Симон Андре, Моруа Андре. О тех, кто предал Францию

Подождите немного. Документ загружается.

лой степени способствовало крушению французской рес-

публики. Его прекрасные слова так и оставались словами.

Небольшого роста, коренастый, с бычьей шеей, Эдуард

Даладье никогда не принадлежал к числу выдающихся

французских ораторов. Ему не дано было зажигать слу-

шателей энтузиазмом, царить на конгрессах и ослеплять

парламент фейерверком красноречия. Даладье — аппарат-

ный работник par excellence. Эррио проверял и укреплял

свое влияние в партии на ее конгрессах; Даладье пред-

почитал заниматься подготовкой конгрессов. Он всегда

благоволил к людям, достаточно честолюбивым, чтобы до-

биваться влияния, и достаточно раболепным, чтобы не

соперничать с «патроном». Эррио сам выдвигал деятелей,

вроде Даладье и Шотана, которые потом предали его и

отняли у него руководство партией; Даладье же поощрял

лишь людей смиренного, секретарского типа.

Даладье любил покрасоваться в роли «человека из

народа», который добился всего благодаря своим при-

рожденным талантам. Он охотно рассказывал о своей

тяжелой юности и о том, как он проложил себе дорогу

без всякой поддержки. Он часто называл себя продуктом

французской демократии, где «каждый солдат носит в

своем ранце маршальский жезл».

Молчаливость и подозрительность Даладье не распо-

лагали к общению с ним. Его окружали всегда лишь не-

сколько человек — скорее официальные сотрудники, чем

близкие друзья.

Он служил в войсках во время первой мировой войны,

служил с отличием и вышел из армии в чине капитана.

Когда в 1919 году Даладье был избран в палату депута-

тов, он специализировался на военных вопросах. Вскоре

он сделался главным представителем радикал-социалист¬

ской партии в военной комиссии. Когда он стал премье-

ром, он взял также портфель военного министра. Это

совмещение поста премьера с другим министерским по-

стом было характерной чертой французской парламентской

системы.

Даладье — человек рядовых вкусов и простых привы-

чек, он сам набивает себе папиросы и изредка курит труб-

ку. Он питает особое пристрастие к определенному сорту

абсента, так называемому «pastis». Это в течение многих

лет давало богатую пищу шутникам и карикатуристам.

Возможно, рассказы насчет его злоупотребления абсен-

том преувеличены, но не подлежит сомнению, что он им

увлекается больше, чем следовало бы. Как-то раз, по

поручению редакции, я поехал в военное министерство,

чтобы получить у Даладье очень срочную и чрезвычайно

важную информацию. Один из его секретарей посоветовал

мне не настаивать сейчас на приеме: «Напрасно вы не при-

шли перед аперитивом. После аперитива премьер всегда

бывает в очень плохом настроении».

Даладье часто выходил из себя и устраивал бешеные

сцены. В таких случаях он бывал невероятно груб со

своими сотрудниками. Вместе с тем он никогда не ста-

рался публично воздать им должное. Он был человеком

настроений, и припадки веселья сменялись у него жесто-

кой хандрой. Подчас он воображал себя сильным челове-

ком, маленьким Наполеоном, а потом вел себя, как жал-

кий трус.

В каком бы положении вы ни наблюдали Даладье, он

всегда производил впечатление безнадежной посредствен-

ности. Мне часто приходилось наблюдать его, но я не

помню, чтобы когда-нибудь я слышал от него хоть одну

меткую фразу, хоть одну формулировку, проникающую в

самую суть вопроса.

Даже оруженосцы Даладье называли его посредствен-

ностью. Как-то раз мне пришлось завтракать с радикал-

социалистским депутатом Альбером Шишери, который во

время последнего премьерства Даладье был его «подруч-

ным» в палате депутатов. Шишери весьма пренебрежи-

тельно отзывался о своем шефе. «Я бы не доверил ему

должность управляющего моей фабрикой», — заявил он в

присутствии по крайней мере десятка слушателей. Но

пост премьера Франции он ему доверил.

Был также случай, когда несколько депутатов осаж-

дали при мне Даладье, настойчиво указывая ему на ре-

зультаты национал-социалистской пропаганды во Фран-

ции. Они требовали энергичных контрмер. «Хорошо, —

сказал Даладье, — я подумаю. Но только вы, господа,

преувеличиваете. Французов нельзя одурачить пропаган-

дой. Все это выдумка литературных салонов». Это было

типичное суждение провинциала, который терпеть не

мог Парижа и никогда не чувствовал себя там, как дома.

