Симон Андре, Моруа Андре. О тех, кто предал Францию

Подождите немного. Документ загружается.

На протяжении пяти из семи лет, предшествовавших

началу нынешней войны, Даладье играл видную роль в по-

литике Франции либо как глава кабинета, либо как воен-

ный министр, либо совмещая в своем лице оба эти поста.

На его долю выпало стоять у кормила французского

правительства, когда Чехословакия была умерщвлена,

Испания задушена, а Польша сокрушена. Он был воен-

ным министром Франции, когда были проглочены Бельгия,

Голландия и Норвегия. И он был военным министром

Франции в мае 1940 года, когда произошел роковой про-

рыв у Седана.

Избранный в парламент в 1919 году, он в 1924 году по-

лучил свой первый пост во французском кабинете мини-

стров, на который его выдвинул его бывший школьный

учитель, Эдуард Эррио. Впоследствии Даладье занимал в

правительстве различные посты. Последний по времени был

пост военного министра.

«Как вы ладите с вашим военным министром?» — спро-

сил радикал-социалистский депутат генерала Максима

Вейгана. «Мы никогда не ссоримся», — с многозначитель-

ной улыбкой ответил Вейган.

В политических и журналистских кругах Даладье су-

мел создать себе репутацию человека молчаливого, с

сильной волей. Никто не знал, происходила ли молчали-

вость министра от недостатка или, наоборот, от избытка

мыслей, и это позволяло толковать ее в его пользу.

Сам Даладье преподавал в школе историю и геогра-

фию. Его бывший ученик, Андре Стибио, один из талант-

ливейших французских парламентских корреспондентов,

говорил, что Даладье «преподавал географию, не имея

представления о ней».

Даладье, сын владельца хлебопекарни, происходил из

сельскохозяйственного района Южной Франции. Его при-

нято было считать «человеком из народа»; говорили, что

он хорошо чувствует настроение французского крестьян-

ства. В парламентских дебатах и на заседаниях кабинета

он отстаивал свою точку зрения настойчиво, с упорством.

Это и породило легенду, что Даладье — человек сильной

воли. Дальнейшие события показали, что это свое каче-

ство, если оно у него было, он растратил в парламентских

поединках и министерских турнирах. Перед лицом собы-

тий величайшего исторического значения его хваленая

сила воли рассеялась, как дым.

В свой первый кабинет Даладье включил двух людей,

чьи имена отныне неразрывно связаны с падением Фран-

ции; то были министр финансов Жорж Боннэ и министр

внутренних дел Камиль Шотан. Оба они и раньше занима-

ли министерские посты, но именно Даладье дал Боннэ

его первый крупный пост во французском правительстве.

Жорж Боннэ впервые выступил на арену в 1919 году

как человек, руководивший демобилизацией французской

армии. Это дало молодому честолюбивому политическому

деятелю возможность соприкоснуться с влиятельными

финансистами и промышленниками. При их поддержке

Боннэ был избран в парламент и тотчас же сосредоточил

свое внимание на проблемах финансов и торговли. Женить-

ба на племяннице прежнего лидера радикал-социалистской

партии, Камиля Пеллетана, помогла ему создать себе проч-

ное положение в этой влиятельной партии. В ходу была

шутка, что честолюбие Одетт Боннэ столь же исключитель-

ных размеров, как и нос ее мужа. Недружелюбная ремарка

эта, впрочем, довольно точно характеризует необъятные

аппетиты мадам Боннэ. Супруги сыграли зловещую роль в

падении Франции.

Камиль Шотан, в отличие от Даладье, не претендовал

на репутацию человека сильной воли. Он не проявлял

своего честолюбия столь открыто, как Боннэ. На примере

своего отца, который тоже был министром, Шотан уразу-

мел, что французская политика в значительной степени

зиждется на компромиссах. И Шотан проявил себя исклю-

чительно ловким парламентарием, умеющим искусно ма-

неврировать и в критические моменты сглаживать все раз-

ногласия. Речи его всегда были рассчитаны на то, чтобы

смягчить разгневанных и успокоить недовольных.

В 1933 году, когда ему был вручен портфель министра

внутренних дел в кабинете Даладье, он пользовался попу-

лярностью в палате депутатов. Однако некоторые его кол-

леги утверждали, что Шотан никогда никому не смотрит в

глаза — он словно вечно что-то скрывает. Язвительный

Жорж Мандель как-то заметил: «У этого Шотана типичная

физиономия предателя».

Даладье, Боннэ и Шотан — все трое — были членами

той радикал-социалистской партии, которая в продолжение

многих десятков лет играла крупную роль в судьбах фран-

цузского парламентаризма.

