Сохор А.Н. Бородин А.П

Подождите немного. Документ загружается.

д. и. Менделеев

леев.^® Письма Бородина показывают, что чувство

это было взаимным.

Центром жизни кружка был знаменитый «пан-

сион Гофмана», где жили некоторые из его членов

и куда собирались на обед и по вечерам все осталь-

ные. Дом стоял на окраине города, к нему примы-

кали поля и луга. Хозяин дома Карл Иванович Гоф-

ман был приват-доцентом Гейдельбергского универ-

^тета, специалистом по греческой филологии.

В свое время он жил несколько лет в России, пре-

подавал в Московском университете, а после воз-

вращения в Германию сохранил связи с Москвой.

Русские чувствовали себя в его пансионе как дома.

Один из них, живший в Гейдельберге одновременно

с Бородиным, так рассказывал о Гофмане: «Поздно

вечером мы приехали в Гейдельберг и прямо в дом

Гофмана. Да, это настоящая Россия, думалось нам:

только и слышится русская речь, только и видятся

русские лица; даже чай подали не в чашках, а в ста-

канах — совсем, как в Москве. Все это делалось бла-

годаря такту живой и прозорливой хозяйки, Софьи

Петровны — ирландки, рожденной в Москве и усво-

ившей московскую речь и проворство... Сам он

[Гофман] был славный немец, довольно образован-

ный, с которым приятно было и о политике погово-

рить, и пива выпить: притом и по-русски говорил

сносно».®"

Имелись и другие места встреч кружка. Одним

из них была квартира Т. П. Пассек — кузины (точ-

нее, двоюродной племянницы) А. И. Герцена. Здесь

же часто бывала М. А. Маркович (Вилинская) — из-

вестная украинская писательница, печатавшаяся на

украинском и русском языках под псевдонимом

Марко Вовчок, автор замечательных рассказов из

народного быта, получивших высокую оценку

И. А. Добролюбова и И. С. Тургенева.

Бородин и Менделеев часто посещали также мо-

сквичку А. П. Бруггер. «Барыня образованная, но

простая и добрая до крайности, — писал Боро-

дин.—.. .Мы ездим с нею в театр и пр. По вечерам

собираемся у нее к чаю, читаем русские журналы

и книги, я играю им на фортепиано — словом, жи-

вем, как в семействе; жаль только, что бедняжка,

кажется, в чахотке» (I, 38).*

Участников кружка (и прежде всего химиков)

сближали не только общие научные интересы, но

и чувство товарищества, прочное, глубокое и вместе

с тем чуждое сентиментальности. Вместе пережи-

* Бруггер умерла от туберкулеза (в июне 1861 г.). Мен-

делеев записал тогда в дневнике: «Есть какой-то фатум,

глупость [какая-то] над этим кружком Анны Павловны...

Что же станет с Бородиньга и со мной? Мы ведь там со-

единялись вместе».

вали они успехи и затруднения любого из членов

содружества. Письма их друг другу полны сообще-

ний о научных новостях, о ходе работы у того или

иного из русских гейдельбержцев. Каждый стре-

мился помочь другому чем мог, вплоть до своих

скудных денежных средств. «Наше маленькое об-

щество живет душа в душу, и если у одного кого-

нибудь нет денег, то другие всегда снабдят»,— со-

обш;ал Бородин на родину (I, 46). В этом ему при-

ходилось убеждаться и на собственном примере.

Так, когда весной 1861 года он вернулся из Неаполя

в Гейдельберг без гроша в кармане, его кормили

здесь в долг, а Н. М. Якубович предложил ему свою

квартиру...

Объединяли членов кружка также литературные

интересы. Молодые ученые любили побеседовать и

поспорить о книгах, а то и просто вместе перечитать

что-либо из произведений любимых писателей.

Вдали от родины они внимательно следили за но-

винками русской литературы, устраивали литера-

турные вечера. «Помню,— рассказывал Сеченов,—

.. .что в квартире Менделеева читался громко вы-

шедший в это время «Обрыв» * Гончарова, что пу-

блика слушала его с жадностью и что с голодухи он

казался нам верхом совершенства».®'

Литературные беседы и споры незаметно сли-

вались с обш;ественно-политическими, с разговорами

о России и загранице, о переменах, совершающихся

на родине. «Молодежь, бывало, посудит, порядит

о профессорах, о немецких студентах с их дуэлями

и шрамами на лицах, а когда речь обратится к на-

шим русским делам, пойдут горячие и шумные рус-

ские споры; прервутся они иногда рассказами, анек-

дотами, воспоминаниями. А тут на столе Герцен,

Пушкин: возьмет кто-нибудь и прочтет любимое

место».®2

Герцен упомянут здесь не случайно. В Гейдель-

берге увлекались эмигрантскими революционными

в iRRQ^ Сеченова здесь описка: роман «Обрыв» издан лишь

г. Следует читать «Обломов».

