Сохор А.Н. Бородин А.П

Подождите немного. Документ загружается.

рнимательно изучал творчество других компози-

торов!

Таким образом, о какой-либо «несерьезности»

Вородина-композитора, о его дилетантски-поверх-

ностном отношении к музыке не приходится и го-

ворить. И если он все же подчеркивал, что музыка

не является его главным делом, то только для того,

чтобы оградить себя от упреков в недостаточной

творческой активности, которых он, по его мнению,

вполне заслуживал бы, если бы музыка была

его основным занятием.

Надо учесть еще одно важное обстоятельство.

Сочетание Бородиным научных занятий и музы-

кального творчества вызывало упреки с разных сто-

рон. Одни исходили от музыкантов, причем не толь-

ко (и не столько) от товарищей по Могучей кучке.

Друзья, правда, журили Бородина, но понимали и

важность его научных дел,

— что самое главное —

ценность и полную серьезность его творчества. Так,

Стасов, касаясь разговоров композитора-любителя и

дипломата Н. Н. Лодыженского о невозможности

совместить службу и творчество, писал: «Я не верю

ни одному слову из всего сказанного у него тут

о предпочтении чего-то другого, более важного,—

музыке. Подобные вещи мы слыхали и от Бородина

насчет алхимии, но это не мешает ему быть музы-

кантом крупным и великолепным».®®

Нападки шли главным образом со стороны ре-

акционной музыкальной среды, от деятелей типа

А. С. Фаминцына, М. М. Иванова, Н. Ф. Соловьева

и др. «Виной всему зависть и наша малая культур-

ность,— говорил по этому поводу Бородин.— Неко-

торые из присяжных музыкантов не могут мне про-

стить, что я, занимаясь лишь в часы досуга музы-

кой, создаю такие вещи, которые обращают на себя

огромное внимание, они же при всем старании не

могут высидеть ничего путногоВот где прежде

рождались и раздувались мнения о Бородине

Д^1летанте, «несерьезном» композиторе!

Менее известно другое: ведь недоброжелатели

родина в «ученом» мире распространяли анало-

149

гичные суждения о его несерьезном якобы отноше-

нии к науке! «Музыканты говорили, что он химик,

химики — что он музыкант. Сочетание двух талан-

тов несимпатично принималось известной частью

общества»,— вспоминал после смерти Бородина

С. П. Боткин.'"' «В некоторой части нашего общества

и даже в среде людей, довольно близко знавших

А. П., сложилось и упорно держалось убеждение,

что он в последнее время променял свою ученую

карьеру на музыкальную, что он по преимуществу

композитор, что отношение его к науке только слу-

жебное, официальное и проч.» — пишет А. П. Диа-

нин.'" Эта точка зрения отразилась даже в официоз-

ном дореволюционном труде по истории МХА, где

говорится: «Известный композитор Бородин содер-

жанием и целью жизни считал музыку, на занятие

химией и профессуру смотрел лишь как на работу,

обеспечивавшую ему безбедное существование. Та-

кое раздвоение деятельности пагубно отразилось и

на музыкальном таланте, и особенно на преподава-

нии».Объясняя подобное отношение научной среды

к нему, Бородин говорил: «Ученые... коллеги ко-

сятся на мои музыкальные занятия, видя в них по-

ругание над ученой мантией. Вот если бы я «винтил»

или занимался банковыми и биржевыми опера-

циями—это было бы по-ученому».''^

Все это заставляет задуматься: в какой же сте-

пени следует принимать на веру утверждения Боро-

дина о том, что музыка — его побочное дело, на-

сколько всерьез он писал о несерьезном своем

отношении к творчеству? Не иронизировал ли он

при этом по поводу слухов, распространяемых

о нем?

А. П. Дианин, близко знавший своего учителя,

подтверждает правильность этого предположения.

Приводя фразу из письма Бородина Л. И. Кармали-

ной о том, что музыка у него — «отдых, потеха,

блажь», отвлекающая его от «прямого... настоящего

дела — профессуры, науки», Дианин совершенно оп-

ределенно указывает: «В этой иронической

фразе А. П. резюмирует как раз вышеуказанное

150

^ппячее мнение о его двойственной деятель-

нести».

Сам же Бородин для себя никогда не противо-

поставлял науку и музыку. Вчитаемся, к примеру,

в такие фразы из его письма к жене (приведенные

раньше его высказывания по этому вопросу были

взяты из писем посторонним лицам, не входившим

в его ближайшее окружение): «.. .Наши музикусы

меня все ругают, что я не занимаюсь делом и что

не брошу глупостей, то есть лабораторных занятий

и пр. Чудаки! Они серьезно думают, что, кроме му-

зыки, не может и не должно быть другого серьез-

ного дела у меня» (I, 203). Разве не явствует отсюда,

что Бородин и науку, и музыку считал серьез-

ными делами?..