Клемансо однажды сказал, что панически боится фи-

листеров, ибо они самые лживые из всех человеческих

существ. Эта характеристика вполне подходит к Даладье.

Внешне он производил впечатление человека прямого и

откровенного, но, вне всяких сомнений, был одним из ве-

личайших лицемеров, подвизавшихся на арене француз-

ской политики. Именно лицемерие помогло ему сделать

карьеру.

Его излюбленным приемом было валить с больной го-

ловы на здоровую. Во время войны в Испании Даладье

в моем присутствии неоднократно высказывался за под-

держку республиканского правительства. Он утверждал,

что был бы рад снабжать республиканцев оружием, но

ему запрещает это Леон Блюм. А когда он сделался

премьером, он тотчас же — это был один из первых актов

его правительства — герметически закрыл франко-испан-

скую границу, так что ничего нельзя было переправить

республиканцам.

Я слышал, как Даладье метал громы и молнии против

Жоржа Боннэ, которому он в 1938 году дал в своем ка-

бинете портфель министра иностранных дел. Он не раз

драматически восклицал, что выгонит его в двадцать

четыре часа. Но Боннэ оставался его министром иностран-

ных дел в течение полутора лет.

Даладье называл себя «последним якобинцем». Но у

него не было ни огня, ни искренней убежденности яко-

бинцев. Он разглагольствовал о «Франции, последнем

прибежище свободы». Но не кто иной, как он способст-

вовал ее поражению. Один из виднейших французских

публицистов назвал его однажды «зловещим комедиан-

том». Это, на мой взгляд, вполне справедливая и точная

характеристика Эдуарда Даладье.

КАБИНЕТ НУЛЕЙ

Политическое поражение Лаваля свидетельствовало о

полном провале его иностранной политики. Оно воочию

показало разрыв между главой правительства и общест-

венным мнением. Оставленное Лавалем наследство было

далеко не завидным. Год назад он заявлял: «На свете

существуют пять или шесть человек, от которых зависит

дело мира. В их число судьба включила и меня».

Теперь, когда он временно ушел с политической арены,

оставленный им баланс выдавал его с головой. Он оста-

вил за собой груду развалин. Лига наций получила смер-

тельную рану, от которой она уже никогда не оправилась.

Коллективная безопасность потерпела крушение. Лаваль

надеялся на сближение с Италией и Германией. Вместо

этого обе эти державы настолько сблизились между со-

бой, что год спустя после падения Лаваля ось Рим — Бер-

лин была уже свершившимся фактом. Франко-английские

отношения были холодней, чем когда бы то ни было.

Франко-советские отношения, такие многообещающие год

назад, тоже в значительной мере потускнели и увяли.

Когда Лаваль скрылся со сцены, его политические

противники сочли этот уход окончательным. Однако ему

суждено было еще вернуться. Потребовался длительный

срок, чтобы история произнесла свой окончательный при-

говор.

Вред, причиненный Лавалем, мог быть исправлен толь-

ко сильным правительством. Лаваль был человеком без

принципов, без моральных устоев, лишенным понимания

исторической ситуации. На смену ему должен был притти

истинно демократический деятель, глубоко принципиаль-

ный, с тонким знанием сил и возможностей Франции, изу-

чивший ее нужды и достаточно энергичный, чтобы претво-

рить свои убеждения в действия. Но человек, выдвинутый

президентом Лебреном в руководители кабинета, был пре-

словутый старый боевой конь радикал-социалистской пар-

тии— Альбер Сарро. Он сформировал центристский каби-

нет, состоявший в большей своей части из нулей.

Все, и в том числе Сарро, знали, что его кабинет был

лишь временным выходом из положения, затычкой, то

есть как раз наименее подходящим типом правительства

для переживаемого Францией момента. Новый министр

иностранных дел, Пьер-Этьен Фланден, начал с заявления,

что он вполне солидарен с Лавалем в абиссинском во-

просе. Сарро и Фланден — в переживаемый страной кри-

тический момент!

Как только кабинет приступил к работе, стало выяс-

няться, что Гитлер намерен оккупировать Рейнскую об-

ласть. Эта пограничная с Францией область, согласно Вер-

сальскому договору и Локарнскому пакту, была объявле-

на демилитаризованной зоной.

