Сохор А.Н. Бородин А.П

Подождите немного. Документ загружается.

с друзьями и путешествий Бородин не забывал

своей юношеской страсти — музыки.

Первые же его письма из Гейдельберга полны

упоминаний о музыкальных знакомствах и встре-

чах, о слушании музыки и музицировании. Прошла

всего неделя со дня его приезда, а он уже побывал

на концерте симфонического общества, абониро-

вался на ноты, взял напрокат фисгармонию. «Бы-

ваю. .. в одном немецком доме очень музыкаль-

ном,— сообщает он через некоторое время матери.—

.Прослыл здесь окончательно за музыканта. Все

знакомые мои достали себе фортепиано, даже неко-

торые из них виолончель. Участвовал я в живых

картинах у некоей М-те Кунц — отличной певицы.

Играл партию флейты на одном музыкальном ве-

чере, буду скоро играть квинтеты» (I, 38).

Из дальнейших писем узнаем, что Бородин ис-

полнял 4-ручные фортепианные произведения и

дуэты для виолончели и фортепиано с А. П. Бруггер

и мадам Штуцман—«русскою дамою, живущею по-

стоянно в Гейдельберге. Она очень хорошо играет»

(I, 46). С нею же и с двумя англичанками он играл

на двух фортепиано в 8 рук, а кроме того, участво-

вал каждую неделю в исполнении струнных квар-

тетов и квинтетов, музицировал с отличным рус-

ским скрипачом графом Дивиером, посещал музы-

кальные вечера в Музее (местном клубе) и сам

играл (на виолончели?) в местном оркестре, испол-

нявшем, среди других вещей, ораторию «Павел» и

увертюру «Прекрасная Мелузина» Мендельсона

(о чем впоследствии вспоминал Бородин в письмах).

Увлечению музицированием, несомненно, благо-

приятствовали интерес и любовь к музыке близких

друзей Бородина по кружку. Музыкальной натурой

был, например, Менделеев. Александр Порфирьевич

часто называет своего друга в письмах «Леонорой»,

так как тот любил напевать мелодию из одноимен-

ной бетховенской увертюры (или из оперы «Фиде-

лио»?). По инициативе Менделеева несколько рус-

ских гейдельбержцев, включая Бородина, съездили

однажды в швейцарский город Фрейберг [Фрейбург]

послушать тамошний знаменитый орган, «для чего

должны были,— по словам инициатора этой по-

ездки,— складываться человек по пяти и платить

франков по 20 с человека, невзирая на свои скуд-

ные средства, для исполнения музыки».®^ Любите-

лями музыки были также Сеченов, Бутлеров.

Правда, музыкальные запросы большинства уча-

стников кружка не отличались глубиной и не выхо-

дили за рамки обычных любительских,— и Бородин

в этой среде «подлаживался» под общие вкусы.

«Помню,— рассказывает Сеченов,— что А. П. Боро-

дин, имея в своей квартире пианино, угощал иногда

публику музыкой, тщательно скрывая, что он серь-

езный музыкант, потому что никогда не играл ни-

чего серьезного, а только, по желанию слушателей,

какие-либо песни или любимые арии из итальян-

ских опер. Так, узнав, что я страстно люблю «Се-

вильского цирюльника», он угостил меня всеми

главными ариями этой оперы, и вообще очень

удивлял всех нас тем, что умел играть все, что мы

требовали, без нот, на память».®''

Видимо, для такого рода любителей, желавших

слушать «песни», Бородин восстановил (или заново

отредактировал?) свои юношеские романсы: «Раз-

любила красна-девица», «Слушайте, подруженьки»

и «Красавица-рыбачка» (возможно, что тогда же,

как предполагает С. А. Дианин, эти романсы были

переложены для ансамбля с виолончелью). Послед-

ний из них был даже исполнен в концерте.

