Сохор А.Н. Бородин А.П

Подождите немного. Документ загружается.

Ю-летия он занял почетное место в научном мире

России. Упрочилась его известность и за границей,

1-де регулярно публиковались сообщения о новых

работах молодого русского химика. После смерти

Бородина Менделеев рассказывал А. П. Дианину,

что во время поездок в другие страны его там спра-

шивали: «Что нового сделал ваш Бородин?»

Основы этой международной известности были за-

ложены исследованиями, выполненными Бороди-

ным еще в 60-х годах.

Загруженный педагогической и научно-исследо-

вательской работой, Бородин успевал заниматься и

обширной общественной деятельностью. В этом от-

ношении он был типичным представителем 60-х го-

дов, когда лозунгом передовых кругов было самое

активное участие в общественной жизни с целью

способствовать ее преобразованию на прогрессивных

началах. Перефразируя известные строки Некрасова,

можно было бы выразить жизненный девиз Боро-

дина в словах: «Ученым можешь ты не быть, но

гражданином быть обязан»...

Друзья Бородина, в частности из среды музы-

кантов, нередко недоумевали и протестовали, видя,

с какой самоотверженностью отдавался он разнооб-

разным общественным занятиям, отнимавшим время

от науки и музыкального творчества. Но никакие

уговоры на него не действовали; подобная деятель-

ность составляла органическую потребность этого

верного сына своей эпохи.

Правда, Бородин выступал в качестве обще-

ственного деятеля не на широкой политической

арене, а в более близких ему областях — в науке,

народном образовании, музыке. Но и на этом по-

прище он успешно боролся за торжество демокра-

тических идей, за осуществление передовых про-

светительских идеалов.

Главным полем приложения его сил была МХА.

К середине 60-х годов здесь были завершены ре-

формы, результаты которых призван был отразить

^ закрепить новый устав МХА. Бородин вошел

в состав комитета, занявшегося подготовкой этого

^ А. п. Бородин 129

документа, и активно участвовал в его райработке.

В 1869 году устав был принят и утвержден. Он но-

сил весьма прогрессивный для своего времени ха-

рактер, так как предусматривал выборность (по

конкурсу) всех научно-педагогических должностей

в академии и, кроме того, не содержал никаких огра-

ничений для приема студентов.

Новое, передовое в академии утверждалось

в борьбе. Профессура МХА разделилась на две пар-

тии. Они назывались обычно «русской» и «немец-

кой», хотя в основе этого разделения лежали главным

образом не только национальные, но и обще-

ственные мотивы. «Русская» партия была вырази-

тельницей передовых взглядов, а «немецкая» — ре-

акционных. Национальный же признак играл роль

лишь постольку, поскольку в МХА, как и в осталь-

ных научных учреждениях России (Академия наук

и др.) представителями реакционного направления

зачастую оказывались ученые, приехавшие из-за

границы и занявшие неблагожелательную и недру-

желюбную позицию по отношению к отечественным

талантам. Царское правительство, не заинтересован-

ное в росте русской науки, поддерживало этих рет-

роградов.* Их засилье воспринималось как след-

ствие суш;ествовавшей в стране общественной си-

стемы. Борьба же против них смыкалась с борьбой

против реакционных сил в целом и приобретала оп-

ределенную общественно-политическую окраску.

Говоря о враждебности русских ученых к Ака-

демии наук, где решительно преобладали немцы,

а отечественная наука почти не была представлена,

К. А. Тимирязев прямо указывал, что эта враждеб-

ность «была в значительной степени только одним

из проявлений затаенного общего озлобления про-

тив всего немецкого, которое было так распростра-

нено в самую темную пору царствования Николая I,

* Разумеется, в России всегда было немало и таких

ученых иностранного происхождения, которые верно слу-

жили своей новой родине. Но они-то как раз не пользова-

лись благосклонностью правящих кругов.

130

когда, начиная с Бенкендорфа и Дуббельта, Дибича

и Клейнмихеля, Адлерберга и Брока и кончая хо-

зяином и мастером в любом ремесленном заведении

или управителем имения,— всюду, помимо общего

гнета системы, чуялся еще нажим чужака».'® Тими-

рязев пишет здесь о первой половине века, но по-

ложение (в частности, в науке) мало изменилось

и позднее. Достаточно сказать, что в Академии наук

на выборах в академики в 1880 году «немецкая пар-

тия» провалила Д. И. Менделеева, что вызвало еди-

нодушный протест научной общественности не

только в России, но и во всем мире.

В МХА партии зародились еще в 40-х годах.

Наиболее острый характер вражда между ними при-

няла в 60—70-х годах в связи с общим оживле-

нием общественной жизни в стране. «Русскую» пар-

тию возглавили маститый Н. Н. Зинин и молодой

клиницист С. П. Боткин — восходящая звезда рус-

ской медицины, человек передовых общественных

убеждений.