На заседании совета сразу же обнаружилось, сколько в

кабинете Сарро засело «лавалистов». Их лидером был че-

ловек мрачного нрава, «неосоциалист» Марсель Деа, ко-

торый, совместно с Адриеном Марке и тридцатью други-

ми депутатами, покинул ряды социалистической партии,

выбросив лозунг борьбы за «порядок, власть и нацию».

Деа решительно заявил, что вопрос о ремилитаризации

Рейнской области не стоит крови хотя бы одного француз-

ского солдата, тем более, что эта область, в конце концов,

принадлежит Германии. Кроме того, он восстал против

предложения Сарро — ускорить бесконечно оттягиваемую

парламентом ратификацию франко-советского пакта.

Агенты Гитлера, открыто циркулировавшие по Пари-

жу, — пресловутый Отто Абетц нанес длительный визит

французской столице зимой 1936 года, — получали от за-

всегдатаев гостиных и националистских политиканов по-

стоянные заверения в том, что Франция не будет проти-

виться ремилитаризации Рейнской области. Французские

гости в Берлине подтверждали это. Один из наших

корреспондентов в Берлине сообщил мне, что некий

французский депутат на завтраке во французском посоль-

стве, в присутствии высоких лиц с Вильгельмштрассе, за-

явил, что война не популярна во Франции и что нынешнее

правительство не сможет поднять общественное мнение

Франции против ремилитаризации Рейнской области.

Французский посол Франсуа Понсе со своей стороны

давно подготовлял почву для специальной договоренности

в вопросе о ремилитаризации. В этом смысле он не раз

высказывался в Берлине. Принимая во внимание эти

факты, Гитлер не имел оснований опасаться серьезных

последствий предпринятого им шага.

Крайняя правая пресса, заранее стремясь воспрепят-

ствовать Сарро ратифицировать франко-советский пакт, по-

вела против этого яростную кампанию. Генерал Луазо,

посетивший советские военные маневры осенью 1935 года,

докладывал французскому генеральному штабу: «Я считаю

Красную Армию первой в мире по танковым войскам».

Но правая пресса кричала, что Красная Армия слабо осна-

щена технически, что это, в лучшем случае, армия оборон-

ная, не имеющая значения для Франции в случае герман-

ского вторжения.

В палате депутатов ораторы правых партий, не щадя

доводов и сил, отчаянно боролись против ратификации

пакта. Вождем противников пакта был Жак Дорио, из-

гнанный из рядов партии коммунист, перебежавший в

лагерь фашистов. За сценой ревностно орудовал Пьер

Лаваль.

Франко-советское соглашение было ратифицировано в

палате 353 голосами против 164.

7 марта 1936 года германские войска вступили в

Рейнскую область. Версальскому договору был нанесен

второй удар.

На заседании совета министров Жорж Мандель по-

требовал мобилизации. Деа, Фланден и большинство ми-

нистров возражали ему. Окончательным решением было —

потребовать созыва сессии Совета Лиги наций и совеща-

ния держав, гарантирующих Локарнские договор.

В тот же вечер Сарро произнес решительную речь:

«Я не собираюсь начинать переговоры, пока Страсбург

находится в сфере действия германских орудий», — сказал

он. После этого он пригласил к себе трех министров

обороны и главнокомандующих армией, флотом и воздуш-

ными силами. Все они, кроме военного министра Поль-

Бонкура, высказались против мобилизации. Единственным

принятым решением было усилить гарнизоны линии Мажи-

но несколькими полками колониальных войск. Громовая

речь Сарро оказалась очередной декларацией, оставшейся

без последствий.

Конференция Локарнских держав не дала никаких ре-

зультатов.

Та же судьба постигла совещание Лиги наций, проис-

ходившее в Лондоне.

По возвращении в Париж Фланден нашел у себя на

столе статью из «Кандида», еженедельника фашистского

направления. В ней было сказано: «23 января т. г. мы

предупреждали, что ратификация франко-советских отно-

шений автоматически повлечет за собой оккупацию левого

берега Рейна. Но вы помешались на франко-советском

пакте. Последние три месяца вы пытались потопить Ита-

лию. Вы выставляли Муссолини каким-то выродком. Вы

провоцировали революцию в его стране. Вы подлец! Уби-

райтесь вон!..»

