Симон Андре, Моруа Андре. О тех, кто предал Францию

Подождите немного. Документ загружается.

Однажды вечером я встретился в парламенте с Хор-

Белиша. «Ну, как вам показалась наша армия?» — спросил

он меня. «Мне кажется, что она состоит из хорошего ма-

териала, — отвечал я, —но, подобно Оливеру Твисту, мне

бы хотелось «этого же самого побольше».

Если не считать канадскую дивизию, то нигде нам не

смогли показать войсковое соединение больше батальона.

Пехоту обучали старые унтер-офицеры, почти не знакомые

с новыми способами ведения боя. Обучение в танковых

школах было умелым и основательным, но машин было

мало, да и те устарели. Но повсюду я видел добрую во-

лю, хорошее настроение, невозмутимость духа и неиспо-

ведимую уверенность в победе.

Когда в феврале 1940 года я вернулся в Аррас, на-

чальник штаба генерала Горта сделал нам блестящий до-

клад. По его мнению, зима принесла союзникам решитель-

ную победу, если вспомнить то положение, которое было

у нас в конце августа 1939 года. Тогда предполагали, что

придется воевать не только против Германии, но и против

Италии, Японии и Испании. Тогда еще нельзя было ска-

зать, отменит ли Америка эмбарго на вывоз оружия,

будут ли доминионы сражаться на стороне своих европей-

ских союзников и не поднимут ли арабы восстание. Теперь

же Италия, Испания, Япония практически хранят нейтра-

литет. Америка отменила эмбарго, доминионы определили

свою позицию, и даже арабы держат сторону союзников,

К тому же мобилизация во Франции прошла без всяких

помех. Что же касается молниеносной войны, то на За-

падном фронте немцы вряд ли на нее решатся.

В то время эти аргументы казались неопровержимыми.

Но люди, которые могли наблюдать обе стороны, были дру-

гого мнения. В Италии, например, в начале войны следили

за ходом операций с известной беспристрастностью, хотя

Муссолини откровенно оказывал предпочтение немцам.. Но

в феврале итальянцы пришли к заключению, что союзники

плохо использовали зимние месяцы и что несоответствие

между их боевыми силами и силами немцев не только не

уменьшилось, а, наоборот, увеличилось. Уже тогда Италия

приняла решение — там ждали только благоприятного мо-

мента, чтобы вступить в войну.

281

Но что же происходило на самом деле? Действительно

ли мы проспали все эти восемь месяцев? Такое утвержде-

ние было бы безусловно несправедливым по отношению к

(французским войскам в Сааре, по отношению к француз-

ским и английским солдатам, которые с большим усерди-

ем рыли окопы и строили укрепления, по отношению к

офицерам генерального штаба, которые потратили немало

усилий на изготовление всяких планов.

Очень много англичан и французов усердно поработали

за эти месяцы, с сентября по май, но большая часть их

работы была напрасной. Их начальники исходили из трех

неправильных предпосылок. Они верили, что укрепленную

линию можно удерживать, как в мировую войну, и дело

лишь за тем, чтобы построить такую линию и укрепить ее.

Далее, они были того мнения, что опыт Польши неприме-

ним во Франции, и поэтому бесполезно заново переучи-

вать и снаряжать армию. И, наконец, они были убеждены

в том, что война будет длительной и что в первую очередь

следует, в промышленном и финансовом отношении, го-

товиться к будущим годам войны. Если к этому клубку

ошибок прибавить общий недостаток энтузиазма, который

был во Франции следствием политических разногласий, а в

Англии вытекал из преувеличенного оптимизма, то не-

трудно понять, почему после восьми или десяти месяцев

войны Франция и Англия были не в состоянии оказать

действенное сопротивление военной машине, которую Гер-

мания с ужасающей пунктуальностью готовила на протя-

жении семи лет.

Очень часто в истории случалось, что конфликты между

руководящими деятелями мешали ходу военных действий

и правительственным мероприятиям. В 1918 году Франция

имела счастье найти вождя, который был достаточно энер-

гичен, чтобы держать в узде всех своих врагов, мешавших

его работе, — это был Клемансо. В 1939 году во время

военной кампании Эдуард Даладье и Поль Рейно, оба

добрые французы, ни на миг не переставали оспаривать

друг у друга политическую власть, и их непримиримая

вражда была одной из причин нашего злополучия.