После 1863 года борьба партий в академии на

время несколько стихла, но к концу 10-летия раз-

горелась с новой силой. Это было связано с об-

щим наступлением реакции после покушения Кара-

козова. В академии началась кампания против «по-

слаблений» и «вольностей», на которые еще недавно

начальство было вынуждено закрывать глаза. Пре-

зидент МХА Дубовицкий из «либерала» мгновенно

превратился в реакционера, строгого блюстителя

«порядка». Новый инспектор Смирнов — его став-

ленник— установил в академии полицейский ре-

жим и повел политику репрессий по отношению

к студентам-«вольнодумцам». В письмах Бородина

1866—1868 годов

можно найти не одно упоминание

о натиске казенщины в МХА, о придирках Дубо-

вицкого и инспектора, о недовольстве ими со сто-

роны профессуры и студентов (см., например: I, 68,

выш ^ Дубовицкий покинул академию, получив по-

шение по службе, но продолжал влиять на ее дела, под-

Р'^ивая реакционеров.

10*

131

114, 131, 133). Изменением общей обстановки вос-

пользовалась «немецкая» партия, начавшая теснить

«русскую». Позднее, вспоминая об этих годах, Бо-

родин писал: «Времена не те уж: нет ни Дубовиц-

кого, ни каракозовщины, и им (т. е. «немецкой»

партии.— А. С.) нельзя уже будет нахальничать, как

тогда» (I, 203).

В завязавшейся борьбе партий Бородин играл

весьма активную роль, последовательно выступая

на стороне передовых сил. Интересные сведения об

этой борьбе и о его участии в ней содержатся в вос-

поминаниях Доброславина: «Как чисто русский че-

ловек проф. Бородин был достойным преемником

своего духовного отца в Академии. Если покойный

Н. Н. Зинин возбудил в учениках своих народное

самосознание, научил их любить науку и стре-

миться к ее развитию на родной почве и родными

силами, то Бородин продолжил эту миссию. Во всех

своих отношениях коллегиальных в Академии

в Александре Порфирьевиче достойные представи-

тели русской науки всегда встречали самую надеж-

ную опору и защитника.

Теперь кажется странным, если бы кто стал го-

ворить о русской и немецкой партии. Но когда на-

чиналась профессорская деятельность покойного,

его современники знают, что дробление партий было

не мифом. Знают также, что при выборе в профес-

суру шары клались направо или налево не за ра-

боты, не за научные достоинства, а за то, был ли

баллотируемый кандидат более близок к одному

или другому национальному направлению. Благо-

даря бога теперь вопрос о национальном направ-

лении исчез, но в борьбе с ним покойный немало

положил сил и немало пережил скорбных моментов

жизни.

Эта постоянная борьба, в которой приходилось

много собирать материалов, порой целые ворохи

возражений, отдельных мнений, разборов сочинений

кандидатов, отнимала массу времени. Все это мало

известно и потому мало ценится. Официальные ар-

хивы погребают всегда много такой работы, которая

132

jjo своему щекотливому характеру не предназна-

чена для публикации. Только немногие свидетели

всей ведшейся когда-то борьбы хорошо знают, чего

она стоила людям, ее ведшим. Одним из славных

бойцов был Александр Порфирьевич, остававшийся

до последних дней своей жизни убежденным защит-

ником русской науки для чисто научных интересов

и горячим противником противоположных элемен-

тов, стремившихся извлечь личные выгоды из на-

учной карьеры».

В качестве энергичного общественного деятеля

Бородин подвизался в 60-х годах и на другом по-

прище. Так, он явился одним из основателей пер-

вой организации русских химиков

•—

Русского хи-

мического общества. Первый химический кружок

возник в Петербурге еще в 1854 году по инициа-

тиве Н. Н. Зинина, А. А. Воскресенского и других

ученых. Бородин — тогда еще студент МХА — не

только вошел в него, но и был одним из инициато-

ров его создания. «Просуществовав около года, этот

кружок под давлением царского режима скоро пре-

кратил свою деятельность».'®

Идея химического общества возродилась на ру-

беже 50—60-х годов в среде русских химиков, ра-

ботавших тогда в Гейдельберге. «Здесь,— сообщал

в письме от 24 мая 1861 года Бородин,— учреж-

дается (сначала, разумеется, только в своем круж-

ке) химическое общество — домашнее покуда» (IV,

251).

