Сохор А.Н. Бородин А.П

Подождите немного. Документ загружается.

Весьма неуважительны отзывы Бородина о «све-

те», «бомонде». Ему чужда аристократическая пуб-

—^все эти придворные, «кавалергарды, пажи,

.институтки разные, инститютрисы, директрисы...»

(i 261). Он с усмешкой вспоминает об аристократи-

ческих манерах юного Мусоргского — гвардейского

офицера (IV, 297), посмеивается над придворными

церемониями (I, 189).

Особенно красноречиво выражено ироническое

отношение Бородина к старому, помещичье-аристо-

кратическому миру в письме В. Стасову от 23 июня

1880 года. Бородин описывает запущенную дворян-

скую усадьбу Соколово, где поселился на лето с

семьей: «Усадьба, приютившая меня,— обломок до-

реформенной Руси, остаток прежнего величия по-

мещичьего житья-бытья; все это поразвалилось,

покосилось, подгнило, позапакостилось: дорожки

в саду поросли травою, кусты заросли неправильно,

пустив побеги по неуказанным местам; беседки «по-

насупились» и «веселье» в них «призатихнуло». На

стенах висят почерневшие портреты бывших владе-

телей усадьбы — свидетелей и участников этого «ве-

селья»; висят немым укором прошлому, в брыжжах,

в париках, необъятных галстуках, с чудовищными

перстнями на пальцах и золотыми табакерками

в руках или с толстыми тростями, длинными, укра-

шенными затейливыми набалдашниками. Висят они,

загаженные мухами, и глядят как-то хмуро, недо-

вольно. Да и чем быть довольными-то? Вместо

прежних «стриженых девок», всяких Палашек да

Малашек — босоногих дворовых девчонок, корпя-

щих за шитьем ненужных барских тряпок, — в тех

'ке хоромах сидят теперь другие «стриженые

девки», — в катковском смысле «стриженые»,—

сами барышни и тоже корпят, но не над тряпками,

® над алгеброй, зубря к экзамену для получения

степени «домашней наставницы», той самой «домаш-

ней наставницы», которую прежде даже не сажали

за стол с собою. Да, tempore mutantur, времена пе-

реходчивы! И в храминах, составлявших гордость

российского дворянского рода, ютятся постояльцы,

309

с позволения сказать, — профессора, разночинцы л

даже хуже» (III, 102—103).

И как характерен ответ Стасова! Для него нет

сомнений, в чьем лагере Бородин (к этому времени

ставший уже академиком МХА и штатским генера-

лом): «Вы,— пишет Стасов,— меня перенесли в свое

запущенное барское Соколова и нарисовали краси-

вую картинку этой старинной старины, столкнув-

шейся с новой, молодой Россией, твердо шагающ;ей

вперед по старому, еще не остывшему теплому

хламу. Да, и Вы тоже принадлежите к молодой

и будущей России, даром что на плечах у Вас не

только 40 с большим хвостом лет, но еще и эполеты

с толстыми жгутами. Иначе и быть не может у того,

кто пишет Ь-то1Гные симфонии и разные «безде-

лицы» из «Князя Игоря». Только с такими подни-

мающимися волнами в душе и в настроении могут

писаться подобные вещи в музыке».

С другой стороны, Бородин высказывал себя ре-

шительным противником всего буржуазного в жиз-

ни, в быту, в искусстве. Отношение к буржуазному

укладу жизни, к буржуазной идеологии и морали —

это проблема, которая была чрезвычайно насущ-

ной и острой для России 60-х годов, когда на смену

феодально-крепостническим порядкам шли капита-

листические. С каждым годом в окружавшей жизни

все сильнее сказывались характерные для буржуа-

зии ажиотаж приобретательства, культ наживы, гос-

подство бессердечного чистогана. Все глубже прони-

кал в разные слои общества буржуазно-мещанский

дух — дух торгашества, холодного расчета, прекло-

нения перед властью денег.