При коронации короля Георга VI в Вестминстере один

британский офицер, сидевший со мной рядом, при входе

282

Поля Рейно, повернулся ко мне и спросил: «Кто этот не-

большой человек, смахивающий на японца?» Я ответил:

«Этот небольшой человек—будущий премьер-министр

Франции».

С того дня, как Поль Рейно женился на Жанне Анри-

Робер, дочери выдающегося адвоката и подруге детства

моей жены, я с интересом следил за его жизненным пу-

тем. Я считал его одним из проницательнейших наших 'по-

литиков и в то же время человеком большого мужества.

Мне не раз приходилось наблюдать, как он, вопреки соб-

ственным интересам, отстаивал мысли и идеи, которые ка-

зались его избирателям ужасными. Только у него одного

хватило храбрости потребовать, во время обесценения анг-

лийского фунта, девальвации французского франка, —

последующие события подтвердили неизбежность этого

мероприятия. Единственный среди государственных дея-

телей, он внимательно изучал идеи полковника де Голля

о моторизации армии и провел кампанию за создание

сильных танковых дивизий. В момент, когда французская

молодежь была оставлена на произвол судьбы, он написал

книгу, которую озаглавил: «Молодежь, какую судьбу ты

желаешь Франции?»

Незадолго до войны он был поставлен во главе ми-

нистерства финансов, при обстоятельствах, когда его пред-

шественники отчаивались в возможности изыскания кре-

дитов для Франции. В несколько недель ему удалось со-

брать для государственной казны миллиарды франков зо-

лотом. Рейно нравился мне, когда, зажегшись какой-нибудь

идеей, он поднимался, засовывал руки в карманы, отки-

дывал голову назад, чтобы вытянуться во весь свой

небольшой рост, и начинал говорить образными и резкими

предложениями, голосом, который звучал, словно удары

молота. «Боевой петушок», — говорили мы, и мы надея-

лись, что он будет сражаться за правильные вещи.

Но этот задорный ум, эта дерзкая самоуверенность,

резкая и блестящая логика и неизменный вид превосход-

ства при разговоре с партнером, не подкованным в финан-

совых и хозяйственных вопросах, очень сильно раздража-

ли многих политиков и в особенности Даладье.

Даладье не уступал Рейно как оратор, но его стиль

не был таким триумфальным, агрессивным и блещущим

всесторонним знанием предмета, как у его соперника.

Это был простецкий стиль, в нем звучали ноты задушев-

283

ности и тревоги. Когда Даладье говорил с французским

народом о войне, мелкие торговцы, рабочие, крестьяне и

вообще все слушавшие его чувствовали, что этот печаль-

ный тон, эта тяжелая экспрессия и сердечная преданность

делу мира превращают премьер-министра в близкого друга

всех французов. Эдуард Даладье был когда-то преподава-

телем истории, и в истории Франции, как и в глубине сво-

его честного сердца, он черпал страстную преданность

своей стране. Все это было достойно восхищения. Но

Даладье вредили два его больших недостатка: крайняя

подозрительность, которая заставляла его не доверять

никому из своих коллег, и слабость воли, которая време-

нами доходил у него до болезненных размеров. Иногда

Даладье впадал в ярость и колотил кулаком по столу.

Его коллеги утверждали, что кулак Даладье издает пустой

звук. «Бархатная рука в железной перчатке», — любили

они говорить. Но действительный характер Даладье был

неизвестен широкой публике, она видела только его силь-

ную, широкую фигуру, называла его le taureau de la Ca¬

margue

и верила в его прямоту.

— Каким должен быть настоящий человек, который

мог бы заменить Даладье? — спросил я однажды у Рейно.

— Даладье такой, каким его представляет себе фран-

цузский народ, — ответил он мне.

Импульсивная недоверчивость Эдуарда Даладье приве-

ла к вражде между ним и Эдуардом Эррио, и партия ра-

дикалов из-за борьбы двух Эдуардов была расколота на

два лагеря. В одной из комедий Тристана Бернарда вы-

веден персонаж, которого его друзья называют «Triple-

paw». Он настолько не знает, чего ему хочется, что в день

своей свадьбы он колеблется, итти ли ему в церковь,

или нет. «Даладье — это Triplepaw», — говаривал Рейно,

и эта сторона его характера, повидимому, объясняет, каким

образом этот министр-радикал мог стать основателем На-

родного фронта и вскоре за этим — надеждой консерва-

тивной буржуазии. Даладье в свою очередь говорил о

Рейно: «Стоит ему заговорить, как вид у него становится

такой самовлюбленный, что мне поневоле мерещится у

него за спиной пышный павлиний хвост».

