Симон Андре, Моруа Андре. О тех, кто предал Францию

Подождите немного. Документ загружается.

Вот почему, когда эти два человека встретились в со-

провождении своих министров иностраных дел — Галифак-

са и Боннэ, — они сумели договориться без особого труда.

Уже во время этой первой встречи была намечена та по-

литика, которая привела их к Мюнхену.

Разумеется, политика эта была намечена далеко не во

всех деталях, и весьма возможно, что сами ее творцы не

предугадывали, как далеко она заведет их в ближайшие

несколько месяцев. На многие второстепенные вопросы

Даладье и Чемберлен смотрели по-разному. Это было обус-

ловлено рядом обстоятельств, в частности, различием гео-

графического положения, экономических интересов и

внутренних проблем обеих стран. Чемберлен мог рассчиты-

вать на надежное большинство господствующей в парла-

менте партии. Даладье же приходилось считаться с коали-

цией представителей нескольких партий, придерживающих-

ся по ряду вопросов различных взглядов. Но не это ре-

шало дело. Основным было то, что у обоих министров бы-

ло полное единомыслие в главном вопросе — в вопросе о

необходимости притти к соглашению с диктаторами. Это

вытекало из их убеждения, что такое соглашение необхо-

димо для сохранения существующего порядка в Европе.

Общность их взглядов в этом вопросе и предопределила

их совместный путь в Мюнхен. Если они не предвидели

всех последствий своей политики и всех своих будущих

уступок, то во всяком случае они уже тогда были готовы

максимально пойти навстречу диктаторам. А уж посколь-

ку они стали на этот путь, им не оставалось ничего иного,

как ковылять по нему от одного дорожного столба к

другому.

Во время этой исторической встречи в Лондоне Чем-

берлен сумел убедить Даладье и Боннэ, что победа гене-

рала Франко — дело ближайших дней или недель. Они

объединили свои усилия, чтобы заглушить призыв Испан-

ской республики о помощи, с которым она должна была

обратиться к предстоящей сессии Лиги наций.

В Лондоне Даладье изъявил готовность продолжать

политику своих предшественников по отношению к Совет-

ской России. Это означало отказ санкционировать перего-

воры между французским и русским генеральными шта-

бами.

В мае Совет Лиги наций заслушал горячий призыв Ис-

панской республики. Просторное здание зала Совета Лиги

наций, построенное в новейшем архитектурном стиле, бы-

ло переполнено до отказа. От имени Испанской респуб-

лики выступил министр иностранных дел Альварес дель

Вайо. Большинство министров (их было тринадцать) и де-

легатов, к которым обращался дель Вайо, даже не ста-

рались делать вид, что слушают. Республиканская Испания

требовала применения 16-й статьи устава лиги, предусмат-

ривающей коллективную помощь против агрессии.

Лорд Галифакс в весьма холодном тоне заявил, что

Великобритания не намерена присоединиться к предложе-

нию испанского делегата. Жорж Боннэ, облаченный в

обычный темносиний двубортный сюртук, по существу при-

соединился к приговору Галифакса. Он говорил тоном

приторной слащавости и еще более приторного сожаления.

Отчаянная, уже заранее обреченная борьба продолжалась

в течение трех дней. Это было зрелище, исполненное па-

фоса и трагизма.

Наконец резолюция, предложенная Совету сеньором

дель Вайо, была поставлена на голосование. «Нет», про-

изнесенное среди мертвой тишины лордом Галифаксом и

Жоржем Боннэ, прозвучало, как пощечина. Напряжение в

зале становилось невыносимым. Один только советский

представитель поддержал республиканскую Испанию. Ря-

дом со мной послышались рыдания корреспондентки од-

ной швейцарской газеты. Сеньор дель Вайо и его спутник

вышли из помещения смертельно бледные, но с высоко

поднятой головой. Я ринулся к телефону сообщить ново-

сти в редакцию.

У входа в отель Боннэ, явно смущенный, пытался объ-

яснить обступившим его журналистам, что он не мог по-

ступить иначе. «Но Франция не допустит, чтобы Испания

сделалась добычей захватчиков!» Кто-то воскликнул: «Вы

умертвили Испанию!» Побледневший Боннэ поспешно ре-

тировался.