Для Бородина буржуазность — синоним пошло-

сти, грубости, низменности, ограниченности. Востор-

гаясь личностью Листа, он отметил в нем «полное

отсутствие всего мелкого, узкого, стадового, цехо-

вого, ремесленного, буржуазного как в артисте, так

и в человеке» (IV, 21). Говоря об отношении к науке

в германских лабораториях, он порицал царивший

там «меркантильно-коммерческий дух» (IV, 258).

В музыкальных издателях ему были антипатичны

312

черты «мелочных лавочников» (IV, 230). Его оттал-

кивал господствовавший в маленьких немецких го-

родках дух мещанства. В России (как мы уже ви-

дели на примере семьи Протопоповых) на него «бо-

лезненно», «угнетающим образом», «убийственно»

действовала отчасти знакомая с детства, по дому

«тетушки», буржуазно-чиновничья обстановка (I,

233).

Бородин внимательно приглядывался к тому но-

вому, что нес с собой капитализм во всех областях,

и вовсе не отвергал это новое «с порога» (в этом

смысле его мировоззрение не было славянофиль-

ским или народническим). Так, порицая те стороны

западноевропейской жизни и культуры, в которых

проявлялись мещанство и буржуазная ограничен-

ность, он не раз отмечал положительные черты этой

культуры, сожалея об отсталости царской России.

При этом привлекали его не только внешние при-

знаки прогресса: благоустройство, «чистота, опрят-

ность, порядок» (I, 45) и т. д., но прежде всего яв-

ления, свидетельствовавшие о высоком уровне об-

щественного развития.

Например, во Франции, где в то время разверты-

валось социалистическое рабочее движение, Бородин

обращает внимание на культурность и широту кру-

гозора французских рабочих: «Вот где видна-то раз-

ница между степенью развития наших рабочих и

французских! Какая порядочность! С ними можно

говорить о чем хочешь; всё они читают, всё знают,

всем интересуются» (IV, 134).

В другой передовой по тем временам буржуаз-

ной стране — Бельгии — ему более всего нравится

то, что «бельгийцы... стараются избегать всякого

намека на превосходство их в том даже, в чем они

действительно далеко выше нас», и что «чувство

собственного достоинства и независимости во всех

слоях общества очень развито» (IV, 231).

У себя «дома», в России, Бородин также не про-

водил мимо того нового, что появлялось в жизни

общества с ростом капитализма. Но если трезвым

Умом ученого-естественника он понимал прогрес-

сивность капитализма (по сравнению с феодализ-

мом) в области экономики, то навсегда сохранил

отвращение к его духу, к мещанству и торгашеству

к любым проявлениям буржуазности в быту, пси-

хологии, морали. Эту особенность его мировоззре-

ния следует подчеркнуть, так как она отразилась

в его эстетике...

В поисках идеала — общественного, этического

эстетического — художники 60—80-х годов обраща-

лись к русскому крестьянству. Так, например,

поступал порою Чайковский. В наибольшей же

степени это было характерно для композиторов Мо-

гучей кучки, включая Бородина. Ни о чем не от-

зывался Бородин с таким восторгом, как о русской

деревне и ее «хороших людях» (II, 79). «Как я

любуюсь им!—писал он о деревенском юноше

Н. П. Дианине.— Вот образец здорового во всех от-

ношениях русского парня — умный, способный

в высшей степени, деятельный, работящий, умелый

на все, за что ни примется, а принимается он за

многое, чуть не за все. А что за сила! Надобно ви-

деть, когда он молотит, пилит, дрова рубит,— сердце

радуется... Совсем Илья Муромец,— давай бог ему

здоровья, славный мальчуга!» (II, 166).