Камаргский бык,

284

Таковы были оба эти человека, которых долг призывал

к совместному сотрудничеству в правительстве Франции,

втянутой в ужаснейшую из войн. На деле же каждый из

этих людей только старался раздражать другого. Эта вза-

имная неприязнь со временем превратилась в ненависть,

когда между ними встали тени двух женщин. Я бы не

стал касаться этой на первой взгляд столь тривиальной

стороны той ужасной трагедии, жертвой которой была

Франция. Но факты эти в основном уже общеизвестны, и

к тому же несомненно, что частная жизнь некоторых го-

сударственных деятелей оказывает влиянье на их общест-

венную жизнь. Было бы неверно, совершенно неверно ут-

верждать, что французские нравы в 1939 году свидетель-

ствовали о круговой испорченности. Миллионы добрых

семейств вели простую и скромную жизнь. Но это не от-

носится к трем тысячам лицам в Париже, которые, по сло-

вам Байрона, «считают себя правителями мира на том

основании, что они поздно ложатся спать». Большинство

этих людей не придавало значения своим сентименталь-

ным и эротическим интрижкам, но события показали, что

эти интрижки несли в себе известную опасность для

народного благополучия и что «человек, который хочет

быть королем», должен, в первую очередь, сам под-

чиняться дисциплине и быть господином своих стра-

стей.

После смерти жены Даладье нашел свою Эгерию в

лице маркизы К. Эта кокетливая и красивая женщина,

белокурая и еще моложавая, любила власть и имела зло-

получную слабость к хозяйственным и политическим тео-

риям. Но она умела держаться в тени. Она никогда не

афишировала перед всем светом свою близость с великим

человеком, а ее тайное влияние не было слишком ощути-

тельным.

С другой стороны, подруга Поля Рейно, графиня де П.,

была чуть сумасбродной, назойливой и неуравновешенной

женщиной, постоянно во все вмешивавшейся. Как показа-

ли события, ее вмешательство было весьма вредным. Од-

нажды, когда я в присутствии Рейно стал критиковать

одно крайне сомнительное политическое назначение, исхо-

дившее от Даладье, Рейно сказал:

— Это был не его выбор, это был ее выбор.

— Это не оправдание, — ответил я.

— Ах, — вздохнул он, — вы не представляете, на что

285

только не способен человек, зверски поработавший целый

день, чтобы хоть вечером вкусить мир и спокойствие.

Я подумал, что Бальзак записал бы это выражение.

С началом войны тщеславие стало доминирующей чер-

той характера графини де П. Она не удовлетворялась тем,

что Поль Рейно остается министром финансов, она во

что бы то ни стало решила сделать его премьером. Во

всех салонах Парижа она только и говорила, что о недо-

статке энергии у Даладье, о его бездеятельности и лени, и

давала всем понять, как необходимо, чтобы его заменил

Рейно. Разумеется, все это в тот же вечер передавалось

Даладье, и в соответствии с этим росла и его ненависть к

Рейно. Одно время дошло даже до того, что оба эти

человека, члены военного кабинета, перестали разговари-

вать друг с другом. Это была нелепая и неслыханная си-

туация, угрожавшая стране опасными осложнениями.

Для меня лично, проводившего все свое время в ар-

мии, не было ничего более интересного, чем встречи с

Рейно во время моих побывок в Париже. Блестящий и

желчный собеседник, он лучше, чем кто-либо, мог меня

проинформировать о политическом положении. Так это и

было 19 марта 1940 года, когда он между двумя заседа-

ниями палаты, пришел к нам поужинать. Это был тяжелый

день для кабинета Даладье. Поражение Финляндии соз-

дало в палате исключительно возбужденное настроение, и

Даладье был подвергнут резкой критике за свою медли-

тельность. Возможно, что критика эта и была несправед-

ливой, так как было бы трудно, если не сказать невоз-

можно, организовать экспедиционный корпус для Финлян-

дии. Мало того, вполне вероятно, что такое предприятие

кончилось бы катастрофой. Но депутаты потребовали тай-

ного заседания, которое продолжалось весь день и должно

было опять открыться в 10 часов вечера.

— У бедняги Даладье был плохой день, — сказал нам

Рейно, когда он заглянул к нам в восемь часов. — Я ни-

сколько не удивлюсь, если он полетит еще этой ночью.

— А кто же будет его преемником? — спросила моя

жена. — Не вы ли?