Но в том обществе, где еженедельно игрались

квартеты и квинтеты, царили, очевидно, другие ин-

тересы. Там продолжались серьезные, близкие по

своему уровню к профессиональным, занятия му-

зыкой, подобные тем, которым Бородин предавался

еще в Петербурге, в кружке Гаврушкевича, и кото-

рые сыграли такую благотворную роль в его музы-

кальном развитии. И снова ансамблевое музициро-

вание дало стимулы для творчества в камерно-ин-

струментальном жанре. Бородин восстанавливает

(а может быть, и перерабатывает) трио на тему

100

«Чем тебя я огорчила», пишет Струнный секстет

ре минор.* Возможно, к этому же периоду относятся

неоконченное Фортепианное трио Ре мажор и Струн-

ный квинтет фа минор. Наконец, как передает

С. А. Дианин, исполнение соседом по гейдельберг-

ской квартире Первой скрипичной сонаты Баха на-

вело Бородина на мысль о создании Виолончельной

сонаты си минор; главная тема ее подсказана темой

фуги из баховской сонаты.

С другой стороны, игра в оркестре могла под-

сказать Бородину замыслы первых оркестровых со-

чинений. В его архиве (ИТМК) хранится нотный

листок (без даты) с несколькими набросками, надпи-

санными: «Анданте к концертной увертюре», «со-

натная тема», «Анданте в си миноре». Все эти над-

писи— на немецком языке, что и позволяет при-

урочить наброски к гейдельбергскому периоду. На

последнем из них есть наметки оркестровки с обо-

значением инструментов опять же по-немецки. На

обороте листка — несколько тактов оркестровой пар-

титуры неизвестного сочинения в Фа мажоре.

Наконец, по-видимому, в это же время Бородин

изучал теорию музыки по тем «немецким книжкам»,

о которых впоследствии рассказывал Н. Д. Каш-

кину.®®

На новую, еще более высокую ступень подня-

лись занятия музыкой с появлением в Гейдельберге

московской пианистки Е. С. Протопоповой — буду-

щей жены Бородина. С этого момента с Екатериной

Сергеевной была неразрывно связана вся жизнь Бо-

родина как за границей, так и в последующие пе-

риоды. И то обстоятельство, что женой его стала

талантливая и образованная музыкантша, несом-

ненно, помогло его окончательному самоопределе-

нию как композитора.

* в ОР ГПБ хранится страница партитуры Бородина,

представляющая собой начало какого-то произведения для

секстета (Presto, Ре мажор). Тональность, темп и характер

^зыки позволяют предположить, что это т-начальный

Фрагмент финала Секстета-ре минор.

101

Учиться музыке Е. С. Протопопова начала еще

в ранней юности: * сперва — у своей тетки, затем, как

она рассказывает, у пианиста Константинова (уче-

ника Дж. Фильда) ** и известного московского фор-

тепианного педагога И. Рейнгарта.*** Совершенство-

валась же она у двух выдающихся пианистов. Пер-

вый из них — европейски-знаменитый Ю. Шульгоф,

музыкант салонного склада, но с замечательной пе-

вучестью звука. Это же качество он сразу оценил и

в игре Протопоповой, которую привел к нему Рейн-

гарт.**** Второй — молодой в ту пору русский пиа-

нист и композитор Тимофей Шпаковский (уроженец

Украины), ученик Мендельсона и Листа, с успехом

концертировавший в Москве, Петербурге, на Ук-

раине, за границей. В воспоминаниях Е. С. Прото-

попова-Бородина называет его «крупным, блестя-

щим пианистом и отличным, образованным музы-

кантом». «С ним,— рассказывает она,— я переиграла

все труднейшие и лучшие сонаты Бетховена, заиг-

рывалась Шуманом, Шопеном; научилась любить

все эти мне до сих пор неведомые музыкальные

чудеса. Особенно помню, как проходила я с Шпа-

ковским сонату fis-moll Шумана, его же Humorescjue,

сонаты Шопена, фуги Баха и, конечно. Листа во

множестве. За Шумана Шпаковский хвалил меня

больше всего...»