С этим замечательным портретом можно сопо-

ставить еще один — сельского священника П. А. Диа-

нина: «Это такая воплощенная простота, доброта и

теплота, какую я себе могу представить только

в человеке, вышедшем из народа, но никогда не вы-

ходившем из народа. Сколько в нем врожденной,

тонкой, настоящей — не буржуазной европейской —

деликатности, любезности, простоты, без всякой

приниженности, услужливости, без низкопоклон-

ства» (II, 170). Характерное для Бородина противо-

поставление народного (крестьянского) и буржуаз-

ного выражено здесь вполне отчетливо.

Глубокая, искренняя, лишенная нарочитости лю-

бовь Бородина к деревне и крестьянству заметна во

всем. Профессор, носивший в городе генеральский

мундир с эполетами, он с удовольствием облачался

в деревне в одежду простого крестьянина: «.. .Я на-

312

слаждаюсь; хожу совсем мужиком: рубаха на вы-

пуск, ситцевая, подпоясанная пояском, штаны в са-

поги, сапоги личные, смазанные дегтем; словом —

совсем мужик. Шляюсь по лесам. Просто. Свободно.

Привольно» (III, 68). Так же естественно и непри-

нужденно чувствовал он себя, когда занимался

крестьянским трудом: ворошил и убирал сено, по-

могал накладывать снопы, хлыстал рожь, таскал

солому...

В письмах из деревни у Бородина даже меняется

строй речи: появляются слова и выражения из

крестьянского языка («окромя», «почитай», «чай»,

«махонький..., много — в семитку» и т. п.), поговорки

(«А мы живем да хлеб жуем, да вас вспоминаем —

добром поминаем»), конечно, употребленные ради

шутки, но все же показательные как свидетельство

хорошего знания деревенского говора.

Горячая приверженность Бородина — этого горо-

жанина-интеллигента— к русскому, народному мо-

жет показаться необъяснимой, если исходить только

из его биографии, из условий формирования его

личности. Стоя на такой точке зрения, Стасов уви-

дел в этом «психологическую тайну», поскольку,

в отличие от Глинки, Балакирева, Мусоргского,

Римского-Корсакова, Бородин родился и вырос не

«в глубине России, в коренной национальной среде,

в деревне», а в Петербурге.''

В действительности же, объяснить это можно

общественными позициями Бородина. Очевидно, его

как общественного деятеля и мыслителя с наиболь-

шим основанием можно отнести к просветите-

лям 60-х годов, крестьянским демократам, пред-

ставлявшим тогда передовой лагерь русского об-

щества.

Для этих же позиций характерно и понимание

Бородиным национальных проблем.

Одной из типичных черт Бородина, как и других

передовых деятелей 60-х годов, был патриотизм,

Который проявлялся во всей его деятельности, про-

низанной страстным стремлением развивать рус-

^^кзто национальную культуру и отстаивать ее инте-

313

ресы. Бородин-химик не раз выступал в защиту

заслуг русских ученых перед мировой наукой. С го-

речью вспоминал он «те отдаленные времена, когда

наука в России была явлением, занесенным с За,

пада» (III, 86). В «сердитом» состоянии, сознавая

преувеличенность своего мнения, он возмущался

отсутствием патриотизма у его современников:

«у нас... каждый норовит корчить француза или

англичанина, раболепствовать перед судом Европы;

ни малейшего проявления национальной самостоя-

тельности, полная безличность» (I, 94).

Поэтому так убежденно прозвучали в воспомина-

ниях Бородина о Н. Н. Зинине, бывшем для него

образцом человека и гражданина, слова о любимом

учителе: «Горячий патриот, глубоко и разумно лю-

бивший Россию, понимавший и принимавший к

сердцу ее интересы, Н. Н. по своему положению

прежде всего ревностно отстаивал автономию рус-

ской науки и умственного развития русского чело-

века».

И к самому Бородину может быть целиком

отнесено его определение Зинина как «одного из

славнейших борцов за самостоятельность русской

науки и мысли» (IV, 22).