Несколько дней спустя он убедился, что не так-то легко

войти в доверие тоталитарных держав. Выступив с речью в

Генуе, дуче напрямик заявил, что Франция и Италия «на-

ходятся на противоположных сторонах баррикады». Он

явно намекал на Испанию. Это должно было бы отрез-

вить всех французских комментаторов, которые так часто

предсказывали неминуемое ухудшение итало-германских

142

отношений. С неменьшей откровенностью Муссолини под-

черкнул, что со времени итальянской мобилизации на Брен-

нере в 1934 году до марта 1938 года немало «утекло

воды под мостами Тибра, Дуная, Шпре, Темзы и даже

Сены. Все те дипломатические и политические события,

которые были связаны со Стрезой, канули в прошлое и

погребены навек, и поскольку это зависит от нас — никог-

да более не воскреснут».

Но если дуче похоронил стрезский фронт, то далеко

не так обстояло дело в некоторых французских кругах.

Хотя выступление Муссолини ошеломило его почитателей

в Париже, они быстро оправились и возобновили свои

интриги. Даже визит Гитлера в Рим, где он был встречен

как триумфатор и где оба диктатора продемонстрировали

прочность оси Рим — Берлин, не отрезвили парижских

поклонников Муссолини. Поистине, надежда никогда не

умирает!

Новые события приковали внимание к национал-социа-

листской Германии. Гитлер сосредоточил на германо-чеш-

ской границе огромную армию. Нападение на Чехослова-

кию казалось неизбежным. 21 мая 1938 года чехословац-

кое правительство объявило частичную мобилизацию.

Во французском министерстве иностранных дел, куда я

направился, меня принял один из высших чиновников. Он

изложил мне содержание телеграмм, полученных от фран-

цузского посла в Берлине. В них подтверждались сведения

о крупных военных приготовлениях Германии на чешской

границе. Последняя телеграмма извещала о том, что анг-

лийский посол предложил личному составу посольства

демонстративно готовиться к отъезду из Германии.

В течение нескольких ближайших часов мир висел на

волоске. Столкнувшись с фактом столь неожиданного

сопротивления, Гитлер отступил.

21 мая могло стать поворотным пунктом в истории

Европы, но благодаря Даладье и Боннэ оно осталось лишь

случайной датой, мимолетным происшествием, не имевшим

последствий. Через два дня национал-социалистские газеты

обрушились на «поджигателей войны», распространяющих

«ложные сведения о мобилизации в Германии». А вскоре

к этому же аргументу стали прибегать Даладье и Боннэ.

Даладье с нескрываемым раздражением говорил не-

143

скольким посетившим его депутатам парламента, что

21 мая, в результате безответственного поведения Бене-

ша, Европа очутилась на грани войны. Бенеш, — сказал

он, — не только объявил мобилизацию, но он помимо того

отказался рассмотреть «приемлемые», в конце концов,

требования Гейнлейна.

Такая «тактика» Даладье не могла не отразиться на

позиции Чехословакии. 10 июня чешское правительство

согласилось принять требования Гейнлейна за основу для

переговоров.

Боннэ и Даладье снова занялись Испанией. В начале

июня у Боннэ было длительное совещание с бывшим

премьером Фланденом. После этого Фланден выступил с

весьма многозначительным заявлением: «Война в Испа-

нии, — сказал он,—является величайшей угрозой для мир-

ной жизни Франции»; и: «политика, направленная против

Франко, противоречит французским интересам и диктуется

Москвой». В заключение Фланден воскликнул: «Француз-

ский народ не позволит Народному фронту, причинившему

уже столько бедствий, прибавить к ним еще ужасы войны».

Два дня спустя Даладье отдал приказ окончательно

закрыть франко-испанскую границу. Была установлена

полная блокада республиканской Испании. На заседании

исполнительного комитета своей партии Даладье заявил:

«Мы будем попрежнему придерживаться метода невмеша-

тельства, поскольку мы хотим, чтобы судьба Испании ре-

шалась самими испанцами».

Между тем, войска республиканцев, сдерживая напор

мятежников, форсировали Эбро и перешли в тщательно

подготовленное контрнаступление. Один из радикальных

депутатов утверждал, что когда Жорж Боннэ узнал об

этом блестящем успехе республиканцев, он чуть не забо-

лел от ярости.

В течение нескольких дней июня проблемы Испании

и Чехословакии уступили место на первых страницах газет

другому — более мирному — событию. Ожидался визит

английского короля и королевы в Париж. Город Света

надел свой самый пышный наряд. Он был украшен фла-

гами и сверкал яркими красками. Сотни тысяч зрителей

со смешанным чувством гордости и любопытства толпи-

лись на улицах, чтобы приветствовать гостей. Но министра

144

внутренних дел Альбера Сарро интересовала не столько

торжественная встреча, сколько вопрос о мерах безопас-

ности, которые надлежало принять. Бедняга не забыл про

марсельские убийства. Он распорядился произвести тыся-

чи арестов, преимущественно среди немецких и итальян-

ских эмигрантов-антифашистов. Когда король Георг и

королева Елизавета проезжали по ярко разукрашенным

улицам Парижа, взорам королевской четы представи-

лись десятки тысяч солдат и полицейских и сотни тысяч

добрых парижан. Но население не могло лицезреть вы-

сокопоставленных гостей, так как их заслоняла непрони-

цаемая стена вооруженной охраны.