Одновременно Протопопова сблизилась с литера-

турными кругами. Через московское семейство Ви-

зардов (где она была своим человеком) ей довелось

познакомиться, с Аполлоном Григорьевым. Это зна-

* Она родилась в 1832 г. и была дочерью лекаря Го-

лицынской больницы в Москве.

** Никаких сведений о таком пианисте нет. Возможно,

что здесь у Е. С. ошибка и имеется в виду ученик Фильда

Константин Коссов.

*** Есть сведения, что в юные годы ее учителем был

также А. И. Дюбюк.

•*** «Mais elle chantel» [«Она же поет!»] — воскликнул

Шульгоф, слушая в исполнении Протопоповой фантазию

Тальберга на темы «Гугенотов» Мейербера, причем Рейн-

гарт, не отличавшийся большим умом, ответил, что его

ученица пением никогда не занималась.

102

Е. С. Протопопова. 50-е гг.

комство перешло в дружбу, памятником которой

остались письма Ап. Григорьева к Протопоповой,

проникнутые горячей симпатией. Вспомним, что

Ап. Григорьев был активным членом «молодой ре-

дакции» журнала «Москвитянин», вместе с А. Н. Ост-

ровским, Тертием Филипповым и другими участни-

ками того же кружка много занимался русской на-

родной песней,— и мы сможем представить себе

значение этой дружбы для формирования литера-

турно-музыкальных склонностей молодой пиани-

стки.*

Ап. Григорьев познакомил Екатерину Сергеевну

с А. А. Фетом, который позднее в воспоминаниях

посвятил несколько теплых строк этой «весьма ми-

лой девушке, музыкантше в душе». В его доме Про-

топопова встречалась и с Львом Толстым. «В то

время,— пишет Фет,— все увлекались Шопеном, и

Екатерина Сергеевна передавала его мазурки с боль-

шим мастерством и воодушевлением. Когда я же-

нился, Екатерина Сергеевна, полюбившая жену

мою, стала часто навещать нас. В то время Ап. Гри-

горьев ввел к нам в дом весьма талантливого скри-

пача, которого имени в настоящее время не упомню,**

но про которого он говорил, что это «кузнечик-гу-

ляка, друг кузнечика-музыканта». Таким образом,

у нас иногда по вечерам составлялись дуэты, на ко-

торые приезжала пианистка и любительница му-

зыки графиня М. Н. Толстая, иногда в сопровожде-

нии братьев — Николая и Льва...»

®®

Вот в какой обстановке складывались взгляды и

симпатии молодой пианистки в области литературы!

Удивительно ли, что впоследствии Бородин высоко

ставил литературный вкус жены и очень считался

с ним.***

• Характерно, что впоследствии Римский-Корсаков за-

писал от нее две песни для своего сбррника «Сто русских

народных песен».

** Это был И. К. Фришман.

*** Характерна в этом смысле история создания в 1878 г.

«Листиады» — воспоминаний Бородина о Листе, составлен-

ных на основе бородинских писем из Веймара. «Саша

дописывает Листиаду и советуется и спрашивает меня

104

в 1861 году Е. С. Протопопова заболела, у нее

начался туберкулез легких. Надо было ехать за

границу лечиться. Знакомые помогли пианистке

устроить в Москве концерт, и сбор с него обеспечил

ей заграничную поездку. 15 мая 1861 года Протопо-

пова приехала в Гейдельберг и остановилась в пан-

сионе Гофмана. В тот же вечер она познакомилась

с гейдельбергским кружком русских ученых. И зна-

комство это началось с музыки. «Тут были Майнов,

Лисенко, братья Баксты и многие другие,— вспоми-

нает Екатерина Сергеевна.— Был между ними и Бо-

родин. Конечно, начали меня уговаривать сесть за

рояль, и так настойчиво и неотвязчиво, что, как ни

была я разбита дорогой, я решилась, чтобы отде-

латься, сыграть что-нибудь. Память подсказала сна-

чала фантазию Шопена (f-moll), а затем еще в при-

дачу «Schlummerlied» [«Колыбельную песню»] Шу-

мана. Но уже больше я ни на что не была способна

и поспешила, окончательно измученная, к себе.