Радикал-социалисты считали себя прямыми наследниками

энергичных якобинцев времен Великой французской рево-

люции 1789 года. На самом же деле слово «радикал-

социалист» звучало гораздо более грозно, чем на то

давала основание сама партия радикал-социалистов и ее

программа. В ней не было ничего ни радикального, ни

социалистического. Это была партия мелкой буржуазии,

партия умеренного либерализма, к тому же слиняв-

шего, замутненного или выродившегося в нечто прямо

противоположное своему первоначальному содержанию.

Стратегическое значение радикал-социалистской партии

в парламенте заключалось в том, что без ее поддержки

нельзя было сформировать сколько-нибудь работоспособ-

ного кабинета. Эта роль радикал-социалистов в палате де-

путатов давала им возможность свергать кабинеты и со-

здавать новые.

Правительство Даладье было третьей парламентской

комбинацией радикал-социалистской партии после выборов

1932 года, принесших крупную победу левому картелю,

куда входили радикал-социалистская и социалистическая

партии. Однако уже теперь видна была трещина в этой

коалиции, кое-как просуществовавшей около года. Парла-

ментские стратеги предсказывали, что скоро наступит мо-

мент, когда радикалы порвут со своим союзником и рез-

ко повернут вправо.

Сформировав кабинет и оставив за собой портфель

военного министра, радикал-социалист Даладье прежде

всего вызвал к себе крайнего консерватора, генерала

Максима Вейгана. Премьер несколько часов пробыл с ним

наедине. Никаких сообщений о содержании этой беседы

не было сделано. Но несколько дней спустя редактор га-

зеты, в которой я работал, был принят Даладье и имел

с ним продолжительный разговор. Редактор высказал Да-

ладье свои опасения в связи с возможным изменением об-

становки в Европе после прихода национал-социалистов

к власти. Желая его успокоить, Даладье вкратце сообщил

ему содержание своей беседы с генералом Вейганом,

главной темой которой был приход Гитлера к власти и

возможные последствия этого для Франции. Расставшись

с премьером, наш редактор тотчас же записал в основных

чертах все, что ему рассказал Даладье. Ниже приведена

самая суть этой записи.

Вейган, по словам Даладье, был глубоко убежден,

что если даже Германия напряжет все свои силы и ис-

пользует все свои потенциальные возможности для уско-

рения вооружений, ей понадобится по меньшей мере де-

сять лет, чтобы создать армию, способную выдержать

сравнение с армией кайзера. Вейган был высокого мнения

о подготовке и руководстве рейхсвера. Однако он считал,

что недостаток квалифицированных офицеров и обученных

военных резервов еще очень долгое время не даст немцам

возможности достигнуть боевой мощи войск Вильгельма, а

тем более превзойти ее. Кроме того, Вейган полагал, что

опасность не может принять угрожающих размеров еще и

потому, что на франко-германской границе уже идет

строительство мощной линии укреплений. Эти оборони-

тельные сооружения, по плану, предполагается закончить к

1934 году, и тогда границы Франции действительно станут

неприступными. Впоследствии эти укрепления стали из-

вестны под названием «линии Мажино».

Оценивая силы союзников, с которыми Франция была

связана системой договоров, генерал Вейган сказал, что

польская армия, с ее устарелым техническим снаряжением

и некомпетентным командованием, может служить лишь

помехой военным действиям. Бельгийскую армию, обязан-

ную, в силу Локарнского договора, в случае агрессии

притти на помощь Франции, Вейган также ставил невысо-

ко из-за распрей между валлонцами и фламандцами. Он

очень хвалил чешскую армию. На английскую армию, по

его словам, нельзя было особенно рассчитывать, но бри-

танскому флоту предстояло сыграть решающую роль.

Что же касается политических последствий прихода

национал-социалистов к власти, то здесь, по мнению Вей¬

гана, имелись свои преимущества. Франция, полагал он,

несомненно должна приветствовать движение, направлен-

ное против германских коммунистов, которые стали угро-

жающей силой. Распространение коммунизма в Германии

уже вызвало соответствующий рост его во Франции, где,

согласно сведениям военной разведки, влияние коммунистов

медленно, но неуклонно усиливается. Подавление комму-

низма в Германии будет способствовать ослаблению комму-

нистического движения и во Франции. Кроме того, кресто-

вый поход национал-социалистов против коммунизма, не-

сомненно, скажется на русско-германских отношениях, а

это может быть Франции только на пользу.