Парады, торжества и великолепные приемы следовали

один за другим. Наиболее пышный банкет был устроен

на Кэ д'Орсэ. Сбылась мечта Одетты Боннэ: она при-

нимала у себя в гостях королевскую чету. Но за этой

яркой завесой празднеств и банкетов шли обычной чере-

дой политические будни. На той же неделе Даладье и

Боннэ, встретившись с Чемберленом и Галифаксом, дого-

ворились о кандидатуре того человека, которому пред-

стояло сыграть в Праге роль посредника между прави-

тельством суверенной Чехословакии и оппозиционной

группой Гейнлейна, явно руководимой извне. Английские

министры предложили кандидатуру лорда Уолтера Ренси¬

мена. Он был известен своими прогерманскими взглядами.

Во время первой мировой войны он входил в либеральное

правительство Асквита. Богатый промышленник, лорд

Ренсимен был тесно связан с германскими магнатами.

Очевидно, эти обстоятельства и побудили Чемберлена

остановить на нем свой выбор.

События нарастали. Гитлер отдал приказ о мобилиза-

ции более полутора миллионов человек, причем они были

призваны на срок не менее трех месяцев.

Около полумиллиона немцев были буквально подняты

с постели и за одну ночь переброшены к западной гра-

нице Франции. Они понадобились для того, чтобы уско-

рить строительство «Западной стены», или так называемой

«линии Зигфрида». Национал-социалистская пресса уде-

ляла подчеркнутое внимание этой мобилизации и форти-

фикационным работам, проводимым лихорадочными тем-

пами. «Война нервов» была в полном разгаре. Чем же

145

ответила на это Франция? Мобилизацией? Нет, — речью

Даладье.

21 августа премьер выступил по радио. Его речь менее

всего могла успокоить чехов. В ней не было ни слова,

которое могло бы ободрить чешский народ, внушить ему

мужество в его тяжелом испытании. Он произнес роковые

слова: «Как все ветераны войны, я готов пойти на все,

лишь бы только предотвратить гибель европейской циви-

лизации». Разумеется, эти слова менее всего могли ос-

лабить угрозу агрессии.

Эта радиоречь Даладье явилась поворотным пунктом

также и во внутренней политике Франции. Она знамено-

вала полный разрыв Даладье с левыми. Даладье говорил

в своей речи о том, как страдает деловая жизнь страны,

какие жертвы несут средние слои, и, наконец, обратив-

шись к рабочим, он категорически заявил: «Франция

должна снова взяться за работу».

Он разъяснил, что означает эта загадочная фраза:

уничтожение в самой основе недавних социальных реформ

и 40-часовой рабочей недели. Он призывал покончить с

этим драгоценным завоеванием французских рабочих.

Отныне Франция должна будет работать 48 часов в не-

делю, а если необходимо, то и больше. Сверхурочная

работа, подчеркнул Даладье, не может более оплачиваться

«по нынешним раздутым расценкам» и не может быть

поставлена в зависимость «от пустых формальностей».

Даладье занимал пост вице-премьера в правительстве

Блюма, которое ввело 40-часовую неделю. Теперь же он

примкнул к хору французских реакционеров, вопивших,

что социальное законодательство Народного фронта на-

несло непоправимый ущерб французской промышленности.

Даладье хорошо усвоил излюбленную теорию промыш-

ленных дельцов: если капиталистам предлагают внести

свой вклад в дело быстрейшего вооружения Франции, то

им должен быть обеспечен высокий процент прибыли. Он

закрывал глаза на саботаж, который они практиковали.