Пока я играла, Бородин был у рояля и весь пре-

вратился в слух. Он тогда еш;е почти не знал Шу-

мана, а Шопена разве немного больше. Он себя

в первый же день нашего знакомства отрекомендо-

вал «ярым мендельсонистом»... Мне было отрадно,

что я заставила ярого мендельсониста так упиваться

дорогими мне Шопеном и Шуманом».

С этого дня Протопопова присоединилась к «гоф-

манской компании» русских и вскоре подружилась

с ними. Однако против Бородина у нее несколько

дней сохранялось предубеждение, вызванное слы-

шанным еш;е в Москве чрезмерно восторженным

рассказом о нем одной их общей знакомой. И ха-

рактерно, что примирила и сблизила Екатерину

Сергеевну с Бородиным музыка. «За эти дни,—

продолжает она,— не прекращалось наше музици-

во всех своих затруднениях, — сообщала в это время

С. Бородина А. П. Дианину. — Он зачеркивает, убав-

пм^^' "Р'^бавляет то соли, то перцу, то меду в свою руко-

по моему усмотрению и вкусу. Не скрою, что

(П1 27of ^ в мой вкус и чувство меры очень лестны мне»

105

рование; нашлись в нашем обш;естве и смычки, что

позволило приняться за камерную музыку. Я про-

должала свою пропаганду Шумана. После его

B-dur'Horo Humoresque [«Юмореска»] и квинтета Бо-

родин совсем, как он сам выразился, «очумел» от

восторга. „Это какая-то бесконечность, ваш Шу-

ман,—'Говорил он.— Как это у него чудно все раз-

растается!"».

Музыкальные впечатления этих дней, слившиеся

с воздействием личности Екатерины Сергеевны, за-

помнились Бородину на всю жизнь, определив его

особое эмоциональное отношение к некоторым шу-

мановским пьесам. Спустя десять лет он писал

жене: «Я тебя недавно поминал, во вторник: слушал

квинтет Шумана на квартетном вечере! Сколько он

мне напомнил из былого! J'etais emu (fortement)!

[Я был взволнован (сильно)!]» (I, 305).

«Но вот прошли эти шесть дней,— вспоминает

далее Екатерина Сергеевна.— Мы встретились с Бо-

родиным, а он мне и говорит: «Знаете, матушка

Екатерина Сергеевна! Ведь вы мне с вашим Шу-

маном спать не даете; и у вас-то он какой хороший

выходит». А когда мы в этот день прощались, он

спросил, улыбнувшись: «Когда же наконец вы мне

дадите свою ручку?» Я точно дожидалась этих слов.

Я уже больше ничего не чувствовала против Бо-

родина. ..» Так музыка Шумана оказалась лучшим

«языком чувства» для обоих молодых людей.

С этого времени начались нежные заботы Боро-

дина о Екатерине Сергеевне, не прекращавшиеся

затем всю жизнь. Продолжались и их музыкальные

занятия. Музыка же дала толчок окончательному

осознанию Бородиным его любви. В Баден-Бадене —

городке близ Гейдельберга, куда оба они поехали на

симфонический концерт,— во время исполнения ка-

кого-то произведения Екатерина Сергеевна выразила

восхищение одной модуляцией. «Я видела, как изу-

мился Бородин. «Как? Вы так слышите абсолютную

тональность? Да ведь это такая редкость!» — восклик-

нул он и погрузился в какие-то думы, а лицо и

глаза в то же время были такие ясные, счастливые.

106

д тогда не понимала, что с ним творится; мне

странно было его удивление; я ничего такого важ-

ного не находила в этой особенности музыкального

слуха. А между тем, как мне потом уже рассказы-

вал Александр, в этот самый вечер, именно после

четырех этих моих слов, для него стало несомненно,

что он меня бесповоротно, крепко, на всю жизнь

любит. Да и действительно, с этого вечера мы знали

уже наверное, каждый сам про себя, что мы любим

друг друга... Ну, а там скоро и объяснились».