— Все зависит от президента республики, а также и от

обстоятельств, при которых будет свергнут кабинет Да-

ладье, — ответил Рейно.

286

— Если вам будет поручено сформировать правитель-

ство, — сказал я, — вы должны обеспечить себе поддерж-

ку Даладье. Его популярность в стране все еще велика.

— Да, — ответил Рейно, — потому что страна его не

знает.

— Возможно, но все же это так. У вас большие

способности, но за вами нет партии, на которую вы могли

бы опереться. Радикалы сохранят верность Даладье, а

правые, к которым вы и сами принадлежите, также благо-

волят к Даладье, потому что все вы ведь презираете пра-

вых политиков и не стараетесь даже скрыть это.

Рейно улыбнулся и сказал, что если президент поручит

ему сформировать кабинет, он сохранит Даладье в долж-

ности военного министра. К 10 часам он опять вернулся в

Бурбонский дворец. В эту ночь, как и ожидал Рейно,

Даладье был свергнут. Президент Лебрен призвал Рейно,

который, не задумываясь, дал согласие на формирование

правительства. Но перед лицом выпавшей ему трудной за-

дачи этот столь проницательный человек обнаружил свое

полное незнакомство с общественным мнением и такое

же отсутствие всякого чутья. При представлении нового

кабинета парламенту Рейно с огромным трудом удалось

добиться большинства в один голос. Парламент не желал

его и явно сожалел о свержении Даладье. Рейно почувст-

вовал эту атмосферу враждебности, и это поколебало его

обычную самоуверенность. Речь, с которой он выступил,

производила плачевное впечатление.

Назавтра я возвратился в Аррас, где я нашел всех

своих французских товарищей возмущенными новым со-

ставом кабинета. Такой состав казался им сознательным

вызовом общественному мнению. В условиях военного

времени непопулярность правительства среди большей ча-

сти населения была тревожным симптомом. Я долго не

виделся с Рейно после того, как он стал премьер-мини-

стром. Из Арраса я вместо поздравления процитировал

ему в письме выражение Барреса: «В мирное время на-

цию представляет парламент, но в военное время — ар-

мия». К этому я добавил: «Не теряйте же с нею связь».

С самого начала войны Поль Рейно был враждебно

настроен по отношению к Гамелену. Он критиковал его

бездеятельность и утверждал, что в армии он не поль-

287

зуется доверием. Это были вопросы, о которых мне труд-

но было составить собственное мнение. Верно, что в сен-

тябре 1939 года Гамелен не предпринял энергичного на-

ступления на линию Зигфрида, а ограничился осторожными

операциями в Саарском бассейне. Его враги утверждали,

что момент, когда большая часть немецких войск была

занята в Польше, был самым подходящим для решитель-

ного наступления. На это Гамелен отвечал, что к началу

военной кампании у союзников не было материальной базы

для этой операции и что у них не было особо необходи-

мых для этого самолетов и тяжелой артиллерии. Без та-

кого материала наступление привело бы к большим по-

терям. «Я не хочу начать борьбу битвой у Вердена, — го-

ворил Гамелен. — Франция страна с низкой рождаемостью,

и в последнюю войну она понесла ужасающие потери. Еще

раз пережить это ей было бы не по силам. Война, кото-

рую Франции предстоит вести сейчас, должна быть науч-

ной войной, и мы обязаны все предусмотреть, чтобы по

возможности обойтись без потерь».

Признаюсь, его поведение казалось мне тогда вполне

разумным. Человеку, не посвященному во все тонкости,

трудно судить о военных способностях Гамелена. Во вре-

мя битвы на Марне он был ближайшим сподвижником

Жоффра, и ему принадлежит план маневра, который при-

нес тогда победу французской армии. Он был образцовым

офицером генерального штаба и потом, на поле битвы,

прекрасным командиром дивизии. При первой встрече вас

поражало в нем впечатление какой-то непроницаемости.

Его короткие щетинистые усы, небольшие глаза и тонкий

рот, лицо и движения, всегда сохранявшие полную сдер-

жанность, казалось, преграждали всякий доступ в его вну-

тренний мир. У него не было ни брызжущей живости

Фоша, ни тяжеловесной гениальности Жоффра. Он говорил

очень редко. Как-то еще до войны мне пришлось обедать

с Гамеленом, и я обратил внимание, что он за все время

не произнес ни одного слова. Он был вежлив и скромен.

Офицеры его генерального штаба были очень преданы ему.