В жизни, на практике, он также не отграничивал

эти занятия одно от другого. Зачастую они тесней-

шим образом переплетались между собой, и бывало

даже так, что Бородин, стоя у доски во время лек-

ции по химии и задумавшись, писал по рассеянности

вместо формул... нотные строчки. Характерно также

свидетельство Доброславина: «Работая в лаборато-

рии, профессор химии не забывал никогда и му-

зыки. Он постоянно что-либо про себя мурлыкал

или распевал, охотно говорил и спорил с работав-

шими о музыкальных новостях, направлениях, тех-

нике тех или других произведений и, наконец, часто

мы слышали, как временно удалившийся из лабо-

ратории химик превращался в музыканта и как

в это время неслись по лабораторному коридору

стройные и привлекательные звуки рояля из квар-

тиры профессора».

Наконец, надо напомнить рассказ Римского-Кор-

сакова о его посеш;ениях Бородина: «Приходя

к нему, я часто заставал его работающим в лабора-

тории, которая помещалась рядом с его квартирой...

Докончив работу, он уходил со мной к себе на квар-

'^чру, и мы принимались за музыкальные действия

или беседы, среди которых он вскакивал, бегал

снова в лабораторию, чтобы посмотреть, не пере-

горело или не перекипятилось ли там что-либо,

151

оглашая коридор какими-нибудь невероятными сек-

венциями из последовательностей нон или септим,

затем возвращался, и мы продолжали начатук)

музыку или прерванный разговор».''^

Все это показывает, что Бородин постоянно ду-

мало музыке (как и о химии), хотя и не всегда мог

заниматься ею. То же подтверждают его рукописи:

нередко на одном листке располагаются и научные

заметки, и музыкальные записи.

Трудно, конечно, сказать, в какой мере у Боро-

дина научные занятия мешали композиторским,

а в какой — помогали. Еще Боткин высмеял рассу-

ждения о том, «что был бы Бородин музыкант, если

бы не был химиком, и наоборот... Кроме праздных

разговоров, такие вопросы ничего не дают».^® Несо-

мненно только одно: научная деятельность была для

Бородина одним из источников оптимизма, светлого

взгляда на мир, ощущения полноты жизненных сил.

Влияла она и на метод творческой работы компози-

тора, который был не чужд некоторым приемам

научного эксперимента. Наконец, профессия ученого

могла способствовать выработке у него серьезного,

«основательного» взгляда на все области его дея-

тельности, включая музыку.

Однако отношение Бородина к занятиям музыкой

как к профессиональным, составляющим, наряду

с научными, его жизненное призвание, сформиро-

валось в 60-х годах не сразу. В первые 2—3 года

после знакомства с Балакиревым музыка, судя

по письмам Бородина, занимала в его жизни не

столь значительное место. Говоря о новых друзьях-

музыкантах, он упоминает главным образом лишь

о самих фактах своих встреч с ними, почти не ка-

саясь содержания происходивших при этом бе-

сед. Некоторое значение имело и то, что в стенах

МХА Бородин чувствовал себя неловко как музы-

кант, боясь насмешек и словно предвидя нападки

«ученой» среды. «Музыкальное свое дарование он

первое время даже скрывал,— вспоминает Боткин.—

Я лично, спустя уже несколько месяцев нашего зна-

комства, случайно открыл в Бородине музыканта и

152

поразился его знаниями; я увидел, что это не аматёр,

но истинный артист-производитель».''^

Положение стало меняться после 1866 года. Так,

в письме Бородина к жене от 25 сентября 1868 года

содержится целый отчет о «музыкальном вечере»,

проведенном с другими балакиревцами: «.. .Отпра-

вился к четырем часам на Шпалерную (к Кюи)...

Там был Мусоргский. После обеда пришел Корсинь-

ка..

•

Вечером музицировали много. Кюи познакомил

меня со всеми новыми номерами «Ратклифа» и с ор-

кестровкою всей оперы... Корсинька сыграл не-

сколько нумеров из своей оперы «Псковитянка»...

Потом исполнил Мусоргский первый акт «Женитьбы»

Гоголя...» (I, 108—109). Тут же Бородин более или

менее обстоятельно характеризует все эти сочине-

ния. О совместном музицировании с друзьями по

Балакиревскому кружку говорится и в ряде других

писем 1866—1869 годов.