Скоро стало ясно, что Гитлер намерен закрепить

свою победу на Рейне. 21 марта был открыт знаменитый

Коричневый дом на улице Рокепен в Париже и почти

сейчас же он сделался штаб-квартирой фашистского шпи-

онажа во Франции. Подрывная деятельность «пятой ко-

лонны» была в полном разгаре.

В апреле генерал Гамелен был направлен в Лондон

для совместной консультации с английским генеральным

штабом. Встреча не дала никаких результатов, если не

считать утверждения генерала, что Франция, под надеж-

ным прикрытием линии Мажино, выдержит любую атаку

Германии. Однако многие государственные деятели и

военные эксперты Европы не разделяли мнения генерала

Гамелена. Один из наиболее осведомленных иностран-

ных корреспондентов телеграфировал своей газете: «Ни-

когда еще, со времени окончания франко-прусской войны,

Европа не имела так мало доверия к способности Фран-

ции отстоять себя».

Таково было положение в стране к моменту выборов.

Народ, давно жаждавший покончить с реакцией, отдал

свои симпатии Народному фронту и обеспечил ему бле-

стящую победу.

Народный фронт получил 5 500 000 голосов (в том чи-

сле 1 900 000 за социалистов, 1 500 000 за коммунистов,

свыше 1400 000 за радикал-социалистов). 4 300 000 голо-

сов было подано за партии правых и центра. В палате

Народный фронт был представлен 375 депутатами из об-

щего числа 618.

Движение Народного фронта пронеслось над страной

как освежающее дыханье ветра после невыносимо долго-

го периода гнета и застоя. Народ, измученный до послед-

них пределов, испытавший на себе снижение заработной

платы, падение цен на сельскохозяйственные продукты

и рост безработицы (до трех миллионов человек) из-за

ничем не оправданной политики дефляции правительств

Думерга и Лаваля, приветствовал перемену.

В момент, когда Народный фронт впервые пришел к

власти, Франция, ослабленная политической борьбой по-

следних лет, запуганная реакционными политиками, кото-

рые ничего не предпринимали, чтобы остановить рост фа-

шизма и разрядить атмосферу,— Франция была на пороге

гражданской войны. Народный фронт был первым в

истории Франции объединением различных партий, кото-

рые пришли к выборам с четкой, решительной програм-

мой.

Он требовал свободы печати, охраны мира, реоргани-

зации государственных финансов, всеобщей амнистии, ра-

зоружения фашистских организаций и тесного сотрудни-

чества государств, входящих в Лигу наций, чтобы усилить

санкции против стран-агрессоров. Леон Блюм характери-

зовал свою политику как «разоруженный мир». Програм-

ма предусматривала запрещение частной торговли оружи-

ем. Что касается Французского банка, то он должен был

быть реорганизован в государственный банк.

Как и следовало ожидать, победа Народного фронта

посеяла панику в лагере реакционеров. Они не могли

примириться с тем, что в состав коалиции входило боль-

шое количество коммунистов, и с тем, что их традицион-

ные привилегии будут урезаны. Появились признаки па-

ники. Как армия после ужасного разгрома, капиталисты

беспорядочно бежали из Франции.

Но у Леона Блюма отсутствовало как раз то каче-

ство, которого требовала острота момента. Ему нехватало

той решительности и мужества, которые обеспечили бы

успех его программе. Его врожденная мягкотелость всегда

подводила его в решительный момент, когда малейший

признак слабости мог посеять панику. Несмотря на то, что

он прекрасно знал, насколько опасны реакционные группы,

он медлил целый месяц, вместо того чтобы сразу взять

власть в свои руки.

В народе, который приветствовал победу Народного

фронта, немедленно началось брожение. Распространились

слухи, что к маю фашистские организации, при поддержке

армии и с молчаливого согласия президента республики,

готовят решительный удар. Падение Аддис-Абебы усилило

волненье. Это был такой момент, когда Блюм, обладай он

той предприимчивостью, какой от него требовали обстоя-

тельства, мог бы быстро захватить власть и провести в

жизнь намеченные им реформы. Этим он сразу успокоил

бы сторонников Народного фронта.

Вместо этого он произносил речи. Он выступал в Аме-

риканском клубе в Париже и на специальном конгрессе

социалистической партии. И постоянным лейтмотивом его

выступлений было — терпение. Он призывал к терпению

ударившиеся в панику «200 семейств». Он требовал того

же от избирателей Народного фронта, которые хотели

видеть наглядные доказательства его намерений провести

основные реформы. И, что хуже всего, он обходил абис-

синский вопрос, который в данный момент делил Францию

на два лагеря.