При этом любовь к России Бородина, как и Зи-

нина, была не просто «глубокой», но и «разумной»,

то есть чуждой воинствующего национализма и

великодержавного шовинизма. И это тоже харак-

терно для русских просветителей 60-х годов.

Вместе с тем ясно видны особенности мировоз-

зрения Бородина, которые определяют его своеоб-

разное место в демократическом лагере. Основные

из них могут быть в совокупности охарактеризованы

одним словом: умеренность. Придерживаясь пе-

редовых взглядов, Бородин в то же время был да-

лек от революционности. В возможность революции

он не верил, в одном из его писем недвусмысленно

осуждается самовольный захват крестьянами поме-

щичьей земли (IV, 216).

Показательно его отношение к «нигилизму» ^^

«радикализму» студенческой молодежи. Как изве-

314

стно, «нигилистом» Тургенев назвал Базарова* —

героя романа «Отцы и дети» — типичного представи-

теля «новых людей» молодой России. После выхода

помана это название стало широко применяться по

отношению к передовой разночинной молодежи 60-х

годов. С целью клеветы на освободительное движе-

ние его использовал Катков, стремившийся пред-

ставить идеологию этого движения как нигилизм

в прямом смысле слова, то есть как отрицание всех

этических и культурных ценностей, накопленных об-

ществом. В действительности, нигилистами в таком

понимании были лишь немногие из разночинной

молодежи, воспринявшие передовые идеи поверх-

ностно и искаженно и не представлявшие ее луч-

шей, передовой части.

В письмах Бородин не раз высказывал неодобре-

ние по адресу «ярого нигилизма» (I, 316) и его от-

дельных представителей, удовлетворение в связи

с тем, что некоторые из них «отрезвились», «поум-

нели», «обратились на путь истины» (I, 302, 316;

II, 172—173, 175, 186). Следовательно, он и здесь

занимал умеренную позицию, отвергая то, что ка-

залось ему «крайностями».

Правда, надо учитывать, что среди «нигилистов»,

с которыми приходилось сталкиваться Бородину,

были фразеры или люди случайные для револю-

ционного движения (М. Чурилов, О. Исполатовская),

и его отрицательное отношение к ним должно быть

частично объяснено неприятием нигилизма именно

в их понимании. Ведь Бородин решительно отвергал

инсинуации Каткова (что видно хотя бы из его за-

мечания в цитированном выше письме В. Стасову

из Соколова о «стриженых девках» «в катковском

смысле») и никак не отождествлял свободомыслие

с нигилизмом. «Из «свободомыслящих», но не ниги-

лист»,— писал он об одном из знакомых (II, 65).

Во всей своей деятельности он проявлял горячее

^^очувствие к «нигилистам» базаровского типа —

XIX* само это слово было известно еще в 30-х гг.

315

PVf

ninniKii

Диплом

члена

Русского

химического

общества,

выданный

Бородину

«умным», «толковым», «дельным», «энергичным»,

«работящим», «трудящимся», «развитым», «знаю-

щим», «серьезным» молодым людям 60-х годов,*

к которым относились и лучшие его ученики в ака-

демии и на Женских врачебных курсах — все те,

кого он любовно воспитывал и чьи интересы неиз-

менно защищал. Когда Бородину однажды понадо-

билось выразить свое презрение к помещичье-дво-

рянской среде, он прибег к словам тургеневского

«нигилиста»: «Гнилое болото все это, барчуки про-

клятые, по выражению Базарова» (I, 157). Но все же

политическому «радикализму» (II, 127) Бородин явно

не сочувствовал.

* Все перечисленные эпитеты взяты из содержащихся

в письмах Бородина характеристик современной ему мо-

лодежи.

216

Безосновательны вместе с тем попытки причис-

лить его к буржуазным либералам: болтовню совре-

ivieHHbix ему либеральных «сеятелей» и «деятелей»,

поднимавших всевозможные «вопросы», вместо того

чтобы заниматься делом (как занимался им он

сам) и реально улучшать жизнь народа, он безого-

ворочно высмеивал (I, 134, 256).