По отношению ко мне Гамелен всегда был чрезвычайно

предупредителен. Когда он впервые прибыл в главную

квартиру генерала Горта и встретил меня в форме, он

сказал:

288

— Как, вы в вашем возрасте все еще лейтенант?

— Я лейтенант еще с прошлой войны, господин гене-

рал!

— Двадцать лет без повышения! — сказал он сме-

ясь. — Это никуда не годится. Я вам присвою чин капи-

тана.

Когда Гамелен в следующий раз приехал в британ-

скую ставку, я все еще был лейтенантом. Он выразил

удивление.

— Что это значит? — опросил он полковника Птибо¬

на. — Я ведь вам поручил позвонить в военное министер-

ство и сказать, что Андре Моруа производится в капи-

таны.

— Что я и не замедлил сделать, господин генерал, —

отвечал полковник. — Но есть одно препятствие. По

уставу необходимо пройти два учебных сбора. Господин

Моруа прошел только один.

Тогда генерал Гамелен обратился к генералу Горту:

— Оказывается, все сопряжено с трудностями. Но все

же я не предполагал, что главнокомандующий должен

потратить столько усилий, чтобы произвести человека в

капитаны!

Когда я, наконец, получил производство, Гамелен при-

слал мне дружескую записку: «Наконец-то! Но я не ре-

шаюсь поздравить вас с этим запоздалым производством».

Он пригласил меня посетить его в Венсеннском замке.

В моей памяти живо запечатлелся обед в сводчатом зале

замка, на котором, помимо личного штаба Гамелена, при-

сутствовал также генерал Ногес, командующий войсками

в Северной Африке, и Брюжер, посланник в Белграде.

Разговор вертелся вокруг деловых вопросов. Генерал Но-

гес говорил о нуждах своей армии, потом Брюжер завел

речь о военных заказах, размещенных Югославией во

Франции и оставшихся невыполненными. Гамелен отвечал

обоим точно и ясно, обнаружив исчерпывающую осведом-

ленность. Ко мне он обратился с вопросами о 51-й британ-

ской дивизии, которая была на пути в Саарскую область.

Потом разговор переключился на Французскую академию

и на издаваемый ею словарь, и Гамелен сказал, обращаясь

ко мне: «Что нам нужно, — это имя для солдат этой вой-

ны. Солдаты 1914 года называли себя poilus, но солдаты

1940 года еще ждут своего крещения».

Брюжер спросил, скоро ли он ждет немецкого наступ-

289

ления. «Да, — ответил генерал Гамелен, — все указывает

на это. Наши летчики и агенты устанавливают признаки

подготовки: это — массирование артиллерии, накапливание

боеприпасов, эвакуация гражданского населения. Разу-

меется, все это может быть и военной хитростью. Но

Геринг вчера произнес речь, в которой он предсказы-

вает важные события, а он всегда в таких случаях го-

ворит правду. Возможно, что предстоит большое наступле-

ние».

Спокойствие, с которым он ожидал этого удара, укре-

пляло доверие к нему. Каждый невольно говорил себе:

«Да это Жоффр, его ничто не берет».

Но Поль Рейно не разделял его веры. «Почему у нас

два главнокомандующих? — спрашивал он. — Раз генерал

Жорж командует нашими армиями, то с генерала Гаме-

лена хватит роли начальника генерального штаба и оборо-

ны страны».

Разногласия между премьер-министром и генералисси-

мусом были не столько личного характера, сколько выте-

кали из столкновения двух различных военных теорий.

С самого начала кампании Гамелен был сторонником обо-

роны и выигрыша времени, в то время как Рейно наде-

ялся стать человеком наступления и действия. «Генерал,

остающийся в обороне, проигрывает все свои битвы», —

говорил он. Премьер-министр, пришедший к власти с обе-

щанием вести войну с «нарастающей энергией», он чув-

ствовал себя обязанным заняться большими проектами.

Но возможности были крайне ограничены. После своей

первой поездки в Лондон он настоял на том, чтобы бри-

танское правительство установило минные поля в норвеж-

ских территориальных водах. Немного позднее он раско-

пал в актах министерства иностранных дел проект согла-

шения с Англией, в котором содержалось обоюдное обе-

щание, что ни одна из сторон не заключит сепаратного

мира, — план, на который Даладье все время не давал

согласия.

Потом Рейно занялся бельгийским вопросом. Следует

ли для вступления в Бельгию ждать просьбы о помощи

от бельгийского правительства? Рейно пытался добиться

ясности в этом вопросе. «Вы с нами или против нас? —

290