Вернувшись в Россию, Бородин вошел в кружок

(«общество») петербургских химиков, регулярно со-

биравшийся раз в месяц у Воскресенского, Менде-

леева или Бородина. К 1867 году созрели условия

для создания химического общества во всероссий-

ском масштабе. Вопрос об этом был поднят на Пер-

вом съезде русских естествоиспытателей. Делегаты

химической секции съезда приняли решение об ор-

ганизации Общества и стали его «членами-учреди-

телями». В их числе был и Бородин,

rpv 1868 года Русское химическое общество

\ ХО) начало свое существование. Бородин, активно

133

способствовавший его основанию, радостно встретил

это событие. «Было очень весело и приятно»,— рас-

сказывал он о первом заседании РХО (IV, 2.72).

Вскоре Бородин стал одним из самых активных

членов нового Общества. Он вошел в его историю

как один из тех «родоначальников Обш;ества, ини-

циативе и высокой обш;ественной сознательности ко-

торых. .. мы обязаны возникновением научного

центра русской химической общественности».'^

В эти же годы Бородин включился в деятель-

ность другой организации — Общества русских вра-

чей. Наконец, едва зародилась (в 1868 г.) идея выс-

шего учебного заведения для женщин, как его

пригласили (по инициативе И. М. Сеченова) стать

профессором химии будущего Женского универси-

тета, и он начал переговоры по этому вопросу

с известной энтузиасткой женского образования

М. В. Трубниковой, приняв близко к сердцу идею

«университета».

К концу 10-летия Бородин уже пользовался из-

вестностью и авторитетом в общественных кругах

Петербурга. Об этом свидетельствует одновременное

приглашение его в 1868 году в редколлегии двух

проектируемых новых журналов: медицинского и —

что особенно интересно — литературно-общенауч-

ного. Второй из этих журналов — «еженедельное

обозрение» «Космос» собирались издавать крупные

журналисты прогрессивного направления: Л. Н. Си-

монов (официальный издатель-редактор) и сотруд-

ники закрытого незадолго до того правительством

«Современника» М. А. Антонович и Ю. Г. Жуков-

ский (фактические редакторы).

Осенью 1862 года, вскоре после возвращения Бо-

родина в Петербург, совершилось событие, ставшее

поворотным в его жизни,— знакомство с М. А. Бала-

киревым. Оно произошло в доме коллеги и друга

Бородина —

С.

П. Боткина, бывшего не только круп-

134

нейшим медиком, но и страстным любителем му-

зыки (виолончелистом).

С 1860 года у Боткина (он поселился в том же

хорошо знакомом Бородину доме, где до этого жил

Гаврушкевич) открылись «субботы». В 9 часов ве-

чера собирались гости и сидели за столом, беседуя

до поздней ночи. Автор воспоминаний о Боткине

рассказывает, что «на этих субботах в течение 30-

летнего их существования успел перебывать чуть

не весь Петербург ученый, литературный и арти-

стический. ..» Здесь-то и встретились Бородин и

Балакирев.

В 1862 году Балакирев был в расцвете сил и та-

ланта. Им уже были написаны Увертюра на три

русские темы, музыка к «Королю Лиру» и несколько

романсов. Началась деятельность БМШ. Существо-

вал уже и Балакиревский кружок, включавший

тогда Мусоргского, Кюи и Римского-Корсакова, к ко-

торым был близок Стасов. Руководитель этого

кружка, несмотря на молодость (ему не было пол-

ных 26 лет), пользовался огромным авторитетом

в музыкальном мире. Рисуя его портрет того вре-

мени, Римский-Корсаков справедливо замечает:

«Обаяние его личности было страшно велико...

Влияние его на окружающих было безгранично и

похоже на какую-то магнетическую или спиритиче-

скую силу».'®

Легко понять, какое впечатление произвел Бала-

кирев на Бородина. По-видимому, уже через не-

сколько дней Бородин посетил своего нового знако-

мого в его квартире. Тут он застал Мусоргского.

Молодые музыканты узнали друг друга, вспомнили

свои предыдущие встречи. Балакирев и Мусоргский

сыграли для Бородина в 4 руки финал симфонии

Римского-Корсакова, пребывавшего тогда в круго-

светном плавании.

Возник также разговор о сочинениях Бородина.

«Тут Мусоргский узнал, что и я имею кое-какие по-

ползновения писать музыку, стал просить, чтобы я

показал что-нибудь,— вспоминал Бородин.— Мне

было ужасно совестно, и я наотрез отказался»

135

М. А. Балакиреп

(IV, 298). Примечательна эта застенчивость Боро-

дина: еще недавно, будучи за границей, он не сте-

снялся показывать и исполнять свои произведения,

так как чувствовал себя дилетантом в среде диле-

тантов. Теперь же в лице Балакирева он встретил

настоящего музыканта-профессионала —

и,

очевид-

но, ощутил робость и неуверенность в своих силах.