Такой сдвиг, происшедший в 1866 году, не был

случайным. Этот год — заметная веха в истории Мо-

гучей кучки. Окончательно сложившийся к этому

времени в полном составе. Балакиревский кружок

впервые установил теперь связь с другими груп-

пами музыкантов и стал их средоточием. В 1866 году

Балакирев познакомил своих товарищей с сестрой

Глинки —

Л.

И. Шестаковой, и балакиревцы (вклю-

чая Бородина) стали регулярно бывать на ее «му-

зыкальных вечерах». Здесь они встретились и сбли-

зились с А. С. Даргомыжским, певцом О. А. Петро-

вым и его женой А. Я. Петровой-Воробьевой.

С весны 1868 года кучкисты начали собираться так-

же у Даргомыжского, сочинявшего тогда оперу «Ка-

менный гость». Здесь произошло знакомство бала-

киревцев с талантливыми сестрами Пургольд: певи-

цей Александрой Николаевной (в замужестве Молас)

и пианисткой Надеждой Николаевной (в замужестве

Римской-Корсаковой). Дом Пургольдов вскоре также

стал одним из постоянных мест встреч всего этого,

уже довольно широкого круга музыкантов. Наконец,

о Марта 1868 года на вечере у Балакирева кучкисты

познакомились с П. И. Чайковским, приехавшим

153

А. С. Даргомыжский

Портрет А. Волкова

тогда из Москвы в Петербург, а до этого завязавшим

дружескую переписку с Балакиревым.

Бородин был неизменным участником возникших

музыкальных собраний, о которых сегодня можно

составить живое представление по воспоминаниям

современников.

«Ничто не может сравниться с чудным художе-

ственным настроением, царствовавшим на этих ма-

леньких собраниях,— пишет Стасов.— Каждый из

«товариш;ей» был крупный талантливый человек и

приносил с собою ту чудесную поэтическую атмо-

сферу, которая присутствует в натуре художника,

глубоко занятого своим делом и охваченного вдох-

новением творчества... Какое это было раздолье

творческих сил! Какое роскошное торжество фанта-

зии, вдохновения, поэзии, музыкального почина! Все

толпой собирались около фортепиано, где аккомпа-

нировал либо М. А. Балакирев, либо Мусоргский, как

154

самые сильные фортепианисты кружка, и тут шла

тотчас же проба, критика, взвешивание достоинств

и недостатков, нападение и защита. Затем игрались

и пелись лучшие, любимейшие «товарищами» преж-

ние сочинения».^®

Эту картину дополняет своим рассказом Л. И. Ше-

стакова, описывающая «музыкальные вечера»

в своем доме: «Ручаюсь, что трудно себе предста-

вить что-либо столь симпатичное в области личных

отношений художников. С каким горячим участием,

как искренне радовались они успеху один другого

и с каким глубоким уважением вспоминали о знаме-

нитых композиторах: Бетховене, Берлиозе, Шумане,

Шопене и Листе! Стоило кому-нибудь сказать слово

о сочиненной одним из этих гениальных композито-

ров вещи, и М. А. Балакирев был уже за роялем,

исполняя ее... Не были здесь забыты и Глинка, и

А. С. Даргомыжский..

Само собою понятно, какое воздействие произ-

водили собрания этого музыкального сообщества на

его участников, в том числе Бородина, как они фор-

мировали вкусы, будили художественную мысль,

поощряли к творчеству!

Большую роль в музыкальном развитии Боро-

дина сыграли впечатления от концертов и оперных

спектаклей. Музыкальная жизнь Петербурга в 60-х

годах была неизмеримо более насыщенной и инте-

ресной, чем в пору юности Бородина. На сцене Ма-

риинского театра появились «Русалка» Даргомыж-

ского (в новой постановке), «Юдифь» и «Рогнеда»

Серова. (В феврале 1869 г. к ним присоединился

«Ратклиф» Кюи, а незадолго до того, в октябре

1868 г., состоялась русская премьера «Лоэнгрина»

Вагнера.)

Развернулась концертная деятельность РМО. При

всей консервативности программ его концертов до

осени 1867 года (когда их возглавил Балакирев)

здесь все же можно было услышать отдельные со-

чинения Глинки, Даргомыжского, Балакирева, Чай-

ковского (две части из Первой симфонии). Листа

(«Пляска смерти»). Привлекали внимание и отдель-

155

ные концерты Филармонического общества (напри-

мер, в феврале 1863 г. под упр. Р. Вагнера), дирек-

ции императорских театров. Заметным событием

в музыкальной жизни Петербурга был симфониче-

ский концерт 12 мая 1867 года под управлением Ба-

лакирева в честь гостей из славянских стран. В нем

были впервые исполнены симфоническая поэма

«В Чехии» Балакирева и Сербская фантазия Рим-

ского-Корсакова.