Бородин и его невеста, бывая теперь еще больше

вместе, продолжали ездить в Баден-Баден на кон-

церты и музицировать в кругу гейдельбергских дру-

зей. Знакомство и сближение с Екатериной Серге-

евной привело к постепенному повороту музыкаль-

ных интересов Бородина в сторону Шумана и других

передовых современных композиторов. Так, вместе

с нею впервые он по-настоящему узнал Вагнера.

Иногда по воскресеньям вся компания отправлялась

в Мангейм, где имелся хороший оперный театр. Там

Бородин и Екатерина Сергеевна, по ее рассказу,

«в истинном значении слова любовались красотами

веберовского «Фрейшютца»; там впервые на сцене

слышали Вагнера: его «Тангейзера», «Моряка-ски-

тальца», «Лоэнгрина». Массивность, яркость и блеск

вагнеровской оркестровки просто ослепляли нас

в чудесном исполнении мангеймского оркестра. До

Мангейма мы с музыкой Вагнера не были знакомы.

То есть, конечно, разбирали кое-что в фортепианном

переложении; но Вагнера нужно в оркестре слы-

шать».

В Баден-Бадене Екатерина Сергеевна случайно

встретилась со знаменитым скрипачом Ф. Лаубом,

которого знала раньше в Москве, и стала часто при-

езжать в этот городок вместе с Бородиным, чтобы

играть дуэты с Лаубом. Лауб познакомился с Боро-

диным и высоко оценил его музыкальный талант,

предсказав, что он «станет когда-нибудь большим

музыкантом».

Лето 1861 года навсегда осталось в памяти Боро-

дина как самая счастливая пора его жизни, пора

107

любви и музыки. Творческим памятником этих ме-

сяцев были четыре 4-ручные пьесы для фортепиано

(характерен самый жанр!), из которых сохранились

в рукописи две: Аллегретто Ре-бемоль мажор (та

же музыка, что в трио менуэта из Струнного квин-

тета) и Скерцо Ми мажор.

Вершиной же музыкального творчества Боро-

дина в заграничный период стали произведения, на-

писанные в 1862 году в Италии, куда он перебрался

осенью 1861 года в связи с болезнью невесты.

В Италии Бородину жилось так же хорошо, как

в Гейдельберге. Он много и плодотворно работал

в химической лаборатории, успевал бывать с Екате-

риной Сергеевной в театрах и музеях, на народных

гуляньях, ездил с нею из Пизы в другие города,

наслаждался итальянской природой. А главным,

конечно, было то, что, по его словам, «служило

солнцем, освещавшим и согревавшим весь италь-

янский пейзаж» (I, 221),— любовь Екатерины Сер-

геевны.

В это же время Бородин занимался музыкой,

причем не меньше, чем в Гейдельберге. Вместе с не-

вестой он бывал в оперных театрах, слушал там

«Беатриче ди Тенда» и «Норму» Беллини, «Колу-

меллу» Фиораванти (а возможно, и другие оперы).

Нередко они слышали на улицах итальянские на-

родные песни, иногда и сами пели в импровизиро-

ванных хориках и ансамблях.

Нашлись в Пизе возможности и для других му-

зыкальных занятий. Бородин играл на виолончели

в оркестре городского театра, где давали чаще всего

оперы Доницетти, а вместе с Екатериной Сергеев-

ной— на громадном органе (с двойной клавиатурой)

в местном соборе. «Мы играли там Баха, Бетхо-

вена,— рассказывает Протопопова.— Особенно же,

помню, я угодила публике, когда раз во время

Offertorium'a * сыграла «Ныне силы небесные» Борт-

нянского».**

* Часть католического богослужения.

** Хоровое песнопение из великопостной литургии.

108