изданиями, поступавшими из Лондона и Жене-

вы. «Гейдельберг, — свидетельствует современник,—

стал... первым заграничным центром, где русская

молодежь свободно знакомилась с произведениями

Герцена, Огарева, Бакунина и органами вольной

русской прессы».^®

Особенно большой интерес и оживленные споры

вызывала деятельность Герцена, чему, несомненно,

способствовала близость членов кружка к дому

Т. П. Пассек, которая поддерживала связь с Лондо-

ном. «Можно с уверенностью предположить,— за-

мечает в связи с этим советский исследователь,—

что молодых друзей Пассек привлекали в ее доме

не только «русский пирог» и «русские ш,и», но и

возможность прочитать свежий номер «Колокола»

или новую книгу лондонского издания».®'' Некото-

рые из русских гейдельбержцев переписывались

с Герценом. Товарищ Бородина — химик П. П. Але-

ксеев— даже ездил из Парижа к издателю «Коло-

кола», и Бородин запрашивал его в письме: «Напи-

шите-ка, что было у Герцена в Лондоне» (IV, 250).

Некоторые из русских в Гейдельберге стояли

в непосредственной близости к революционно-демо-

кратическому движению или участвовали в нем.

Здесь жил при Бородине И. М. Сорокин. Страстным

поклонником Белинского и Добролюбова современ-

ники называют юриста М. В. Майкова. О физиологе

Н. И. Баксте рассказывают, что он «в то время был

большим радикалом, состоял в тесной связи с Гер-

ценом и Огаревым и, вместе с братом Владимиром,

был главою герценистов».®® Упомянутый здесь

В. И. Бакст известен как активный деятель револю-

ционной эмиграции, позднее — один из организато-

ров «вольной типографии» в Женеве.

Конечно, далеко не все русские в Гейдельберге

стояли на таких радикальных позициях. Но и те,

кто, подобно Бородину, не были «политиками»,—

интересовались общественными вопросами, обсуж-

дали их, впитывали прогрессивные идеи.

Члены гейдельбергского кружка ученых доро-

жили своим содружеством и гордились им. «Боль-

ЩИНСТВО занимающихся здесь русских славные ма-

лые, кружок у нас хороший»,— писал Менделеев.^®

Много теплых слов посвятил «нашей братии руса-

кам» Бородин. «Я немного с грустью расставался

с Гейдельбергом, где я так спокойно и хорошо про-

жил почти целый год,— делится он в письме к ма-

тери, уехав осенью 1860 года в Италию.— ...Наш

русский кружок жил здесь истинно по-товарищ,ески,

дружно, одолжая друг друга взаимно чем кто мог.

Такого тесного и дружеского кружка вряд ли най-

дешь в другом месте» (I, 53—54). Менделееву же

он пишет из Парижа: «А я, братец, сильно вспо-

минаю иногда Гейдельберг и наше товариш;ество.

Дай бог впереди когда-нибудь такое время. Как

другим — не знаю, а мне хорошо жилось с Вами, и

в свою очередь Вам спасибо, глубокое спасибо за

истинно товариш,еское расположение, которое, я

уверен, не изменится от широты и долготы той ме-

стности, где нас снова сведет судьба» (IV, 243).

И впоследствии, спустя много лет, члены кружка

сохранили большей частью дружеские отношения

между собою (так, Бородин остался другом Менде-

леева, Бутлерова, Юнге, Сорокина, Алексеева и др.)

и очень тепло вспоминали о годах, проведенных

вместе в Гейдельберге. По свидетельству А. П. Диа-

нина, «всегда с особенной любовью вспоминал это

счастливое время русской молодежи» и Александр

Порфирьевич...

Бородин общался с русскими не только в Гер-

мании. На одной квартире с Савичем он жил в Па-

риже. В русском обществе (со своим петербургским

знакомым Г. И. Вильмсом) встретил он здесь Но-

вый, 1861 год. Поддерживал Бородин в Париже зна-

комство и с другими соотечественниками, в том чи-

сле с приехавшей сюда М. А. Маркович. С ней встре-

чался он в Неаполе в 1861 году. Во время поездки

с Менделеевым в Италию он виделся там с Хлеб-

никовым.