Как раз в это время Конфедерация профсоюзов состави-

ла весьма детально разработанный меморандум, доводы

которого звучали более чем убедительно. В нем приво-

дились данные, свидетельствовавшие о том, что предпри-

ниматели прибегали ко всяким ухищрениям, чтобы дока-

зать, что национализация военных заводов уменьшила их

производительность. После того как производство воору-

146

жения перешло под контроль государства, большинство

прежних владельцев и директоров остались во главе

предприятий. Никто из них по-настоящему не заботился о

том, чтобы повысить производительность на их предприя-

тиях. А между тем у Даладье не нашлось по их адресу

ни одного слова критики. Он не проронил ни слова о

хаосе и дезорганизации, царивших, в особенности, на

авиационных заводах, где у рабочих целые дни и недели

бывал простой из-за того, что без конца переделывались

чертежи. Он не проронил ни слова о неуклонном наступ-

лении «200 семейств» на курс франка, ни о их потворстве

диктаторам.

Даладье отлично знал, что во Франции насчитывалось

не менее трех миллионов безработных, в том числе боль-

шое количество квалифицированных рабочих. Казалось бы,

не было более благодарной задачи, чем предоставление

работы этим людям. Вместо этого Даладье провел за-

кон об удлинении рабочей недели.

Даладье, очевидно, решил порвать со своими левыми

союзниками, которые расчистили ему путь к власти. На-

родный фронт был для него лишь ступенью для возвра-

щения на политическую арену. Теперь Даладье решил по-

казать, что хозяином является он. Его ни в какой мере не

устраивали напоминания о той программе, которую он по-

клялся защищать, о тех обязательствах, которые он при-

нял на себя. Для него программа была клочком бумаги —

и только; единственной его целью была политическая

власть. Даладье рассчитывал, что Народный фронт сдела-

ет его и его партию самыми мощными факторами полити-

ческой жизни Франции. Возвышение Блюма и социалистов

он принял внешне вполне лойяльно, но это не помешало

ему затаить чувство досады и озлобления.

Уже в первые месяцы своего пребывания на посту

премьера Даладье убедился, что политическая ситуация

дает ему в руки немало выигрышных карт. Правые только

и ждали человека, который мог бы с успехом противо-

стоять Народному фронту и воспрепятствовать его воз-

рождению. Прием, оказанный ему печатью правого лаге-

ря, свидетельствовал о том, что они готовы видеть в нем

«героя дня». Правда, правые надеялись сделать его своим

пленником, но и он в свою очередь был непрочь столко-

ваться с ними. Он понимал, что правые нуждаются в нем

не менее, чем он нуждается в них. Они-то не будут доса-

147

ждать ему булавочными уколами, напоминая о программах

и обещаниях изрядной давности. Что было, то прошло.

Они не будут мешать ему ни в чем, лишь бы только он

расправился с левыми. В данной обстановке у правых не

было никого другого, кто мог бы взять на себя эту мис-

сию. Он, Даладье, чувствовал себя в силах выполнить ее.

В сущности, Даладье всегда был ближе к правым, чем

к левым. В силу обстоятельств он стал одним из видных

деятелей левого лагеря и козлом отпущения правых.

Уже во время своего первого премьерства в 1933 году он

сделал попытку избавиться от социалистов и прийти к

соглашению с правыми. Но тогда ситуация для этого еще

не созрела. Иное дело теперь. Ему представилась возмож-

ность примкнуть к тем, к кому он всегда испытывал

влечение. Теперь он мог привести радикалов в правый

лагерь и при этом обеспечить за собой первое место.

Впервые во всей истории радикал-социалистская партия

могла позволить себе роскошь сменить ориентацию и

тем не менее сохранить первенствующее положение.

Многие политики-радикалы были настроены подобно

Даладье. Народный фронт был им крайне в тягость.

Национал-социалистская пропаганда, поддерживаемая

внутри Франции сторонниками «умиротворения», достигла

немалых успехов в руководящих верхах радикал-социали¬

стской партии. Ее нынешние лидеры сделались, по суще-

ству, самыми ярыми пропагандистами «умиротворения».

Итак, Даладье завершил свой разрыв с левыми. Тот

факт, что он избрал именно этот момент крайнего обост-

рения международной обстановки для того, чтобы нанести

удар рабочему движению Франции, свидетельствует о

том, что он уже тогда решил подчиниться требованиям

Гитлера. Ведь полководец, собирающийся повести войска

в бой, не оповещает их накануне битвы о том, что он на-

мерен сократить рацион их довольствия и жалованье.

Между тем это именно и означала речь Даладье.

Доктор Геббельс сумел правильно оценить смысл вы-

ступления Даладье. Говорят, что, прослушав речь фран-

цузского премьера по радио, он сказал Гитлеру: «После

этого я не представляю себе, как он сможет нам сопро-

тивляться».

Впоследствии, благодаря нескромности одного из по-

священных, стали известны те обстоятельства, которые

побудили Даладье выступить со своей речью. Мысль о

148

ней зародилась на заседании, на котором, кроме Даладье,

участвовали Жозеф Кайо, Анатоль де Монзи и бывший

депутат радикал-социалистской партии Мартино Депла.

