошные жилища, такие, как Пенсхорст и Хеддон

Холл. Но бок о бок с ними в царствование Елизаветы все более и более входила в обычай строгая

планировка частных дворцов в итальянском или классическом стиле, подобно Лонг-литу, Одлей-Энду,

лестерским сооружениям в Кенилуорте и Монтекьюту с его великолепием тусклого золота — ти-

пичному деревенскому дворянскому дому в отдаленном округе Сомерсета, построенному из местного

камня, — одному из самых красивых и величественных зданий в мире. В сельских домах нового стиля,

подобных Одлей-Энду,

170

и в общественных зданиях, подобных Грешэмской королевской бирже, витиеватый орнамент

Ренессанса украшал каменную резьбу фасада здания и деревянную отделку его интерьеров.

Прекрасный и чистый образец этого стиля представляют собой Врата почета в Каюс-колледже в

Кембридже (1575), а его более поздний образец можно найти поблизости в виде крыши и перегородки

внутри Тринити-холла (1604—1605). Часто проектирование и отделка домов эпохи Елизаветы

производились немецкими мастерами, специально привлеченными для этой цели. Но так как их

художественный вкус и традиции были не из лучших, то, к счастью, эти работы поручались также и

более компетентным отечественным строителям и архитекторам.

Наряду с величественными дворцами в сельских местностях было бесчисленное количество

господских домов меньшего размера, самых разнообразных по стилю и по материалу — одни из камня,

другие черно-белые, наполовину из дерева, как Моретон Олд-холл в Чешире, а некоторые из красного

кирпича — в местностях, не изобилующих ни камнем, ни деревом*. Хотя окна были не из цельных зер-

кальных стекол, а с частыми переплетами, они занимали значительно большую площадь, чем прежде, и

впускали потоки света в прелестные комнаты и в длинные елизаветинские галереи. В такие переплеты

стали вставлять гладкие, прозрачные стекла; во времена первых Тюдоров они часто заполнялись