Короче говоря, Вейган был того мнения, что на конти-

ненте нет никакой угрозы господству Франции. Француз-

ская политика может строиться, исходя из предположе-

ния, что мир в Европе не будет нарушен по крайней мере

в течение ближайшего десятилетия.

Так как Франция как раз вступила в период «тощих

лет», — потери людьми в прошлую войну и, как следст-

вие этого, сильное падение рождаемости, начинали сказы-

ваться на уменьшении размера ежегодных призывов в ар-

мию,—Вейган считал целесообразным удлинить срок воен-

ной службы до полутора лет. Он также указал Даладье

на некоторую слабость воздушных военных сил и предло-

жил план их увеличения. Однако, учитывая неустойчивое

положение бюджета и трудности, стоящие перед прави-

тельством, Вейган согласился с военным министром, что

удлинение срока службы до полутора лет пока можно от-

ложить. Мнение Вейгана имело в глазах Даладье большой

вес. Энергичный маленький генерал с крепко сжатыми

тонкими губами был символической фигурой. Вместе с по-

койным маршалом Фошем и престарелым маршалом

Петэном он для многих французских деятелей был вопло-

щением военной победы над Германией в прошлую

войну.

Разговор с Вейганом, по всей вероятности, доставил

Даладье минуты радостного волнения и гордости. Он,

Даладье, сын пекаря, сражавшийся в мировую войну в

чине капитана, обсуждает теперь на равной ноге с про-

славленным воином, знаменитым генералом, изъяны в

военной системе Франции! По словам Вейгана, они и раньше

ладили с Даладье. И в дальнейшем у него никогда не

было оснований для недовольства. В лице Даладье

французские генералы нашли весьма подходящего, уступ-

чивого военного министра. Именно генеральный штаб

усердно распространял легенду о больших способностях

Даладье как организатора и руководителя.

Карьера Вейгана была не совсем обычной. Начало вой-

ны 1914 года застало его в чине лейтенант-полковника в

одном из полков легкой кавалерии. По рекомендации ге-

нерала Жоффра, он был назначен начальником штаба ар-

мии генерала Фоша, тогда еще только формировавшейся.

Вейган стоял рядом с Фошем в знаменитом железнодо-

рожном вагоне в Компьенском лесу в 1918 году, когда

главнокомандующий французской армией, принимая гер-

манских делегатов, приехавших просить перемирия, язви-

тельно спросил их: «Что же собственно вам угодно, гос-

пода?» В 1920 году, когда польская армия Пилсудского

едва не была уничтожена Красной Армией, Фош послал

Вейгана в Польшу; через несколько лет его отправили в

Сирию, где он с невероятной жестокостью подавил раз-

раставшееся восстание. Передавали, что Фош перед

смертью сказал: «Если Франция будет в опасности, позо-

вите Вейгана».

В 1931 году Вейган сделался преемником маршала

Петэна на важнейшем посту заместителя председателя

Верховного совета обороны Франции. В том же году он

был избран членом Французской академии. В это время

французская армия в Европе насчитывала около 370 ты-

сяч человек. Ее офицеры, получившие образование в при-

вилегированных военных учебных заведениях вроде воен-

ной школы в Сен-Сире, воспитывались в сугубо реакцион-

ном духе. Многие генералы были, подобно Фошу, Петэну

и Вейгану, монархистами. Они смотрели на республику как

на неизбежное зло и терпели ее со смешанным чувством

снисходительности и презрения. Но они никогда не счи-

тали республику тем государственным строем, за который

им стоило бы сражаться. Предшественник Вейгана, мар-

шал Петэн, был тесно связан с реакционными правыми

партиями, а впоследствии с французскими фашистскими

группами. Вейган был клерикал до мозга костей. «Он не-

разлучен с попами», — как-то сказал о нем Клемансо.

Вейган оказывал свое влиятельное покровительство «Пат-

риотической молодежи», полуфашистской юношеской ор-

ганизации. Больше того, как будет видно из дальнейшего,

он был одним из вдохновителей «кагуляров», замышляв-

ших посредством террора и вооруженной силы сбросить

демократическое правительство.

Руководители французской армии твердо усвоили одно:

чтобы выслужиться при республике, надо скрывать свои

антидемократические убеждения, во всяком случае высказы-

вать их возможно осторожнее. Вейган постиг это в совер-

шенстве. Когда молодой министр авиации в кабинете Да-

ладье, Пьер Кот, решил предупредить премьера об анти-

демократических, реакционных тенденциях Вейгана, Да-

ладье ответил ему: «Да вы послушали бы, что он говорит!

Я ручаюсь за него головой!»