Во Франции Бородин познакомился с некото-

рыми из русских, кого не знал в Гейдельберге.

Среди них был И. С. Тургенев. Впоследствии,

в 1877 году, Бородин в письме к нему напомнил

об этом знакомстве: «Когда-то, очень давно, еще

в 1860 году, я пользовался честью быть принятым

в Вашем доме, о чем сохраняю до сих пор самое

приятное воспоминание».Первое посещение Боро-

диным Тургенева могло состояться после его при-

езда в Париж, в ноябре или декабре 1860 года. В ян-

варе 1861 года он уже сообщал Менделееву, что

«был приглашен встретить Новый год к Тургеневу»,

но не пошел, так как знал, что «у него долго за-

сидятся» (IV, 243). Как о хорошем общем знако-

мом пишет о Бородине в это время М. А. Маркович

Тургеневу.

Общение с передовыми русскими деятелями — от

ультралевого В. Бакста до умеренного Тургенева —

несомненно, повлияло на мировоззрение Бородина,

сказалось на его впечатлениях от заграницы, на его

оценках того, что он там увидел.

Очень чутко, с живой впечатлительностью ху-

дожника воспринимал и описывал Бородин не только

красоты природы различных стран (в том числе

Швейцарии и Италии), памятники архитектуры (на-

пример, Кёльнский собор), сокровища художествен-

ных музеев, но и склад жизни разных народов, раз-

ных слоев общества (он даже специально ездил на

заседание суда присяжных и осматривал тюрьму,

пешком ходил по деревням). Ему, приехавшему из

страны, которую царское самодержавие насильно

держало в нищете, темноте и отсталости, многое

нравилось в других краях. Он по достоинству оце-

нивал благоустройство и чистоту городов и дере-

вень, хорошее состояние дорог, распространение об-

разования и значительно большее, чем в России,

развитие гражданских свобод. Вместе с тем о мно-

гом он высказывался критически, с позиций пере-

дового представителя русской демократической

культуры.

В Гейдельберге Бородин завел знакомство в не-

мецких семьях и благодаря этому смог близко

узнать обывательскую среду. О некоторых зна-

комых он отзывался с дружеским расположением,

охотно встречался с ними. Но в целом быт провин-

циального немецкого городка оттолкнул его своим

мещанским духом. «Общество... немцев,— писал он

о гейдельбергских обывателях,— невыносимо до

крайности, чопорность, сплетни ужасные; если вы

два-три дня сряду были в доме, где есть взрослые

дочки и, чего боже сохрани, играли с ними в че-

тыре руки, — поверьте, что на другой же день об

вас будут говорить как о женихе... Общество не-

мецких студентов еще противнее: школьничество

ужасное — сущие мальчишки. .. .По воскресеньям

студенты пьянствуют, и редкая неделя проходит без

дуэли; повод к дуэли всегда один и тот же: один

студент назовет другого dummer Junge [дурак]. И это

ведется с незапамятных времен. Вот консерватизм-

то! .. .Все сходки их сопровождаются кучею фор-

мальностей, самых нелепых, которые, однако же,

всегда исполняются с точностью» (I, 36—37).

С юмором описывает Бородин вечеринку в зна-

комом немецком семействе Кунц, посмеиваясь над

царящими там мещанскими нравами (I, 41—43).

Рассказывая о порядке и опрятности на улицах, он

добавляет: «При всем том в маленьких городах

скука непомерная. Утром ни души не увидишь не

только на улице — и в окне, просто город точно вы-

мер. Только множество гусей — да и то каких-то

скучных, точно ощипанных,— придает городу жизнь»

(I, 44—45).

В то же время очень сочувственно, с большой

симпатией описывает Бородин простых людей, их

жизнь и труд, их развлечения. В народной среде

он чувствует себя лучше всего. В его письме из

Италии, отправленном во время путешествия с Мен-

делеевым, говорится: «Мы, как подобает истинным

демократам, едем, разумеется, во втором классе и,

разумеется, мы в выгоде: у нас очень веселое об-

щество» (I, 55). «Народ здесь великолепный: веж-

ливость и услужливость удивительная,— рассказы-

вает он об итальянцах.— Вместе с тем нет той ла-

кейской предупредительности, какую встречаешь

в Германии и от которой всегда становится гадко.

Меня особенно поразили пьемонтские солдаты,

с которыми я ехал через Lago Maggiore; в них

столько порядочности и такое отсутствие казармен-

ного элемента, что кажется, как будто это не в са-

мом деле солдаты, а на театре. Сколько в них не-

принужденности, грации и благовоспитанности! Об-

ращение с офицерами совершенно непринужденное,

простое» (I, 54).