Огромная заслуга Балакирева в этих обстоятель-

ствах состояла в том, что он все же почуял громад-

ную талантливость Бородина и убедил его начать

серьезные композиторские занятия. По совету и под

руководством Балакирева новый ученик приступил

к работе над симфонией.

Значение встречи с Балакиревым для Бородина

освещалось в литературе по-разному. Впервые

оценку этому событию дал Стасов сразу же после

смерти Бородина в своем некрологе о композиторе.

Здесь между прочим сказано: «Балакирев поднял

Бородина на высокий уровень. Он научил его не ве-

136

рить в авторитеты, самостоятельно глядеть, разби-

рать и понимать все в музыке».^" Это утверждение

было немедленно оспорено не кем иным, как самим

Балакиревым. «В будущей статье о Бородине,— пи-

сал он критику,— исправьте важную оплошность,

замеченную мною в некрологе, касательно меня. Вы

написали, что Бородин благодаря знакомству со

мной понял, что к авторитетам нужно относиться

критически, что они не непогрешимы, и т. д. Я мог

иметь на него влияние только в сфере специально

музыкальной. Затронутый же Вами вопрос об авто-

ритетах— вопрос не специальный, а обш,еинтеллек-

туальный, и в этой сфере Бородин, будучи не только

отлично образованным, но даже ученым, не имел

надобности быть просвеш;аемым мною, учившимся,

как говорится, на медные деньги».^'

Эти соображения Балакирева подтверждаются

таким объективным свидетелем, как Н. Д. Кашкин,

который наблюдал обоих композиторов во время их

приезда в Москву в конце* 60-х годов. «Бородин, ви-

димо, снисходил к опекунству Балакирева, но в об-

щей беседе непринужденно брал верх над ним, ибо

говорил гораздо лучше и, кроме того, его умствен-

ный кругозор был гораздо шиpe».^^

Таким образом, Балакирев справедливо ограни-

чивает свое влияние на Бородина только музыкаль-

ной областью. Но зато в этой области оно оказалось

настолько значительным, что бросилось в глаза

всем, кто наблюдал Бородина после его возвраще-

ния в Россию. «Месяц... мы с ним не виделись,—

рассказывала Екатерина Сергеевна о конце 1862 го-

да.— Но что произошло за этот месяц! Александр

Порфирьевич окончательно переродился музыкаль-

но, вырос на две головы, приобрел то в высшей

степени оригинально-бородинское, чему неизменно

приходилось удивляться и восхищаться, слушая

с этих пор его музыку. Плоды только что почти за-

ключенного, как раз за этот месяц, знакомства

с Балакиревым сказались баснословным по силе и

скорости образом, меня окончательно поразившим:

® декабре он, этот западник, этот «ярый мендельсо-

137

нист», только что сочинивший скерцо а 1а Мендель-

сон, играл мне почти целиком Allegro своей Es-dur'-

ной симфонии!» «Все его понятия быстро измени-

лись и перестановились,— подтверждает Стасов.—•

Последние остатки мендельсонизма окончательно

исчезли».^^

Надо сказать, что «магическое» воздействие Ба-

лакирева здесь несколько переоценено, и превра-

щение, совершившееся с Бородиным, не было столь

внезапным, «волшебным». На это обратил внима-

ние С. А. Дианин, справедливо напомнивший о том,

что к моменту знакомства с Балакиревым Бородин

был уже глинкианцем, «русланистом» по своим

творческим вкусам, автором Фортепианного квин-

тета, то есть художником, уже близко подошедшим

к позициям будущей Могучей кучки. «Вот почему

нельзя рассматривать завершение созревания му-

зыкальной личности Бородина, произошедшее под

влиянием знакомства с Балакиревым, как резкий

переворот».^^

В самом деле, показательно такое сопоставление.

В 1859 году, при встрече с Мусоргским, Бородин

был только озадачен новизной его музыки и лишь

понемногу начал «гутировать» ее. Теперь же, услы-

шав (во время первого посещения Балакирева) часть

из симфонии Римского-Корсакова, он, узнавший уже

к этому времени, помимо Глинки, также Шумана,

Шопена, Листа, сразу «был поражен блеском, осмыс-

ленностью, энергией исполнения и красотою вещи»

(IV, 298), то есть оказался вполне готов к восприя-

тию и пониманию «новой музыки».

К этому необходимо добавить, что в вопросах

музыкальной теории Бородин был даже более осве-

домлен, чем Балакирев. «Бородин в музыке был са-

моучкой,— рассказывает Кашкин, много беседовав-

ший с ним,— но самоучкой более сведущим, нежели

все остальные его сотоварищи по Балакиревскому

кружку; по крайней мере, так было в начале 70-х гг.

.. .Своею большею сравнительно осведомленностью

в теории музыки Бородин был обязан немецким

книжкам, а главным образом своему серьезнейшему

138