Парижская биржа начала понемногу успокаиваться,

зато волновался народ. Росли подозрения, что реакцио-

неры саботируют формирование правительства Блюма в

расчете на фашистский переворот. По всей стране прока-

тилась волна забастовок, переходивших в занятие пред-

приятий рабочими.

В начале июня прекратили работу фабрики, крупные

торговые фирмы, универмаги, типографии и частные паро-

ходства. Но вместе с тем, даже в самый острый момент

стачек, коммунальное обслуживание шло нормально.

Забастовки породили множество толков и злостных

слухов; пресса искажала истинное положение дел. Я

ежедневно, часто в компании британских и американских

коллег, обходил фабрики и магазины, где бастовали про-

давщицы. Мы ни разу не могли пожаловаться на грубость

или насилие. Покупателей встречали у дверей магазина с

приветливой улыбкой, предлагая принять участие в пожер-

твованиях. Стачечный комитет строго следил за тем, чтобы

не было допущено никакого нарушения порядка. Бастую-

щие имели вид беззаботных солдат после одержанной

победы или накануне битвы, в исходе которой они уверены.

4 июня в забастовке принимало участие до 800 тысяч

человек. Наконец к вечеру этого дня было сформировано

первое правительство Народного фронта с Леоном Блю-

мом во главе.

НАРОДНЫЙ ФРОНТ В ДЕЙСТВИИ

Председатель палаты Эдуард Эррио опустил молоток:

— Слово имеет председатель совета министров!

На трибуну поднялся Леон Блюм, чтобы зачитать

правительственную декларацию. Это было 6 июня 1936

года.

Фигура Блюма, должно быть, пробуждала в депу-

татах множество воспоминаний и размышлений. Они ви-

дели его не впервые. Его седые волосы, продолговатое

лицо в очках и обвисшие моржовые усы, тощая сутулая

фигура и жилистые руки, которыми он, как цепами,

взмахивал во время речи, — все это было для многих

членов парламента привычным зрелищем. Они довольно

часто слышали тонкий, девический, как кто-то назвал его,

голос Блюма. Они знали его извилистую, запутанную ар-

гументацию, его пристрастие к mot juste

, все его слабо-

сти и достоинства.

Леону Блюму было шестьдесят четыре года, когда он

стал французским премьером. Он вступил на политическую

арену в сравнительно позднем возрасте. По словам одно-

го из старых друзей Блюма, семья прочила его в писатели

или адвокаты. Но никто не предсказывал ему политиче-

ской карьеры.

Сын богатого еврейского торговца шелком и лентами,

молодой Леон не обнаруживал большого интереса к за-

нятиям отца. Он получил среднее образование, после чего

кончил курс в «Эколь нормаль» — этом питомнике столь-

ких будущих государственных деятелей Франции, в том

числе и Эдуарда Эррио.

Еще в юности Леон Блюм обнаружил страсть к теат-

ру. Много лет подряд он писал статьи о театре для одно-

го из самых снобистских изданий во Франции — «Ревю

Бланш». Он сотрудничал также в «Матэн» и позже в

«Комедиа» — одном из ведущих театральных журналов.

Он был своим человеком и на театральной премьере, и в

элегантной толпе любителей скачек в Лонгшане.

Блюм был в свое время видной фигурой так называ-

емого «розового десятилетия» в литературной и художе-

ственной жизни Франции. Он написал смелую книгу о

браке, тонкий критический анализ романов Стендаля и

бесчисленное количество статей об остроумцах и денди

девяностых годов.

Юрист по образованию, он поступил на гражданскую

службу. Здесь он достиг самого высокого положения: он

стал советником Верховного суда Франции по делам, от-

носящимся к конституции.

Ученый библиотекарь «Эколь нормаль», профессор

Люсьен Герр, впервые познакомил Блюма с идеями со-

циализма. Он же свел его с Жаном Жоресом. Более

десяти лет Леон Блюм провел в тени этого великого

трибуна.

Когда Жорес основал газету «Юманите», Блюм стал

одним из ее сотрудников. Но он не покинул искусства.

Он остался верен привычкам своей юности. Он сохранил

свою склонность к изысканному, свою любовь к утончен-

Отточенные обороты речи.

100