Особую ценность имели концерты БМШ. Во главе

их стоял Балакирев, и еще до 1867 года в них про-

звучали лучшие произведения Глинки (в том числе

пропускавшиеся в театре сцены из «Руслана и

Людмилы»), Даргомыжского, кучкистов (в част-

ности, 19 декабря 1865 г. состоялась премьера Пер-

вой симфонии Римского-Корсакова), а также зару-

бежных композиторов-новаторов: Шумана, Берлиоза,

Листа.

В письмах Бородина этих лет можно найти лишь

упоминания о посещении концертов. Но и они поз-

воляют заключить, что он внимательно следил за

концертной жизнью и старался не пропустить в ней

(прежде всего — в концертах БМШ) ничего примеча-

тельного.*

Таким образом, уже к моменту окончания Пер-

вой симфонии Бородин накопил богатый запас яр-

ких музыкальных впечатлений, полученных и в Ба-

лакиревском кружке (где в 1863—1867 гг. были за-

кончены, помимо уже упомянутых произведений,

также Сборник русских народных песен Балакирева,

«Садко» и отдельные романсы Римского-Корсакова,

ряд романсов Мусоргского и шла работа над Первой

симфонией, «Тамарой» и «Исламеем» Балакирева,

операми «Саламбо» Мусоргского и «Ратклиф» Кюи),

и вне его.

Воздействие их сказалось прежде всего на худо-

жественных вкусах, убеждениях и устремлениях

* в октябре 1868 г. Бородин получил от дирекции

РМО постоянный «артистический билет» на концерты Об-

щества.

л. и. Шестакова

МОЛОДОГО композитора. Так, Стасов свидетельствует,

что превращение Бородина в последовательного при-

верженца русского искусства произошло в эти годы

«под влиянием той истинно национальной русской

музыки, которую он теперь всего больше и чаще

слышал в концертах Бесплатной школы и в кругу

своих товарищей».®"

Новое окружение и новые музыкальные впечат-

ления воздействовали на Бородина также и в дру-

гом отношении: они стимулировали его творчество,

вдохновляли на сочинение музыки. Трудно сказать

(из-за отсутствия хронологических данных), в какой

степени большой подъем в жизни Балакиревского

кружка, наступивший с 1866 года, способствовал бы-

строму окончанию работы над Первой симфонией.

Но бесспорно, что в последующие годы (1867—1869)

творческая мысль Бородина работала с небывалой

для него интенсивностью.

Прежде всего это проявилось в области романса.

Не обращавшийся к камерной вокальной музыке

157

с середины 50-х годов, Бородин «вдруг» написал

в 1867 году «Спящую княжну», а в 1868 году —

сразу «Песню темного леса», «Морскую царевну»,

«Отравой полны мои песни» и «Фальшивую

ноту».*

Конечно, такая вспышка интереса к этому жанру

во многом объяснялась какими-то внутренними при-

чинами. Но несомненно, что в возвращ;ении Боро-

дина к романсу сыграла большую роль и благопри-

ятная внешняя обстановка. В частности, очень

содействовало этому расширение связей Балакирев-

ского кружка в 1866—1868 годах, которое привело

к знакомству и сближению с рядом талантливых

исполнителей. Особо надо выделить А. Н. Пургольд-

Молас — замечательную певицу, ученицу Дарго-

мыжского и О. А. Петрова, заложившую основы ре-

алистического стиля русского камерного пения (на

базе вокального творчества Глинки, Даргомыжского

и кучкистов). Стасов отмечает вдохновляющее воз-

действие ее искусства на Бородина: «Много способ-

ствовало желанию Бородина и его товарищей сочи-

нять романсы то обстоятельство, что к их кружку

принадлежала талантливая певица А. Н. Молас...

Все вокальные сочинения «товарищей», доступные

ее женскому голосу, были тотчас же исполняемы

ею на их собраниях... и выполнялись с таким та-

лантом, глубокой правдивостью, увлечением, тон-

костью оттенков, которые для таких впечатлитель-

ных и талантливых людей, как «товарищи», должны

были непременно служить горячим стимулом для

новых и новых сочинений... Бородин часто бывал

так увлечен дивным исполнением А. Н. Пургольд,

что говаривал ей при всех, что иные его романсы

сочинены «ими двумя вместе». Всего чаще он это

* Появление последних трех романсов связано с не-

которыми событиями личной жизни Бородина. Как указы-

вает С. А. Дианин, «Морская царевна» написана под влия-

нием встреч Бородина с А. Н. Калининой, а в созданных

чуть позднее двух других романсах «звучат отражения его

переживаний и некоторой натянутости, создавшейся тогда

в отношениях с женой».®'

158