Характеристику демократических вкусов и при-

страстий Бородина, проявившихся во время путе-

шествия по Италии, дополняют воспоминания его

попутчика Менделеева: «Пускались мы в дорогу

с самым маленьким багажом, с одним миниатюрным

саквояжем на двоих. Ехали мы в одних блузах,

чтоб совсем походить на художников, что очень вы-

годно в Италии — для дешевизны; даже почти во-

все не брали с собой рубашек, покупали новые, когда

нужда была, а потом отдавали кельнерам в гости-

ницах вместо на чай. .. .Италией мы пользовались

вполне нараспашку после душной, замкнутой жизни

в Гейдельберге. Бегали мы весь день по улицам,

заглядывали в церкви, музеи, но всего более лю-

били народные маленькие театрики, восхищавшие

нас живостью, веселостью, типичностью и беспре-

дельным комизмом истинно народных представ-

лений».^®

Следя из-за границы за общественной жизнью

России, горячо принимая к сердцу все, что там

происходило, Бородин и его друзья не оставались

равнодушными к событиям, совершавшимся в Ев-

ропе. И здесь они были верны себе: их сочувствие

и поддержку находили все проявления свободолю-

бия, все успехи освободительной борьбы.

Вот Бородин наблюдает в Гейдельберге праздник

по поводу перемены министерства в столице княже-

ства— в Карлсруэ, где потерпели поражение реак-

ционеры — сторонники союза с римским папой.

И из беглого замечания Бородина вполне ясна его

позиция. «Народ,— пишет он,— был, разумеется,

против католических попов и министров, которые

их поддерживали» (I, 44). Вот они с Менделеевым

Группа русских химиков

в Гейдельберге:

В. И. Олевинский, А. П. Бородин,

Д. И. Менделеев, Житинский. 1861

едут в Италию и становятся там свидетелями осво-

бодительного движения против владычества авст-

рийцев и Ватикана (в Риме). И вновь симпатии рус-

ских ученых целиком на стороне народа.

О настроениях двух путешественников дают яр-

кое представление письма Менделеева из Италии на

родину: «Погодите немного, дайте италианцам сбро-

сить иго попов, мертвящих все живое, австрийцев,

бурбонов, дайте немного выродиться тем грязным

свойствам, какие породило это долгое совокупное

влияние папской темноты и инквизиции и полицей-

ских преследований,— и вы увидите, что единая

А. п. Бородин 97

Италия... будет писать закон миру, не покоряя его

мечом, а убеждая примером, гармонией своих слов

и действий. Уж и теперь не она ли подняла новый

принцип европейского быта — народность, не она

ли — без потрясений, живою силою, без крови по-

чти— выжила большинство тех, кто ей мешал?

Где, скажите, был когда-нибудь такой человек,

как Гарибальди? Он все сделал для Италии, он ко-

лотил австрийцев, он освободил Сицилию... И этот

человек, кому молятся простолюдины, как богу,

кого уважает и знает весь мир, на кого надеется

Италия,— он не берет ни почестей, ни денег, ходит

в своей красной куртке и ездит в карацолке. Где

примеры этого найдете в мире? Счастлива страна,

которая может назвать, может производить таких

людей, как Гарибальди».

Есть свидетельства о том, что так же относился

к Гарибальди и итальянскому национально-освобо-

дительному движению и Бородин. Например, в

1861 году он наблюдал в Пизе праздник в честь

объединения Италии, и его горячее сочувствие делу

освобождения страны, которую он успел полюбить,

высказалось вполне определенно. «Город был осве-

щ;ен,— записала в своем дневнике невеста Боро-

дина—

Е.

С. Протопопова,— толпа неистово кричала

«Viva Garibaldi, viva il re galantuomo, viva Funione.

Venezia e Roma!» [«Да здравствует Гарибальди, да

здравствует король, верный своему слову, да здрав-

ствует объединение, Венеция и Рим!»] и пр. У ми-

лого Саши градом катились слезы, он должен был

отворачиваться, чтоб не заметили их...»®' Эти

слезы были вызваны, конечно, не только радостью.

«Общее ликование еще более стесняло сердце и воз-

буждало грусть по милой родине и ее сынам...» —

добавляет Екатерина Сергеевна.®^ Дружеское чув-

ство к чужому народу, ведущему борьбу за осво-

бождение, естественно слилось в душе русского

ученого с любовью к своему народу, к родной

стране...

Среди занятий в химических лабораториях и

лекций, научных заседаний и экскурсий, бесед