Каково же было внешнее и внутреннее положение

Франции к тому моменту, когда Даладье стал премьер-

министром Франции, а Гитлер — рейхсканцлером Герма-

нии?

Некий авторитетный экономист писал, что в то время

Франция была величайшей военной, политической и фи-

нансовой силой в Европе. Система внешних договоров

обеспечивала Франции, в случае нападения, помощь Вели-

кобритании, Бельгии, Польши и Чехословакии. Хотя у нее

и не было военного союза с Югославией и Румынией, но

не могло быть сомнений, к кому тяготели симпатии этих

стран. Италия, экономически ослабленная кризисом, не в

состоянии была итти против Франции. Во главе недавно

провозглашенной Испанской республики стояли люди,

горячо сочувствовавшие во время первой мировой войны

англо-французскому союзу. Наконец улучшились отноше-

ния с Советским Союзом. В ноябре 1932 года Эррио под-

писал с СССР пакт о ненападении.

Не столь радужной была картина в области экономики.

Мировой экономический кризис 1929 года с яростью об-

рушился на крупнейшие промышленные страны — США,

Великобританию и Германию. Кривая кризиса во Франции

значительно отличалась от его развития в вышеупомяну-

тых странах. По ряду причин кризис во Франции дал себя

почувствовать лишь позже и достиг наибольшей силы меж-

ду 1933 и 1935 годами.

Франция довольно благополучно выдержала первые

удары шторма. Это был спуск на тормозах. Подобно бо-

лезни, которая медленно захватывает организм, но зато

затягивается надолго, кризис, когда он уже действитель-

но наступил во Франции, оказал длительное и парализую-

щее действие на политическую жизнь страны. Уже в

1933 году, из-за тумана обманчивых лозунгов и иллюзий,

которыми одно время почти удалось усыпить французский

народ, встала реальная угроза надвигающегося кризиса.

Страна испытывала новые, все возрастающие трудности.

Грозная тень пала на Францию, предвещая приближаю-

щиеся бедствия. Кабинет Даладье получил в наследство

от своих предшественников разбухший бюджет с несба-

лансированными статьями прихода и расхода. Дефицит оп-

ределялся в сумме от 12 до 14 миллиардов франков. Меж-

ду тем поступление налогов было значительно ниже нор-

мального. Экспорт и импорт упали более чем на одну

треть. Туризм всегда был одной из наиболее прибыльных

статей французского дохода, но за последние годы число

туристов, приезжавших во Францию, снизилось с четырех

миллионов до одного миллиона. Безработица подрывала

социальную структуру страны. Количество безработных

увеличилось в четыре раза. Два с половиной миллиона ра-

ботоспособных людей не имели работы, из них всего 275

тысяч получали жалкое пособие.

Государство должно было содержать почти миллион-

ную армию чиновников. Сменявшиеся один за другим ка-

бинеты пытались переложить бремя кризиса на массы и

урезать оклады государственным служащим. Это был все

тот же старый, избитый припев: сбалансировать бюджет,

завинтить потуже налоговый пресс. Десятки тысяч служа-

щих государственного аппарата, бессильных отстоять свои

права, начали вступать в различные организации и присо-

единяться к проявлениям протеста.

Чем дальше, тем все громче раздавались проклятия

восьмимиллионной массы крестьян, усердных, неутомимых

тружеников. Цены на пшеницу и вино—вот к чему все сво-

дилось! Это были два талисмана французского крестья-

нина. Когда он получал за них хорошую цену, как то

было до 1931 года, он был доволен. Но как только на ми-

ровом, а следовательно и на внутреннем, рынке цены на

пшеницу и вино падали, французский крестьянин выходил

из себя. Он винил в своих бедах дураков, жуликов и пу-

таников, сидевших в Париже. С 1929 года цены на пше-

ницу упали на одну треть и резко снизились цены на вино.

Дальнейшие перспективы были еще более мрачными.

Кризис сильно ударил и по средним слоям населения.

Раздираемые стремлением выбиться в богатые люди и

страхом быть отброшенными в ряды пролетариата, пред-

ставители так называемых средних классов цеплялись за

эфемерную надежду: может быть, в конце концов, их не-

большие фабрички, скромные магазины, маленькие фермы

дадут им не только средства на жизнь, но и обеспеченную

старость. Помимо 400 тысяч рантье (лиц, пользующихся

постоянным годовым доходом), около 6 миллионов людей

были держателями французских государственных займов

и облигаций. С возрастающей тревогой следили они за

колебаниями курса своих бумаг, а бумаги все падали и

падали... в среднем на двенадцать процентов в год. Про-

шли те дни, когда министр финансов в кабинете Клемансо

мог бойко утверждать: «Боши за все заплатят!» Этот са-

мый министр, по имени Клотц, впоследствии был привле-

чен к суду за выдачу непокрытых чеков. Но жульниче-

ством были не только его векселя, — обманом были и его

крикливые обещания, что Германия заплатит по всем сче-

там. Обманом были и обещания всех кабинетов одного за

другим, что катастрофическое падение мировых цен не от-

разится на Франции, что Франция должна остаться неким

островом процветания, оазисом веселой, легкой жизни.