В результате, избегая обеих крайностей, мы

должны признать Бородина умеренным, но все же

безусловно прогрессивным представителем русского

просветительства 60-х годов, характеристика кото-

рого дана В. И. Лениным в работе «От какого на-

следства мы отказываемся?»

В облике Бородина — мыслителя и деятеля —

много и таких индивидуальных черт, которые свя-

заны с научным складом его мышления, с тем, что

он был ученым не только по роду занятий, но и по

своему отношению к действительности.

Все знавшие Бородина отмечали необыкновен-

ную широту его познаний и интересов. «Многосто-

ронняя образованность и обширное знакомство с ли-

тературой... отражались в его речах»,— вспоминал

о встречах с ним Н. Д. Кашкин.® Бородин, расска-

зывая о своем разговоре с баронессой Мейендорф во

время пребывания в Веймаре в гостях у Листа, так

передает содержание беседы: «Говорили мы на этот

раз о самых разнообразных веш;ах: о «Нови» Тур-

генева, о позитивизме, дарвинизме, Геккеле, фило-

софии Шопенгауэра, фортепианном переложении

«Антара» Корсакова... о Вагнере, о веймарских ху-

дожниках» (III, 25). В письмах Бородина встречаются

приводимые по памяти цитаты из многих русских

писателей, из Гейне, Шекспира, Гюго, Мюрже...

И в других деятелях Бородин высоко ценил об-

разованность, развитость. «Развитой», «знающий» —

эти эпитеты в качестве одобрительных встречаются

® его высказываниях о ряде его современников,

в частности, молодежи.

Но не сама по себе широта познаний привлекала

•Бородина. Ее он считал залогом широты взгля-

дов, которая была для него в свою очередь усло-

317

вием прогрессивности, современности

мировоззрения. Это ясно видно, например, из срав'

нения им двух директоров Петербургской консерва-

тории: прежнего —

К.

Ю. Давыдова и нового (точнее'

вернувшегося на этот пост) — А. Г. Рубинштейна!'

Отметив в Давыдове развитость и образованность-

Бородин отдал ему предпочтение именно потому';

что тот, «как художник, имел более современ-

ный взгляд на искусство и гораздо лучше пони-

мал современные требования, шире смотрел на

дело», в то время как Рубинштейн — «человек..

с убеждениями, в художественном смысле весьма

узкими, консервативными» (IV, 229).

Широту взглядов (приравненную к современ-

ности и передовитости) Бородин высоко оценил

в Листе: «Трудно представить себе, насколько этот

маститый старик молод духом, глубоко и широко

смотрит на искусство; насколько в оценке художе-

ственных требований он опередил не только боль-

шую часть своих сверстников, но и людей молодого

поколения; насколько он жаден и чуток ко всему

новому, свежему, жизненному; враг всего условного,

ходячего, рутинного; чужд предубеждений, предрас-

судков и традиций— национальных, консерваторских

и всяких иных» * (III, 36).

Такая же широта взглядов была характерна и

для самого Бородина. Она вытекала из его научного,

объективного отношения к окружающей действи-

тельности, из свойственной ему не просто как про-

светителю, но и как ученому веры в силу разума.

«Ум состоит в том, чтобы отдавать себе правиль-

ный отчет в соотношении вещей»,— говорил Боро-

дин.^ «Это культ, а не выработанное и спокойное

убеждение, сознательное и трезвое»,— писал он

с осуждением о поверхностном увлечении его зна-

комых (семьи художника К. Е. Маковского) «новой

музыкой» (I, 220). Оценки «умный», «разумный»,

* Говоря о «традициях», Бородин, очевидно, как следует

из контекста, имеет в данном случае в виду переходящие

по наследству ложные или устаревшие идеи и представ-

ления.

318