Кайо весьма обстоятельно разъяснил Даладье, что поло-

жение в стране категорически исключает всякую возмож-

ность для Франции ввязаться в войну, даже во имя за-

щиты союзного чехословацкого государства. Тоном, не

допускающим возражения, Кайо заявил, что французы не

будут воевать ради спасения чехов и, следовательно, не-

обходимо во что бы то ни стало договориться с Гитлером.

Он добавил, что сложившиеся обстоятельства необходимо

использовать не только для прояснения франко-германских

отношений, но также, как он выразился, и для того, «что-

бы навести порядок во французском доме». Напряжен-

ная международная обстановка показалась Кайо весьма

подходящей для того, чтобы уничтожить социальное зако-

нодательство Народного фронта, столь ненавистное сенату.

Даладье не без колебаний принял эти предложения

Кайо. Он опасался, что наступление на 40-часовую неде-

лю вызовет ожесточенное противодействие рабочего клас-

са и повлечет за собой волнения, весьма нежелательные в

нынешних условиях. В конце концов он дал согласие и

поручил Мартино Депла вчерне подготовить текст речи,

которую он должен был произнести по радио.

Эта речь вызвала сильнейшее потрясение в стране.

Французский народ воспринял выступление Даладье как

удар ножом в спину. Всеобщее недовольство было так

велико, что министры труда и общественных работ подали

в отставку. Даладье заменил их членами той же партии—

социально-республиканского союза. Новым министром тру-

да был назначен Шарль Помарэ, успешно делавший карь-

еру с помощью своей очаровательной супруги. Портфель

министра общественных работ получил блестящий, но бес-

принципный адвокат, неизменно преуспевающий Анатоль

де Монзи. Друг Лаваля, поклонник Муссолини и яростный

враг чехов, де Монзи принадлежал к числу самых ковар-

ных интриганов среди политических деятелей Франции.

Его вхождение в кабинет само по себе знаменовало

целую программу. Оно значительно усилило позиции сто-

ронников «умиротворения».

В это время Жорж Боннэ предпринял следующий хит-

роумный маневр. 4 сентября в Пуэнт-де-Грав состоялось

торжественное открытие памятника американским солда-

149

там, прибывшим во Францию в 1917 году. Выступая на

торжестве, американский посол Буллит сказал: «Если в

Европе снова вспыхнет война, то еще неизвестно, будут

ли вовлечены в нее Соединенные Штаты, или нет». После

Буллита слово получил Боннэ, который произнес фразу,

произведшую немалое впечатление в Соединенных Шта-

тах. Упомянув о дружбе между Америкой и Францией, он

воскликнул: «Каждый из друзей обязан поспешить на

помощь своему партнеру, если тот находится в опасно-

сти». Подобное заявление звучало более чем рискованно

в устах французского министра иностранных дел; в осо-

бенности в устах Жоржа Боннэ, который потратил немало

усилий, пытаясь доказать, что в случае войны Франция

не может рассчитывать на помощь Америки. Что же побу-

дило Боннэ отважиться на такой шаг?

Поль Рейно утверждал, что Боннэ произнес эту фразу,

желая спровоцировать официальное американское опро-

вержение своих слов. Получив таковое, Боннэ смог бы

использовать его для соответствующего давления на тех

своих коллег по кабинету, которые принадлежали к «под-

жигателям войны». Примерно то же самое я слышал и

от другого его коллеги-министра.

В той же речи Боннэ счел нужным указать, что Фран-

ция честно выполнит свои обязательства по отношению к

Чехословакии. Это заявление он сделал под энергичным

нажимом Жоржа Манделя, который в противном случае

грозил отставкой.

За время пребывания Даладье у власти это была уже

седьмая по счету официальная декларация о «верности

Франции своим договорным обязательствам».

5 сентября линия Мажино была укомплектована людь-

ми. Около 80 тысяч специалистов было призвано в армию.

Но буквально на следующий день весь эффект от речи

Боннэ и этого военного мероприятия был сведен к нулю

появлением статьи Эмиля Роша.

В своей газете «Репюблик» Рош писал: «Если чехи и

немцы не могут ужиться в рамках централизованного чеш-

ского государства, их надо изолировать друг от друга».

Связь Роша, возглавлявшего радикал-социалистскую партию

в Северном департаменте, с Даладье и Боннэ была обще-

известна. Без субсидий из секретных фондов этих двух

150