Средним слоям населения достаточно было следить за

шкалой биржевого бюллетеня. Их имущество, собствен-

ность, рента, фермы, лавки, фабрики были в опасности.

Из 11 миллионов французских рабочих в 1933 году

около 6 миллионов были заняты в промышленности. Во

Франции существовали два крупных рабочих центра: Па-

риж и его окрестности, с их металлургическими, военными

и автомобильными заводами, и Северная Франция, с ка-

менноугольной и текстильной промышленностью. Правда,

во Франции везде можно найти довольно значительное ра-

бочее население. Все же передовым, ведущим отрядом

французских рабочих является парижский пролетариат.

Сигнал к бою всегда давали предместья Парижа, опоясы-

вающее столицу «красное кольцо».

Вот почему именно в Париже нарастание кризиса за-

ставило учащенно забиться пульс рабочего движения. Ко-

гда Даладье вошел в правительство, пролетариат уже

проявлял беспокойство. Количество стачек все возраста-

ло. Происходил медленный отлив из социалистической

партии и прилив в коммунистическую партию. Около полу-

тора миллионов рабочих всех специальностей были орга-

низованы в профсоюзы.

Социалисты, чей союз с радикал-социалистами в пред-

выборную кампанию принес на выборах 1932 года значи-

тельную победу левым партиям, испытывали теперь все

более сильное давление со стороны своих избирателей.

Между тем, часть руководства социалистической партии —

правое крыло его — готовилась к слиянию с радикал-со-

циалистами. Эта группа носила название «неосоциали-

стов». Впоследствии их «неосоциализм» незаметно перешел

в фашизм. Лидером их был элегантный мэр города Бордо,

Адриен Марке, дантист-политикан, известный, главным об-

разом, тем, что он хорошо одевался.

Перед Даладье, Боннэ и Шотаном — радикал-социали¬

стским триумвиратом, оказавшимся у власти, — стояло

множество трудно разрешимых проблем: бюджетный де-

фицит, усиливающаяся экономическая депрессия с ее не-

избежными последствиями, дальнейшее развитие политики

разоружений и, наконец, самая сложная проблема: взаи-

моотношения с национал-социалистской Германией.

Относительно намерений Гитлера у правительства не

могло быть никаких сомнений. Гитлер точно воспроизвел

все свои планы в книге «Mein Kampf». Изолировать

Францию, чтобы затем ее уничтожить, — таковы были эти

планы, не составлявшие уже тайны.

Знать намерения своего потенциального противника —

идеал каждого генерального штаба. Именно в таком иде-

альном положении и находилось французское правитель-

ство. Располагая совершенно недвусмысленно сформули-

рованной программой действий Германии в отношении

Франции, оно имело полную возможность заблаговремен-

но принять необходимые меры. Но французское прави-

тельство не принимало всерьез книгу «Mein Kampf» —

это стало для меня очевидным после разговора с одним

из членов кабинета Даладье. Я коснулся политики и про-

граммы, изложенных в ней. «Неужели вы действительно

думаете, что можно делать политику по книге?» — шутли-

во спросил меня министр, очевидно находя эту мысль за-

бавной. Когда же я ответил, что действительно так ду-

маю, он рассмеялся. «Вы — литератор; вы верите в то,

что написано. А я практический политик, и, смею вас уве-

рить, нет ни малейшего шанса, что Гитлер будет в чем-

либо следовать своей книге. Действительность его научит».

Вместо того чтобы образовать коалицию мира, с целью

остановить Гитлера, Даладье стал строить свои отношения

с Германией в духе той политики, которая впоследствии

получила название «политики умиротворения». Окончатель-

ную свою форму она получила в бесчисленных политиче-

ских боях.

В первой речи, которую Гитлер в качестве канцлера

произнес по радио 2 февраля 1933 года, он искусно за-

тронул чувствительную струнку в сердцах демократических

стран.

«Мы были бы счастливы, если бы весь остальной мир

путем сокращений вооружений избавил нас от необходи-

мости постоянно увеличивать наши вооружения».